Текст книги "Святая равноапостольная великая княгиня Ольга"

Пискаревский летописец расширяет эту географию: «Иде Ольга к Новугороду и устави по Мете погосты и дани и по Ладозе дани и оброки; и ловища ее суть по всей земли, знамения и места, и погосты, и сани ее стоят во Пскове, и по Днепру перевесища и села, и по Десне есть села Ольгины и до сего дне».

Это известный летописный вояж Ольги на север в 947 году. Вероятно, земли по рекам Мете, Луге, Поле и Ладоге, а также Псков и его окрестности и составляли земельный домен княгини Ольги на севере, и все новшества, которые вводились в 947 году, коснулись именно этой территории. Территория большая, и серьезное переустройство, связанное с реальными доходами с земель – с погостами, данями и оброками, – было проведено именно здесь, тогда как по Днепру и по Десне речь идет только об отдельных селах и дополнительных доходах – о перевесищах, специальных местах для ловли птиц сетями, – этот доходный промысел был весьма распространен в Древней Руси. Что касается ключевого здесь термина «погост», то в X веке, при Ольге, это были специально построенные дворы или назначенные для этого села, где останавливались князья или их доверенные мужи, которые собирали дань. По летописи, в это время погосты были «по всей земле», то есть сбор дани стал упорядоченным.

Обращает внимание слово «дани» в известиях о деятельности Ольги. Дани накладывались на племена, подчиненные силой оружия. На тех, кто не хотел платить и сопротивлялся, накладывалась «дань тяжка». Дани Ольги на севере, судя по сообщениям, были по Луге, Мете и Ладоге. Понятно, что они были наложены не на кривичей, словен или самих руссов, а на какие-то другие покоренные племена. В летописи приводится список данщиков Руси: «И се суть ини языцы, иже дань дают Руси: весь, меря, мурома, черемиса, ямь, мордва, печера, литва, зимегола, корсь, нерома, ливь, суть свой язык имущее от колена Афетова, иже живут на странах полунощных».

Здесь перечислены неславянские народы в северных землях Руси, в том числе и в тех землях, где находился личный домен Ольги. В общем, известно, где какой из этих народов жил. Из всего списка для Ольгиных податных территорий подходит только нерома. По исследованию Д. А. Мачинского, этот неславянский народ занимал довольно обширную территорию в северной части псковских и новгородских земель, то есть как раз там, где располагались Ольгины владения. Что касается характеристики этого народа, то в нескольких летописных списках встречаем следующее, странное на первый взгляд, сообщение: «Нерома [Норома] сиречь Жемоить».

«Жемоить» – это жемайты, или жмудь, – одно из четырех территориальных и этнографических подразделений литовцев. Судя по всему, в летописи речь идет об остаточных группах древнего пришлого балтийского населения, оставшегося на своих местах после расселения славян и платившего дань Руси. В сопках, высоких погребальных насыпях, относящихся приблизительно ко времени правления Игоря, Ольги и Владимира, при раскопках находят характерные для жемайтов этого времени медные спирали-накосники, но с орнаментом иного типа, чем в самой Жемайтии в Литве. Вероятно, это и есть реальные материальные следы этой неромы – норомы на Русском Северо-Западе. Так что платила дань летописная нерома, и кому конкретно – мы теперь знаем.

