Текст книги "Алхимик. По следам Джордано Бруно"

– Это самое настоящее идолопоклонство.

– Ты прав, Пабло Симон, но если бы этим все ограничивалось, то было бы еще не совсем идолопоклонством; пожалуй, это больше напоминало бы чувственный пантеизм.

– Да, действительно…

– Все гораздо хуже; одного и того же святого обычно почитают в тысяче разных образов; но попробуй поменять местами иконы или скульптуры из двух разных деревень – и ты увидишь, как «истинно верующие» отвергнут чуждые им изображения и потребуют вернуть свои, поскольку те якобы наделены чудодейственной, как правило целительной силой. На церковном совете мы часто сталкиваемся с одной проблемой: некоторые образы изнашиваются настолько, что чуть ли не разваливаются на куски, но заменить их невозможно, ведь среди верующих могут начаться волнения. И эти представления нельзя приписать фанатизму народных масс, их внушили людям почитатели древнего афоризма: «Одним мудрецом управлять гораздо сложнее, чем тысячей невежд». Обычно церковные авторитеты, проповедуя одно, поступают совсем по-другому: изливая хулу на идолопоклонство, сами и порождают его, причем в весьма грубой и примитивной форме… Ты слышал про так называемых «черных мадонн»?

– Да, они считаются чудотворными, а некоторые из них – божественного происхождения…

Священник не сдержал улыбки, и в словах его послышалась ирония:

– У человеческой Судьбы прекрасное чувство юмора! Так вот, Пабло Симон, эти статуэтки из дерева или черного камня появились во времена язычества. Большинство из них – статуи богини Астарты, их создали в эпоху Римской империи, но есть и изображения особых божеств, имена которых благоразумнее не разглашать. Им более десяти тысяч лет, они принадлежат исчезнувшему культу, который существовал на последнем осколке континента атлантов – острове Посейдонисе и на соседних островах. Эти статуи действительно имеют сильный энергетический заряд, они были заряжены магическим способом благодаря знанию законов Природы и психологии, знанию, которое сегодня утрачено всеми, кроме немногих. Одну из подобных статуэток вынесли на берег морские волны, там ее и нашли и теперь используют, ничего не зная о ее происхождении. Видишь, иногда даже Божественное позволяет себе пошутить… Сегодня ей пылко поклоняются как христианской реликвии… Но даже не сомневайся: под маской того или иного святого сейчас ценится лишь собственная безопасность; от святых требуют покровительства, жизни для друзей и смерти для врагов. Разве просят о чем-то ином, освящая оружие перед сражением? Говорят, нет более мрачного и омерзительного зрелища, чем труп человека, но уверяю тебя, о стремящийся к истине, что еще страшнее и отвратительнее выглядит труп религии. В ее мертвой плоти зарождаются духовные черви, и вскоре от ясного ума, светлой обители разума, остается лишь раковина бесформенного ядовитого моллюска. К нашему сожалению, некоторые религии рождаются почти мертвыми, ведь всего через несколько лет после их появления от их имени начинают творить чудовищные вещи… Что ж, мне пора… Замучив разговорами, я научу тебя не тянуть меня за язык, – добавил он с улыбкой.

Через несколько минут он снял свою тунику и надел облачение обычного клирика; внешне он снова стал отцом Матео.

Чем тише звучали шаги доброго наставника, тем слабее становились для Пабло Симона внешние ощущения. В его обнесенном стенами внутреннем убежище росло страстное, неудержимое желание духовного свершения. Он хотел бы пройти посвящение в Мистерии! Да, всего несколько месяцев назад жизнь не давала ему никакой надежды, достойной того, чтобы ее лелеять, и вот теперь в нем поселилось самое лучшее стремление, доступное человеку, стремление к тому, о чем говорили все Учителя, все религии: к Духовному Совершенству.

