Текст книги "Любитель Шампанского"

Хью Пентикост
Любитель Шампанского
(Убить, чтобы остаться)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Вокруг «Мэдисон Сквер Гарден» ревела толпа, на три четверти состоявшая из девушек-подростков.

Джонни Сэндз возвращался на эстраду!

Подъезжающие лимузины выплескивали элегантных женщин в мехах и драгоценностях, сопровождаемых стройными загорелыми мужчинами, политиков, наслаждавшихся блеском «юпитеров» и щелканьем фотоаппаратов, миллионеров…

Первый концерт Джонни Сэндза после двух лет уединения! Джонни Сэндз – с его трубой и проникающим в душу голосом. Он согласился принять участие в благотворительном вечере Фонда борьбы с респираторными заболеваниями. Разумеется, ожидалось выступление и других известных актеров, певцов, рок-групп, джазовых оркестров. Конферансье Мюррей Клинг уступал, пожалуй, только Бобу Хоупу. Но не они, а Джонни Сэндз собрал эту огромную толпу у «Гарден».

Знаменитости все прибывали. Знаменитости и те, кого толпа за них принимала. Как, например, этого высокого сухощавого мужчину лет тридцати пяти в прошитом золотой нитью смокинге цвета бордо, с золотистыми волосами и профилем словно вычеканенного на древних монетах, греческого бога. С ним, держа его под руку, шла черноволосая красавица. Естественно, такая пара не могла остаться незамеченной.

Какая-то девушка, раскрасневшись, нырнула под канат ограждения:

– Пожалуйста, дайте мне автограф!

Золотоволосый красавец улыбнулся.

– Зачем вам мой автограф? Вы ведь даже не знаете, кто я такой.

Девушка нервно засмеялась:

– Вы ошибаетесь. Я вас знаю. Пожалуйста!

Он взял из ее рук блокнот и ручку; на чистом листке появилось единственное слово: КВИСТ. Девушка взглянула на подпись и у нее вытянулось лицо. Она действительно не знала, кто расписался в ее блокноте.

Квист и его дама вошли в холл. Молодой человек в смокинге, стоявший у служебного входа, махнул им рукой. Его лицо блестело от пота.

– Привет, Лидия, – поздоровался он с женщиной.

– Джулиан, все пропало!

– О? – брови Квиста изумленно изогнулись.

– Он не сможет приехать.

– Кто, он?

– Джонни Сэндз.

Светло-синие глаза Джулиана Квиста превратились в щелочки.

– Пьянчужка, – процедил он.

– Нет-нет. Дело совсем не в этом, Джулиан. Пойдем лучше со мной. Тут нам не поговорить.

Молодой человек открыл дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен», Квист и его дама последовали за ним. В кабинете собралось уже с полдюжины человек и среди них Мюррей Клинг и едва сдерживающая слезы миссис Мэриан Шеер, вице-президент Фонда и комитета Джонни Сэндза, которая по существу, взяла на себя организацию вечера.

– Вопрос в том, что нам делать, – говорил Мюррей Клинг, – то ли постараться удержать зрителей, то ли прямо сказать им, что Джонни, возможно, не приедет, и смотреть, как они тысячами покидают зал.

– О боже! – простонала миссис Шеер.

– Не мог бы кто-нибудь из вас рассказать… – начал Квист.

Все заговорили одновременно.

– Бобби! – рявкнул Квист.

Молодой человек, встретивший их в холле, вытер лицо белоснежным носовым платком.

– Джонни вылетел из Чикаго. Через двадцать минут неизвестный позвонил в полицию и сказал, что в самолет подложена бомба. Пришлось повернуть назад. И одному богу известно, когда будет следующий рейс.

Зазвонил телефон. Управляющий «Гарден», снявший трубку, подозвал Квиста.

– Вас. Я думаю, это Сэндз.

Квист протиснулся к телефону.

– Джулиан?

– Да, Джонни, – этот голос можно было узнать с первого слова.

– Ну просто чертовское невезение!

– Где ты?

– В аэропорту. В Чикаго. Вылет через десять – двенадцать минут.

