Текст книги "Мона. Влюбленная, обреченная, заговоренная"

– Для этого мне понадобится исключительно твоя прелестная ручка, желательно левая.

Встревоженная Мона отпрянула, когда он собирался взять ее за руку.

– Эм, я что… я что, не смогу писать другой, если ты… или…

– О нет, ничего подобного. Просто будет как-то странно кусать прямо в грудь женщину-змею на твоем правом запястье.

– А. Да. Точно, – пристыженная, она снова расслабилась, и Борис смог потянуть ее руку к себе.

– Мне тоже не хочется это делать.

– Мхм.

– Ведьмы на вкус слишком крепкие, а ваша магия чересчур интенсивная, но сама по себе теплая кровь… пройдет несколько недель, прежде чем мне удастся усмирить голод.

Он театрально вздохнул, однако теперь этот вздох вписывался в связанную с ним драму. Если у вампира урчало в животе, это не делало его сразу опасным, существовала определенная зависимость, сопровождавшая нежизнь кровососов, понятную, наверное, только людям с подобным опытом. Вампиры на многое были готовы, если могли получить за это большой глоток. Да, конечно, большинство из них держались стойко, преступления случались редко, но у Моны не хватало воображения, чтобы представить себе, какие для этого требовалось приложить усилия.

Она чувствовала некоторую нервозность, которая, хотелось верить, не приведет к появлению Бальтазара, потому что Борис тем временем уже коснулся губами ее запястья. Его дыхание было таким же холодным, как и его кожа, раньше она никогда так остро это не ощущала. Но, очевидно, эта прохлада отличалась от его обычного трупного холода, руку начало покалывать, как будто она занемела, и Мона перестала чувствовать давление его пальцев. Как только Борис открыл рот, она быстро закрыла глаза.

Мона действительно ничего не чувствовала, ни его зубы, ни потерю крови, однако ее сердце колотилось так возбужденно, что она не могла понять, с чем связано онемение в конечностях: с укусом или с волнением. Комментарии Бербель «И глоток, и глоток, и глоток» не очень-то помогали. Скелетиха определенно веселилась от души.

Лишь когда Борис закашлялся, Мона осторожно открыла один глаз и покосилась на него. Он зажал рот тыльной стороной ладони и, похоже, боролся с собой. Мона нервно потянула свою руку обратно, однако Борис сразу покачал головой.

– Х-хуже, чем чили, – охнул он.

В этот момент Мона пожалела, что опустила взгляд на свою кожу. Наискосок по ногам ангела у нее на запястье немного размазалась кровь. Видимо, Борис языком закрыл ранки от укуса или вытер кровоподтек. К счастью, это оказался единственный след. Рот у него был чист, зато в глазах стояли слезы.

– Так плохо? – растерянно пискнула Мона, и он кивнул.

– Н-никогда еще такого не пробовал… – его голос звучал глухо, как если бы Борис ел на спор перец халапеньо, даже губы слегка припухли, глаза покраснели, а на лице отражалась му́ка.

– Горячая ведьма, – посмеиваясь, прокомментировала Бербель.

– Даже слишком.

– М-мои огненные силы просто… ну… – начала Мона, догадавшись, что происходящее имело отношение к ее неконтролируемой магии. – Но… но… эм, заклинание! – к счастью, сразу вспомнила она и схватила листок.

– Пусть сгорит другая. С горячими каплями ведьминской страсти. Только кровь ее уз пусть течет в теле и в сердце. Заколдовать!

Она щелкнула пальцами. Ничего не произошло. Даже покалывания не появилось, но для колдовства в этом нет ничего необычного. Кому хотелось тамтамов, фанфар и фейерверков, пусть попробует себя в волшебстве. Потом Мона услышала, как Борис громко шмыгнул носом. У него на самом деле текло из носа и слезились глаза, хотя Мона была не уверена насчет этой жидкости – прозрачная, склизкая, как у смертного… вампиры, конечно, пьют воду, и все же…

– Эм… сработало?

– Мокоесть? – почти совсем неразборчиво пробормотал Борис.

– Что?

– Молоко!

Значит, вот насколько она острая. Мона тут же слезла с кровати и побежала на кухню, при этом чуть не поскользнувшись на повсюду валяющихся газетах. Оставалось надеяться, что старика Бориса устроит миндальное молоко, потому что в доме эковедьмы хищницей была только венерина мухоловка на подоконнике.