Жизнь молодого человека потекла своим чередом; все, что его окружало, дышало благородством и чистотой. Еще прежде, в своей химической лаборатории, он научился работать последовательно, но эта методичность была инстинктивной, обыденной. А в криптах «Руин» его труд носил в большей степени духовный характер: сами усилия были такими же, но их направленность удивительным образом отличалась. Один день не походил на другой, и каждый его чему-то учил, а душа, вкушая мистические блюда спокойствия, мудрости, красоты, росла здоровой, жизнерадостной и сильной.

Спящие побеги на верхушках деревьев разомкнули свои веки, и прикосновение солнца наполнило стволы и ветви новыми жизненными соками. Пабло Симон любовался окружавшим его миром, будто видел в первый раз; его, словно маленького ребенка, все завораживало и восхищало. Он мог часами наблюдать за тем, как быстро растут грибы, как возвращаются домой ласточки, или слушать странные голоса, доносившиеся грозовой ночью из сосновых крон.

Но при этом влюбленный в истину разделял роковой и неизбежный удел всех влюбленных: он не только наслаждался, но и страдал… Ему не открывался абсолютный смысл всего этого средоточия сил и совершенств, коим является Природа. А для человека нет ничего хуже, чем не видеть цели и смысла добра и красоты. Ведь так он незаметно приходит к нелепому и подлинно атеистическому понятию личного Бога, способного радоваться или огорчаться; Бога капризного, который может поддаться гневу, который избирает одни народы и ненавидит другие, – иными словами, еще более ограниченного и злого, чем простые смертные, которые, тоже будучи родителями, дарят любовь всем своим детям.

Пабло Симон сбросил умственные и психологические оковы, которые ему навязывали в течение многих лет, но, разрушив свою старую духовную хижину, очутился под открытым небом, у стен великолепного дворца, выстроенного лишь наполовину. Душа, проделавшая слишком долгий путь, чтобы поддаваться материализму или бесплодному культу тоски и отчаяния, ждала… Таинственное «нечто» вело ее к еще более таинственному «Тому»…

Деревья, пробудившись в новом цикле физического сознания и обнаружив свою наготу, поспешно надевали наряды из листьев. Солнце с каждым днем приближалось к зениту, и мириады полевых цветов совершали такое же замечательное усилие – стремились вверх, к свету.

В один из самых ярких солнечных дней Пабло Симон собрал в кулак всю свою смелость и предстал перед братом Одиннадцатым с просьбой по всем правилам принять его в ложу в качестве ученика. От одной только мысли, что ему могут отказать, у молодого человека дрожали руки и терялся дар речи.

Брат Одиннадцатый сначала предельно мягко и доброжелательно похвалил его за такой достойный шаг, но потом предостерег:

– Избранная тобой дорога проходит сквозь тернии; ты не сможешь их избежать, даже наш Учитель Иисус Христос не смог. Будучи великим наставником в Мистериях, он должен был в равной мере учиться, сражаться и страдать. Послушай, Пабло Симон, если ты не в силах противиться любому налетевшему на тебя желанию, если желания правят тобой, а не ты ими, если сыновей из плоти и крови ты ценишь больше, чем духовных детей, если хочешь спокойно умереть в своей постели – беги с этого узкого пути, ибо сильным он дарует славу, но слабых сводит с ума и низвергает.

Солнце, словно обессилев, упало за вершины гор. Укрывшись в руинах, они молчали. Брат Одиннадцатый погрузился в свои размышления, а Пабло Симон был поражен тоном и силой слов наставника. Некоторое время спустя, будто пытаясь немного смягчить свое предостережение, человек в капюшоне добавил:

– Хотя некоторые из нас, выбрав этот путь, уже многие годы идут по нему без особых затруднений… и очень счастливы…

Пабло Симон поднял свой взгляд; в глазах наставника было столько спокойствия, что он вздрогнул от страха перед неизвестностью. Какие враги подстерегают его на «Трудной Стезе»? Хватит ли ему храбрости? Не слишком ли поздно вставать на этот путь?

