Текст книги "Настоящая черная ведьма"

– Бесят, да?

– Дико, – согласилась я. Потом добавила: – И аппетит портят.

– Сволочи, – поддержала разговор хозяйка таверны.

Улыбнувшись, кивнула и приступила к ужину. Мне с этого места была превосходно видна луна – огромная, красноватая…

Красноватая?!

Перестав жевать, уставилась на небесный объект, пытаясь понять, что мне во всем этом так сильно не нравится…

– Добрый вечер, госпожа Герминштейн, – раздался рядом приятный мужской голос.

– Доброго пути подальше от меня, господин маг, – не отвлекаясь от созерцания небесного тела, нервно ответила я.

Что-то не так в этом, что-то совсем не так. Что?!

– Да, а вы вежливая особа, – хмыкнул маг. – Госпожа Герминштейн, вы позволите присесть?

– Нет.

Невзирая на недвусмысленный отказ, белый маг внаглую отодвинул стул напротив и устроил свой беломагический зад за моим столиком, за что удостоился весьма неприязненного взгляда. Вблизи маг оказался симпатичным. Породистый такой. В белой расстегнутой на три верхние пуговицы рубашке, с зачесанными назад волосами, загорелый, белозубый. Привлекательный и об этом осведомленный. Бесит!

Все бесит!

– А вы совсем молоденькая, – продолжил маг. – Год-два как магистериум закончили?

Ничего не отвечая, молча щелкнула пальцами – зеленый огонек выразительно заполыхал над ладонью.

– Угрожаем? – улыбнулся белый.

Тяжело вздохнув, ответила предельно честно:

– Господин маг, я черная ведьма, мы не угрожаем, мы: первое – предупреждаем, второе – действуем.

Огонек сорвался в сторону зарвавшегося индивида. Предупреждение же уже было, да? А даже если и нет, то мы черные ведьмы, у нас стыд и совесть отсутствуют. И собственно с огромным удовольствием я пронаблюдала за тем, как огонь охватывает голову белого и в сиянии пламени появляются рога, вытянутая рожа, козлиные глаза и шерсть. Через мгновение белый выдал мрачное:

– М-м-ме-е-е-е-е.

Сверкнув улыбкой, вернулась к ужину, забыв о кровавой луне. Маг тяжело вздохнул, щелкнул пальцами – и вернул себе привычный облик. Решила, что так и буду их звать – мэр-морда, маг-рожа.

– М-ме-е-е… хм, – голос рожа тоже вернул. – Нет, в принципе, я вас понял.

Молча подняла руку и щелкнула пальцами.

– Да понял я, понял! – вскинул ладони в защитном жесте белый.

– А по вам не скажешь, – с намеком протянула я.

– В общем, вы не в настроении, – подытожил рожа, поднимаясь.

Огонек сорвался без всяческого предупреждения. Нет, ну он же меня оскорбил, да? Какое вообще право имеет какой-то тугодумный дуб обсуждать мое настроение?!

Огонь охватил мага и через мгновение на его месте стоял дуб. Симпатичный такой, метра два в высоту, с листочками, желудями и в сапогах. Почему ноги остались прежними – Тьма их знает. Но утопывало явление природы, шумно шоркая подкованными железом каблуками. Уже где-то там, видимо рядом с мэром, маг вернул себе прежний вид, и я услышала:

– Навряд ли она, эта добрая.

Что?!

Это я добрая??? Это…

– Мэтр Октарион, вы уверены? – раздался голос морды. – Все же необоснованное применение магии мы с вами имели возможность наблюдать вот только что?

– Необоснованное? – хмыкнул белый. – Господин мэр, козлиная голова и дуб – это, по-вашему, необоснованное применение магии? Вы что, никогда с черными ведьмами не общались? Эта просто милая и приятная девочка, даже ни одного смертельного проклятия не использовала, зря вы на нее наговариваете.

Пальцы щелкнули сами. Нет, правда сами. И в следующий миг за моей спиной вместо морды и рожи сидели две дряхлые базарные бабки с букетом старческих недомоганий и парочкой смертельных проклятий. Нет, я все понимаю, но назвать меня «милой и приятной девочкой» – это, знаете ли, перебор. У меня, между прочим, репутация.

Подошла матушка Герби, принесла еще чай, тихо спросила:

– Смертельные проклятия не забыли?