А общая территория земельных владений княгини получается действительно большая – четыре вышеуказанные реки с прилегающими территориями и город Псков с округой. Легенда о Пскове добавляет в эту округу города еще пять рек: Череха, Плескова (Пскова), Кебь, Желча, Плюса. На двух из них – Черехе и Пскове есть Ольгинская топонимика и связанные с ней предания. Так что, вероятно, перечисленные девять рек, плюс Псков, плюс Ладога – это именно та территория, которая досталась князю Игорю по наследству от его матери Ефанды, а ей в вено – от Рюрика: «… обечаный при море град с Ижарою в вено». Заливом моря скандинавы считали Ладожское озеро, так что город при море – это, скорее всего, Ладога. А «Ижара», или «Ижора», – это все остальное, включая земли вдоль девяти названных рек. Включая также и Псков и Новгород, которые как раннесредневековые города возникли в 20 – 30-е годы при княгине Ольге. Любопытно, что Новгород расположен как раз на скрещении Ольгиных податных территорий – земель по Поле, Мете и Луге. Между прочим, В. Н. Татищев в своей «Истории Российской» полагал, что Ольга построила не только Псков, но и Новгород. Ижора как отдельная территория фигурирует и потом. В XI веке Ярослав Мудрый отдает ее вместе с Ладогой опять-таки в вено своей шведской жене Игигерд, и территорией этой затем долго правит ее наместник, ярл Ренгвальд. В. Н. Татищев и вслед за ним некоторые современные историки, название Ижора, или иначе Ингрия, производят от Ингери – притяжательное от имени Ингорь – Игорь. А князь Игорь – это сын Рюрика, муж княгини Ольги. Показательно, что еще в XIX веке ижоряне – коренное финское население части Санкт-Петербургской губернии назывались «ингрикоты» (ingrikot), что очень близко к летописному имени князя Игоря – Ингорь.

Таким образом, и до Ольги и после нее Ладога с Ижорою доставалась «в вено» великой княгине. Судя по всему, княгиня Ольга не была исключением из этого правила. Таким образом, связанная с легендами о великой княгине Ольге «ольгинская» топонимика хорошо укладывается в границах этого земельного «вена», домена, владения, пожалования – можно назвать как угодно, – составляя в Псковской земле только западную часть его. Северные и восточные границы его, судя по летописным данным, доходили до Ладоги и истоков рек Полы и Меты. Но эти земли выходят за рамки моей работы, где рассматриваются подробно только территория Псковской земли и некогда принадлежавшее псковичам течение реки Наровы. Относительно же территории домена княгини Ольги следует заметить, что В. Н. Татищев, ссылаясь на шведского историка Страленберга и шведские источники, считает территорию между Ладожским и Чудским озерами неким единым образованием с городом Ладогой (Старая Ладога) во главе, – и все это на довольно ранний период, никак не позднее времени правления Ольги.

Между прочим, в летописных текстах за 947 год обращает на себя внимание термин «знамения» – знаки княжеской собственности княгини Ольги, хорошо различимые еще во времена летописца, то есть в начале XII века. Понятно, что будь это какие-то затесы или знаки на деревьях, они бы не сохранились на протяжении полутора сотен лет. Скорее всего, эти знаки были на камнях-валунах, в изобилии имеющихся на Северо-Западе России. Подобные знаки наносились на камни и позднее, например, на порубежье шведских и новгородских земель. Сейчас, когда стали изучаться культовые камни, в том числе и со знаками, я думаю, есть шанс найти и «знамения» княгини Ольги. Может быть, к моменту выхода этой книги, они уже будут найдены.

Весьма вероятно, что княгиня Ольга бывала в этих местах не раз. Во всяком случае, старые псковские краеведы, используя неизвестные мне источники, сообщают о посещении ею Великих Лук с именитыми людьми Пскова и Новгорода в 961 году. Они же упоминают о поездке (или поездках) Ольги на север в диапазоне 957–969 годов.

А. Александров. Во времена княгини Ольги

Вообще характер Ольги, как он представляется в наших древних преданиях, чрезвычайно важен, именно относительно понятий того времени. Правление Ольги в малолетство сына ее случилось очень кстати в ту пору, когда оружием первых князей несколько племен, рассеянных на огромном пространстве, приведено было в соприкосновение, но связь между ними была еще очень слаба; нужно было укрепить ее какими-нибудь правительственными распоряжениями, к которым первые князья, по своему характеру, не были способны; для этого нужно было правление женщины, которая, опять по самому характеру своему, должна была преимущественно заняться хозяйственными распоряжениями; такого рода деятельность, повторяю, была очень кстати в это время, когда нужно было разобраться, так сказать, в волостях, приобретенных предшествовавшими князьями, и установить сколько-нибудь правильное отношение их к главному сосредоточивающему пункту. Так, в летописи сохранилось предание о путешествиях Ольги по волостям с целью хозяйственных распоряжений. Эта хозяйственная распорядительность Ольги не могла не поразить новорожденное общество, и потому Ольга перешла в потомство как мудрейшая из людей, разумеется, народная фантазия овладела этим преданием о мудрости Ольги. В каких же чертах должна была, по тогдашним понятиям, выразиться мудрость знаменитой княгини? В хитрости, ловкости, находчивости, именно в той «детской мудрости», какою отличался многоопытный Одиссей; так явилось предание о зажжении города птицами и о том, как Ольга в Константинополе перехитрила императора.