– Значит, ты успеешь к полуночи. Бомба была?

– Ложная тревога. Какой-то псих вздумал пошутить.

– Ты понимаешь, что зал набит битком?

– Отлично! – расхохотался Джонни. – Расскажи им, что произошло. О бомбе сообщат и газеты, и радио, и телевидение. Пусть они не думают, что это выдумка. Пообещай им, что я буду петь до утра, если они дождутся меня.

– Ждать придется долго, Джонни.

– Они подождут. Мне пора. До встречи, дружище. Рейс семьсот четырнадцать.

«Джулиан Квист Ассошиэйтс» – одна из ведущих рекламных компаний страны. Среди ее клиентов бизнесмены, политики, актеры, музыканты, балетные труппы, художественные галереи, музеи. Джулиан Квист – президент компании. Черноволосая красавица Лидия Мортон, с которой он пришел на концерт, и молодой человек в смокинге, Бобби Гиллард, – его сотрудники. Квист несколько лет вел дела Джонни и принимал самое активное участие в подготовке благотворительного вечера в «Гарден». И вот теперь от него ждали немедленного разрешения всех проблем.

– Джонни вылетает из Чикаго через пять – десять минут, – объявил Квист. – Менее чем через два часа он будет в Нью-Йорке. Рейс номер семьсот четырнадцать. Бобби, договорись о полицейском эскорте из аэропорта.

– Хорошо.

– Сюда он приедет не раньше половины двенадцатого, – заметил Мюррей Клинг. – Как мы дотянем до этого часа?

– Начнем вечер, словно ничего не случилось. Его и не ждут в начале программы. Я постараюсь найти кого-нибудь из известных комментаторов, может быть, Уолтера Кронкайта, и попрошу его зачитать зрителям послание Джонни.

– Какое послание?

– Он обещал петь до утра, если они его дождутся.

– О боже, а у меня свидание, – вздохнул Мюррей Клинг.

Уголок рта Квиста чуть дергался. Он взглянул на Лидию Мортон:

– У меня тоже. Мы делаем все это не ради Джонни, Клинг. Ради сотен тысяч больных людей.

– А если у меня кончатся шутки?

– До этого, я думаю, не дойдет. Не будем терять времени. Зрители ждут.

Джонни Сендз, эстрадная суперзвезда, неожиданно покинул сцену два года тому назад в возрасте пятидесяти шести лет. Десятилетия он удерживался на вершине славы, стал мультимиллионером, легендой своего времени. Его имя стояло в одном ряду с Фрэнком Синатрой и Бингом Кросби. Карьера Джонни не отличалась оригинальностью. Начинал он где-то на Среднем Западе, в маленьком оркестре, пел и играл на трубе. С этим же оркестром приехал в Нью-Йорк, выступал в одном из модных кафе на Пятьдесят второй улице. В конце концов их пригласили в театр «Парамаунт». Джонни заметили сразу. Зал просто сходил с ума, когда он исполнял свое соло на трубе, девицы восторженно вопили и стонали от его песен. Его пластинки расходились фантастическими тиражами. Журнал «Варьете», эта библия шоу-бизнеса, назвал его белым Луи Армстронгом. Журнал ошибся. Джонни Сэндз никогда никого не копировал, ни на кого не походил. Он мог петь, как Синатра, мог играть на трубе, как Армстронг, и воспламенял женскую аудиторию, как никто другой.

Джонни был четырежды женат. Он играл на бегах, прожигал деньги, повсюду его сопровождала свита лизоблюдов. Но несмотря на внешнюю экстравагантность, душа Джонни не очерствела. Чаще чем кто-либо другой он участвовал в благотворительных концертах, всегда помогал и молодым, и сходящим со сцены. Он не боялся конкуренции и никому не завидовал. Джонни Сэндз был уникальной, незабываемой личностью.

И задержка его появления на сцене едва ли могла смутить публику.

