Текст книги "Святая равноапостольная великая княгиня Ольга"

На другое лето Ольга привела в Древлянскую землю большое и храброе войско под предводительством маленького Святослава, с воеводой Свенельдом и с дядькой малютки Асмолдом. Древляне тоже собрались и вышли. Полки сошлись лицом к лицу, и первым начал битву Святослав, так как доблестные русские князья, по отцовскому и дедовскому обычаю, всегда сражались впереди своих дружин и всегда первые вступали в бой.

Поэтому и Святослав начал битву, кинув свое копье в древлян. Копье полетело между ушей его лошади и упало ей под ноги. Но этим княжье дело было исполнено. «Князь уже начал! – воскликнули воевода и дядька. – Потягнем, дружина, по князе!» После жестокой сечи победа досталась киевлянам, а древляне разбежались по городам и заперлись в осаду. Ольга с сыном пошла прямо к Искоростеню, где был убит Игорь. Этот город знал, что ему пощады не будет, и поэтому боролся крепко. Великая княгиня простояла под городом все лето и не смогла его взять; тогда она послала в Искоростень послов сказать от ее имени: «Чего вы хотите досидеть? Все ваши города отдались мне, все ваши люди взялись платить мне дань и теперь спокойно обрабатывают свои нивы и пашут землю, а вы хотите, видно, помереть голодом, что не идете в дань». – «Рады и мы платить дань, – отвечали горожане, – да ты хочешь мстить на нас смерть мужа».

«А я уже отомстила обиду мужа, – отвечала Ольга. – Во-первых, когда пришли ваши первые послы в Киев творить свадьбу, потом со вторыми послами и, наконец, когда правила мужу тризну. Теперь иду домой, в Киев. Больше мстить не хочу. Покоритесь и платите дань. Хочу умириться с вами. Буду собирать от вас дань легкую».

«Бери, княгиня, чего желаешь, – отвечали древляне. – Рады давать медом и дорогими мехами». – «Вы обеднели в осаде, – говорит Ольга. – Нет у вас теперь ни меду, ни мехов; хочу взять от вас дань на жертву богам, а мне на излечение головной болезни – дайте от двора по три голубя и по три воробья».

Конечно, жители Искоростеня обрадовались такой легкой дани и прислали княгине птиц с поклоном. Ольга объявила, чтобы они жили теперь спокойно, так как наутро она отступит от города и пойдет в Киев. Услышав такую весть, горожане обрадовались еще больше и разошлись по дворам спокойно спать. А между тем Ольга раздала ратным людям голубей и воробьев, велела к каждой птице привязать горючую серу с трутом, обернувши в лоскут и завертевши ниткой, и, как станет смеркаться, выпустить всех птиц на волю. Птицы полетели в свои гнезда, голуби в голубятни, а воробьи под застрехи. Город в один час загорелся со всех сторон; в ужасе люди повыбежали за городские стены, но тут и началась с ними расправа: одних убивали, других забирали в рабство; старейшин всех забрали и сожгли.

После этого наложена была на древлян тяжелая дань: по две черных куницы и по две белки, кроме прочих мехов и меда, на каждый двор.

Вот как отомстила Ольга, как добрая и верная жена, за смерть своего мужа. И за эту жестокую месть, которую она совершила с такой хитростью и мудростью, народ прозвал свою княгиню «умнейшей от человек».

Такова была язычница Ольга.

Показав себя мудрой в деле мщения за смерть Игоря, Ольга показала себя такой же мудрой и в делах управления Русской землей во время малолетства князя Святослава.

Вся княжеская деятельность Ольги тем особенно и прославляется, что она установила хозяйственный порядок по всей Русской земле. На другой же год после сожжения Искоростеня княгиня начала объезжать самолично всю Русскую землю вдоль и поперек; она устанавливала правила и порядок во всех земских делах, устраивала погосты, куда могли съезжаться гости для торговли, определяла оброки, назначала участки для ловли зверей и своей высокой справедливостью и участливым отношением к нуждам народным приобрела большую любовь по всей Русской земле. «Все на этом свете остроумная Ольга искала мудростью», – говорит преподобный Нестор.