Оставя предание о хитростях, мы должны преимущественно заняться преданиями о хозяйственных распоряжениях Ольги, имевших важное значение для новорожденного общества. Здесь прежде всего останавливают наше внимание распоряжения относительно побежденных древлян; летописец говорит, что немедленно после мести над древлянами, Ольга с сыном и дружиною пошла по их земле, установляя уставы и урока; на становища ее и ловища, то есть на места, где она останавливалась и охотилась, указывали еще во времена летописца. Старшин, владык, родоначальников побежденного народа она схватила, взяла в плен (изъима), остальных или перебила, или отдала в рабство дружинникам своим, или оставила на прежних жилищах платить дань. Здесь, следовательно, находим первое известие о происхождении рабов; рабству были преданы древляне не столько потому, что были покорены, сколько в наказание за преступление, за убийство Игоря. Если сказано, что Ольга «старейшин града изъима, а другия работе предаде мужем своим», то легко догадаться, что старейшин предала она работе себе, сделала своими рабами. Оставшиеся на своих местах древляне должны были платить тяжкую дань: две трети ее шли в Киев, а третья в Вышгород к Ольге, потому что Вышгород был «город Ольгин».

Здесь в первый раз встречаем известие об обычае давать княгиням в посмертное владение города, обычай употребительный после. Как видно, был также обычай, что дань (или некоторая часть ее) с покоренного племени шла тому князю или тому мужу княжескому, который наложил ее; так, известно, что угличи платили дань в пользу Свенельда, их прижучившего. Ольга, принимавшая такое сильное участие в окончательном покорении древлян, имела полное право и на дань древлянскую; а если удовольствовалась третьею частью, так потому, что распоряжалась именем своего малолетнего сына.

Далее нас останавливают выражения: Киеву, Вышегороду, почему не: князю Святославу, княгине Ольге? Для чего, вместо лиц, места? Естественно употребить имя стольного города, вместо имени князя, ибо князья меняются, столицы же остаются, следовательно, именами их гораздо удобнее выражать известную постоянную подчиненность, известные постоянные отношения; так, после, например, сказано, что все посадники новгородские платили ежегодно известную сумму денег в Киев, то есть великим князям, князьям Киевским. Но в разбираемом месте показывается отношение не постоянное, а временное, условленное личностью Ольги, и несмотря на то, дань шла в Вышгород, хотя известно, что Ольга жила и в Киеве: так, после, во время нашествия печенегов, мы видим ее в этом городе с внучатами; следовательно, должно предположить, что казна Ольги хранилась в Вышгороде. Как после видим, что князья имеют свои дворы в разных местах, куда собирают много всякого добра, так, вероятно, и в Вышгороде у Ольги был подобный двор, куда собирались запасы из мест, ей принадлежавших; там же должна была складываться и древлянская дань, а в чем состояла эта дань, нам известно: в мехах и меде.