Ответы брата Одиннадцатого не заставили себя долго ждать:

– Запомни: даже самый слабый, соединяясь с Божественным, становится сильнейшим, даже один он будет в большинстве против всех остальных. Твой физический возраст благоприятствует тебе. Человеку свойственна ошибка впадать в крайности, так что не думай, что посвящение – дело простое, но не думай также, что оно чрезмерно трудно.

Молодому человеку оставалось только изумляться, насколько легко читались его мысли.

– Здесь нет ничего сверхъестественного; конечно же, каждый наставник читает в душе своего ученика, но скорее в силу собственного ученического опыта, чем благодаря парапсихологическим способностям… Не пугайся таинства, стань его возлюбленным сыном: знай, что величайшее таинство, корень всех тайн – это неизменный и неподвижный двигатель вселенной, и приблизиться к нему можно только с помощью мудрости. Действие и бездействие, добро и зло, все видимые и невидимые царства Природы – всего лишь поле деятельности, лишь пути, длинные или короткие, но неизбежно ведущие к мудрости.

– Но вы призываете к добру и, что еще важнее, делаете добрые дела. А может ли зло тоже вести к Богу?

– Нет, если под Богом ты понимаешь высшее Благо; но рано или поздно зло неизбежно должно трансмутировать. Добро – это зло, трансмутировавшее благодаря эволюции, а зло – это добро, павшее под действием инволюции.

– Тогда получается, что по сути своей Доброе и Злое это одно и то же?

– А разве могут существовать две абсолютные субстанции? Разве могут сосуществовать две абсолютные силы? Ты же знаешь, что нет. Все главное, основное непременно должно быть единым.

– Значит, почтенный брат, добро и зло – это одно и то же, и суть их одна?

– Суть одна, но она находится за пределами добра и зла в том смысле, какой мы придаем этим понятиям исходя из нынешнего состояния нашего ума. Она лежит, как бы это сказать, «по другую сторону» всего проявленного. И как бы ни хотели любители логики все свести к понятному и разумному, такова очевидная истина Природы, а мистическая аскеза это подтверждает. Собака – домашнее животное и друг человека, и мы называем ее хорошей; лев, напротив, кажется воплощением дикости, он, если бы мог, разорвал бы и пожрал всех людей вокруг, и мы говорим, что это вредное, злое животное. Но действительно ли лев и собака хорошие или плохие? Не будет ли это просто-напросто нашей эмоционально-ментальной оценкой, даваемой по внешним проявлениям, совершенно априорно? Разве пес является «хорошим» по отношению к своим жертвам, или к животным, которых мы убиваем, чтобы его накормить, или к тем существам, которых он выслеживает на охоте и предает в руки убивающего их человека? С другой стороны, разве лев причиняет зло деревьям, скалам, бабочкам?

– Брат, но разве можно сравнивать скалу и человека? Разве человек не бесконечно более ценен?

– На твой взгляд – может быть, но не с точки зрения Божественного, правящего нами.

– Простите мою настойчивость…

– Меня заботит только, чтобы эта настойчивость была вызвана жаждой мудрости.

– Я лишь хотел сказать, что вы же сами утверждали, что мы способны воспринимать лишь проявленное, имеющее форму. Как же тогда познать замысел Бога, или Божественного, как вы его называете?

– Бог, которого ты, вероятно, представляешь себе, опираясь на общепринятые концепции, – не совсем то же самое, что Божественное, о котором говорю я, но в данном случае это не важно. Хорошо, а как ты узнаёшь политические взгляды своих соотечественников?

– По тому, что они говорят, пишут или делают.

– А чьи-либо кулинарные предпочтения – по тем кушаньям, которые он подает на стол?

– Кажется, я понимаю, к чему вы ведете…

– К истине, Пабло Симон! Замысел Божественного ты можешь познать точно так же, как в этих примерах: по его творениям. Солнце согревает всех, и все бескрайние запасы природных ресурсов дополняют и уравновешивают друг друга таким образом, чтобы каждому их хватало для развития. У хищников в избытке добычи, у птиц – зерен, у камней – химических элементов, тепла и давления. Природа не знает пристрастий. Нам отвратительна пища шакала, а ему были бы противны наши изысканно приправленные блюда.