– Не, каждому по два впаяла.

– Это правильно, а то, понимаешь ли, никакого уважения к черной магии, – покивала хозяйка таверны.

– Вот-вот, – согласилась я, беря чай.

И в этот миг началось землетрясение.

Небольшое, но ощутимое и для этих мест вовсе не свойственное. Я замерла, держа чашку и прислушиваясь к нарастающему ветру. После кинула взгляд в окошко – луна истекала кровью! Огромная, теперь кроваво-красная, она сочилась кровавым светом…

Прогремел гром!

И все исчезло.

Луна стала прежней, ветер стих, земля прекратила дрожать… вот только ощущение чего-то свершившегося и непоправимого сжало сердце. Забыв про ужин, я торопливо поднялась и вышла на площадь – нет, луна оставалась самой обычной. И ветер. И ночь… А сердце кровью обливалось.

Из таверны донесся голос белого мага:

– Никакой паники, это вовсе не предвестник катаклизмов.

Но народ выбегал из здания, и все ждали, чего я скажу. Это потому, что год назад я предупредила о сильном шторме и посоветовала закрыть ставни и поснимать вывески. Кто послушался, обошелся без убытков, остальные сделали выручку стекольщикам…

– Нет, бури не будет, – тихо сказала я.

– А чего было-то? – спросил кто-то из мужиков.

И правда – что это было?

Ответ пришел сам, интуитивный и страшный.

– Это была смерть, – произнесла я едва слышно, – неправильная, безвременная, дикая и мучительная смерть.

А потом случилось то, что меня вообще дико бесит!

Так уж вышло, что мой двоюродный дед был немного белый маг, слабый и потому стал аптекарем, но факт остается фактом. Так вот, когда ведьма поселяется на постоянное место жительства, она вбивает в это место свой источник силы. Мы ведьмы, мы к земле привязаны, и без такой привязки черная слаба, как новорожденный котенок, а потому и делаем это как можно скорее, часто вообще бездумно. Вот и я источник силы установила, не удосужившись сначала поискать, куда свой деда вбил, он же как маг слабый был, а слабые белые тоже центруются. И так вышло, что практически в то же место и установила!

Теперь вот расплачиваюсь.

– Госпожа ведьма, вы куда? – раздалось мне в спину и даже, кажется, от морды.

Пошел он! Бесит!

Преодолев площадь, вошла в лавку, схватила зелья, даже не задумываясь какие, вышла. Свернула в проулок, прошла мимо домиков с освещенными фонариками окнами, подошла к лавке торговца тканью, открыла ударом ноги. Бесит!

– Ой, госпожа ведьма, как вы вовремя! – обрадовался спешащий на звук едва не выломанной двери торговец.

– Тьма вас раздери! – прошипела вместо приветствия.

Хотя вообще-то я так подозревала, что двоюродный дед мне нарочно лавку свою завещал. Он об особенностях черноведьминских знал преотлично и понимал, что в первую очередь я буду силу центровать, а там в погребе было только одно очень удобное и расчищенное место… Гад!

Поднялась на второй этаж, без стука ворвалась в спальню, с ненавистью посмотрела на молодую женщину, которая встревоженно вглядывалась в уже синеющего ребенка.

– Ой, госпожа ведьма… – пробормотала дочка торговца, – а он не дышит… кажется.

– Только «кажется»? – ехидно переспросила я. – Достали!

И швырнув на столик пузырьки с зельями, начала нервно срывать с пальцев кольца и накладные ногти, все это сунула мамаше со словами:

– Держи.

Ребенка схватила за ногу, вздернула вверх, дала по попке. Младенец закхекал, а затем заорал во все детское горло, выплюнув маленький мускатный орех, после дитенка еще и вырвало.

И вот в этот эпический момент, когда я стою над кроваткой, дитя орет и исходит рвотой одновременно, а мамаша зачарованно на все это взирает, – распахивается дверь и врывается морда с оружием наготове.

Дальше раздалось эпическое:

– Ведьма, осторожно положите ребенка и отойдите! Не вынуждайте меня применять оружие!

Все, это была последняя капля в мою чайную ложку терпения.

– Эмилья, будьте так любезны положить мои ногти на стол и разберитесь с придурком, – очень вежливо попросила я.

