Текст книги "Секретный сотрудник"

5. Ни мира, ни войны

«Где-то я уже об этом читал, – думал Кузниц, – в каком-то фантастическом рассказе, американца какого-то, Шекли что ли? Там тоже современное, а потом и вообще всякое оружие исчезло, но люди продолжали драться «на кулачках». Не верил этот американец в человечество – мол, инстинкт войны у человека в генах и нельзя его уничтожить. Но у нас, пожалуй, все по-другому – больше напоминает ситуацию на фронте во время революции. – Он вспомнил лозунг Троцкого «Ни мира, ни войны» и подумал: – Вот и у нас так, «ни мира, ни войны», хотя братания, правда, пока нет, но и желания драться «на кулачках» – тоже».

Он сидел в Верхних садах у самого парапета. За парапетом круто шла вниз отвесная крепостная стена, под ней виднелись узкие улочки и лестницы Нижнего города, а за ними открывался вид на бухту с фортами Викториоза и Бир-гу, возле мощных стен которых стояли корабли Коалиции.

В свете последних событий Кузницу показалось, что вид у кораблей какой-то растерянный и уж, во всяком случае, не боевой. Отнюдь не боевой вид был и у солдат, сидевших на скамейках и валявшихся на газонах в Саду за спиной Кузница, – вид у них был скорее потерянный: вдруг исчезла цель, не понятно было, как воевать и зачем вообще они здесь. У них неожиданно отобрали то, что их делало солдатами, – упоительное чувство безответственности: солдат не думает, за него думает командование. Теперь надо было думать самому – командование пребывало в не меньшей растерянности и приказы отдавало нелепые и невыполнимые.

Последний приказ был изучать приемы самбо и дзюдо. В Сад доносились истошные крики сержантов, отрабатывающих эти самые приемы с личным составом комендантской роты, охранявшей штаб.

«Надо будет теперь выбрать в каждой армии по богатырю, и пусть они в честном кулачном бою до первой крови решают судьбу Европы», – грустно усмехнулся Кузниц.

– Сидишь, солдатик? – Кузниц обернулся и увидел капитана Гонту – капитан был человек простой и ко всем обращался на «ты».

– Здравия желаю, товарищ капитан! – Кузниц встал и отсалютовал на английский манер, что было нарушением устава, но уж больно ему нравился этот лихой жест.

– Сиди-сиди, лейтенант. Вольно, – сказал Гонта, сел рядом и спросил: – А где же твои «бойцы невиданного фронта»? – «Невиданный фронт» надо было понимать как шутку, и Кузниц вежливо улыбнулся и ответил:

– Их полковник засадил за отчеты, а я свой уже написал.

– А кому ты отчеты пишешь, этому пижону из IAO? – спросил капитан Гонта и хитро прищурился.

«Дался им этот Эджби, – подумал Кузниц, – но мне скрывать нечего», – и ответил:

– Я ему устно докладываю.

– Вот как? – Гонта удивленно посмотрел на него.

– Ну да, – продолжил Кузниц, – докладываю, где новый бар открылся и где кофе лучше готовят – мы с ним большие любители кофе.

– Все шутишь, лейтенант, – сказал Гонта. – Ну смотри – твое дело. Но не забывай, что ты все-таки гражданин Украины, хотя и грек, или кто ты там?

– Немец, – ответил Кузниц, но Гонта уже его не слушал. Он встал и, переваливаясь на кривых ногах, пошел в сторону штаба.

На ходу он сверлил взглядом солдат, развалившихся на скамейках, явно ожидая, что они будут отдавать ему честь, но воины Ее Величества чужих офицеров, особенно из Supporting Force,[30]30
  Вспомогательные войска (англ.).


[Закрыть] не жаловали, и никто из них не обращал на него ни малейшего внимания.

У выхода из Сада Гонта вдруг остановился, и Кузниц наконец-то понял, что его насторожило во внешности капитана, насторожило сразу, как только тот повернулся спиной, но понял он это только сейчас, когда Гонта остановился, – на спине капитана, ниже левой лопатки, виднелось большое черное пятно.