После завоевания Ольга пошла с сыном и дружиною по Древлянской земле, устанавливая «уставы и уроки». Олег, по известиям летописи, установил дани; Ольга устанавливает уставы и уроки. Под именем «устава» должно разуметь всякое определение, как что-нибудь делать. Иоганн Эверс (русский историк) думает, что под именем уставов разумеются здесь вообще все учреждения, предпринятые Ольгою в земле Древлянской, где, по отведении старшин в плен, по уничтожении, следовательно, всех прежних отношений, нужно было установить совершенно новый порядок вещей, дать новый устав, как жить, как делать. Но здесь должно заметить, что мщение Ольги постигло, собственно, один Искоростень, только в одном Искоростене старшины и остальная часть народонаселения были взяты в рабство, тогда как у древлян были другие города, предавшиеся добровольно и нетронутые Ольгою: «Посла ко граду (Ольга) глаголющи: что хочете доседети? А все гради ваши предашася мне, и являся по дань, и делают нивы своя и земли своя». Итак, слова Эверса могут относиться только к Искоростеню, но вовсе не к целой Древлянской земле. Устав может относиться ко всякому учреждению, ко всякому определению, следовательно, и к определению дани.

Теперь следует вопрос, что такое «уроки»? Через строку выше говорилось о дани, следовательно, урок – не дань. Можно было давать дань уроком; так после читаем: «Ярославу же сушу в Новгороде и уроком дающу Киеву две тысяче гривне от года до года». Приняв в соображение настоящее значение слова «урок», должно положить, что урок есть всякая обязанность, которую должно выполнять к известному сроку, будет ли то уплата известной суммы денег, известного количества каких-нибудь вещей или какая-нибудь работа. Так, новгородские посадники должны были платить известную сумму «уроком», то есть к определенному сроку, от года до года. Что же касается слова «оброки», которое встречается после тут же и которое, по Архангельскому списку, встречается в распоряжениях Олега, то, думаем, что надобно согласиться с Эверсом и признавать под ними кормления – обязанность содержать, кормить дружину; возможно, обязанность племен, о которой говорит Константин Багрянородный: «Князья с ноября месяца отправлялись с дружинами своими к разным славянским племенам и кормились у них зиму».

Гораздо более затруднительное для объяснения место, где говорится о распоряжениях Ольги на севере: «Иде Вольга Новгороду и устави по Мете повосты (погосты) и дани, и по Лузе оброки и дани; ловища ее суть по всей земли, знамянья и места и повосты, и сани ее стоят в Плескове и до сего дне, и по Днепру перевесища и по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе». Слово «повосты» читается так только в Лаврентьевском, в остальных лучших списках – «погосты». Есть еще другой вариант: в Архангельском списке вместо «по мете» читается: «помости и погости». Эверс дает предпочтение последнему чтению: «В высочайшей степени невероятно, – говорит он, – чтоб великая княгиня предприняла означенные учреждения по Лузе, так далеко на севере», и потому принимает «по Лузе» за позднейшее прибавление. Отделавшись, таким образом, от Луги, Эверс обращается ко Мете и спрашивает: почему именно берега этой реки долженствовали быть одни предметом законодательных забот Ольги, почему той же чести не удостоились берега других рек, например Ловати и Великой? – Но, во-первых, нельзя выбрасывать так легко целые известия из летописи, как выбросил Эверс известие о Луге, потому только, что оно его затрудняло; лучшие списки имеют: по Мете и Луге, и нельзя найти причины, почему б это известие могло быть вставлено позже; следовательно, историку остается только объяснить, почему распоряжения Ольги коснулось берегов этих двух рек. Взглянувши на карту, мы видим, что Луга со своими берегами составляет крайнее владение Новгородской области на северо-западе, а Мета в противоположную сторону на восток; вспомним, что верховье Меты и следующий за ним волок, отделявший озерную область от области Верхней Волги, были поэтому самой границею Новгородской и Ростовской областей, пределом Новгородских владений; вспомним, что деятельность первых князей до Ольги касалась преимущественно Великого восточного пути «из варяг в греки»; а стран, лежащих далее к западу и востоку, она мало касалась. Олег установил дани на севере у славян, кривичей и мери; но, вероятно, эти дани удобно собирались только с народонаселения, живущего по Великому пути, которое, так сказать, находилось, «под руками» у Руси; народонаселение же дальнейших стран к востоку и западу могло пользоваться большею независимостью и уклоняться от дани, и здесь, следовательно, нужно было сделать для нее точнейшие определения, распорядиться правильным ее сбором. Первые князья, Олег и Игорь, занятые делами на юге, дальними походами в страны более привлекательные, не имели ни досуга, ни желания заниматься распорядком на отдаленном севере; Ольга же, как женщина, будучи способна заниматься хозяйственными распоряжениями, а не войною, имела досуг посетить и урядить страны, оставленные без внимания ее предшественниками; притом, она, более, чем последние, имела побуждение путешествовать и распоряжаться на севере, ибо там было ее отечество, места знакомые; наконец может быть и то, что эти места, при нижних частях Луги далеко на северо-западе и при верхних частях Меты на востоке, были недавно заняты русскими из Новгорода и потому требовали уряжения. Обратимся же к этому уряжению.

