Текст книги "Диадох, Феолипт, Симеон Н. Богослов, Илья Экдик"

85

Тот, кто из того, что нам помышлять доброе вместе с худым, Святому Духу и дьяволу мнит в ум вместе вселиться, пусть учит: это бывает из-за еще не вкушения и не узрения нами, что благ Господь. Как сказано, сначала благой дар в омытых присутствие свое скрывает, ожидая изволение души, а когда весь человек обратится к Господу – в неизреченном чувстве открывает сердцу присутствие свое и снова ждет движение души – позволяя, однако, бесовским стрелам достигать глубины ее чувства, чтобы с теплейшим изволением и смиренным расположением она взыскала Бога. Итак, если в хранении заповедей человек начнет идти вперед и непрестанно призывать Господа Иисуса, огонь святого благого дара захватит и внешние чувства сердца, с убеждением сжигая сорняки земного человека, и бесовские наветы от своей цели лягут далеко – впредь легко уязвить страстность души. Когда человек именно все добродетели подвига стяжет – особенно совершенную нестяжательность, благой дар в глубоком чувстве озарит все его естество, впредь согревая великой любовью Бога, и бесовские стрелы угаснут вне чувства тела: дуновение Святого Духа, сердце двигая веяниями умиротворения, еще в воздухе стрелы огненосного беса летящие гасит. Но иногда Бог и достигшего этой меры оставляет злу бесов, отпустив его ум без просвещения, чтобы нашей самостоятельности, не всегда Им путами благого дара связанной, побеждать бестолковость не только через подвиги, но и через долг человека преуспевать в опыте духовном – потому что в сравнении с богатством любви к чести воспитывающего нас Бога мнение воспитуемого пребывает еще совершенно несовершенным – пусть всю показанную Иакову лестницу и сможет кто-то пройти преуспеянием в трудах.

86

Сам Господь говорит, что сатана пал с Небес как молния – чтобы даже не видел безобразный обитание святых небесных вестников. Тогда как общения с добрыми рабами не удостаивающийся может иметь общее с Богом жилище – человеческий ум? Но скажут: это бывает по попущению. Значит, ничего не скажут: воспитательное попущение никак душу божественного света не лишает, но часто благой дар свое присутствие скрывает от ума, чтобы горечью бесов со всем страхом и великим смирением для взыскания помощи от Бога душу подтолкнуть – постепенно познающую «зло» своего Врача такое, как когда мать своего не слушающего правил питания молоком младенца скоро выталкивает из своих объятий, чтобы если случится, бывшими рядом дурного вида людьми или животными устрашась, с сильным страхом и слезами оно обратилось бы к материнскому лону. А попущение, бывающее из-за отвращения, не хотящую иметь Бога душу бесам связанной передает. Мы же не робости чада, да не будет, но быть искренними детищами благого дара Бога веруем, малыми попущениями и частыми утешениями от него млекопитающимися, чтобы по его благости достичь прихождения «в меру возраста мужа совершенна».

87

Воспитательное попущение несет большую печаль и смирение, и в меру отчаяние душе, чтобы ее славолюбие и страшливая часть подобающе пришли к смирению. Страх Бога сразу прибавит сердцу слезы исповедания и прекрасного молчания желание большое; а от отвращения Бога бывающее, вместе с отчаянием и неверием – и гневом, и надменностью попускает наполниться душе. Итак, должно нам, узнав опыт обоих попущений, согласно пути каждого к Богу прилежать: там мы должны при защите приносить Ему благодарение – ненаказанность нашего мнения промедлением утешения наказывающему, чтобы как благому Отцу научить нас различению добродетели и зла; здесь – непрестанно объявление о бестолковости, неиссякающие слезы и великое отшельничество, чтобы приложением болезнования когда-нибудь мы смогли умолить Бога как прежде воззреть на наши сердца. Но еще знать должно: когда битва души и сатаны бывает по существенному поводу – говорю о воспитательном попущении – благой дар посылает себя тайно и помощью содействует неведающей душе, чтобы ее победу показать только ее врагам.