Квист рассчитал все точно. Мюррей Клинг открыл концерт обычным монологом, в котором досталось всем понемногу, от президента США до королевы Елизаветы, от звезд Голливуда до знаменитых боксеров. Зрители веселились. Как же, Джонни Сэндз возвращается на сцену! Вздрогнули стены от выступления известной рок-группы. Молодой певец первым делом объявил, что «обязан всем Джонни Сэндзу», знаменитый актер разъяснил цель благотворительного вечера, мужская половина аудитории по достоинству оценила фигуру юной певицы.

Вот тут-то Квист выпустил комментатора. Найти Кронкайта за столь короткий срок ему не удалось, но того достойно заменил Брайан Марр. Его встретили сдержанными аплодисментами.

– Я хочу зачитать вам информационное сообщение, – сказал Брайан, подойдя к микрофону. – Самолет, следовавший рейсом шестьдесят два из Чикаго в Нью-Йорк, примерно час назад вернулся в Чикаго, так как полиция получила известие, что на борту самолета находится бомба. Среди пассажиров был Джонни Сэндз.

Вздох ужаса прокатился по залу. Послышались крики: «Нет!», «Нет!», «Нет!». Марр поднял руки, призывая к тишине.

– С Джонни все в порядке! – прокричал он в микрофон.

– Уверяю вас, с Джонни ничего не случилось!

Ему ответил шквал аплодисментов.

– Джонни вылетел из Чикаго сорок минут назад. Он должен прибыть в Нью-Йорк примерно через час. Полицейский эскорт ждет его в аэропорту, чтобы без задержки сопроводить сюда. Джонни просил передать вам следующее: «Скажите им, что я буду петь до утра, если они меня дождутся».

Зал взревел от восторга. Микрофоном вновь завладел Мюррей Клинг. Потянулись выступления певцов, рок-группы, джаз-оркестра. Люди ждали… Наконец из холла донесся чистый звук трубы. И тут же потонул в реве двадцати тысяч голосов.

Джонни Сэндз вернулся! Он ворвался в зал, потрясая золотой трубой. Завизжали женщины, все вскочили с мест, приветствуя его. Взлетев на сцену, Джонни – на вид ему было не больше сорока – поднял руки, требуя тишины.

– Вы ждали слишком долго, – начал он. – Дайте мне еще десять минут. Я только переоденусь, а потом буду с вами сколько вы пожелаете. Хоть целую вечность.

Джонни спустился в зал. По пятам за ним следовал Эдди Уизмер, его близкий друг и помощник. У десятого ряда, где сидели Квист и Лидия, Джонни остановился. Вблизи он выглядел гораздо старше.

– Мне надо поговорить с тобой, дружище.

– Конечно, Джонни, – кивнул Квист. – Приходи ко мне завтра утром, часиков в одиннадцать, и мы вместе позавтракаем.

– Сегодня, – возразил Джонни, – сразу после концерта. Мне нужна твоя помощь, дружище. Если б ты только знал, как она мне нужна.

2

Едва ли кто-нибудь из зрителей мог забыть музыку, звучавшую в тот вечер. Джонни, казалось, не знал усталости. Он пел и играл Коула Портера и Джерома Керна, Гершвина и Берлина, песни «Битлз» и Бэрта Бахараха. Он не отказывал ни в одной просьбе. Дон Эдвардс, который аккомпанировал Джонни двадцать пять лет, словно таял под жаркими лучами прожекторов. Джонни, наоборот, черпал в них силы и энергию. Кое-кому из старожилов вспомнились даже двадцатые годы, когда после окончания мюзикла в «Уинтер Гарден» Ол Джолсон, бывало, подходил к рампе и спрашивал: «Хотите послушать еще? Мне хочется петь», – и пел чуть ли не до утра.

Брайан Марр, сойдя со сцены, решил остаться в зале, чтобы посмотреть, что будет дальше. Свободного места ему не нашлось, и он присел на ступеньку в проходе возле кресла Квиста.

– Представляю себе, какой переполох был в чикагском аэропорту, – сказал он, когда публика отпустила Джонни умыться и переодеться в золотой смокинг. – Мало того, что они искали несуществующую бомбу, так еще какого-то мужчину застрелили в туалете.

– Кого именно? – спросил Квист.