– Я согласен, но является ли разум преимуществом?

– Для человека это дар и преимущество, поскольку у него есть соответствующие проводники – физический, эмоциональный и ментальный; но был бы разум так же полезен другим творениям Природы, не подготовленным к этому? Разве бомбарда не является в руках взрослого человека средством защиты, а в руках ребенка или безумца – источником опасности?

Пабло Симон ощутил, как на него начали опускаться удивительная ясность и спокойствие, отблески которых он всегда ощущал среди сверкающих космических листьев древа ночи. Это «нечто», которое он много раз предчувствовал, приближалось к нему, и с каждым шагом в его сторону усиливались ожидание и надежда. Наконец он решился задать еще один вопрос.

– Скажи, о мудрый брат, появляется ли божественная искра разума благодаря совершенствованию этих проводников, или эта искра сама шлифует их? Другими словами, присущ ли разум потенциально всем существам, даже животным, или он сходит с Небес как награда?

– Милый юноша, скажи, прокладывает ли река сама себе русло, или благодаря руслу собираются слабые потоки воды и образуют реку?

– Странный вопрос! Я думаю, что обе причины дополняют друг друга.

– Правильно думаешь; но разве вода, которая в конце концов станет рекой, прежде не упала с неба? И разве закон, которым она была при этом движима, не соответствует зову необходимости и естественной воле всех вещей? Вот и ответ на твой вопрос: вода в облаках – это Разум, а лучше сказать – космический разум; река – разум человека; а русло – низшие проводники человека, которые вода наполняет и по которым она течет.

– Я понял тебя, брат, но как-то иначе, чем обычно; и я привыкаю понимать этим способом – не только умом, но и какой-то интуитивной силой, которая отзывается на твой голос.

– У слова «понимать» есть гораздо более широкое и действенное значение, чем принято думать. Знай, Пабло Симон, что во все времена все религии в своем изначальном состоянии считали, как считает и философия, что наша Солнечная система – это огромный организм; центром и сердцем его является Солнце, а планеты – его органы. Между ними происходит взаимный обмен изначальной энергией, и эта энергия, направленная однажды звездой-царем, течет по всем энергетическим системам артерий и вен до самых дальних пределов ее царства – тела. Дух, телом которого является эта система и «точка сознания» которого находится в Солнце, и есть наш Бог, единственный, кого мы можем воспринять нашими ограниченными способностями. В свою очередь, этот дух является учеником и частью другого, звездного организма, еще большего, а дух того, другого организма – это его Бог. Я весьма настоя тельно советую тебе, прежде чем выносить какое-то суждение о том, что я тебе рассказываю, сделать усилие и избавиться от всех предубеждений и примитивного понимания, что возможно, а что невозможно. Запомни слова благого Учителя: «Как наверху, так и внизу»; об этом же говорили все Учителя до него и будут говорить всегда. Вспомни твоего любимого философа Платона, его слова «познай самого себя» дадут тебе ключ. Если ты изучишь, как твои тонкие принципы взаимодействуют с телом и влияют на его функции, ты без труда поймешь то, что я только что нарисовал тебе в бесконечно большем масштабе. Твое тело населяет множество существ… Постарайся открыть эту тайну… Не проси больше света, лучше избавься от слепоты!