Я вообще когда злюсь, всегда вежливая.

Но женщина ничего сделать не успела – в комнату ворвался белый маг, перехватил запястье морды и, задыхаясь, что говорит не в пользу его физической формы, затараторил:

– Господин мэр, да она по зову белого источника шла, я же вам сразу сказал. Если бы не она, ребенок уже был бы мертв! Вы меня вообще слышите?!

Тьма, какой позор! Этот… явно по уровню магистр, чтоб его вши растаскали, определил источник! Позор! Тупо позор мне! Твою мать!

– Все, белый, ты труп, – очень спокойно сказала я.

Тот явно знал, что черные ведьмы слов на ветер не бросают, закашлялся, после виновато:

– Я прошу прощения, госпожа Герминштейн, обещаю, информация об этом не покинет стен данной комнаты и…

И в этот момент ребенка перестало тошнить и он заревел еще громче. Быстренько перевернула его, достала платок вытерла испачканную мордашку и, приговаривая: «А ты не тяни больше в рот всякую гадость, и тетя черная ведьма приходить не будет», – понесла к столу. Поставив ногу на стул, усадила ревущего ребятенка на колено, в распахнутый ротик влила пару капель успокоительного и ловко зажала носик, заставляя малыша все сглотнуть. А уже после оставила пузырьки с обезболивающим и пищеварительно-облегчительным зельями и, пока малыш забавлялся, трогая пальчиками мои серьги, быстренько все мамаше расписала, что давать, как и когда. Ну и после всего, положив дитенка на родительскую кровать, колыбелька была вся изгажена, сказала матери:

– Во-первых, верните ногти. – Мне почтительно протянули ворох фальшивых ногтевых пластин и магических ведьминских колец. – Во-вторых, еще раз недосмотрите за ребенком, вырву кишки и намотаю на шею! Ясно?

Эмилья радостно закивала.

Плюнув с досады, кое-как надела кольца, ногти так в карман запихала и удалилась из комнаты, гордо пройдя мимо рожи и потрясенной морды. Бесят!

Мэр, последовав за мной на улицу, окликнул:

– Госпожа ведьма!

Получил в ответ все тот же нехороший жест и отстал. Это ты еще подожди, это пока только начало. Я, сволочь, не успокоюсь, пока ты не свалишь из МОЕГО города вместе со своим белым всезнайкой!

* * *

Ночь выдалась нехорошая. Странная ночь. Я слышала стоны, все время просыпалась, кто-то плакал, но я никак не могла понять кто. В итоге встала, закуталась в шаль, спустилась вниз – никого не было, Дохрай спал непотревоженный, дверь была закрыта.

Выйдя на порог, постояла, подставляя лицо прохладному ночному ветру. Рассвет скоро. Но бегать я сегодня не пойду… опасно это.

Внезапно в воздухе что-то шевельнулось. Что-то призрачное, ставшее заметно взгляду лишь при движении, что-то…

– Госпожа Герминштейн, стойте, где стоите! – раздался голос белого мага.

А он достал!

Молча и демонстративно сошла по ступенькам вниз.

– Вот упрямая девчонка! – выругался белый.

Щелкнула пальцами.

И в этот момент огромная черная призрачная кошка ринулась ко мне. В первый момент я даже не осознала, что происходит. Вспыхнул синий огонек призванной белым магии, прорывая купол ловушки, чудище мчалось ко мне, становясь все огромнее и кошмарнее… Откуда-то выскочила стража с факелами, придав освещение происходящему и делая призрака почти бесцветным, и…

И тут я осознала, что Дохрай не кинулся на мою защиту!

А значит…

– Стоять всем! – мой крик на стражников подействовал моментально.

Но не на белого мага, который со своей проклятой Тьмой силой собирался стреножить призрачного духа. Я бросилась к призраку, теряя тапочки и шаль, и выкрикнула, осознав, что не успею:

– Дохрай!

Мой зеленый дух-хранитель возник моментально, ослепив белого и дав мне несколько секунд, чтобы поймать теряющего силы призрака в объятия. И едва дух прикоснулся, я тотчас же узнала его. Узнала, и слезы потекли по щекам, а я опустилась на колени, обнимая того, кто сегодня потерял хозяйку и источник жизни.

– О, Мадина, это была твоя смерть, – рыдания сотрясали.