– Пока неизвестно, – пожал плечами Марр.

Потом, когда Джонни вошел в азарт, Марр восхищенно покачал головой:

– Клянусь богом, он поет лучше, чем раньше.

– Два года отдыха, – напомнил Квист. – Его голосовые связки требовали покоя.

– Много пил, не так ли?

– И по-прежнему пьет.

– Не понимаю, почему он ушел.

– Он заработал столько денег, что мог тратить, сколько хотел. А женщины ему, наверное, приелись.

– Едва ли. Посмотри на него. Он наслаждается. Он обожает эту толпу, он любит ее за то, что она от него без ума. Почему же он ушел?

– Может, каприз. Но сегодняшний вечер вернет его на сцену.

К Квисту подошел неизменный спутник Сэндза Эдди Уизмер.

– Джонни просит передать, что сегодня ничего не получится. Он приедет к вам на завтрак.

– В одиннадцать часов, – напомнил Квист.

– Так точно.

– Он отлично поет, Эдди.

– Великолепно. Так было и будет, – ответил Уизмер.

Двухэтажная квартира Квиста была расположена на Бикмен-Плэйс, неподалеку от высотного здания ООН. Редко кому удавалось попасть на второй этаж его апартаментов. Там располагалась спальня, окна которой выходили прямо на Ист-Ривер. Вся обстановка этой просторной, светлой комнаты состояла из огромной кровати, ночного столика с телефонным аппаратом и маленькой коробочкой интеркома, при необходимости связывающего Квиста с первым этажом, да электронного будильника. На стенах не было ни картин, ни украшений. Лишь окна обрамлялись темно-синими портьерами.

На следующее утро после триумфального выступления Джонни в «Мэдисон Сквер Гарден» Квист проснулся как от толчка. Телефон не звонил, но на нем вспыхивала и гасла красная лампочка. Квист осторожно приподнялся, чтобы не разбудить спящую рядом женщину, и взглянул на будильник. Шесть утра! Рано, слишком рано, хотя на улице уже начало светать.

Квист снял трубку.

– Какого черта? – шепотом спросил он.

– Извините, мистер Квист, – ответил швейцар. – Я знаю, который час. Но некий мистер Сэндз говорит, что дело не терпит отлагательств.

– Пьяный?

– Нет, сэр.

– Дайте ему трубку.

– Вопрос жизни и смерти, как пишут в мелодрамах, дружище, – прокричал Сэндз.

– Любого другого я велел бы вышвырнуть вон.

– Я не обманываю тебя, дружище.

– Дай мне пять минут, – попросил Квист.

– Я подожду у двери в квартиру. Откроешь, когда будешь готов.

Квист положил трубку и повернулся к женщине. Черные волосы разметались по подушке. Она спала как младенец. Наклонившись, Квист поцеловал ее, сначала в один глаз, потом в другой.

– Пришел Джонни.

Она сладко потянулась:

– Боже, мы проспали до одиннадцати?

– Сейчас только шесть часов. Похоже, у него какие-то неприятности.

– Ты хочешь, чтобы я ушла к себе?

– Нет. Выходи к завтраку, когда захочешь. Через черный ход. А пока спи.

Еще раз поцеловав Лидию, Квист прошел в ванную, встал под ледяной душ, насухо вытерся. В гардеробной он надел брюки цвета загара и розовую приталенную рубашку, сунул ноги в сандалии, причесался и по винтовой лестнице спустился на первый этаж.

Гостиная Квиста не имела ничего общего с его спартанской спальней. Стены покрывали сотни фотографий знаменитостей с дарственными надписями. Тут были звезды кино и театра, крупные политики, в том числе президент США, промышленные магнаты и несколько близких друзей, известных лишь узкому кругу. Висел на стене и написанный маслом портрет спящей на втором этаже женщины, принадлежащий кисти Гордона Стивенсона.

Гостей приглашали обычно только в эту комнату. На первом этаже находились также кабинет, кухня и столовая, которой пользовались очень редко.