– Все это так необычно…

– Да, ведь тебя воспитывали в других представлениях, которые давно потеряли силу из-за многочисленных искажений и вставок, и за ними ты не видишь единой структуры – той, о которой я тебе рассказываю. Но разбей свои ментальные оковы! Взлети, сын Неба! Очень спокойно обдумай всё и рассмотри целостно, а потом, если предпочтешь то, чему тебя учили прежде, можешь продолжать верить в это, я тебя принуждать не буду. Я не проповедую какую-то религию или какое-то учение, a изучаю их все, и меня интересует лишь общая для них суть. Я не навязываю тебе догму – я указываю тебе путь; я не жду от тебя подчинения моим мыслям – напротив, я взываю к твоему разуму и хочу освободить его; наконец, я не говорю ничего, что не считал бы истинным, и не требую от тебя большего, чем делаю сам. Поразмысли над этим, Пабло Симон, и, если к следующей весне ты будешь тверд в своем желании приобщиться к священной науке, к сокровенным Мистериям, я приму тебя в ложу и обниму как сына.

Глаза брата Одиннадцатого сияли в ночи блеском голубых звезд. Он положил руки на плечи собеседнику и сказал очень тихо, но так, чтобы дотянуться до глубин его души:

– Запомни навсегда то, что я сейчас говорю. У тебя есть один год; если в течение года намерение, которое ты мне сегодня высказал, изменится, никто из нас не будет в обиде. Я буду любить тебя точно так же, и, весьма возможно, если пообещаешь не разглашать то, что видел и слышал, ты вернешься к прежней жизни, а здесь у тебя останется много преданных друзей. Но если ты решишь вернуться к обычной жизни в конце этого срока и после Посвящения или если будешь позорить братство, предупреждаю, лучше не решайся на это. Хотя даже в этом случае ты в любой момент можешь уйти, но данное тобой слово не должно быть нарушено даже под страхом смерти. Хорошенько об этом подумай, Пабло Симон!

Наставник убрал руки с его плеч и, добродушно улыбнувшись, указал ему на вход в подземелья.

Молодой ученик все отчетливее чувствовал присутствие скрытой стороны мира и повсюду наблюдал божественное единство Природы. Месяц за месяцем проходили в мире, свободном от оков прошлого, и Пабло Симон все больше проникался духом братства, а главной целью его жизни стала возможность приобщиться к Мистериям. Подобно камню, брошенному на дно реки, он смывал с себя грязь, налипшую за долгие годы, и его душа, постоянно соприкасаясь с этой живой и прозрачной средой, полировала свои шероховатости и вновь обретала совершенную, сияющую форму.

С наступлением осени он обрел спокойствие, а на его пути обозначилось нечто, что должно было очень серьезно повлиять на его жизнь. Это был человек, которого в приходе знали как отца Иустина. Ровесник Пабло Симона, телосложения он был очень хрупкого. Среднего роста, с большими и бесконечно добрыми глазами, с правильными, детскими чертами лица, он выглядел лет на десять младше своего возраста. Пабло Симон знал его давно, но никогда не чувствовал к нему особого расположения. Он, ученый-мыслитель, бесстрашный, но одновременно скупой на слова, не мог найти ничего общего с Иустином, крайне набожным мистиком, застенчивым и, видимо, неспособным мыслить абстрактно и сражаться за добро, какими бы принципами он ни руководствовался. Пабло Симон считал его одним из тех людей, которые, будучи слишком робкими или унылыми, чтобы влюбиться в женщину, влюбляются в Бога слепой, глупой любовью, основанной на страхе, слабости и нездоровой тяге к самоистязанию.

Однако тот отец Иустин, которого он узнал в «Руинах», каждый день доказывал, что прежние суждения были поспешными и неверными. За мягкой, женоподобной внешностью скрывалось огромное сердце, готовое на любую жертву во имя ближнего. Под покорным и мягким характером таилась стальная воля. Далекий от чувственного и слезливого мистицизма, он любил безымянного Бога, не имеющего человеческой формы и человеческих качеств, и почитал его в Природе. Наконец, он относился к тому типу людей, далеко продвинувшихся на пути почитания Божественного, к которому, несомненно, принадлежал и сам Учитель Иисус.