88

Как зимней порой в начале дня на открытом месте стоя, если взирать только на восток, весь перед будет нагреваться солнцем, а вся спина из-за не нахождения ее на солнце непричастна этого тепла – так и бывающие в начале духовного воздействия: если святым благим даром сердце отчасти согреют, тогда их ум начинает плодоносить духовные разумения, но явными остаются и части, разумеющие по плоти из-за еще не всех суставов сердца озарения в глубине чувства светом святого благого дара – чего не поняв, некто возомнил в уме подвизающихся быть двум ипостасям, друг другу противостоящим, потому что душе бывает в один миг и доброе, и недоброе помышлять – как в примере человек одним осязанием и зябнет, и согревается. Когда наш ум соскользнул в двойственность внимания, с тех пор нужда у него в один момент, пусть не хочет, нести и добрые, и худые помыслы, особенно у приходящего к тончайшему различению: как потщится он всегда помышлять добро, сразу вспоминает зло – ведь от преслушания Адама память человека распалась на двойное разумение. Итак, если с теплой ревностью начнем исполнять заповеди Бога, далее глубоким чувством все наши чувства просветив, благой дар наши выдумки пожигает, радуя сердце умиротворением непоколебимого дружелюбия, и сподобляет нас мыслить уже не по плоти, но духовное, что весьма часто и происходит у приближающихся к совершенству, непрестанно имеющих в сердце память о Господе Иисусе.

89

Через омовение возрождения святой благой дар делает нам два добра, из которых одно другое бесконечно превосходит – первое, однако, сразу даруется: оно в самой воде нас обновляет и проясняет все черты души «по образу», от любого изъяна бестолковости нас отмывая, а второе ждет потрудиться с нами «по подобию»; и когда в сильном чувстве ум начнет вкушать благость Святого Духа, мы должны знать: благой дар начинает живописать в «по образу» то, что «по подобию». Как живописцы начертывают образ человека сначала одним цветом, и цвет цветом постепенно расцветив, на портрете так и до волос доводят образ – так благой дар Бога сначала через омовение, для чего и есть оно, когда его принял человек, приводит в порядок что «по образу»; а когда увидит нас всем изволением мыслящими о красоте подобия и вставшими нагими и неиспуганными в этой мастерской, тогда добродетелью расцвечивая добродетель и образ души от славы к славе возводя – облик подобия ей приобретает, и чувство являет нам образование того, что «по подобию», и совершенство подобия из просвещения мы узнаем: по неизреченному устроению и мере преуспевая, через чувство ум воспринимает все добродетели. Но духовную любовь можно стяжать, только если с полным убеждением просветиться от Святого Духа; если то, что «по подобию» через божественный свет ум примет не в совершенстве, может почти все другие добродетели иметь, но совершенной любви еще остается непричастен. Когда он уподобится в добродетели Богу – а чтобы уподобиться Богу, отступает человек – тогда несет подобие божественной любви. Как у пишущих портрет всю красоту образу придает расцвечивание цветов, до и улыбки живописуемых, благолепие бытия «по образу» приложив к «по подобию», полностью явит просвещение любви – никакая иная добродетель обрести бесстрастие душе не может, только одна любовь: «Исполнение закона – любовь». Так день за днем внутренний человек обновляется вкушением любви и совершается ее совершенством.

90

Когда с теплотой устремим душу к добродетели Бога, сначала Святой Дух всем чувством и с убеждением в приятности Бога дает вкусить преуспеяние, чтобы точным познанием ум знал за труды боголюбия совершенную награду, но потом надолго скрывает многоценность этого животворящего дара, чтобы если и все другие добродетели осуществим, совершенно ничем себя быть мы не почитали по еще не имению в навык святой любви. И более бес ненависти досаждает душам подвизающихся до и самих любящих их оклеветания ненавистью так, что чуть не и при приветствии несет он свое тлетворное воздействие; и более душа болезнует, неся память о духовной любви, из-за недостатка трудов более совершенных стяжать ее в чувстве силу не имея. Итак, необходимость пока усилием созидать ее, чтобы всем чувством и с убеждением мы достигли ее вкушения, а совершенство ее стяжать, будучи в этой плоти, никто не может, только к мученичеству и совершенному исповеданию пришедшие святые. Этого достигший весь изменяется и даже ничуть не стремится к пище – для питающегося божественной любовью какое (может быть) пожелание в (этом) мире благ? И мудрейший Павел, великое приятелище внимания, со своим убеждением о грядущем наслаждении первых праведников нам благовествуя, говорит так: «Царствование небес – не пища и питье, но правда и покой, и радость о Святом Духе» – что и есть плод совершенной любви. Так постоянно здесь вкушать ее могут преуспевающие в совершенстве, но в совершенном виде стяжать ее не может никто – только когда мертвенность будет поглощена жизнью.