Выбрав в серебряном ящичке длинную тонкую сигару, Квист закурил и пошел открывать дверь. Увидев Джонни Сэндза, он ужаснулся. Куда девалась бьющая вчера вечером через край энергия. Джонни стал даже меньше ростом, будто ссохся. Глаза остекленели. Он лихорадочно, словно от этого зависела его жизнь, затягивался сигаретным дымом. Коричневый шерстяной костюм и желтый свитер сменили золотой смокинг.

– Ты не торопишься, дружище, – входя пробормотал Сэндз. В гостиной он прямиком направился к бару, выбрал бутылку ирландского виски, налил и тут же опрокинул в себя полный бокал.

Квист уселся поудобнее:

– Тоже сядешь или будешь ходить из угла в угол?

– Почему ты не спрашиваешь, что за вопрос жизни и смерти?

– Расскажи сам, только поподробнее, если тебя это не затруднит.

Джонни налил второй бокал и закружил по гостиной.

– Твоя крошка наверху? – он взглянул на лестницу, ведущую на второй этаж. – Впрочем, это неважно. Она все узнает, даже если я и заставлю тебя поклясться хранить тайну. Так?

– Так.

– Ну почему мне не довелось встретить такую девушку!

– Здесь нужно особое везение.

– Ты не собираешься жениться на ней?

– Мне кажется, это не твое дело, Джонни.

– Спрашиваю из чистого любопытства, дружище. Моя беда в том, что я слишком часто женился, и все не на тех.

Сэндз замолчал, – старый, безмерно уставший человек.

– Ты говорил – вопрос жизни и смерти, Джонни, – напомнил Квист.

– О, братец, – Сендз вдавил окурок в пепельницу, зажег новую сигарету. – Ты читал утреннюю газету или, по крайней мере, слушал радио?

– Нет.

– Прошедшая ночь не ограничилась ненайденной бомбой в самолете.

– Да?

– В туалете чикагского аэропорта застрелили мужчину.

– Брайан Марр говорил об этом.

– Я знал парня.

Брови Квиста удивленно поползли вверх:

– Убитого?

– Да, я знал его. И сегодня или завтра кому-нибудь может прийти в голову светлая идея о том, что у меня были причины рассчитаться с ним.

– Его убил ты?

– Разумеется, нет! – Джонни глотнул виски. – Я отменил нашу вечернюю встречу, потому что один мой приятель захотел повидаться со мной. Этот приятель тоже знал человека, застреленного в Чикаго.

– То есть ты встретился с ним.

– Я с ним не встретился! – воскликнул Сэндз. – Я ждал его в отеле после концерта. Он не пришел.

– Передумал?

– Нет. Он не передумал. Ему помешали прийти. Примерно в четыре часа утра его сбила машина всего в квартале от моего отеля. Он умер на месте.

– Двое в одну ночь.

– Да.

– Ну, едва ли кто сможет связать тебя еще и с этой смертью, не так ли?

– Держу пари, смогут.

– Как?

– Не знаю. Но если б они не рассчитывали на это, то не убили бы его.

– Они? Что за «они», Джонни?

– Если б я знал! – вздохнул Сэндз.

Квист стряхнул пепел. На его губах заиграла легкая улыбка.

– Не хочешь ли ты прилечь на кушетку? Чувство вины за два убийства, которых ты не совершал, требует вмешательства психоаналитика. Излей свою душу доктору Квисту.

– Прекрати, – огрызнулся Сэндз.

– Если ты будешь молчать, Джонни, я лучше пойду спать.

Сэндз подскочил к бару. Наполнил бокал. Зажег очередную сигарету.

– Это началось пять лет назад. Девушка покончила с собой.

– Каким образом?

– Таблетки. Спиртное. И сделала она это в моем доме в Беверли-Хиллз, – щека Джонни дернулась. Он отвернулся от Квиста.

– Обычно все, что с тобой происходит, становится достоянием прессы. Почему я ничего об этом не слышал?

– В этом-то все и дело, – Джонни подошел к дверям, ведущим на балкон. – Ее звали Беверли Трент. Во всяком случае, такой она выбрала себе псевдоним. Какие формы! Чудо, а не женщина.

– Обитательница твоего гарема?