А. Нечволодов. Сказания о Русской земле

Мы открываем, наверное, самую загадочную страницу жизни святой Ольги. Кому не памятны с детства леденящие кровь, но по-своему необыкновенно поэтичные сказания о жестокой мести древлянам! Логика мифа причудлива, и подчас за вполне правдоподобным рассказом кроется произведение народной фантазии, и, напротив, немыслимая фантасмагоричность сюжета служит едва ли не главным доказательством его подлинности – невозможного не выдумывают. С трудом верится, что повесть об Ольгиной мести – просто небылица. Она слишком нестандартна для довольно шаблонной формы народной легенды и в то же время достаточно реалистична и конкретна. Если это и миф, то миф в том значении, какое придавал этому слову А. Ф. Лосев – «в словах данная чудесная личностная история» язычницы Ольги, история, делающая почти физически ощутимыми темные и жуткие черты той самой славянской религии, которую теперь тщатся представить едва ли не торжеством духовной свободы и гуманизма.

Историки воспринимают Ольгину месть как выдумку в первую очередь потому, что она логично и последовательно воспроизводит основные черты язьиеского похоронного обряда. Из этого почему-то следует, что повесть о мести – не более чем сказочное его осмысление. Часто забывают, что человек архаических времен воспринимал свои религиозные обязанности чрезвычайно серьезно, может быть, даже серьезней, чем следовало. Игорь умер жалким пленником и был попросту зарыт в землю без всякого похоронного обряда. По славянским же верованиям, загробная судьба человека зависела от его статуса в момент смерти и от пышности похорон. Кому, как не любимой Игорем Ольге, было почтить память покойного мужа! И Ольга со всей истовостью правоверной язычницы сделала все от нее зависящее, чтобы отдать мужу последний долг. В своей мести она не только наказала бунтовщиков, но и последовательно воспроизвела все части похоронного ритуала.

По правилам первобытного воинского поединка победитель является наследником побежденного. А взойти на княжеский трон можно было, только женившись на вдове властителя. Согласно этому архаическому обычаю и действовал Мал, когда посылал 20 лучших древлянских мужей свататься к Ольге. Древляне хорошо знали гордый нрав князей-варягов и рассчитывали не более чем на перемирие и отсрочку карательной экспедиции. Однако прием у Ольги превзошел все ожидания. Княгиня не только спокойно выслушала известие о гибели мужа, но и благосклонно приняла изложение матримониального проекта: «Любезна мне речь ваша, – мужа моего мне уже не воскресить; но хочу вас завтра почтить перед людьми своими».[17]17
  Повесть временных лет. С. 44.


[Закрыть] Вот тут бы и призадуматься послам. Своими словами Ольга начала хорошо известный по архаическим обрядам и сказкам ритуал свадебной игры: жених получает невесту, только отгадав ее загадку, в противном же случае лишается головы. А загадка уже была произнесена: «почтить» кого-то по-славянски означало и «оказать честь», и «отомстить», «убить». Ни одну из Ольгиных загадок древляне так и не отгадали. А загадки продолжались: «Ныне же идите в свою ладью и ложитесь в ладью с гордостью, а утром я пошлю за вами, вы же говорите: не едем на конях, ни идем пешком, но понесите нас в ладье; и вознесут вас в ладье». Послы восприняли это как обычную часть обряда сватовства, когда сваты, дабы обмануть злых духов, приезжали «ни пешком ни на лошади», «ни днем ни ночью», войдя в избу невесты, заговаривали сперва о посторонних вещах, и т. д. Но смысл загадки был угрожающим. Ни пешим ни на коне, а в ладье, на руках соплеменников, следовал к своему последнему пристанищу знатный рус. Ладья была традиционной погребальной принадлежностью и славян, и скандинавов.[18]18
  Анучин Д. Н. Сани, ладья и кони как принадлежность похоронного обряда // Древности: Труды Московского археологического общества. – М., 1980. – Т. XIV.