Решительно схватив новую упаковку и пару гигиенических салфеток, она бросилась обратно к кровати, где скорчился Борис. Судя по рвотным позывам, он изо всех сил пытался удержать внутри кровь Моны.

– Только попробуй заблевать мне простыню, – предупредила она, хотя на самом деле переживала.

Видимо, ее магия прожигала ему желудок, только этого не хватало – чтобы Борис попал в больницу прямо перед анализом крови из-за ритуала с ведьмой. А что, если он серьезно заболеет? Что, если из-за этого ведомство посадит его под арест? Мона почувствовала, как от паники по телу начинают бегать мурашки, и сразу сосредоточилась на том, что происходило здесь и сейчас. Она с трудом заставила себя сконцентрироваться и открыть молоко, впервые заметив, что кто-то сильно увеличил грудь девушке на пакете, не говоря уже о коротком дирндле[15]15
  Дирндль – современный национальный женский костюм немецкоговорящих альпийских регионов, стилизованный под традиционный сельский наряд. Состоит из блузы с корсажем или облегающим лифом, широкой юбки и фартука.


[Закрыть]. Немного жутковато для такого рода продукта, однако этот фокус помог. Фокусировка на непосредственном окружении позволила ей не сорваться от нервов. Во всяком случае, этот прием из своей психотерапии она усвоила, и он даже довольно надежно работал в мелочах. В порядке исключения Мона могла не прибегать к помощи мужа из-за всего этого хаоса.

Дрожащей рукой Борис взял упаковку молока и сел. По крайней мере, большая часть этой жидкости попала на постель Моны, стекая по уголкам его рта, пока вампир жадно опустошал весь пакет. Послышался слабый хрип, и он снова опустился на подушки. Его рот приоткрылся, но с губ не сорвалось ничего, кроме недовольного звука, но его хотя бы не стошнило смесью крови и молока.

– Голод… – пробормотал Борис.

– М-м?

– Твоя кровь сожгла мое бедное горло, и тем не менее я хочу еще, – прежде чем он успел продолжить, его остановил сильный приступ кашля. – Значит… значит, сработало, – прохрипел он. – Следующие несколько дней будет неприятно, мне придется присосаться к баночным запасам Влада.

Бербель, щелкая челюстью, засмеялась над игрой слов, а затем вскрикнула.

– Что еще случилось? – Мона между тем вытирала руку свежей дезинфицирующей салфеткой.

– П-по моему, мое тело только что где-то упало… – ответила скелетиха, уже опять повеселев. И хихикая, крутанулась вокруг своей оси.

– Что? Но как? Разве ты себя не привязала?

– Прости. Забыла.

Борис издал сдавленный смешок.

– Честно, с вами никогда не бывает скучно, – заявил он. – Но я невероятно рад, что у меня появятся новые возможности, если я, – он откашлялся и шмыгнул носом, – верну себе свободу. Музей меня уже с ума сводит. Без обид, дорогая Бербель.

– Ч-ч-что?

Мона зачем-то схватила череп подруги и подняла вверх. Не то чтобы это что-то меняло для ее тела, которое сейчас валялось где-то в музее, но перегрузка, алкоголь… в данный момент Моне показалось, что она сильно приблизилась к упомянутому Борисом сумасшествию.

– Как ты наверняка заметила, семьдесят лет работать ночным сторожем неспроста считается наказанием, и мне бы хотелось… ну, я жажду большего. – Он снова задрал нос повыше. – Гадость какая, и часто вам, людям, приходится так делать?

Мона на автомате потянулась к коробке с бумажными платочками, которая стояла на чемодане в изножье кровати.

– Спасибо, – пролепетал Борис и шумно прочистил нос. – Что ж… как бы то ни было. В современной эпохе я еще не учился, но теперь меня подстегивает возможность получить такой шанс, – произнес он и встал. Потом пару секунд задумчиво смотрел на беспорядок, который после себя оставил, однако на его примирительную улыбку Мона не ответить не могла.

Так или иначе, провалится он на экзамене или выдержит его, она все равно потеряет своего друга. К такого рода страху она оказалась не готова.

– Мони, – в его голосе зазвучало сочувствие. – Мне приятно осознавать, что музей находится в твоих надежных руках, кроме того, мне придется обучать какого-нибудь новенького, когда меня полностью реабилитируют. Мало чего изменится.

– М-можешь захватить ее с собой? И найдешь ее скелет? – лишь монотонно пролепетала Мона и вручила ему Бербель.