– Ну, можно сказать, да.

– Можно сказать или так оно и было?

– Было, было! Я-то ее не любил. А Беверли хотела, чтобы я остался с ней навсегда. Она мне быстро надоела. Я велел ей убираться и больше не приходить. Она закатывала истерики, звонила среди ночи, проникала в студии, где я работал, в рестораны, где я ел. Устраивала жуткие сцены. Наконец, она оказалась на вечеринке, на которую ее никто не приглашал, и покончила с собой в моей постели.

– Без твоей помощи?

– Сукин ты сын, – процедил Джонни.

– Называй меня, как хочешь, если это поможет тебе выговориться, – сигарета Квиста потухла. Нахмурившись, он положил ее в пепельницу.

– Я устроил вечеринку, – продолжал Джонни. – Экспромтом. Кто-то сказал, что шампанское нельзя считать алкогольным напитком, это, мол, просто шипучая вода, и его можно пить, сколько влезет. Я предложил выяснить, кто сможет выпить больше всех, и назначил приз тому, кто дольше других продержится на ногах: тысячу долларов, чтобы сыграть в рулетку в Лас-Вегасе. Примерно двадцать мужчин и женщин вызвались участвовать в этом конкурсе. Шампанское ставил я. Действовало лишь одно правило: каждый выпивал свой бокал, прежде чем все наполняли их вновь. Некоторые очень быстро выбыли из игры, – Джонни хихикнул, вспомнив что-то забавное. – Все шло нормально, но тут появилась Беверли. Она где-то накурилась марихуаны и сразу стала вопить, негодуя, что ее не пригласили. Выставить ее мне не удалось. Чтобы побыстрее от нее отделаться, я добавил в шампанское добрую порцию бренди. После двух бокалов она, пошатываясь, вышла из комнаты. Я подумал, что ее потянуло в туалет, но она не вернулась, и я облегченно вздохнул. Пьянка затянулась далеко за полночь. Наконец на ногах осталась лишь одна девчушка, игравшая в каком-то телесериале. Я дал ей новенькую хрустящую ассигнацию в тысячу долларов, посадил в такси и отправил домой. Устал ужасно. Поднявшись в спальню, я увидел, что Беверли, совершенно голая, лежит на моей кровати и решил, что она отключилась. Ее одежда валялась на стульях и на полу. На ночном столике стоял пустой флакончик из-под снотворного. Подойдя к кровати, я обнаружил под головой Беверли записку: «Для меня это единственный способ навсегда остаться в твоей жизни». Тут я испугался. Попытался прощупать пульс. Безрезультатно. Она умерла. Во флакончике было пятьдесят таблеток. Одному богу известно, сколько она приняла. Судебный эксперт сказал потом, что этой дозы хватило бы, чтобы убить лошадь.

– Судебный эксперт? Ты обратился в полицию? – спросил Квист.

– О боже, дружище, если бы все было так просто. Я как раз закончил картину. Помнишь, «Тропою славы»? Сыграл в ней католического священника. В тот фильм я вложил миллион долларов. На пороге старости мне хотелось создать себе новый образ доброго, приветливого Джонни Сэндза. Я представил себе газетные заголовки: «Оргия в доме Джонни Сэндза», «Женщина-самоубийца», «Бывшая подруга…» и так далее. Отличная реклама для католического священника, для моего нового образа. Крошка Беверли действительно могла войти в мою жизнь и остаться в ней навсегда.

Поэтому я принял меры, чтобы обезопасить себя. У меня были друзья, которым я мог доверять (их благосостояние в немалой степени зависело от меня): Луи Сэйбол, мой голливудский агент, получавший комиссионные с каждой моей картины, и Макс Либман, адвокат, ведущий мои дела вне шоу-бизнеса. Они приехали, и мы попытались найти выход из создавшегося положения. Мы кое-как одели Беверли и выволокли ее к машине. Со стороны могло показаться, что кавалеры помогают идти пьяной женщине. Мы отвезли покойницу в Лос-Анджелес, в ее квартиру. Время было раннее, пять утра, никто не встретился нам на пути. Дверь мы открыли ключом Беверли, уложили тело на кровать и оставили на столике пустой флакон из-под снотворного.