Откуда-то набежали еще стражники, Дохрай застыл рядом со мной массивным зеленым монстром, а я сжимала гибнущего Гардэма и с ужасом осознавала, что в эту ночь в Бриджуотере одной черной ведьмой стало меньше…

– Так это ведьминский хранитель, – раздался безумно раздражающий меня голос белого мага. – Ну вот, господин мэр, а вы опасались нападения на госпожу Герминштейн.

Так еще и морда здесь! Замечательно! Слов вообще нет.

– А это что за девица с кошкой обнимается? – удивился кто-то из стражи.

Конец моей репутации.

Со стоном поднявшись и осознав, что падая ободрала коленки, что вообще не радовало, я скомандовала «Дохрай, прикрой!» и, держа Гардэма, направилась в лавку. Откровенно говоря, я не знала, что мне сейчас делать, просто очень больно из-за смерти Мадины было… А еще я понимала, что…

– Зачем дух к ней пришел? – раздался голос мэра.

– Умирать, – просто ответил белый маг.

Ненавижу! Как же я их обоих ненавижу, но… маг прав, дух пришел умирать, и от этого горше втройне. Тапочки и шаль подхватил Дохрай, он же двигался позади, прикрывая меня от взглядов, а я просто прижимала к себе духа, ненавидя в этот момент весь мир.

– И он теперь будет гибнуть? – уточнил морда.

– Да, – ответил почти счастливый маг. – Ведьма к своему источнику только одного хранителя привязать может.

Я остановилась.

Застыла, едва поднявшись на верхнюю ступеньку. Один источник – один хранитель, да, это так, но… Но!

– Господин маг, – я повернулась к присутствующим, – а можно вас на минуточку?

Сорочка на мне была ночная коротенькая, волосы ветер трепал, коленки, правда, ободранные, но так, в общем и целом, вид должен был быть привлекательный. И ничего удивительного, что не отрывая от меня взгляда, белый маг, закивав, торопливо направил стопы в мою сторону. Удивительно, что морда за ним последовал с настолько кривым лицом, что даже стражники отшатнулись. Ехидно улыбнувшись, заметила:

– А вас, господин мэр, никто не звал! – Морда остановился. Я мстительно добавила: – У вас и так дел по горло, к примеру, чемоданы паковать!

И, гордо развернувшись, вошла в лавку. Белый маг следом за мной.

– Дохрай, дверь! – приказала, отпуская Гардэма на пол.

В следующее мгновение я оказалась в крепких мужских объятиях, причем этим рожа не ограничился, подхватил на руки, чуть сдвинул так, чтобы мои коленки предстали его взору, и, легонько подув на них, залечил раны. И после этого, совершенно без перехода и каких-либо слов, страстным поцелуем прижался к моим губам! Хамло беломагическое!

Но это было не все!

Я еще не успела даже пальцами щелкнуть, как мне сломали дверь!

А затем раздался гневный голос морды:

– Мэтр Октарион, я не потерплю разврата в моем городе!

Маг, тяжело дыша, оторвался от моего рта, все еще приоткрытого от изумления, вызванного охамением белого, и произнес сакральное:

– Что?

– Отпустите ведьму! – приказал мэр.

Решив, что с белым разберусь позже, я томно прошептала:

– Временно.

Понимающе хмыкнув, белый маг отпустил меня, словно невзначай пройдясь ладонью по всем изгибам ведьминского тела. Ничего, потерпим. Нам, черным ведьмам, когда что-то нужно, мы очень даже терпеливые.

– Господин мэр, – все так же томно и с придыханием произнесла я, – надеюсь, вы понимаете, что ремонт моей двери теперь на совести мэрии. И свободны, не мешайте молодой здоровой ведьме поднимать численность собственно черных ведьм. Мы с господином белым магом как-нибудь без свидетелей обойдемся, и свечу держать нам не надо – я все-таки не девочка, да и у господина мага, я уверена, уже имеется внушительный опыт в интимных делах.

Морда смотрел на меня так, что в какой-то момент в душе едва совесть не проснулась. Но я же черная ведьма, совести у меня отродясь не было.

– Доброй ночи, – очень вежливо сказала я, демонстративно обнимая белого мага.

Мэр не пошевелился.

– Дохрай.