«Так это ж в него попали!» – ужаснулся Кузниц. Если бы не превратилось оружие в лазерные игрушки, лежал бы уже капитан в госпитальном морге – как раз напротив сердца было пятно. «Так значит, он участвовал в контрнаступлении на остров Гоцо, – подумал Кузниц, и тут ему в голову пришла странная мысль: – А может, он уже мертвец, живой труп, зомби, так сказать; может быть, все, в кого попали лазерные лучи, тоже как-то переродились и теперь ими управляет тот, кто творит эти чудесные превращения?».

Но думать дальше было некогда, он посмотрел на часы и заторопился к выходу – до встречи с Эджби оставалось всего полчаса и надо было еще зайти в штаб, доложиться.

На встречу с Эджби Кузниц опоздал на пятнадцать минут, Ярошенко поймал его у входа в штаб, затащил к себе и заставил перевести последний приказ командующего Силами Коалиции на Мальте. Собственно, не весь приказ – остальное Ярошенко интересовало не очень, – а только то, что касалось их украинского отряда.

В приказе отряду предписывалось в трехдневный срок покинуть зону боевых действий и отбыть на родину, «согласно договоренностям, достигнутым между правительством Украины и правительствами стран коалиции».

Эти самые «договоренности» неожиданно стали причиной небольшого филологического диспута. Ярошенко прочитал перевод, ничего не сказал по поводу содержания – видимо, все уже знал, – зато заметил сварливо:

– Надо писать «согласно договоренностей», лейтенант, а еще университет закончили.

– Я университетов не кончал, – ответил Кузниц, – иняз военный всего лишь, а писать надо «согласно договоренностям».

– Кто сказал?

– В словаре так, и вообще так принято.

– В армии свой язык! – отрезал Ярошенко, завершая диспут, и добавил: – Этот приказ пока тайна, – он показал на гриф «High ranking officers eyes only»,[31]31
  Только для старших офицеров (англ.).


[Закрыть] – так что, смотрите, никому ни слова.

– Конечно, – заверил его Кузниц, – я же понимаю – подписку давал. «Вот и закончилась моя война, – подумал он при этом, – Инга будет рада», – и был отпущен на два часа, до сеанса связи с Украиной.

Эджби ждал его в итальянском кафе «Джино Маргарино». Он сидел за столиком в углу, и перед ним уже стояла чашка «экспрессо», который был в этом кафе особенно крепким и ароматным. На эту кондитерскую они с Эджби набрели случайно, гуляя по улице Республики – главной улице столицы Островов, и с тех пор стали здесь встречаться. Кофе был тут особенно хорош, и военные сюда забредали редко.

– Привет, – сказал Эджби и посмотрел на свой «Роллекс», – ты, кажется, немного опоздал.

Хотя англичане, как известно, и собаку на «вы» называют, все же Кузницу казалось, что они с Эджби уже на «ты».

– Привет, – ответил он, – извини, Абдул, полковник задержал. Сам понимаешь, служба.

– Это по поводу вашего отъезда? – спросил Эджби, но в его вопросе прозвучала скорее утвердительная интонация.

– Вы, похоже, все приказы знаете раньше, чем их издают, – усмехнулся Кузниц.

– Кое-что мы действительно знаем – работа такая, – Эджби отхлебнул кофе. – Вас завтра отправляют специальным транспортом опять через Крит, весь ваш отряд и поляков тоже.

– Завтра? – удивился Кузниц. – А почему такая спешка? Я думал, через пару дней – нам ведь еще наши с тобой дела закончить надо.

– Арабы протестуют, говорят, что отряд нарушает нейтралитет Украины, – грозятся войну объявить.

– При чем тут нейтралитет? Мы ведь добровольцы, – возразил Кузниц и спросил: – А наши дела как, с мальтийцем этим? Ты мой отчет читал? У них целая сеть тут.

– Читал, – ответил Эджби, – про сеть мы и раньше знали, только место их явки нам было не известно. Теперь знаем, благодаря тебе. А от дальнейшего участия в этой операции ты отстранен в связи с передислокацией, так сказать.

Кузниц молча кивнул.

Что тут можно сказать? И так все ясно: в связи с передислокацией. «Приказ есть приказ, черное есть черное, а белое, соответственно, белое – суровые факты жизни, – грустно подумал он, а потом одернул себя, – чем я, собственно, недоволен? Домой что ли не хочу?» Но не все было так просто. Тут он вспомнил, что еще не заказал кофе, подозвал официанта и попросил:

– Uno expresso, per favore.[32]32
  Один экспрессо, пожалуйста (um.).