[Закрыть] Так и произошло на следующее утро: принесши послов на Ольгин двор, киевляне сбросили их в глубокую могилу. «И, склонившись к яме, спросила их Ольга: „Хороша ли вам честь?“ Они же ответили: „Горше нам Игоревой смерти“. И повелела засыпать их живыми; и засыпали их».[19]19
  Повесть временных лет. С. 44.


[Закрыть] Некоторые летописи добавляют, что послов в яме сожгли.[20]20
  Гиляров Ф. Предания русской начальной летописи. М., 1878. – С. 221.


[Закрыть]

Месть только начиналась. Вскоре Ольга прислала древлянам требование отправить в Киев еще лучших мужей в качестве сватов, – мол, киевляне без почетного эскорта ее не отпустят. Когда следующая группа древлянских аристократов прибыла на убой, княгиня предложила им сходить в баню. Выглядело это как обыкновенное проявление заботы о гостях. Но древляне позабыли, что у славян было в обычае истапливать баню для покойника и ставить воду для омовения. Еще долго после Крещения Руси в вопросниках и исповедях сохранялся пункт: «В Великую Субботу, и в Пятидесятую, егда память творим усопшим, бани не велел ли еси топити?»,[21]21
  Алмазов А. И. Тайная исповедь. – Одесса, 1894.


[Закрыть] и полагалась епитимья. Когда древляне вошли в баню, с ними и поступили как с покойниками: заперли и сожгли.

Третья Ольгина загадка была сформулирована прозрачнее двух первых: «Вот уже иду к вам, приготовьте меды многие в городе, где убили мужа моего, да поплачусь на могиле его и сотворю тризну по своем муже».[22]22
  Повесть временных лет. С. 45.


[Закрыть] Кто станет жертвой в ритуальном жертвоприношении на могиле Игоря – нетрудно было догадаться. Древлян не насторожило даже то, что княгиня прямо назвала их убийцами. На вопрос, где посланные за нею в Киев мужи, Ольга отговорилась: «Идут следом». После надгробного плача был насыпан курган и начался пир, на котором древляне упились. Настало время погребальной военной игры.[23]23
  Котляревский А. О погребальных обычаях язы ческих славян. – М., 1868; Повесть временных лет. – С. 45.


[Закрыть] И тут Ольгина дружина обрушила на беспечных древлян вместо ритуальных ударов мечами – самые настоящие. «И иссекли их пять тысяч. А Ольга вернулась в Киев и собрала войско на оставшихся».[24]24
  Повесть временных лет. С. 45.


[Закрыть]

На смену хитрым загадкам и причудливым языческим обрядам пришла грубая, но честная военная сила. Карательные войска под предводительством Святослава обрушились на Древлянскую землю. В первом же сражении бунтовщики были смяты натиском киевской дружины. На побежденных древлян была возложена тяжелая дань. Возвратившись в Киев, княгиня неожиданно узнала, что забыла еще об одном погребальном обряде.

Вернувшись с сознанием исполненного долга, Ольга, должно быть, чувствовала себя единоличной властительницей Руси. Однако рвавшиеся к власти воины-язычники из окружения Святослава люто ненавидели влиятельную княгиню, горячую сторонницу мира с Византией. Ей, конечно, не забыли неожиданного финала похода на Царьград. И вот гордой дочери варягов, столь хитроумно исполнившей славянский поминальный ритуал, прямо, по-солдатски напомнили, что жена, как верная рабыня, должна последовать в загробный мир вслед за мужем, причем, чем скорее, тем лучше, Любимой жене Игоря было просто неприлично оставаться в живых. Еще не старая, полная честолюбивых планов княгиня должна была удавиться или перерезать себе горло.[25]25
  В «Стратегиконе» Псевдо-Маврикия читаем: «Скромность их женщин превышает всякую человеческую природу, так что большинство их считает смерть своего мужа своей смертью и добровольно удушает себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь». (Цит. по: Мишулин А. В. Древние славяне в отрывках греко-римских и византийских писателей по VII век н. э. // ВДИ. – 1941. – № 1. – С. 253–254.).