Когда я уводила белого в подвал, в лавке рычал мой дух-хранитель и пытался что-то сказать мэр, но… Но кого вообще волнует, чего там желал поведать нам новый градоправитель. Меня не волновало вовсе. Белого мага, который под видом придерживания облапал все, что только можно было, и вовсе ничего, кроме молоденькой ведьмы, в данный момент не интересовало.

И зря.

Потому что едва мы спустились в подвал, мужик осознал, что это явно не спальня, и выдохнул:

– Где это мы?

Щелкнув пальцами и запирая дверь в погреб, устало приказала:

– Белый источник ищи, рожа охамевшая.

Потрясенный мэтр Октарион в изумлении уставился на меня, после глянул на запертую дверь, нервно сглотнул. Если он и правда такой спец, каким себя показал, обнаружив, что я ощущаю колебания белого источника, значит, знает – сила черной ведьмы в непосредственной близости от источника удесятеряется, и в данный момент мне совершенно ничего не стоит его убить. Да-да, а вы думаете, почему во всех сказках про черных ведьм деткам строго-настрого запрещено входить в ведьминский домик. Магам, к слову, можно, но только в домик, а белый так неосмотрительно сунулся за мной в погреб…

– Время пошло, – коварно протянула я, глядя на мага.

– Слушай, девочка… – физиономию белого знатно перекосило.

– Я могу начать с выпивания твоей силы, – промурлыкала черная ведьма, чувствуя, что зря притопала сюда босиком, так и простыть недолго.

– Я дурак, да, признаю. – Белый тихо выругался. – Источник используешь, чтобы привязать духа?

– Не твое дело. – Мы, черные, вообще не любим делиться своими планами на будущее.

– Ну ты даешь! – Белый судорожно вздохнул. – Духа зови.

Я закрыла глаза и прошептала: «Гардэм».

Истончающийся призрачный кот явился незамедлительно. Мэтр Октарион еще раз посмотрел на меня, вздохнул и пошел работать. Причем почти все сам сделал – и круг начертил, и звезду вывел, и даже сцентровал плазму. После уже была моя работа, но выгонять мага я не стала. При нем резанула вену, делясь жизненной силой с духом, при нем привязала Гардэма к белому источнику.

Потом, пошатываясь и не сговариваясь, мы с белым пошли к выходу. Перед дверью на миг остановились – там, в лавке, судя по звукам, шел бой.

– Надо же как господин мэр за ваше достоинство переживает, – задумчиво сказала я.

– Да? Мне кажется, его тревоги связаны исключительно с вашей честью, – хмыкнул маг. И неожиданно представился: – Арвейн.

– Аэтелль, – представилась в ответ, – но для вас исключительно…

– … госпожа ведьма.

– Именно так.

Маг оказался догадливым, что было приятно.

– Ты не женат? – даже не знаю, почему и спросила-то, отодвигая засов вручную.

Арвейн не мешал, видимо знал, что выход только ведьма открыть может.

– Нет, – он рассмеялся, – мне раньше такие, как ты не встречались, а типичные черные ведьмы не в моем вкусе.

А я, значит, не типичная черная?!

– Огребешь! – предупредила вполне серьезно.

– Извини-извини, не хотел обидеть.

Смешной он.

Мы вышли из погреба, вошли в лавку, застукали эпический слом моей торговой стойки. И главное, даже претензии предъявить некому – стойку ломал Дохрай, и ломал он ее мордой, в смысле мэром. После такого хранителя даже расхотелось ругать за разгром.

– Кстати, а приворотные вы, госпожа ведьма, как я понимаю, не варите? – прошептал остановившийся за моей спиной маг.

– Бесят, – объяснила я.

– А-а, – протянул Арвейн.

– К чему был вопрос? – указывая Дохраю на выход, поинтересовалась у мага.

– Я же вижу, что нейтрализую, и пока среди всех зелий, что подливались господину мэру, не обнаружил ни одного приворотного.

Коварно ухмыльнувшись, тихо попросила:

– Ему не говорите.

– Боюсь, я обязан предоставить отчет о проделанной работе.

– Это будет ударом для мужского самолюбия, – констатировала не без удовольствия.

На этом Арвейн галантно раскланялся и покинул мой дом вслед за стражниками и господином мэром, которых вынес Дохрай. И едва за ними криво закрылась дверь, как из погреба показался здоровенный белый кот с ярко-синими глазами.