91

Некто из неумолкающим изволением любящих Господа мне поведал, как возжелавшему ему в сильном чувстве и с убеждением любовь Бога внятно узнать – Благой это предоставил, и тогда это действие он чувствовал так, что от неизглаголанной радости и любви понуждал душу выйти из тела и взойти к Господу – не ведая этой временной жизни путь. Бывшему в испытании такой любви, если тысячу раз будет причинена досада или нанесен урон – бывает еще такое хотящим трудиться – он не гневается, но к душе ему досадившего или урон нанесшего остается словно присоединенным и разжигается только против тех, кто против бедных идет или, как говорит Писание, на Бога говорит неправду, или иначе ведет житие лукаво. Впредь намного больше себя Бога любящий, точнее, себя совсем не любящий, но только Бога, уже не свою честь защищает, но только Почтившего его превечной честью хочет чтить праведность, и это уже не по слабой воле, но впредь такое расположение имеет в навык по многому опыту к Богу любви. К этому знать должно: во время такого воздействия ради такой любви Богом воздействуемый бывает выше и веры – далее за большую любовь Чтимого верой в чувстве сердца имея; на это и святой апостол ясно нам указал: «Ныне пребывают вера, надежда, любовь – эти три, а больше всех любовь»; и по богатству любви имеющий Бога, весь находясь в желаемом, много больше тогда и своей веры.

92

Середина действия святого внимания немало печалит нас, когда от раздражения кому-то досадив, врагом его мы себе устроим – это не прекратит уязвлять нашу совесть, пока оскорбленного через многие извинения мы не возвратим к прежнему расположению. И когда кто-то из житейских людей неправедно гневается на нас, крайнейшее ее сокрушение нас размышлять и понимать весьма заставляет – ведь в любом случае для говорящих по веку сему мы становимся преткновением, и относительно понимания ум становится праздным. Если сначала с любовью не примем и зря гневающегося на нас, слово внимания, все будучи от любви, распространить мысль до принятия божественных представлений не допускает; а если тот быть этому не хочет и потом от мест нашего пребывания отойдет – впредь вспоминать образ его лица будем, в несдерживаемом порыве своей души прикладывая расположение, чтобы так в глубине сердца исполнить закон любви. Хотящим иметь внимание к Богу должно неуязвляющим размышлением взирать мыслью своей на лица негодующих и неуместно; когда это наступает, ум не только не погрешая двигается в богоразумии, но и с великим дерзновением взойдет к любви Бога, без помех устремляясь со второй на первую ступень.

93

Устремляющимся к благочестию путь добродетели кажется весьма каменистым и устрашающим не потому, что он таков – но по человеческой природе из-за чрева сразу возвращаться к широте удовольствий. Для тех, кто смог пройти его середину, он окажется совершенно приветливым и уютным – ведь согласно действию уничтожения бессловесных удовольствий памятью о благе, худое подчиняется доброму обычаю, и впредь душа с удовольствием идет по всем стезям добродетелей; и Господь, приводя нас на путь спасения, говорит: «Узкий и тесный путь приводит к Царствованию, и мало тех, кто вступает на него»; а тем, кто хочет сильным изволением прилежать к соблюдению Его святых заповедей: «Иго мое благо, легкость – бремя мое». Итак, в начале подвига должно принуждающей волей исполнять святые заповеди Бога, чтобы благой Господь, увидев наше намерение и готовый труд, ниспослал нам волю с большим удовольствием служить Его славным повелениям – «от Господа готовится желание»; и непрестанно в большой радости благо будет держать нас, и тогда воистину почувствуем – «Бог производит в нас желание и действие по благоволению».