[Закрыть]

Официант улыбнулся, оценив далеко не совершенный итальянский Кузница, и сказал по-английски:

– Одну минуту, сэр!

Они одновременно, будто по команде, закурили – Эджби свою пижонскую сигарилью, а Кузниц – местную сигарету без фильтра, и сидели так молча, уставившись на фотографию Черчилля на позициях, висевшую над столиком, – дань итальянского хозяина кафе истории Островов.

Странная это была пара. Высокий блондин Эджби, одетый по случаю пребывания на театре военных действий в, как всегда, потрясающе элегантную защитного цвета куртку в стиле «милитэр» от Лагерфельда, благоухающий туалетной водой «Photo» от того же Лагерфельда, окутанный ароматным дымом сигарильи, и рядом Кузниц – невысокий брюнет с густыми бровями и буйной шевелюрой, на которой едва держалась форменная пилотка, в мешковатой камуфлированной форме неведомой армии и неизвестного рода войск с нашивками «INSUFOR»[33]33
  International Supporting Force.


[Закрыть] на левом кармане и на рукаве и двумя лейтенантскими звездочками на погонах.

Официант принес кофе, Кузниц сделал глоток и сказал:

– Хороший кофе – дома такого не будет.

Эджби отхлебнул из своей чашки:

– Действительно, превосходный – у нас тоже такого не найдешь, – они опять замолчали, потом Кузниц сказал:

– Заканчиваются наши coffee sessions, и служба моя, похоже, заканчивается, и сотрудничество с вашей конторой – тоже.

– You never know,[34]34
  Кто знает? (англ.)


[Закрыть] – произнес Эджби свою любимую фразу и спросил: – Ты вечером свободен?

– Все зависит от командования, – ответил Кузниц. – А что ты хочешь предложить? Может, выпьем немного по случаю нашего отъезда. Не известно ведь, когда увидимся. Я ребят приглашу.

– Можно, – сказал Эджби, – попозже вечером, но сначала хочу тебе твоего соотечественника показать. Попробуй поговорить с ним на вашем наречии. Он Службу очень интересует, он и такие, как он, – «потерянные».

– Так это «потерянный», – заинтересовался Кузниц, – я еще ни одного не видел.

– «Потерянный» и ваш – cossack.[35]35
  Казак (англ.).


[Закрыть] – Эджби встал. – Мне пора. Увидимся в восемь здесь, хорошо?

– Хорошо, – Кузниц тоже поднялся, пожал Эджби руку, задумчиво посмотрел ему вслед, сел и заказал еще одну чашку кофе.

«Кто бы мог подумать, – размышлял он, – что я – скромный выпускник военного иняза, рядовой синхронист (синхронист, правда, не из худших, тут же поправился он) окажусь свидетелем, да и участником, таких невероятных событий.

Ведь что получается, – он закурил и машинально поставил пепельницу точно на середину стола (Инга говорила, что его тяга к симметрии – признак паранойи), – получается, что существует какая-то высшая сила, разум там или бог – не важно, которая терпела тысячелетиями и наконец решила вмешаться: сначала ликвидировала ядерное оружие, грозящее гибелью всей планете. Ну здесь понятно, более или менее, – перешли мы (то есть человечество) тут явно какую-то грань, тут надо было вмешиваться. Но этого Разуму с большой буквы показалось мало – он стал вмешиваться на, так сказать, более низком уровне: сначала самолеты и танки, а теперь и вообще все оружие, стрелковое, гранатометы там всякие и что там еще применялось на Гоцо».

– Grazie,[36]36
  Спасибо (um.)


[Закрыть] – сказал он официанту, который принес кофе, и продолжил свою попытку если не осмыслить происходящее, то по крайней мере попытаться «разложить все по полочкам».

«Но тут, – думал он, – у этого Разума промашка вышла:

под действием каких-то сил, поля какого-то, – он вспомнил, как Шварц говорил про поле, – под действием этого поля стали возрождаться люди из прошлого, эти самые «потерянные». Но промашка ли это или есть в этом какой-то смысл – тоже вопрос. И еще вопрос: произошло ли превращение боевого оружия в лазерные игрушки только на Островах или везде, где воюют? Что-то слишком много вопросов».

Он допил кофе и собрался уже звать официанта, чтобы расплатиться, как вдруг вспомнил одну теорию, о которой когда-то давно читал. Почему-то ему казалось, что читал у Лема, но уверен он не был.