Даже светящиеся глаза черепа смотрели с грустью, потому что ее кукольные веки съехали немного в сторону. Борис снова набрал воздуха в легкие, чтобы что-то добавить, но Мона поспешно замотала головой.

– Я-я хочу наконец принять ванну… уже поздно, и все такое.

Она не имела права возражать или тем более вызывать у друга угрызения совести. Догадывался он или нет, чего она боялась, – это только ее проблема. После семидесяти лет исправительных работ он заслужил все шансы на свете, и она ничего не желала сильнее, чем однажды тоже обрести такую возможность, хоть и неизвестно, как это сделать с ее нестабильными силами. Мечтать и строить планы Мона уже давно перестала и буквально плыла по течению жизни – от одной катастрофы к другой. Но пока музей стал ее спасением, ее домом, там ей было комфортно и безопасно, потому что она справлялась с тем, что от нее требовали, любила мифоисторические культуры, могла положиться на своих друзей… и тут же сердце укололо болью.

Без Бориса все изменится.

Очень долгие объятия на прощание, нежный поцелуй в щеку, на который она с дрожью ответила, встревоженные синие глаза практически заставляли ее открыться ему, и все же Мона выдержала и улыбнулась.

– Удачи завтра, – прошептала она Борису, потом прижалась губами к черепу Бербель и закрыла дверь за своими друзьями.

Последние несколько часов утомили и вымотали. Мона только-только обрела покой и стабильность. А Бен тоже ее покинет? Уйдет вслед за лучшим другом? Куда отправится Бербель, если защитит свои права? Она так грезила путешествиями, коллекционировала почтовые открытки и фотокниги. Мона вдруг представила себя в музее в полном одиночестве.

Расстроенная, она поплелась в ванную и щелкала там пальцами, пока не зажглись все свечи. На это она способна, но больше ни на что. Фокусы и баловство с огнем. Как же она завидовала своим однокурсникам.

Чтобы уберечься от Церкви, Мона стремилась как можно скорее завершить учебу – и вот эти упущения вернулись к ней бумерангом. Она бесцельно закрывалась от знаний, в панике прятала голову в песок, в ее случае – в египетский. До самых пирамид убежала от реальности своих способностей, своей жизни, чтобы приходилось как можно меньше колдовать.

Не то чтобы у Моны не было совсем никаких желаний и стремлений, она запрещала себе мечтать, потому что отсутствие возможностей – это слишком болезненно. Если ведомству станет известно, что она не в состоянии контролировать свои огненные силы, они тут же очистят Мону. К тому же к неприятностям ее всегда приводил недостаток концентрации.

Тем не менее сейчас у нее в голове все чаще крутились мысли о правах проклятых реликвий. Отношение к культуре нежити и дискриминация стали для нее как бельмо на глазу. Как же ей хотелось постоять за себе подобных, особенно за тех, кто, как она и ее небольшой круг друзей, даже в таком своеобразном магическом мире считались чудаками. Но с таким паршивым дипломом она с натяжкой годилась только в уборщицы для мумий.

Как ей выдерживать этот темп, если для всех остальных мир продолжал вращаться, а ее собственный – рушился? Потому что именно так Мона ощущала себя в этой новой реальности. Ее действительность разбилась за два дня. Но, вообще-то, ничего другого она и не знала, с самого детства ее преследовало чувство, что она бежит за жизнью, на самом деле, даже не имея возможности ее догнать.

Как ей не отставать от своих друзей? И как, будучи человеком, не проигрывать на фоне Афродиты? Впрочем, во все эти моменты ей обязательно нужно внести ясность, иначе нервы скоро не выдержат… а самое главное – выяснить, насколько оправданны ее опасения. Для этого придется поговорить с друзьями и со своим архидемоном, но прямо сейчас она не представляла, как найти в себе силы для подобных бесед.

Глава 11
Бутылка шампуня

Этот испорченный вечер Мона хотела закончить, просто приняв ванну. Третий виски из ее собственного шкафа – далеко не такой хороший, как у Свена, но достаточно крепкий – затуманил ей разум и почти развеял тревогу. День прошел, сейчас она все равно уже ничего не могла изменить, так что нет необходимости проверять смартфон перед тем, как идти в ванную. Однако для молодого поколения современной техники это действие стало автоматическим, о чем Мона теперь ужасно жалела.