[Закрыть]

Ольга оказалась, как сказал бы современный философ, в «экзистенциальной ситуации», когда на грани отчаяния и смерти обнажаются последние вопросы бытия. Ум, сердце, воля к жизни – все существо княгини протестовало против бессмысленного конца. То, что выглядело необходимым и естественным при взгляде со стороны, оказалось жестоким абсурдом применительно к ней самой. Зачем Игорю и богам нужна эта бессмысленная жертва? Вправду ли за гробом Ольгу ждет беспечальная жизнь княгини – или, может быть, расплата за расправу с древлянами? До этого Ольге не приходилось всерьез задумываться о справедливости традиционных взглядов на смерть и посмертное существование. А они уже были порядком поколеблены в пестром и многонациональном Киеве. Ольге наверняка неоднократно приходилось слышать речи и иудеев-хазар, и магометан-арабов. Постоянно общалась княгиня и с киевскими христианами, среди которых было немало ее соплеменников, отвернувшихся от Одина и Тора. Все они говорили, что в загробном мире положение человека определяется не богатством и знатностью, не пышностью похорон и числом жертв, а добрыми делами. Убийц, лжецов и предателей, если они не покаются, ждут на том свете страшные мучения. А совесть, не до конца искореженная языческим фанатизмом, несомненно, не раз напоминала Ольге, что ее зверству над древлянами нет оправдания. Перед лицом неожиданной «добровольной» смерти, особенно когда есть в чем себя упрекнуть, мир кажется мрачным и бессмысленным.

Е. Холмогоров. Святая равноапостольная княгиня Ольга

До 944 года Ольга была, очевидно, только супругой и матерью, но в одном внешне незначительном факте выразилась, вполне возможно, ее воля, – в имени, которое получил ее сын. По сведениям так называемой «Иоакимовской летописи» (ее достоверность оспаривается, но большинство современных историков считает ее все же источником, заслуживающим пристального внимания), «родился Игорю сын, и нарече его Ольга Святослав». На Руси по меньшей мере с конца 830-х годов, правила «варяжская» – то есть норманнская, скандинавская – династия, представители которой носили и соответствующие нерусские имена – Рюрик, Аскольд, Олег, Игорь. К великому сожалению, это обстоятельство вызывало и вызывает у отдельных историков и многих публицистов странное негодование, каковое еще Ключевский определил как «патологию».

Дело в том, что в истории едва ли не любого средневекового государства были такие периоды, когда у власти оказывалась «чужеродная» династия; так, например, европейские династии – Каролингов, Бурбонов, Габсбургов, или – в Азии – династии Чингисидов, Тимуридов и т. п. правили одновременно в целом ряде различных стран. Это предпочтение «иностранных» правителей имеет свои многообразные причины: тут и «нейтральность», «беспристрастность» пришлых правителей в отношении различных слоев населения страны, и их определенная «отчужденность» от этого населения (без чего немыслимо утверждение государственности), и всегда высоко ценившаяся в династии долговременность, древность (право на власть уходит корнями в историю другой страны – как бы в «темное», неизмеряемое прошлое) и т. д. Но, конечно, династия в конце концов срастается со страной, в которой она правит. Имя Святослава ясно свидетельствовало об этом сращении.

Согласно «Повести временных лет», Игорь «приведоша… жену от Пьскова». По сведениям упомянутой Иоакимовской летописи, она была русской княжной – дочерью князя псковских кривичей – и носила первоначально имя Прекраса (имя вполне вероятное; так, в Русско-византийском договоре 944 года упомянуто имя подобного же склада «Передслава»). Игорь же предпочел называть супругу скандинавским именем «Ольга» (женский вариант имени «Олег»). Но сына она назвала все же русским именем, и это было, без сомнения, существенным фактом, наглядно выразившим «обрусение» династии; последующих князей киевских звали Ярополк, Владимир, Святополк, Ярослав, Изяслав и т. д.

Оказавшись правительницей при малолетнем сыне, Ольга должна была действовать в труднейшей ситуации. Судьба Руси уже задолго до того словно колебалась между двумя полюсами – мощной и высококультурной (тогда, в X веке, даже и вообще никак не сравнимой в этом отношении с другими странами Европы и Западной Азии) Византийской империей и не менее мощным, хотя и не обладающим развитой культурой Хазарским каганатом, центр которого был в низовьях Волги, а зона власти простиралась от Урала до Днепра и от Кавказа до среднего течения Оки.