По этой теории люди были не чем иным, как роботами, заброшенными на Землю. Роботы эти были развитые, способные действовать автономно, производить себе подобных и изменять свое поведение под влиянием среды, но все же их действиями сначала руководил мощный суперкомпьютер. Но вот случилась какая-то катастрофа, и роботы остались без руководства.

Автор этой теории (наверное, все-таки Лем) полагал, что именно потеря связи с этим суперкомпьютером и объясняет постоянные поиски бога и возникновение разных религий и культов – роботы ищут утраченную связь.

«Выходит, – думал Кузниц, – что этот суперкомпьютер исправили и он опять начал руководить». Тут он наконец заметил, что возле его столика стоит официант, протянул ему деньги, еще раз сказал «Grazie» и вышел из кафе.

На улице было полно солдат – «воины Христовы» бесцельно бродили, заглядывая в бары и бесчисленные сувенирные лавки, открывшиеся, как по мановению волшебной палочки, едва прекратились боевые действия.

«Закончилась война, – думал Кузниц, шагая в густой толпе, – теперь идет «войнушка» – та, в которую играют дети с игрушечными пистолетами. Пиф-паф! Ой-ой-ой! Умирает зайчик мой. Только «зайчики» не умирают, а отделываются пятнами на мундирах. Привезли его домой – оказался он живой».

Солдаты с черными пятнами на светлой летней форме встречались довольно часто – у некоторых было по два-три пятна, а один встретился весь заляпанный мелкими черными пятнышками, как будто его обрызгали чернилами.

«Граната, наверное, или осколочный снаряд, – подумал Кузниц, – странно все-таки, что после такого и никаких последствий. А может быть, этот «зайчик» не такой уж и живой?»

Гонте-то в спину попало, вдруг вспомнил он. Позорное ранение, драпал, видимо, Гонта от «правоверных». И тут увидел самого Гонту.

Капитан сидел на ступенях у входа в штаб и наблюдал, как отрабатывают приемы самбо солдаты роты охраны. Дела там были явно не ахти – драли глотку красномордые сержанты, а солдаты, разбитые на пары, вяло топтались на площадке, ухватив друг друга за мундиры. Кузниц хотел незаметно пройти мимо, но капитан заметил его, встал со ступенек, подошел и спросил:

– Ну, что думают в IAO?

– О чем? – уточнил Кузниц.

– Да обо всем об этом, – Гонта явно был настроен выяснить «мнение иностранных товарищей».

«Все они такие, – подумал Кузниц, – иностранцев не любят, но не могут без «руководящих указаний» – типичное отношение лакея к барину: в душе ненавидит и презирает, но лакейская душа жаждет пряника».

– Ничего не думают, – ответил он, – о чем тут думать, когда война закончилась?!

– Говорят, это только у нас закончилась, а на Ближнем Востоке вовсю идет, – в голосе капитана слышались какие-то совсем не свойственные ему меланхолические нотки, – да и здесь, как посмотреть, вот час назад в Нижнем городе на базаре одного американца зарезали. Подошел какой-то то ли араб, то ли местный, сунул ему нож в живот и скрылся. Теперь еще хуже стало – ни пистолет, ни автомат не защитит, разве что эти самбисты.

Гонта криво усмехнулся и кивнул на плац, где продолжали топтаться солдаты.

– Так твой шпионский начальник ничего тебе нового не сказал? – опять спросил он, и Кузницу опять почудились в его голосе меланхолические нотки.

«Сдал капитан, – подумал он, – а может быть, это оттого, что он «условно мертвый»? – и тут же мысленно поправил себя: – Слишком это тонкие для него материи».

– Ничего, – ответил он Гонте, а потом подумал: «Почему бы и не рассказать – ведь Эджби не просил меня никому не рассказывать?» – и добавил: – Тут «потерянный» объявился, украинский казак. Эджби просит меня поговорить с ним по-украински.

– Правда? – оживился Гонта. – Возьми меня с собой, а?

– Не знаю, – засомневался Кузниц, – как Эджби на это посмотрит. Давайте встретимся с ним, а там, как он скажет.

– Спасибо, лейтенант, – просиял Гонта, – очень интересуют меня эти «потерянные», а тут еще наш, украинец, – очень интересно будет с ним побалакать.