Никому в ложе, кроме брата Одиннадцатого, разговаривать с Пабло Симоном не разрешалось, но тут было сделано исключение, и молодые люди почти каждый вечер до глубокой ночи беседовали на философские и религиозные темы; иногда при этом присутствовал и брат Одиннадцатый. Их разговоры принесли неоценимую пользу будущему ученику – они давали ему возможность жить рядом с человеком, который мечтает о том же, что и он, ведь все мы нуждаемся в подобных людях, а они нуждаются в нас. Пабло Симон понял, что в основе дружбы может лежать нечто гораздо более возвышенное, чем попойки и грубые развлечения. Раньше друга у него никогда не было, и для него стало счастьем обрести его.

Но в какой-то момент отец Иустин, или брат Восемьдесят Второй, как звали его здесь, перестал посещать ночные беседы. Брат Одиннадцатый уклончиво сообщил Пабло Симону, что кое-что задержало Иустина в приходе помимо его воли. Однако тот заметил волнение и тревогу всех братьев; некоторые из них, самые молодые, вели жаркие споры.

В конце концов он узнал, что его любимый друг попал в руки инквизиции и находится в городской тюрьме. Его судили и после обвинительной речи Лонгина признали виновным. Это означало лишь одно: костер! Судья, предвидя народные волнения, спешил исполнить приговор как можно быстрее. Брат Одиннадцатый вернулся на закате, и Пабло Симон выбежал ему навстречу.

– Господин, почему вы скрыли это от меня? Он умрет! Умрет на костре!

– Успокойся, бедный юноша! Что толку в том, что ты бы узнал? Ты говоришь, что он умрет, но ведь это признак невежества: смерти не существует для тех, кто не хочет ее видеть. Жизнь неразрушима, и она продолжается, то оживляя это тело из плоти, то существуя в виде энергии… Это нечто новое для тебя, ты еще все это узнаешь.

– Я знаю, знаю, брат! Дух не может умереть, но я не «чувствую» это своим сердцем! Его сожгут! Как поступит ложа?

– Ложа сделает все возможное в рамках разумного.

– Давайте нападем на тюрьму инквизиции!

– Умерь свой гнев, Пабло Симон, прошу тебя! Нужно сражаться за идеалы, а не за людей! А ты не хочешь узнать, что думает обо всем этом брат Восемьдесят Второй?

– Хочу, но что бы он ни сказал, я знаю, что в глубине души ему будет страшно…

– Ошибаешься! Этот юноша обладает невероятным присутствием духа, всего за несколько лет он достиг высокого уровня в братстве, и это сопровождалось внутренним ростом. Ему совсем не страшно расстаться с телом; он спокоен и ждет смерти в прекрасном настроении.

– Брат Одиннадцатый!..

– Довольно, Пабло Симон! Не говори, лишь бы что-то сказать, попусту возражая мне. Подумай над моими словами и извлеки из них урок. Именно этого хочет плененный юноша, который помнит тебя.

– Я хочу его увидеть!

– Может, это и получится, хотя я сомневаюсь. А сейчас вернись в свою келью. Мне нужно подумать, – добавил он с плохо скрываемой усталостью.

Пабло Симон грустно попрощался с ним и пошел к потайной двери.

Он смог заснуть лишь на рассвете. Это было его первое столкновение с ложей. Он не был согласен ни с подобным невозмутимым спокойствием, ни с безропотным принятием своей участи со стороны друга. К тому же на смерть он смотрел иначе – он все еще боялся ее, хотя и знал, что это неправильно. Тысячу раз он повторял себе, что брат Одиннадцатый прав, но вскоре гнев разбивал все разумные доводы, и на их обломках Пабло Симон торопливо строил самые нелепые планы.

Через несколько дней его душа успокоилась. Но все это время за ним внимательно наблюдали…

И вот однажды брат Одиннадцатый вошел в его келью и сказал:

– Завтра на рассвете его сожгут на городской площади. И это единственная возможность его увидеть, которую я могу тебе предложить.

– О, брат! За эти два месяца я свыкся с мыслью о его смерти, но все-таки моему сердцу снова беспокойно. Постарайтесь меня простить… Есть нечто, чего я не понимаю, и это причиняет мне жестокую боль!