Шесть непрочитанных сообщений. Пять переданных буквами вздохов, одно закатывание глаз, два разочарования и всего семь драматических намеков. Мать Моны сопровождала свои эмоциональные сообщения многоточиями в местах, выбранных по странной логике, прямо посреди предложений и увенчала поток родительских упреков слезливым двадцатиминутным голосовым сообщением. Неделя была такой долгой, Мона забывала ей звонить, забывала отвечать и совершила фатальную ошибку, лайкнув один из забавных твитов своего отца.

– Может, тебе, конечно, больше нравится разговаривать с ним о том… что с тобой происходит… Мона… дочка… этот город, эта профессия… такое одиночество… мы же просто волнуемся… Я не могу с тобой связаться… даже с помощью маятника… Горный хрусталь все еще у тебя?

Пока Мона снимала одежду, а в ванну шумно лилась вода, у нее в голове так же шумели мысли в попытке тщательно взвесить каждую возможность и каждую формулировку. Как легко было бы рассказать маме подробности о Мэнди и как на нее давила драма с Носдорфом, плюс это слушание и почти утраченные силы. Но как сообщить родителям, что она не только подверглась смертельной опасности, но и вышла замуж за архидемона?

Нет, это не та расслабляющая ванна, о которой она мечтала целый день. Словно из упрямства, она заставила дюжину зажженных свечей вспыхнуть и магически усилила огонь, чтобы выключить свет. Белое и фиолетовое пламя залило ванную тусклым сиянием. Она включила на своем смартфоне плейлист с фортепьянной музыкой и вылила целых полфлакона сиреневого ароматизатора в бьющую из-под крана струю. Мыло сразу превратилось в густую пену. Нежные звуки пианино переплелись с журчанием воды. Мона заставила себя дышать глубже и переключила мысли на пестрый цветочный луг с бабочками и весенним ветром, наполненным приятными ароматами. Несмотря на угрозу проснуться завтра под драматичные голосовые сообщения родителей, она решила не отправлять полусырой ответ. Единственное, чего хотелось Моне, – вычеркнуть этот день, забыть, никогда больше о нем не вспоминать. Для матери все равно придется придумать правдоподобную историю, главным образом о Бальтазаре. Она понятия не имела, как ловко преподнести этот брак и одновременно не стать величайшим родительским разочарованием тысячелетия.

Мона глубоко погрузилась в ванну. Пламя свечей, приятный запах сирени и горячая вода изо всех сил сражались со стрессом последних нескольких часов. И шансы были высоки, пока…

Нервы – это вам не стальные тросы, а тонкие нити, которые очень легко слишком сильно натянуть и порвать… особенно когда ты одна. Прошедшие недели перегрузили все ниточки ее нервной системы, а вечер не раз доводил ее почти до самой черты, и одного мимолетного мгновения хватило, чтобы вся конструкция лопнула: бутылка шампуня упала с приставного столика возле ванны и покатилась через всю комнату. Раздираемая между разочарованием, капитуляцией и отчаянием, ведьма выругалась, и в ту же секунду ее обдало мыльной волной.

– Мона, это костюм от Armani!

Она испуганно ахнула. Ее архидемон действительно появился прямо в ванне. Со свисающими через края ванны ногами он застонал и стер пену с подбородка.

– Что ты здесь делаешь? – ошарашенно пискнула она и отодвинулась как можно дальше в угол ванны. Вода выплеснулась, потекла по плитке и пропитала коврик.

– Что я здесь делаю? Ну, очевидно, у тебя опять проб… о… Привет!

У Моны расширились глаза, у него тоже, она быстро сложила руки перед грудью и сердито фыркнула:

– Прошу прощения!

– Там нет ничего, чего бы я еще не видел, – на лице у Бальтазара расползлась ухмылка, зато уголки губ Моны поползли вниз, как и брови.

– Какая наглость!

– Какая милая резиновая уточка, – прокомментировал он черную игрушечную птицу, которая медленно плыла в его сторону. Она пискнула, когда демон сжал утку с дьявольскими рожками, и, к удивлению Моны, это его рассмешило. – Итак, какова природа твоего эмоционального кризиса?

Пару секунд она просто смотрела на него, дважды открыла рот, но ничего не сказала. Причин было множество, на то, чтобы объяснить ему свою внутреннюю дилемму, уйдет не один час, а она не знала, будет ли он ее слушать, захочет ли и выдержит ли, если она действительно ему откроется. К тому же из-за настоящего повода для призыва ей было ужасно стыдно.