Русь с самого начала «тянулась» к Византии. «Повесть временных лет» сообщает, что первый князь Южной Руси Кий «ходил Царю-городу» (к Константинополю) и «велику честь приял от царя, при котором приходив». М. Н. Тихомиров убедительно доказывал, что Кий побывал в Константинополе в самом конце VIII века, при императоре Константине VI и императрице Ирине, то есть за полтора века до Ольги, которая, в свою очередь, «приходила» к византийскому императору Константину VII Багрянородному. Совершенно точно известно также, что в 838 году в Константинополь прибыли послы правителя Северной Руси; Южная Русь к этому времени была уже подвластна Хазарскому каганату.

Но здесь невозможно рассказывать обо всей истории сложных и драматических взаимоотношений Руси с Византией и Хазарией; обратимся только к годам, непосредственно предшествующим правлению Ольги.

В 930-х годах Русь была в тесном союзе с Византией, о чем достаточно ясно свидетельствует тот факт, что в 934 и в 935 годах сотни русских воинов в составе византийских эскадр участвовали в обороне итальянских владений империи.

В конце 930-х годов русское войско во главе с князем Олегом по договоренности с Константинополем совершило ряд нападений на один из важнейших центров Хазарского каганата – Самкерц на Таманском полуострове (в будущем – русская Тмутаракань); следует знать при этом, что задолго до того, еще с 840-х годов, отношения Византии и Хазарии были остро враждебными.

Но Хазарский каганат сумел затем – вероятно, в 940 году – нанести тяжелое поражение Руси и, в свою очередь, заставил ее воевать с Византией. В 941 году Русь совершила поход на Константинополь, закончившийся весьма неудачно. В дошедшем до нас хазарском рассказе об этих событиях рубежа 930—940-х годов правителем Руси назван именно Олег, между тем в русской летописи в качестве такового выступает Игорь. Известный исследователь этого периода русской истории Н. Я. Половой полагал, что речь должна идти о совместно действующих верховном князе Игоре и подчиненном ему князе Олеге, который тогда же погиб. Однако в хазарском источнике Олег поименован «царем Руси», и, значит, именно Олег стоял тогда во главе, – хотя в походе на Константинополь участвовал и его преемник (ибо Олег тогда же погиб) Игорь. Как уже сказано, в летописи время начала правления Игоря было искусственно отнесено на почти три десятилетия назад, к 913 году; на самом деле до 941 года правил, очевидно, Олег, – разумеется, «второй» (о «двух Олегах» шла речь выше).

Как убедительно доказывает Н. Я. Половой, после своего поражения под стенами Константинополя Олег с частью русского войска двинулся не в Киев, а к хазарам (которые и послали его на Константинополь) и далее, по их настоянию, в Закавказье, к границам Ирана, где он и погиб в сражении с враждебными хазарам мусульманами у города Бердаа. Об этом сообщено не только в хазарском сочинении, но и в дошедшем до нас рассказе местного (закавказского) правителя – иранца Марзбана: «И вступили мы в битву с русами. И сражались мы с ними хорошо и перебили из них много народа, в том числе их предводителя», – то есть, очевидно, именно Олега. Н. Я. Половой в другой своей работе доказывает еще, что после гибели Олега у Бердаа русское войско возглавил и повел обратно в Киев, к уже правившему там Игорю, не кто иной как воевода Свенельд (описавший эти события в своей «Искендернамэ» великий поэт XII века Низами называет его «Кинталом-рус»…). То есть Свенельд начал служить уже при Олеге, но вовсе не в 913 году (иначе продолжительность его деятельности была бы невероятной), а в конце 930-х – начале 940-х годов. Выводы Н. Я. Полового полностью поддержал выдающийся историк и археолог М. И. Артамонов в своей работе «Воевода Свенельд» (стоит отметить, что среди пятидесяти лиц, подписавших договор Игоря с Византией, Свенельда нет, хотя он был одним из первых лиц в государстве; это дополнительное доказательство тогдашнего пребывания Свенельда в Закавказье).