– А я понимаю, но иногда даже меня терзают подобные вещи. Я не виню тебя, а лишь прошу постараться не винить и нас; это бы сильно огорчило брата Восемьдесят Второго.

– Не принимайте близко к сердцу мои глупости, прошу вас. Но я так страдаю! Я не в силах видеть, как он умирает. Скажите, брат, в чем его обвиняют эти подлецы?

– Прежде чем ответить, хочу тебе напомнить, что даже эти недостойные члены Святой инквизиции – твои братья, и ты должен ненавидеть зло, которое в них обитает, но не их самих – они всего лишь орудия собственных страстей, страхов и верований.

– Разве они не виноваты?

– Да, виноваты, но есть ли у тебя право судить? Разве не для этого существует божественный закон?

– А разве этот закон не находится и во мне самом?

– Конечно; но ты его бессознательный служитель, а если попытаешься стать его вершителем, то можешь выйти за пределы дозволенного и вызвать сильнейшую реакцию этого закона против тебя и против того, кого ты защищаешь. В ответ на твой вопрос скажу, что наш брат, отец Иустин, для «внешних» людей обладает определенными психическими способностями, подкрепленными полученными у нас знаниями, и это позволяет ему исцелять больных, особенно тех, кто страдает нервными заболеваниями. Ты знал это?

– Я что-то слышал об этом в семинарии, но не верил, пока не узнал здесь брата Восемьдесят Второго.

– У него очень гибкий и необыкновенно чистый разум, который обладает огромной гармонизирующей жизненной силой. Поверь мне, Пабло Симон, это прекрасный, исключительный человек.

– Я знаю и сам имел возможность убедиться в этом, дорогой брат.

– Так вот, наш с тобой общий друг по зову своего доброго сердца добился больших успехов в лечении. Ему было все равно, кого лечить – бедных или богатых, христиан или иудеев. Поначалу клир не слишком обращал на это внимание, приписывая чудесные исцеления молитвам и церковным реликвиям. Но затем прошел слух, что всего этого недостаточно для власти над Природой, что он принадлежит к какому-то «оккультному центру» и даже одержим дьяволом. Месяца три тому назад он вылечил от паралича сына казненного инквизицией мужчины, и это стало искрой, от которой вспыхнул порох. Его доброта и смирение поставили в неудобное положение отца Педро, Лонгина и даже трибунал. Ибо он был похож на настоящего мученика, тем более что люди любят его и одновременно побаиваются, ведь все уверены в его магических способностях. И за это его сожгут! И Христос имел те же самые способности.

– И Его тоже убили…

– Да… Так ты пойдешь?

– Конечно. Я должен…

– Мы тебя переоденем, и никто тебя не узнает, если будешь во всем нас слушаться. Надеюсь, ты не наделаешь глупостей и не навредишь ни себе, ни ложе. Я отвечаю за тебя перед великим Учителем.

– Не беспокойтесь. Обещаю быть благоразумным.

За три часа до того, как тени перебрались на запад, Пабло Симон уже был одет как член небольшого братства горных монахов. При выходе к нему присоединились еще насколько братьев, которые облачились так же, закрыв лица капюшоном.

Они шли молча, опустив головы, с толстыми Библиями в руках. Молодой ученик в который раз повторял себе, что должен хранить спокойствие и не поддаваться иллюзии внешних форм. Но если шаг его был медленным и спокойным, то сердце в ожидании встречи с Судьбой неистово колотилось.

В городке царило необычайное оживление. Группки крестьян и посланцы разных церковных орденов стекались к большой центральной площади. Братья ложи держались еще теснее и тихо обменивались короткими фразами. Один из них, по виду старший, зажег большую свечу, чтобы освещать дорогу и не отличаться от других групп.

Самые первые вестники небесного светила уже начали окрашивать высокие облака, когда Пабло Симон и братья достигли площади. Квадратная звонница приходской церкви устремлялась вверх, подобно жезлу власти в царстве страха.