94

Как не разогретый и не размягченный воск налагаемую на себя печать хорошо принять не может, так и человек, если через немощи и труды испытан не будет, печать добродетели Бога вместить не может, и божественному Павлу Господь говорит: «Тебе хватит Моего благого дара. Моя сила совершается от немощи»; и сам апостол хвалится: «Лучше с радостью похвалюсь немощью моей, чтобы вселилась в меня сила Христа»; и в Притчах написано: «Господь наказывает, кого любит; бьет каждого сына, которого принимает». Немощами апостол называет противостания врагов Креста, которые тогда постоянно ему и всем святым случались, чтобы, как он сам говорит, не превозносились превосходством откровений, но оставались в образе совершенства более через смирение – через крепкие уничижения преподобно храня божественный дар; а ныне мы немощами называем лукавые помыслы и телесные расстройства. Тогда за предавание на смертельные побои и на различные другие скорби святых тел подвизающихся против греха они были много выше привходящих в человеческое естество от бестолковости страстей, а ныне, когда благодаря Господу множится мир церквей, должно частыми расстройствами – тела, лукавыми помыслами – души подвизающихся в благочестии испытывать, особенно тех, у которых в каждом чувстве и с убеждением действует внимание, чтобы любого тщеславия они избежали и для великого смирения запечатлели на сердцах печать божественной красоты, по слову святого: «Знаменуется на нас свет явления Твоего, Господи»; и должно с благодарением совет Господа терпеть – тогда постоянство недугов и сражение с бесовскими помыслами вменятся нам в дело другого мученичества; потому что через тех беззаконных начальников святым мученикам говорящий – «отрекитесь от Христа, возжелайте житейскую славу» – и ныне от себя это предлагает рабам Бога, говоря непрестанно. Тогда телам праведных боль причинявший и через служащих своим диавольским выдумкам до предела учителям благочестия досаждавший – и ныне со многими досаждениями и уничижениями наводит на исповедников благочестия разные страдания, особенно когда во славу Господа они помогают одолеваемым большой силой бедным; и перед лицом Бога верно с твердостью и терпением воплощать свидетельство нашей совести: «Терпя, потерпел Господа, и Он услышал меня».

95

Труднодобываемая вещь смиренномыслие, насколько велика – настолько с многим подвигом осуществляется, и двумя способами к причастникам святого внимания приходит. Когда подвижник благочестия в середине духовного опыта – через немощь тела и через лукавые помыслы, и через неуместно враждующих на мыслящего о праведном смиренное мнение он имеет, а когда в большом чувстве и с убеждением ум озарится святым благим даром – смиренномыслие природное у души: божественной благостью держась, более до надменности тщеславия воздвигаться она не может, если даже непрестанно заповеди Бога будет исполнять, и при божественной кротости общение свое со всеми ведет по большей части смиренно. И первое смиренномыслие часто имеет печаль и упадок духа, а второе пребывает с радостью и стыдливостью всемудрой; и первое приходит к тем, кто в середине подвигов, а другое ниспосылается приближающимся к совершенству; и первое часто нарушается житейским довольством, а второму если все царства мира поднести, оно не волнуется и злые стрелы бестолковости совешенно не чувствует – все пребывая духовным, мнению плоти оно не внимает. Верно подвижнику любым путем через первое перейдя, придти ко второму. Если сначала через первое воздвижением воспитывающих страстей для испытания, но без принуждения, благой дар нашу независимость не смягчит – свою многоценность нам не дарует.

96

Друзья удовольствий во временной жизни от помыслов переходят к бестолковости – безразличным мнением носясь, почти все свои страстные понятия в беззаконные слова и недостойные дела нести желают; а тот, кто старается осуществлять воздержное житие – от бестолковых дел переходит к лукавым помыслам и лукавым и вредным словам; и если бесы с удовольствием увидят его начинающим злоречие или беседующим о праздном и неуместном, или как не должно улыбающимся, или не в меру раздражающимся, или тщетной и суетной славы желающим – на него единодушно вооружаются, и беря в основание своего зла особенно славолюбие, через него как через дверь для помрачения внедряясь, душу расхищают. Итак, хотящему жить с множеством добродетелей верно не настаивать на славе, со многими не сходиться, выходами частыми не пользоваться, никого не злословить, пусть злословимые злословия бывают и достойны, ни много беседовать – пусть все добро говорить мочь. Без меры многословие ум расхищая, не только делает его праздным относительно духовного воздействия, но и бесу уныния передает, который безмерно его ослабив, далее передает бесам гнева и печали. Всегда должно ум привлекать в глубину памяти о славе Господа и к соблюдению святых заповедей: «Хранящий заповедь лукавое слово не познает» – в худые помыслы и слова не уклонится.