– Побалакать едва ли удастся, – сказал Кузниц, – он, должно быть, на старославянском говорит или на старотюркском каком-нибудь – не известно ведь, из какого времени он к нам попал.

– Там видно будет, посмотреть на соотечественника из другого времени и то интересно, – Гонта не скрывал своей радости. – А кстати, ты не знаешь, лейтенант, как это получается, что эти «потерянные» из другого времени в наше попадают? Ты ведь образованный, и друзья у тебя образованные.

– Не знаю, ~ Кузницу совсем не хотелось начинать научный диспут с капитаном украинской разведки, – поле, говорят, какое-то. А образование у меня – сами знаете – совсем не то, что здесь требуется.

– Ну ладно, – не настаивал Гонта, – не знаешь, так не знаешь. Ты когда с ним встречаешься, с Джеймсом Бондом этим?

– В восемь в центре, – ответил Кузниц, уже жалея, что проговорился, – давайте возле штаба в половине восьмого.

Он опять козырнул на английский манер и пошел в штаб, а Гонта опять уселся на ступени и, презрительно прищурившись, продолжил свои наблюдения за успехами Malta Coalition Force[37]37
  Войска Коалиции на Мальте (англ.).


[Закрыть] в деле освоения боевых единоборств.

В комнате переводчиков обстановка была привычной – Хосе с Ариелем, как всегда, спорили, как всегда, об Украине и, как всегда, горячо и на грани драки.

– Joder![38]38
  Испанское ругательство.


[Закрыть] – кричал Хосе. – Joder! Твоя Украина всю дорогу и нашим, и вашим, пока кто-нибудь ее не завоюет от нечего делать: Россия, Польша или Германия.

Ариель молча сверлил Хосе взглядом, казалось, готовый наброситься и разорвать оппонента на куски.

– Предлагаю дуэль, – с порога заявил Кузниц, – на мясорубках – мясорубки, кажется, еще не утратили своих боевых качеств. Могу быть секундантом. Вторым возьмите капитана Гонту – он настоящий джентльмен, chevalier sans peur et reproche[39]39
  Рыцарь без страха и упрека (фр.).


[Закрыть] – немедленно настучит начальству.

– А пошли вы все! – крикнул Хосе и выскочил из комнаты, чуть не сбив Кузница с ног.

Ариель посмотрел ему вслед, закурил, замысловато выругался и небрежно поинтересовался:

– Ну что нового, Генри, в твоем таинственном мире плаща и кинжала?

Как будто не было никакого спора на грани драки, как будто это не он только что сверлил Хосе ненавидящим взглядом. Кузниц хорошо знал переменчивый характер Ариеля и относился к нему как к данности. Раздражала эта черта только Хосе.

– Мы разоружаемся и переодеваемся, – ответил он Ариелю в его же духе, – плащи побоку, будем носить безрукавки, а кинжалы перекуем на эти, как их?

– Орала, – подсказал Ариель.

– Нет, орало из кинжала едва ли выкуешь, перекуем их на портновские ножницы и будем кроить из плащей безрукавки.

– А если серьезно? – спросил Ариель.

– А если серьезно, то мы с Абдулом приглашаем вас на прощальный ужин в «Счастливом Гарри». Вы как?

– Спасибо. Я-то «за», конечно, – ведь завтра домой уезжаем, а вот как Хосе – не знаю, ты поговори с ним.

«Все уже знают об отъезде, – подумал Кузниц, – вот тебе и пресловутая военная тайна», – и сказал:

– Ладно, с Хосе я поговорю. Давайте часов в девять сегодня, а то у меня вечером еще одно дело есть.

– Какое дело? – тут же заинтересовался Ариель.

Очень он любил узнавать о делах своих друзей и знакомых и давать советы того типа, который англичане называют «after death the doctor».[40]40
  Звать врача после смерти больного (англ.).


[Закрыть] Поэтому Кузниц, вспомнив, что он только что думал о военной тайне, ответил:

– Это, Ари, военная тайна, need to know,[41]41
  «Знает только тот, кому это необходимо» (англ.) – принцип разведывательных служб.


[Закрыть] так сказать.

– Ты же вроде решил перековать мечи на орала, – заметил Ариель.

– Это долгий процесс, – ответил Кузниц, – и вообще, зря ты с Хосе опять завелся – у нас дел много: надо вещи собрать, бумажки все привести в порядок.