Здесь, прежде всего, останавливает нас вариант: погосты и повосты; вариант, очень легко могущий произойти: полустертая буква «в» образует легко «г»; несколько замаранное «г» легко может показаться за «в». Монах Лаврентий сам признается, что ему трудно было разбирать рукопись, с которой он списывал, потому что книги были ветшаны, то есть ветхие; непонятное окончание повосты прямо указывает на то, что это слово испорчено из погосты; другое дело, если бы было повозы: повозом называлась обязанность подчиненных племен доставлять дань или оброк в назначенное князем место; так, читаем у летописца о радимичах: «И платят дань Руси, повоз везут и до сего дне». Но это слово, очень легко объясняясь в первой половине известия: «…устави по Мете повозы и дани», остается без смысла во второй половине: «…ловища ее суть по всей земли, знамянья и места и повозы». Итак, остается принять погосты. Что же такое погосты} Мы знаем из свидетельства Багрянородного, что русские князья в ноябре отправлялись с дружиною к подчиненным племенам на полюдье, или гиры, и проводили у них зиму; обычай полюдья сохранился и после, при младенческом состоянии тогдашнего общества это был для князя единственный способ исполнять свои обязанности относительно народонаселения: именно суд и расправу; разумеется, что для этого суда и расправы князь не мог останавливаться при каждом жилье; он останавливался в каком-нибудь удобном для себя месте, куда окружное народонаселение и позывалось к нему для своих надобностей. Естественно, что для большего удобства эти места княжеской стоянки, гощения, эти погосты могли быть определены навсегда, могли быть построены небольшие дворы, где могли быть оставлены княжие тиуны, и таким образом эти погосты могли легко получить значение небольших правительственных центров и передать свое имя округам; впоследствии здесь могли быть построены церкви, около церквей собирались торги и т. д. Хотя летописец упоминает о распоряжениях Ольги только в земле Древлянской и в отдаленных пределах Новгородской области, однако, как видно, путешествие ее с хозяйственною, распорядительною целью обнимало все тогдашние владения русские, по всей земле оставила она следы свои, повсюду виднелись учрежденные ею погосты: «Ловища ее суть по всей земле, знаменья и места и погосты».

Мы сказали, что правление Ольги случилось очень кстати, потому что она, как женщина, хозяйственною деятельностью могла укрепить связь племен с центром Русских владений. Правление Ольги, как женщины, имеет важное значение в другом еще отношении. Как женщина, она была способнее по своему характеру к принятию первой христианства, к чему князья-воители были мало способны. Несмотря на то, что Святослав воспротивился увещанию матери, поступок Ольги имел важные следствия: во-первых, христиане уже числили между своими члена княжеской семьи; во-вторых, Ольга была не простая княгиня: это была мудрейшая из людей, которая долгое время имела самое сильное влияние на судьбу новорожденного общества, приобрела такую знаменитость; следовательно, принятие ею христианства должно было произвести необыкновенно сильное впечатление на умы; это впечатление отозвалось при Владимире: «Если бы дурен был закон греческий, – говорили бояре этому князю, – то не приняла бы его бабка твоя Ольга, которая была мудрее всех людей».

С. Соловьев. Великая княгиня Ольга