Мыльная пена шуршала, некоторые пузырьки лопались, и она наблюдала, как вода постепенно пропитывала его костюм, пробираясь все выше. Когда демон вопросительно выгнул бровь, Мона торопливо набрала воздуха в легкие, задрала подбородок и кивнула головой в сторону маленькой синей бутылочки в противоположном конце комнаты.

– М-мой шампунь… скатился… со столика.

В Мону впился нечитаемый взгляд. Резиновая уточка сделала круг по ванне между ними, и воцарилась неловкая тишина. Бальтазар медленно вдохнул, и ведьма испугалась, что сейчас грянет гром.

– Твой шампунь… скатился… со столика, – хрипло прошептал он. Пока демон говорил, его рот почти не двигался, как будто ему пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы сохранять спокойствие.

– Это… правда не… ну, я-я… эм… день прошел… вечер был ужасный… ужасно выматывающий и… Мне так хотелось именно этот аромат.

Он так неожиданно разразился громким смехом, что Мона вздрогнула.

Опешив от его реакции, она продолжала просто смотреть на него и не понимала, обрадовало ее это или разозлило.

– Э-это не смешно! Я была очень собрана, раньше я бы уже раз двадцать тебя призвала! У меня выдался реально дерьмовый день!

– А, вот почему ты отмываешься в ванне.

– Ха-ха!

– Что ж, костюм я все равно собирался сдавать в химчистку. – Он указал на свой пиджак темно-серого – от воды уже почти черного – цвета в очень тонкую полоску. Кроваво-красная подкладка тоже промокла, и, когда он встал, подмигнув Моне, ее гнев испарился.

– Мне правда очень жаль, – пробормотала она.

Бальтазар, мокрый до нитки, пересек ванную, наклонился, поднял шампунь и бросил в ванну, прямо в воду. Мыло брызнуло во все стороны, и Мона взвизгнула.

– Спасибо… я, это, этот день оказался… правда… правда отвратительным. Даже вся неделя! Знаешь, из-за ведьмовского процесса я так часто была у Бориса и Влада. И так редко была одна. А потом слушание, а я еще постоянно думаю о Мэнди и… сегодня, вечер в клубе, ну, все прошло как-то очень напряженно. Борис меня укусил и…

– Что он сделал?

Мона испуганно замерла. Об этом она не хотела рассказывать, но мысли у нее в голове превратились в неконтролируемый поток.

– Д-долгая история. Ему понадобилось немного ведьминской крови.

– Ах, и обязательно твоей?

– Я его лучшая подруга!

Намек на злость в его взгляде чередовался со смирением. Она видела, что ему очень хотелось что-то ответить, однако Бальтазар сдержался.

– А дальше? – выдавил он, скрипнув зубами.

– Эм, – дрожащим голосом начала Мона. – Просто обыкновенные переживания из-за моих сил, моего будущего, моей жизни, моего всего, а потом еще пришло СМС от моей… ах, да неважно. И тогда я на самом деле просто захотела… эй! Момент! Это что такое?

– М-м? – лишь коротко откликнулся Бальтазар, который тем временем снимал рубашку. Мокрый пиджак уже висел на ее стуле-вешалке рядом с раковиной.

– Что это такое? – ее голос достиг нового, значительно более высокого спектра.

– Да что?

Демон закинул одежду, с которой капала вода, в корзину перед стиральной машинкой, а потом потянулся к ремню. Когда он расстегнул пряжку, раздался щелчок. Мона с открытым ртом наблюдала, как он неторопливо раздевался. Не веря собственным глазам, она проследила взглядом за упавшими на пол брюками. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы подобрать подходящие слова.

– Т-ты… же не можешь… просто так здесь раздеваться? – у нее сорвался голос.

– Но ты ведь тоже голая. А я весь вымок, – в его тоне сквозил легкий упрек.

– Да, но… но… но я вообще-то принимала ванну и… шоэтакое? – вытянув трясущуюся руку, ведьма указала на его уже голый зад.

– Что?

– Вот там… там, сзади! – заикаясь, ответила она.

Он проследил за ее взглядом, оглянулся через плечо и посмотрел на себя вниз. И сразу весело рассмеялся.

– Мое достоинство!

– Ха-ха-ха, очень смешно. Я не его имею в виду, а… вот это… на…

– Да-а-а… это мой хвост. Они есть у всех демонов.