Поскольку Олег «исчез» в ходе войны Руси с Византией, своего рода «виновником», «ответчиком» за поход, естественно, оказался его преемник Игорь. Однако вскоре Игорь заключил с Византией договор, полностью восстановивший союзнические отношения и заостренный, направленный против Хазарского каганата.

Эту направленность исследовал тщательно работающий историк Д. Л. Талис; в договоре Игоря с византийским императором Романом I, писал он, – предусматривалось, что «русский князь будет препятствовать… хазарам разорять Корсунскую страну». В свою очередь, Византия, продолжает Д. Л. Талис, берет на себя следующее обязательство: «Если русский князь будет просить у нас помощи для войны, то мы окажем ему помощь, насколько ему будет нужно»; имелась в виду «помощь» в борьбе против тех же хазар. К этому пониманию смысла договора присоединились и другие современные историки, в частности, А. Н. Сахаров и французский византист Ж. П. Ариньон. Тот факт, что Византия была тогда кровно заинтересована в союзниках для борьбы с Хазарским каганатом, не подлежит никакому сомнению, ибо в разделе «О народах» трактата «Об управлении империей», созданного византийским императором Константином Багрянородным в 948–952 годах, глава 10, посвященная характеристике хазар, названа с предельной ясностью: «О Хазарии, как нужно и чьими силами воевать с нею» (то есть Хазария интересовала императора только как опасный враг).

Игорь вряд ли успел как-то исполнить условия заключенного договора, поскольку вскоре был убит древлянами. С другой стороны, Хазарский каганат едва ли мог смириться с создавшимся положением и, несмотря на союз Руси с Византией, продолжил свое мощное давление на Киев. Очень осведомленный арабский историк Масуди сообщал в своем сочинении, написанном в 943–947 годах (то есть как раз в интересующее нас время), что «русы и славяне… – войско царя (хазарского. – В. К.) и его рабы». Характерно, что впоследствии, в 980-х годах, когда Хазарский каганат уже был разбит, другой арабский автор, Мукаддаси, назвал русов, напротив, «войском Рума», – то есть Византии.

Ряд современных историков полагает, что в начале правления Ольги Русь – несмотря на очевидную поддержку Византии – была в очень существенной зависимости от Хазарского каганата. Так, Л. Н. Гумилев писал, что к этому времени Русь являла собой «не могучее государство, а зону влияния Хазарского каганата». Ученый совершенно иной, нежели Гумилев, ориентации, В. Н. Топоров, опираясь на множество сведений, доказывает, что к середине X века «вырисовывается такая ситуация в Киеве… которая характеризуется наличием в городе хазарской администрации и хазарского гарнизона». В Киеве, в частности, имелась в 940—950-х годах хазарская крепость, называвшаяся «Самбатас» («Самбатион»).

Это побудило или даже заставило Ольгу иметь свою резиденцию не в Киеве, а в расположенном на высоком крутом холме на берегу Днепра замке Вышгород (в 18 верстах к северу от Киева). Об этом «граде Вользине» (а «град» – это прежде всего крепость) летопись сообщает в самом начале правления Ольги-Вольги под 946 годом. Несмотря на то, что в Киеве, как известно из летописи и подтверждено археологическими исследованиями, были два княжеских дворца (один – загородный), Ольга предпочла все же находиться подальше от хазарского Самбатаса и (что наиболее выразительно) создала в Вышгороде, как доказали недавние археологические исследования, железоделательные и железообрабатывающие мастерские, образовавшие там целый «квартал металлургов». Поскольку совсем рядом, в Киеве, была высокоразвитая для тех времен металлургия, становится ясно, что Ольга хотела иметь возможность производить оружие непосредственно в своем «граде», вне какого-либо возможного контроля со стороны «хазарской администрации». И это убедительно подтверждается тем фактом, что, как установлено археологами, позднее, уже после правления Ольги, «квартал металлургов» в Вышгороде «суживается, на его месте появляются жилые усадьбы», ибо необходимость производить здесь оружие отпала.