– А что там собираться? – сказал Ариель. – У меня рюкзак почти не распакованный стоит, а отчет я уже написал.

– Пошли тогда по городу погуляем, – предложил Кузниц, – лучше смыться из штаба, а то Ярошенко нам под занавес какую-нибудь работу подкинет.

– Пошли, – сказал Ариель.

Открыв тяжелую кованую дверь штаба, которая помнила прикосновения железных рукавиц испанских рыцарей, живших в этом оберже, Кузниц с некоторым удивлением обнаружил, что капитан Гонта все еще сидит на каменных ступенях. Он сидел в той же позе и пристально смотрел на плац перед штабом, хотя солдат, осваивающих боевые искусства, там уже не было – плац был пуст, и смотреть там было абсолютно не на что.

«А может, капитан и правда не совсем живой?» – опять посетила его странная мысль, но думать о чем-либо в присутствии Ариеля было невозможно – Ариель громко излагал свою версию недавних событий, которая, надо признать, не очень отличалась от того, что думал обо всем этом сам Кузниц.

– Это только кажется, что от лазерных лучей никто не пострадал, – размахивая руками, вещал Ариель, – просто их действие не сразу проявляется. Это вроде радиации – дрянь эта, лазерные лучи или то, что они в себе несут, накапливается и человек, получивший дозу, обречен. Умрет обязательно рано или поздно.

– Все умрем, – сказал Кузниц, просто чтобы что-нибудь сказать.

– Тоже верно, – согласился Ариель и замолчал.

Они шли по улице Республики и вскоре вышли на площадь перед собором св. Иоанна – тяжеловесным сооружением в романском стиле с помпезным портиком и двумя симметрично расположенными звонницами. Вся площадь вплоть до ступеней широкой лестницы у дверей собора была уставлена столиками летнего кафе.

– Быстро торгаши сориентировались, – сказал Ариель и предложил чего-нибудь выпить.

Они с трудом нашли свободный столик – все было занято шумными компаниями военных.

– Как будто День победы празднуют, – заметил Кузниц, когда они уселись и сделали заказ: Ариель – джин с тоником, а Кузниц – кофе. – А ведь, скорее всего, победили «правоверные» – ты посмотри, сколько вокруг «условных потерь».

– Ага, – согласился Ариель, – продули мы «правоверным», а эти «условные потери» скоро коньки откинут.

Кузниц так не думал. Зачем тогда провидению нужно было устраивать все эти превращения? Но промолчал – спорить с Ариелем – себе дороже. Как позже выяснилось, Ариель ошибался – не погибли «условно убитые», но неизвестно, не лучше было бы для них и для всех, если бы он оказался прав.

Допив кофе и оставив Ариеля со второй порцией джина уже без тоника, Кузниц пошел в гостиницу собираться. Они договорились встретиться у «Счастливого Гарри» в девять, а впереди был еще сеанс связи с Украиной, и надо было найти Хосе, и пойти на встречу с Эджби – в общем, дел было много и собрать вещи лучше было заранее.

Хотя официального приказа еще не было, все, кто жил в гостинице, уже знали, что улетают завтра утром – сначала на Крит, а потом домой.

«Может быть, в этот раз удастся в Сфакию съездить, – думал Кузниц, укладывая в рюкзак свои немногочисленные вещи, – и вообще хорошо, что война кончилась и домой едем. Хотя не понятно, что дома делать – война как-то странно закончилась, если закончилась, поэтому едва ли скоро начнут опять устраивать всякие конференции и семинары. Пойду в университет преподавать, на худой конец», – решил он, еще раз проверил в шкафу и в ящиках стола, не забыл ли чего-нибудь, и вышел из номера.

В штаб он пришел как раз к сеансу связи с Украиной. В выгородке у Ярошенко уже сидел Хосе, а сам Ярошенко с таким мрачным видом читал шифровку от украинского начальства, что он подумал: «Уж не случилось ли чего на Неньке?».

Но Ярошенко, дочитав шифровку, сказал:

– Ну вот, завтра приказано отбыть на родину. Есть договоренность с англичанами насчет транспорта. Вылет рано утром, в пять, их транспортным самолетом на Крит, а дальше нашим чартером, – он посмотрел на Кузница и спросил: – А Заремба где?