Понемногу все вокруг озарялось багрянцем, становясь похожим на ожидаемое кровавое событие. Посередине круглой площади возвышался зловещий символ этого этапа существования человечества – этапа невежества. В своем вечном движении колесо циклов времени сделало еще один оборот на Запад, к власти анархии и фанатичных культов тотемов. Священные Мистерии безымянной Религии мудрости выжили только в нескольких городах Египта, в уединенных центрах Греции, и к Средним векам в римских катакомбах и подземельях по всей Европе еще оставались немногочисленные, но героические остатки древнего братства, о котором с таким восторгом говорили Пиндар, Платон, Протагор, Юлиан и Эсхил.

Да, на площади поднимался костер инквизиции – угроза вольнодумцам, поэтам, физикам, астрономам и химикам. Никогда ни одно пламя не порождало столько теней, как костры инквизиции. Казалось, в небе над площадью звучат слова ангела из Апокалипсиса: «Горе живущим на земле!»

Пабло Симон едва не плакал от злости и отчаяния. Но тут к нему подошел монах и прошептал:

– Если ты Пабло Симон, то должен знать, что на костре сожгут Восемьдесят Второго.

– Да, а кто ты, брат?

– Сейчас это не имеет значения. Я тут по воле брата Одиннадцатого. Следуй за мной.

Братья, стоявшие рядом, одобрительно кивнули. Шагов через сто они свернули в проулок возле семинарии, где стояла двухколесная повозка, окруженная более чем сотней простых солдат и примерно таким же количеством гвардейцев инквизиции на белых лошадях. Один из них выехал им навстречу, и лжемонах протянул ему вощеную табличку с печатью. Офицер немедленно отдал приказ, и кольцо стражей разомкнулось, пропуская посетителей. В черной повозке их ждал отец Иустин – изможденный, израненный, грязный, одетый в лохмотья, но с самой доброй улыбкой на устах. Уловив тревогу Пабло Симона, он подал тому знак подойти поближе.

Находясь рядом с приговоренным, молодой человек никак не мог постичь, как в таком хрупком теле могла существовать столь светлая и нежная душа, которую он узнал в часы их неторопливых бесед в «Руинах». Его поражало, что людям, которые принадлежали к ложе, удавалось силой собственной воли разрывать обычную взаимозависимость между душой и телом.

Охрана отошла шагов на двадцать, и они могли говорить свободно.

– Пабло Симон, бедный мой, зачем же ты пришел? Это зрелище не для тебя.

– Я сам попросил, друг мой.

– Я должен был это предвидеть… Возможно, тебе это пригодится… Потом… Да, пригодится…

– Не понимаю, о чем ты говоришь, но хочу помочь тебе. Я просил брата Одиннадцатого отбить тебя силой, чтобы избавить от ужасных мук на костре.

– И ты о таком просил? Ну и позабавил же ты этого мудрого человека!

На его бесцветных губах появилась искренняя улыбка, в которой не было ни грусти, ни насмешки.

– Как тебе удается сохранять такую твердость духа?

– Потому что у меня есть знания и любовь к Божественному. Что может случиться со «мной»? Огонь поглотит эту оболочку из плоти, но меня не затронет. Я отождествляю себя не с телом, а с бессмертным духом, не подверженным никакому вреду. Платон ясно объяснил: все зависит от того, на чем сосредоточено наше сознание, дорогой мой.

– Но как, Бога ради, ты можешь спокойно об этом говорить? Разве ты сможешь избежать боли?

– Мог бы, но какая в том польза? Энергия мне понадобится для того, чтобы подняться к тонким мирам, откуда я смогу помогать людям и быть ближе к нашему Господу. Страдания – это оплата всех долгов. Страдания освобождают и обновляют внутренние силы. Разве бывают роды без боли? И рождение в духовной жизни происходит точно так же, требуя крови и слез. Распятие дало нам воскресение.