Далее, Ольга стремится установить самые близкие отношения с Византией и для этого отправляется в Константинополь. До последнего времени считалось, что она предприняла это путешествие сравнительно нескоро – в 957 году. Однако один из виднейших современных византистов, Г. Г. Литаврин, в целом цикле работ основательно доказывает, что Ольга прибыла в Константинополь еще в 946 году – то есть в начале своего правления (позднее она еще раз в 954 или 955 году посетила Константинополь и там приняла христианство). Эту точку зрения поддержал ряд историков, и хотя один из них, А. В. Назаренко, оспорил Г. Г. Литаврина, он тут же отметил, что его доводы «не опровергают» версию последнего, а только выражают определенные сомнения.

Путешествие Ольги в Константинополь само по себе было нелегким деянием. В трактате византийского императора Константина, к которому она и отправилась, очень подробно описан – по рассказам очевидцев – почти полуторамесячный путь по Днепру, в котором русские ладьи поджидали хищные печенеги, и далее, вдоль западного побережья Черного моря. Византиец выразительно определил этот путь как «мучительное и страшное, невыносимое и тяжкое плавание».

Незамедлительная поездка Ольги в Константинополь была, если угодно, вполне закономерна. Игорь, заключивший важнейший договор с Византией, погиб в 943 или 944 году, а его «содоговорник» император Роман I был свергнут с престола 16 декабря 944 года; вполне естественно, что преемники прежних правителей – княгиня Ольга и император Константин VII торопились осуществить подтверждение договора.

И, как свидетельствуют византийские источники, уже в 949 году русские воины участвуют в византийском походе на захваченный арабами остров Крит и в сражениях с арабами в 954 и 956 годах. Тем самым выполнялось одно из положений договора Игоря с Византией, гласящее (в переводе Д. С. Лихачева), что «если же пожелаем мы, цари (у императора Романа было два соправителя. – В. К.), у вас воинов против наших противников, да напишем о том великому князю вашему, и вышлет он нам столько их, сколько пожелаем: и отсюда узнают в иных странах (тут, несомненно, имеется в виду и Хазарский каганат. – В. К.), какую любовь имеют между собой греки и русские».

Выше упоминалась та предшествующая только что процитированной статья договора, где как раз византийский император обязался, что «если… попросит у нас воинов князь русский, чтобы воевать, – дам ему, сколько ему будет нужно». Но противоречия здесь нет, ибо дело шло об утверждении прочного союза Руси с Византией, который, в частности, призван был заставить Хазарский каганат постоянно с ним считаться.

Вместе с тем поведение Ольги в конце 940-х – начале 960-х годов ясно обнаруживает, что грозная опасность со стороны Хазарского каганата вовсе не исчезла. Уже говорилось о пребывании (хотя бы в опасные времена) Ольги не в Киеве, где жили ее предшественники, но в превращенном, очевидно, в неприступную крепость Вышгороде (там, в частности, было налажено самостоятельное – включая выплавку железа – производство оружия). Многозначительно и упоминание в летописи о распределении дани, наложенной Ольгой на покоренных древлян: «Две части дани идет Киеву, а третья Вышгороду и Ольге». Есть все основания полагать, что две трети древлянской дани забирали хазарские сборщики податей. Л. Н. Гумилев высказал основательное предположение, согласно которому и «дополнительная» дань, востребованная ранее Игорем у древлян и приведшая к его убийству, предназначалась именно для Хазарии.

В летописи упомянута находившаяся в 940-х годах в Киеве «пасынъча беседа», размещавшаяся рядом с городским урочищем (районом) «Козаре» (хазарским); в последнее время было высказано убедительное мнение, что речь идет о шатре (слово «беседа» в древнерусском означало не только «разговор», но и «палатку», «шатер»; ср. «беседка») хазар – сборщиков дани, ибо «пасынъча» – тюркское слово того же корня, что и позднейшее, уже монгольских времен, слово «баскак» (то есть речь идет о находившемся в Киеве «шатре баскаков»).