– Здравствуй, Гардэм, – тихо сказала я.

Дух кивнул, подплыл ко мне и уткнулся лбом в мой живот. Жалко его. Он с Мадиной с самого начала был. Сердце сжалось.

Остаток ночи прошел спокойно.

* * *

Утром я не бегала, меня ждали совсем иные дела. Поднявшись, съела пару ложек запаренной каши, достала вишневую настойку и прямо с утра опрокинула мензурку. На душе было горько даже несмотря на то, что Гардэма я спасла. Одевшись, спустилась вниз.

Дух-хранитель Мадины ждал меня там. И едва я появилась, шагнул, стремительно уменьшаясь, прыгнул и остался на моей черной мантии крохотным белым ландышем. Забавная бутоньерка для черной ведьмы. Дохрая видно не было, но учитывая, что покосившаяся дверь толком не закрывалась, сегодня он будет на страже весь день, обыкновенно его открывающаяся дверь пробуждает.

Молча вышла из лавки в суетливое утро и, ни на кого не глядя, даже на приветствия не отвечая, направилась к цветочному рынку. Люди расступались передо мной, несколько удивленные торжественным одеянием: на мне была черная мантия с символом смерти – тускло сияющим черепом, шляпа, самая большая из имеющихся, туфли с узким длинным загибающимся носком, и образ дополняло мое белое, почти ненакрашенное лицо. Ведьминский наряд для погребения – такое тут видели впервые. Впервые надела его и я. Даже бирки посрезала утром.

На цветочном рынке выбрала шесть белых лилий. Торговка Улла вопросов не задавала, просто открыла для меня склад, пустила внутрь и цену не назвала – сунула ей шесть серебряных, дико переплатив за цветы, но никаких сожалений по этому поводу не было.

Когда выходила, увидела Люсинду, та выбрала шесть белых роз.

К домику Мадины мы шли молча через весь город. Молча, неспешно, с горечью в сердцах. И странное дело – с рынка мы вышли одни, а когда почти дошли до окраины города, услышали голоса позади, обернулись – горожане, человек восемьсот, в черном траурном, с белыми цветами в руках, стараясь не шуметь, шли за нами.

– Удивительно, – хмыкнула Люсинда, – впервые вижу, чтобы население городка шло выразить почтение ведьме.

– Может, не знают, что мы к Мадине идем? – предположила я.

– Знают. – Люсинда грустно улыбнулась. – Им белый маг про смерть ведьмы обмолвился, с утра весь рынок гудел, причем в изложении народа это была неправильная, безвременная, дикая и мучительная смерть.

Прижав цветы к груди, тихо спросила:

– А ты не почувствовала?

– Нет, Телль. – Ведьма вдохнула аромат роз, которые, и я точно это знаю, ненавидела. Даже хуже – розы ее всегда бесили. – Что-то плохо мне в последнее время, слабость какая-то… С магом этим и то справиться не сумела. Вблизи источника и не сумела – отбился, силен гад.

Силен-то силен, белый показал себя нехилым специалистом, но чтобы ведьма да вблизи источника магу уступила?!

Мне хотелось расспросить об этом, но не положено, и мы в молчании завершили траурное шествие. Еще издали дом Мадины сообщал о том, что ведьмы больше нет в живых. Мы, ведьмы, к месту жительства сильно привязаны, и дом привязывается к нам, а потому, стоит ведьме погибнуть безвременно, так же безвременно гибнет и ее жилище. Вот и сейчас среди светлых деревянных домиков лесорубов чернотой и разрушением выделялся еще неделю назад яркий, крепкий дом Мадины. Она любила цветы. Белые. И перед ее домиком был садик с цветами, где постоянно цвели ландыши, гордо сверкали капельками росы розы, одуряли ароматом лилии… А сейчас было черно и пусто. И черный дом, покосившийся, с распахнутыми дверями и окнами, разрушался на глазах…

Люсинда подошла к дому первая. Медленно опустилась на колено, медленно положила розы на гниющие, осыпающиеся трухой ступени. Ее губы беззвучно проговорили слова прощания. Их было немного, черные ведьмы не дружат между собой.