– Скоро должен быть, – ответил Кузниц.

– Скоро, скоро, – проворчал Ярошенко, – вовремя надо приходить. И смотрите, – он погрозил Кузницу пальцем, – никаких «отвальных», а то вон поляки уже лыка не вяжут. Чтоб завтра в четыре были у входа в гостиницу, а сегодня вы с Зарембой свободны. К командующему со мной пойдет лейтенант Мартинес. Все понятно?

– Так точно, – Кузниц для разнообразия козырнул, как положено по уставу, но Ярошенко уже опять уткнулся в бумаги и повторил не поднимая головы:

– Свободны.

Кузниц вышел из выгородки, незаметно поманив за собой Хосе, и когда тот присоединился к нему, сказал:

– Слышишь, Хосе, ты не обижайся на Ари – ты же знаешь, что его не переделать.

– Да ладно, – усмехнулся Хосе, – я уже и забыл, и вообще непонятно, кто кого обидел.

– Вот и хорошо, а то он переживает – джин уже пьет чистый, без тоника. Не набрался бы раньше времени, а то мы тут с Абдулом Эджби решили пригласить вас к «Счастливому Гарри» часов на девять. Ты как?

– Я «за», – Хосе покосился на выгородку, откуда слышался голос Ярошенко, который кричал на кого-то по телефону. – Главное, чтобы начальство отпустило, а то у них с командующим прощальная выпивка намечается, hair of the dog,[42]42
  По маленькой (дословно: на собачий волос) (англ.).


[Закрыть] так сказать.

– Приходи, как освободишься, мы долго будем сидеть, пока Ариель все запасы у Гарри не вылакает.

– Постараюсь, – Хосе протянул Кузницу руку, – хочу с Эджби обсудить кое-что, и тушеный кролик по-мальтийски у Гарри выше всяких похвал.

На этом спокойная часть последнего дня в «стране пребывания» закончилась. Сначала Кузница серьезно озадачил, чтобы не сказать испугал, капитан Гонта, а потом началось вообще черт знает что.

Когда точно в половине восьмого Кузниц подошел к штабу, Гонта уже был там, но не сидел, как раньше, в позе роденовского «Мыслителя» на ступенях, а бодрый и подтянутый стоял возле знаменитого фонтана с единорогом, встроенного в фасад обержа, картинно взявшись рукой за каменный завиток окружавшего фонтан барельефа.

Несмотря на приказ по добровольческому отряду, предписывающий носить в «стране пребывания» невразумительную полевую форму с нашивками «INSUFOR», капитан облачился в парадную форму украинской армии: на плечах у него были золотые погоны, а на голове – фуражка с высокой тульей, надетая чуть набекрень, и вид он являл настолько торжественный и парадный, что Кузниц посмотрел по сторонам: нет ли где фотографа. Но фотографа нигде не было, и оставалось предположить, что Гонта облачился столь торжественным образом для встречи с «иностранными товарищами».

– Хорошую пару они составят с Эджби, – усмехнулся Кузниц и подошел к капитану.

– Настоящая военная точность, – Гонта посмотрел на свои «командирские» часы, – не ожидал от тебя, лейтенант.

– Стараюсь, – ответил Кузниц, и они пошли в сторону центра.

Экзотическая для Островов форма и торжественный вид капитана привлекали внимание прохожих – на них пялились все без исключения: и праздно шатающиеся воины Коалиции, и местный люд.

Кузниц чувствовал себя в компании капитана неловко, и когда они почти подошли к кондитерской и вывеска «Джино Маргарино» стала хорошо видна, он не вытерпел, показал на нее капитану и сказал:

– Мы в этом кафе встречаемся. У нас еще десять минут есть – вы идите туда и там меня подождите, а у меня тут дело одно, заскочить кое-куда надо. Я быстро, – и, не дожидаясь ответа Гонты, он вошел в сувенирный супермаркет и, спрятавшись за полками с литыми фигурками рыцарей, посмотрел на улицу через витринное стекло.

Капитан и не думал уходить – он стал спиной к витрине и, видимо, решил дожидаться Кузница.

«Не прошел номер, – подумал Кузниц, взял с полки фигурку рыцаря и стал ее разглядывать, продолжая наблюдать за капитаном, – но надо потянуть время, а то неудобно».