Мона шумно сглотнула. Его правую ягодицу обвивал тонкий хвост, цвет менялся от оттенка его кожи до черного, а завершался он типичным пошлым кончиком-сердечком, который обычно любили пририсовывать чертям на картинках. Судя по всему, это не человеческая фантазия, а голая правда. Мона почувствовала, что краснеет, когда хвост демона демонстративно шевельнулся.

– Закончила пялиться?

– Да, – сухо отозвалась она, продолжая, как загипнотизированная, разглядывать закручивающийся вокруг его задницы… Нет, ей не хотелось даже мысленно произносить это слово.

– Насколько я помню, они должны быть подлиннее, – пролепетала она, думая о временах своей учебы и разных рисунках.

– Размер не всегда имеет значение.

Но так как Бальтазар между тем избавился от ботинок и носков и, абсолютно голый, повернулся к Моне, у нее невероятно широко распахнулись глаза.

– Кхм, – тихо пискнула она и закрыла лицо руками.

– Ах, этот размер тебе уже подходит или как?

– Извините, это домогательство? – полусерьезно сказала она, чтобы скрыть свое неожиданное смущение. За свою жизнь она видела достаточно обнаженных мужчин, так почему же с ним у нее все было иначе?

– А кто призвал меня в ванну, будучи абсолютно голой? – цинично парировал он.

Бальтазар взял полотенце, вытерся и, к облегчению Моны, повязал полотенце побольше вокруг бедер.

– Да-а-а, конечно, – выдохнула она.

– И сейчас, в виде исключения, это не подкат, милая.

– Ладно. Ладно. Понятно!

– Приготовь мне что-нибудь поесть.

– Прошу прощения?

Она шлепнула руками по воде и резко вскинула голову, чтобы пронзить его гневным взглядом. Что, надо признаться, было довольно сложно при таком зрелище. Она просто не знала, куда смотреть.

– Я как раз собирался идти есть и вряд ли теперь смогу это сделать, после того как насквозь вымок, – как ни в чем не бывало раздалось в ответ, и Бальтазар пожал плечами.

– Все, хватит! – немного пискляво воскликнула Мона. – Ты-ы-ы чересчур много на себя берешь, мистер Архидемон!

– Мхм. – Его губы изогнулись от удовольствия, отчего у Моны загорелась рука, и она сформировала в ней огненный шар, который тут же погасила в кулаке.

Бальтазар уважительно присвистнул сквозь зубы.

– И насчет договора – это по-прежнему только наполовину моя вина.

– Мхм.

– А значит, ты не имеешь права вести себя так, как тебе заблагорассудится.

– Мхм.

– Может, ты и разгуливаешь тут голый, но черта с два я буду что-то делать и тебя обслуживать.

– Мхм.

– «Мхм» что? – раздраженно возмутилась Мона, хотя сама с трудом могла воспринимать себя всерьез, пока размахивала вытянутым пальцем.

– Что? – Он, казалось, отвлекся, как будто на самом деле вообще ее не слушал.

Конечно, она решительно вылезла из ванной и отчитывала его с высоко поднятой головой и прямой спиной… вот только эффект теряется, если при этом на тебе нет одежды. Мона разочарованно вздохнула.

– Я думал, мы уже дошли до той фазы, когда ты не возражаешь против небольшой обнаженки? Вот их… я даже пару раз держал в руках.

Демон указал на ее грудь, и Мона пару секунд растерянно смотрела вниз. Что есть, то есть.

– Просто… – начала она.

– Все ясно. Ты по-другому себе это представляла. Но взгляни на это с другой стороны: мы обнажились, и теперь ты знаешь, как выглядит мое достоинство.

Мона засомневалась, какое из двух он имел в виду.

– Мы еще можем вернуться в ванну, – предложил Бальтазар.

Она сделала глубокий вдох и выдох, мысль действительно казалась заманчивой. Но ей не очень хотелось идти с ним в ванну, тогда уж лучше в постель. Если бы еще не эти дурацкие печати и последствия… о, и его предполагаемый брак с богиней любви. К счастью, ровно в этот момент у Бальтазара заурчало в животе.

– А ты правда хочешь есть… – удивленно пробормотала Мона.

– А еще я устаю, скучаю, хочу пить и возбуждаюсь, если тебя это интересует.

Не сдержав смеха, она покачала головой.

– Ну так как насчет еды? – снова спросил он.

– Готовь себе сам!