Затем подошла моя очередь. Я приблизилась к дому, опустилась на одно колено, положила цветы и поняла страшное – нарушая к Тьме весь регламент, по моим щекам текли слезы. Да, черные ведьмы не дружат, да у нас не принято даже ходить друг к другу в гости, но Мадина с самого первого дня стала мне гораздо большим, чем просто коллегой. Она нередко заглядывала ко мне, особенно поначалу, я без опасений входила к ней в дом, и Гардэм, обращаясь черным котом с зелеными глазами, прыгал ко мне на руки, чтобы ему за ушком почесали. И Мадина была единственной из знакомых мне ведьм, кто не чурался громкого веселого смеха, мог танцевать с метлой по всему дому просто так, от хорошего настроения, и был способен на добрые поступки и эмоции.

– Мне будет не хватать тебя, Мадина, – прошептала едва слышно. – И я позабочусь о Гардэме и посажу белые ландыши в память о тебе.

Достав платок, торопливо вытерла слезы. У нас плакать не принято, совсем не принято, я знала, что Люсинда осудит.

И вот когда платок совала в карман, увидела клочок белой бумаги. Оборванный. И хоть не принято касаться имущества погибшей ведьмы, позволяя ему обернуться тленом, но повинуясь интуитивному порыву, взяла, развернула и… похолодела.

На бумажке было написано: «Скоро буду. Мадина».

– Телль, оставь, – прошипела подошедшая Люсинда.

Полагалось оставить. Запрещалось касаться чего-либо… Но я встала и, сжимая записку, решительно вошла в разрушающийся дом.

У каждой ведьмы свои правила – в мой дом можно было войти смело, Дохрай пропускал, а вот решившемуся что-либо украсть или же причинить мне вред я бы не позавидовала. Гардэм у Мадины был совершенно иным – не впускал никого в отсутствие хозяйки, оттого, уходя куда-то ненадолго, ведьма вывешивала на дверь записку. И если записка была, значит, ведьма планировала вернуться в течение получаса, не больше. И это не поездка в город – рынок меньше часа не занимает, значит, Мадина куда-то поблизости отправилась.

Дом откровенно устрашал своей чернотой и творящимся на моих глазах разрушением. Рушилось все: срывались с окон гардины, истлевая в момент падения, гнили цветы, тлен как пожар пожирал дерево. Но стол в лавке у Мадины был каменный, и на нем стоял поднос с гниющими уже булочками. И чайничек заварной, накрытый гниющим полотенцем… Мадина вкусно готовила. Не раз и даже не два раза бывало, что напечет булочек и едет ко мне, погоняя извозчика, чтобы привезти еще теплыми.

– Аэтелль! – Люсинда не оставила меня одну, вошла следом. – Аэтелль, нельзя входить.

Ничего не говоря, я схватила ведьму за руку и потащила к разрушающейся лестнице. Люсинда выругалась, наложила на ступени стабилизирующее заклятие и, проклиная все на свете, позволила увлечь себя наверх. На втором этаже, по щиколотку проваливаясь в гниющий пол, я подтащила ведьму к шкафу Мадины. Это у меня бардак и все в сундуке перемешано, а Мадина хозяйственная очень была, у нее каждое платье соответственно регламенту висело на подписанной вешалочке. И распахнув дверцы гниющего шкафа, которые тут же трухой осыпались, я с ужасом смотрела на единственные пустые плечики, над которыми все еще была видна надпись «повседневное платье».

– Телль, – Люсинда взяла за руку, – Телль, это неуважение к Мадине, идем.

Мотнув головой, срывающимся от бешенства голосом проговорила:

– Она не вступала в бой. И не рискнула жизнью, совершая какой-нибудь из запрещенных ритуалов, Люсинда! Она напекла булочек, заварила себе чай и побежала кому-то отнести несколько еще горячими, чтобы вернувшись попить чаю!

– Телль, понимаю, ты расстроена, но…

– Из платьев нет только одного повседневного! – Я указала на шкаф, который начал разрушаться. – Смотри сама! Ее убили, Люсинда, убил кто-то, кому она понесла булочки!

Но ведьма, ухватив меня посильнее за руку, повела к лестнице. Вовремя – едва мы начали спускаться по удерживаемым заклинанием ступенькам, как пол второго этажа рухнул и начала осыпаться крыша.