Чрезвычайно многозначителен тот факт, что юный Святослав через какое-то время после начала правления Ольги оказывается не в Киеве и даже не в Вышгороде, а далеко на севере. Летопись, составленная много позже, об этом не упоминает, но современник событий, император Константин VII, в своем трактате «Об управлении империей» (948–952) недвусмысленно сообщает, что Святослав «сидел» не в Киеве, а в «Немогарде»… То есть по крайней мере до 952 года Святослав (ему тогда было уже, по-видимому, 14–15 лет) находился в «Немогарде». До последнего времени считалось, что речь идет о Новгороде. Но новейшие археологические исследования с несомненностью показали, что этот «новый» город тогда еще просто не существовал. Один из лучших современных исследователей древностей Северной Руси, Е. Н. Носов, в своем труде «Новгородское (Рюриково) городище» (1990), подводя итоги многолетних археологических разысканий, пишет, что на территории Новгорода «не зафиксировано не только укреплений… но и… вообще культурных отложений первой половины X века». Здесь же Е. Н. Носов ссылается на работы своих соратников, доказывающих, что Святослав пребывал вовсе не в Новгороде, которого тогда и не было, а в «Невогороде» – то есть в так называемой Старой Ладоге, расположенной в 200 километрах к северу от Новгорода на берегу «Великого озера Нево» (ныне Ладожского) и существовавшей уже в VIII веке (в конце IX века здесь уже была сооружена первая на Руси каменная крепость).

В летописи сообщается под 947 годом: «Иде Вольга Новугороду». В действительности, видимо, она отправилась именно в Невогород, где и оставила сына (со Свенельдом и Асмудом), дабы и уберечь его от хазар, и дать ему возможность подготовить здесь, вдали от врага, могучее войско, способное победить. Эта подготовка заняла много времени, но зато удар, нанесенный впоследствии Святославом Хазарскому каганату, был всесокрушающим.

Иначе, кстати сказать, и невозможно понять это «удаление» юного Святослава от матери. Некоторые историки уподобляют сей факт позднейшему «посажению» сыновей киевских князей в Новгород и другие города; так, сам Святослав в 970 году, отправляясь в Болгарию, оставил Ярополка в Киеве, второго сына, Олега, «посадил» в Овруче (на «Деревской» – то есть Древлянской – земле), а Владимира – в Новгороде, причем не исключено, что это был на самом деле опять-таки «Невогород», а Новгород позднее выстроил именно Владимир). Однако Ольга была, как ясно из источников, не правительницей в прямом смысле, а «регентшей»; она держала власть до взросления сына и правила от его имени. И ей просто незачем было «сажать» сына на некое самостоятельное правление в другом городе.

Итак, отправив Святослава на безопасный Север, Ольга занялась устроением прочного государства и иной подготовкой к войне с Хазарским каганатом. До нас дошли сведения о том, что «иде Вольга по Деревстей земли… уставляюще устав и уроки»; точно так же и в Северной Руси она «устави… оброки и дани», и, оказывается, во времена составления летописи (то есть более чем через столетие) «сани ее стоят в Плескове (Пскове) и до сего дне» – как своего рода памятник ее устроительной деятельности.

В. Кожинов. Ольга и Святослав

О пребывании Ольги в Псковской земле и на соседних территориях подробно упоминает летописец Переяславля Суздальского: «И иде Олга по Деревстей земли с сыном своим, уроки уставляющи, и суть становища ее и ловища и до сего дни. И прииде в Киев и пребыв лето едино и устави погосты, поиде к Новугороду и по Мете устави погосты и дань и оброки и ловища ее, и сии час по Лузе и по земли, и пересыти, и знамения, и погосты. И сани ее в Плескове и по Днепру перевесье, по всем рекам и по Десне и есть село ее Олжичи и се время». В. Н. Татищев дает по Иоакимовской летописи несколько другой вариант: «Ольга, оставя в Киеве сына своего, сама со многими вельможи иде к Новугороду и устрой по Мете и по Поле погосты и по Луге оброки и дани уложи. И ловища ее суть по всей земле, а сани ее стоят в Плескове и до сего дни. По Днепру же и по Десне устрой перевесисча, и есть село ее Олжичи и доселе».