Ее нашли через день или два. Полиция объявила, что Беверли Трент покончила жизнь самоубийством. Да так оно, собственно, и было. Никто не заявил, что видел, как мы перевозили Беверли из моего дома в ее квартиру, да если бы кто-то и видел это, мы бы выкрутились: перепила, мол, на вечеринке. Ко мне приходил полицейский. Кто-то все-таки вспомнил, что она была у меня в гостях. Я сказал ему, что до прихода ко мне Беверли накурилась марихуаны, а потом куда-то исчезла. Полицейский прекрасно понял, какой вред нанесет мне причастность к этому делу, тем более, что никакого преступления я не совершал.

– Ты заплатил ему? – поинтересовался Квист.

– Я ему кое в чем помог, – без тени смущения ответил Джонни.

– И что дальше?

– Прошел год. А потом мне позвонил незнакомый мужчина. Он знал все – от А до Я. Даже о записке, которую видели только я, Луи, Макс и умершая Беверли. Но, как оказалось, о ней знал еще и этот мужчина.

– Шантаж?

– Совершенно верно. По сто тысяч долларов ежегодно. Я платил в течение двух лет.

– Однако!

Джонни печально покачал головой.

– Именно так, дружище. И тогда я встал перед выбором.

– То ли послать этого шутника к черту и пойти на публичный скандал, то ли до конца жизни изображать из себя дойную корову. Вот почему я ушел со сцены.

– Ты отказался платить?

– Наотрез.

– Но скандала не было?

– Пока нет, – Джонни помрачнел.

– И ты так и не знаешь, кто он такой?

– Нет.

– Как ты ему платил?

– Наличными. Поверишь ли, но я оставлял деньги в верхнем ящике стола в собственном доме. Он забирал их, когда там никого не было. Я пытался выследить его, но ничего не получилось. Деньги лежали неделями, потом я сдавался, и он преспокойно забирал их. Вот так я покинул сцену.

Дрожащей рукой Джонни вдавил окурок в пепельницу и вновь закурил.

– А потом меня попросили выступить на благотворительном вечере фонда борьбы с респираторными заболеваниями, – усталые глаза Джонни заблестели. – Ты можешь представить, Джулиан, что значит для меня отказ от дела всей жизни. О боже, как я люблю петь! И я еще пою, отлично пою. Это не похвальба. Я знаю, что говорю. Я начал мечтать о «Мэдисон Сквер Гарден», как о празднике! Я снова почувствовал себя молодым, бросил пить и курить, регулярно занимался в спортивном зале.

– А потом позвонил шантажист.

Джонни кивнул.

– Он потребовал, чтобы я отказался от участия в благотворительном вечере. Я послал его куда подальше. Ведь я собирался петь бесплатно, хотел помочь больным людям. Даже если бы он устроил скандал, это не отпугнуло бы зрителей. «Ты еще пожалеешь», – предупредил он, но я решил стоять на своем. Я ждал, что он обратится в какую-нибудь газету, но пресса молчала. Затем, когда в самолете объявили, что на борту бомба, я чуть не умер от страха, Джулиан. Я знал, что она подложена для меня.

– Но бомбы не оказалось.

– Совершенно верно. Ложная тревога понадобилась для того, чтобы я опоздал на концерт.

– Это возможно.

Джонни оперся о спинку кресла.

– Мы вернулись в Чикаго.

– Мы?

– Я и Эдди Уизмер. Он со мной уже двадцать восемь лет. Эдди пытался достать билеты на ближайший рейс, связаться с тобой. А пока я сидел в зале ожидания, стало известно, что в мужском туалете застрелили человека, – Джонни глубоко вздохнул. – Луи Сэйбола, моего голливудского агента. Он помогал мне перевезти тело Беверли.

Глаза Квиста превратились в щелочки.

– А сегодня утром машина сбила другого твоего приятеля, Макса Либмана?

Джонни кивнул.

– По всему выходит, что следующей жертвой стану я, не так ли?