Мы покинули дом ведьмы, оказавшись на поляне, усыпанной белыми цветами. Жители города, видимо следуя нашему примеру, подходили к домику, шептали несколько слов и оставляли цветы. Это было так трогательно… мы не ожидали. Мимо лавки мертвой черной ведьмы редко кто пройдет, не плюнув, а тут…

Мы с Люсиндой постояли еще некоторое время, в молчании созерцая разрушение домика Мадины… Не прошло и часа, как он рухнул. Остались лишь ступени, на которых было заклинание Люсинды, да почему-то сопротивлялся тлену внушительный котел для колдовства, совсем как мой. Когда дом осыпался черной трухой, я отвернулась, пытаясь скрыть слезы.

И напрасно я так сделала – позади, шагах в десяти, стояли белый маг и морда. У Арвейна в руках было два белых цветка. Он улыбнулся мне, и через мгновение в моей ладони оказался совершенно черный платок. Прошептала «Спасибо», торопливо вытерла слезы и с невозмутимым лицом повернулась к месту, где еще недавно стоял домик гостеприимной черной ведьмы…

Потом Люсинда подозвала извозчика, мы сели в двуколку и уехали, а народ начал потихоньку расходиться.

У моей лавки ведьма остановила извозчика и решительно вошла ко мне первая, демонстрируя доверие, которого раньше между нами не было. Я на миг остановилась, заметив, что мне не просто починили дверь – ее заменили другой, более новой и крепкой. Войдя, обнаружила на столике связку ключей, видимо от нового замка.

– Гардэм у тебя! – удивленно воскликнула Люсинда.

– Ночью пришел, – пояснила я.

– Белый!

– Ты же знаешь, у меня был второй источник от двоюродного деда, к нему и привязала. Чай?

– Настойка есть?

* * *

К вечеру две черные ведьмы напились в хлам. Ничего удивительного, ведь еды у меня толком и не было, не до нее как-то оказалось в последнее время. Я напилась первая и, стащив мантию, пошла красить свежеустановленную дверь в черный цвет. Получалось плохо, потому что рука постоянно соскальзывала вместе с кисточкой, и в результате у меня оказалась покрашена и дверь, и стекло… Оригинально вышло.

– Телль, ты вывеску заляпала, ик, – сообщила Люсинда.

Она к малярным работам приобщаться не пожелала, но, вытащив на порог кресло-качалку и прихватив бутылку с черничной настойкой, продолжала пить, командуя фронтом работ.

Но вывеску я никак не могла заляпать. Вывеска же выше…

Присмотрелась. Сфокусировав зрение, которое отказывалось читать прыгающие буквы, прочла «Продается».

Ах ты ж гад!

Нет, в другое время отнесла бы вывеску сама и к мэрии тоже бы сама прибила, но после всех возлияний с прямохождением имелись непреодолимые трудности…

– Таксарн элдарриэ агартайн! – скомандовала я, направив палец на вывеску.

Вывеска встряхнулась, оторвалась от фасада, прыгнула на четыре тоненькие черные ножки и бодро заковыляла через всю площадь к мэрии. Раздались крики, преимущественно мужские, и выстрелы. Снова выстрелы… еще выстрелы…

Поскуливая, вернулась простреленная в нескольких местах вывеска, как побитый пес забилась мне под ноги, дрожа и продолжая скулить.

– Не поняла… – пробормотала в хлам пьяная ведьма.

– Гарнизон утром прибыл, – покачиваясь и размахивая бутылкой, пропела Люсинда.

Наклонившись, взяла поскуливающий предмет, продемонстрировала коллеге и пожаловалась:

– Они мне вывеску прострелили!

– Серьезно? – Люсинда пыталась сфокусировать взгляд на мне.

– Абсолютно! – Я была возмущена до глубины всей свой черноведьминской души.

– Надо воспитывать, – решила ведьма.

Я придерживалась того же мнения. Поправила косынку, нет, краска, конечно, черная и черные волосы не сильно бы испортила, но регламент проведения малярно-строительных работ предписывает быть в косынке, а не в шляпе, потом рубашку, пояс на брюках, заткнула за пояс кисточку… с нее, кажется, капало, но не суть. И, держа вывеску под мышкой, направилась на разбирательства с теми, кто посмел неуважительно отнестись к черной магии.