97

Когда сердце с жгучей болью ждет стрелы бесов так, что думать нестись стрелам на сражающегося в битве, с болью душа ненавидит страсти, будто бывая в начале очищения – ведь если сильно не возболезнует о неотступности греха, в обилии радоваться о благости праведности не сможет. Хотящий очистить свое сердце памятью о Господе Иисусе должен согревать его всегда, лишь это раздумье и дело непрестанно имея. Свою гниль отвергнуть хотящим не иногда нужно молиться, а иногда – нет, но находясь и вне молитвенных зданий, всегда быть в хранении ума молитвой. Как хотящий очистить золото, если и на краткое время огню горнила предоставит отдых, очищаемую материю снова сделает твердой, так иногда помнящий о Боге, а иногда нет – что думает обрести через молитву, губит через отдохновение. Мужа, любящего добродетель, есть памятью о Боге истреблять земляность сердца именно всегда – чтобы при зле, огнем памяти о благе помалу изживаемом, душа с великой славой совершенно взошла в свою природную светлость.

98

Бесстрастие это не отсутствие атак бесов – для чего по апостолу мы должны выйти из мира – но атакующимся ими остаться непобежденными. И воины, неся на себе железо, обстреливаются противником и слышат свист стрел, и видят почти все сами посылаемые в них стрелы – однако, не поражаются из-за крепости боевых одежд, и заграждаясь железом, в битве обладают непобедимостью; а мы, всегда всеоружием святого света и шлемом спасения за добрые дела вооружась, бесов темный строй прорубим – далее чистоту несет уже не несотворение зла, но прилежанием к добру по силе зла разрушение.

99

Когда Божий человек победит почти все страсти – два беса, борясь с ним, остаются: один из них раздражает душу, от сильного боголюбия в неуместную ревность вынося так, что не желать никому другому рядом угодить Богу, а второй огненным воздействием двигает тело к пожеланию соития – что встречается телу для воспитания, во-первых, по естественности бытия самого удовольствия, потому легко побеждающегося, а в прочем, и по попущению Бога. Когда Господь увидит кого-то из подвижников, весьма процветающего множеством добродетелей – иногда попускает ему омрачиться этим бесом, чтобы всех житейских людей проще считать себя. Коснит или сразу последует достижениям натиск страсти, или иногда предварит их – чтобы с предрасположенностью и прибавлением страсти душа, пусть и велико ее достижение, казалась себе негодной – но воздержанием, безгневием, глубоким размышлением о смерти, великим смиренномыслием и любовью будем сражатся, чтобы так непрестанно чувствуя воздействие Святого Духа, о Господе мы стали бы выше и этих страстей.

100

Тот, кто становится причастником святого внимания, и о всех невольных мечтаниях даст ответ, и Иов говорит: «Указал Ты, если что и невольно я преступил» – и праведно. Если кто-то память о Боге не упраздняет и Его святыми заповедями не пренебрегает, вольно или невольно он разве не впадет в бестолковость? Итак, при совершении обычного правила должно сразу усердно приносить исповедание Владыке и о бестолковости невольной – нет человека без человеческой бестолковости – пока наша совесть в слезах любви не убедится в ее прощении: «Если мы исповедуем нашу бестолковость, Он – верен и праведен, чтобы нашу бестолковость нам простить и очистить нас от любой неправды». И должно прилежать к чувству исповедания непрестанно, да не где наша совесть обманет себя, почтя, что исповедовалась Богу достаточно – даже если со всем убеждением ничего в себе не сознаем, Божий Суд много выше нашей совести – как мудрый Павел учит нас: «Но сам себя не пытаю; о себе я не знаю ничего, но этим не оправдаюсь; испытает меня Господь». И если таковое мы исповедуем неподобающе, несомненно, во время нашего исхода сомнение в себе обретем; и нам, любящим Господа, верно молиться, чтобы тогда обрестисть вне любого страха; а обретающийся в страхе свободным образом адских князей не пройдет – сомнение души они имеют как своему злу единомысленное. От любви радующаяся Божия душа в час отшествия вместе с ангелами мира несется выше всего темного строя, ведь окрыляется духовной любовью, неся без упущения исполнение закона – любовь, и с таким дерзновением исходящие из жития в Пришествие Господа будут подхвачены вместе со всеми святыми. А кто во время смерти будет чуть сомневаться – будет оставлен в толпе всех иных людей, как пребывающий под судом, чтобы пройдя испытание через огонь Суда, от нашего благого Бога и царя Христа Иисуса по своим деяниям заслуженный им принять жребий: Он – Бог праведности, и для нас, Его любящих, богатство благости царствования Его во веки веков. Аминь.