Сначала Гонта стоял в тени, но потом вдруг сделал шаг в сторону и солнце ярко осветило его широкую спину, обтянутую, видимо, тесноватым ему кителем. Ниже левой лопатки отчетливо проступило круглое чернильное пятно, такое же точно, как Кузниц видел у него утром на другой форме.

Кузниц не сразу обратил на пятно внимание – продолжая вертеть рыцаря в руках, он рассеянно смотрел на спину капитана, но потом до него дошло и он испугался, да так, что задрожали руки и он чуть было не уронил рыцаря на стеклянную полку.

«Как же так? – думал он. – Неужели эти пятна на другую одежду переходят? Недаром он утром грустный был такой, а теперь в эту форму вырядился – думал, что не будет пятна, а оно есть, на том же месте, что и на прежней форме, инсуфоровской. А может быть, он и не знает об этом пятно-то ведь сзади».

Подошел продавец и спросил, не может ли он чем-нибудь помочь.

– Спасибо. Я так, смотрю просто, – сказал Кузниц и вышел из магазина.

– Ну что, – спросил Гонта, – как явка? Удачно прошла?

– Какая явка? – изобразил удивление Кузниц, зная, что Гонта все равно не поверит. – Сувениры зашел посмотреть – место-то историческое.

– А… сувениры… ну ладно, – сказал капитан военной разведки и хитро прищурился.

«Черт с ним, – подумал Кузниц, – пусть думает, что хочет». Он ничего не ответил и специально замедлил шаг, чтобы посмотреть на спину Гонты. Пятно было на месте, и опять ему стало как-то не по себе в компании «условно убитого» капитана.

Эджби уже ждал их, сидя за тем же столиком, что и утром, хотя было еще без пяти восемь.

– Что ты так рано? – спросил Кузниц, когда они подошли к столику.

– У нас мало времени – это довольно далеко, – ответил Эджби и вопросительно посмотрел на живописную фигуру Гонты, возвышавшуюся возле столика.

– Извини, Абдул, – сказал Кузниц быстро по-английски, надеясь, что Гонта не разберет его скороговорку, – это мой сослуживец, Гонта, капитан военной разведки, но этого я не должен знать и тем более тебе говорить. В общем, извини, я проболтался про казака, а он напросился посмотреть на соотечественника. Это же не тайна, правда? Пожалел я его, он подстреленный, условно убитый сегодня ночью – пятно у него сзади на спине и на другую форму перешло. Странно как-то и жутко, правда?

– Потом поговорим, – ответил Эджби, встал, протянул Гонте руку и представился: – Эйб Эджби, Служба тыла.

– Капитан Гонта, Украинский отряд, – капитан пожал протянутую руку и тяжело уселся на хрупкий стул. Сел и Кузниц, подозвал официанта и заказал, не спрашивая, всем экспрессо.

– Fate presto, prego,[43]43
  Поторопитесь, пожалуйста (um.).


[Закрыть] – сказал он официанту, продолжая свои упражнения в итальянском; официант опять ответил на английском, но принес заказ очень быстро.

Пока пили кофе, Гонта сражался с английскими временами, объясняя Эджби свое желание поговорить с предком, слова «предок» он не знал и называл «потерянного» казака grandfather – дедушка. Эджби вежливо улыбался. Как для общевойскового училища, английский у Гонты был терпимый и достаточно понятный, и Кузниц обрадовался, что не надо будет переводить.

Допили кофе, Эджби сказал, что машина у него за углом, и скоро они уже ехали в военном джипе на окраину Валетты, в тюрьму, где, как оказалось, содержался «потерянный» казак.

– Он довольно агрессивно себя ведет, – рассказывал по дороге Эджби, – очевидно, от испуга. Ничего не понимает или делает вид, что не понимает – с ним на каких только языках не пытались говорить. По-украински тоже пытались, профессор-славист один, так казак его едва не задушил. Вот после этого случая и было решено поместить его в изолятор.

Гонта усомнился, что какой-то там иностранный профессор мог достаточно хорошо знать такой сложный язык, как украинский, и заверил Эджби, что уж он-то сумеет договориться с соотечественником, из какого бы времени тот ни был. Эджби вежливо сказал, что не сомневается в лингвистических талантах капитана, но если казак попал к нам из какого-нибудь далекого времени, язык с тех пор мог существенно измениться и понять им друг друга будет сложно.