Текст книги "Занятные истории"

– Не только не сержусь, но и очень рад. Садись. Кончай завтрак, а поедешь к своим, расскажешь, что не только видел русского царя, но даже с ним и его семейством завтракал, – успокоил его государь.

Теперь язык у помещика прилип к гортани. После завтрака он откланялся и уехал к себе в гостиницу. А когда на другой день за ним послали, чтобы он явился во дворец, то его уже не оказалось. Быстро собрав свои пожитки, он укатил в Саратовскую губернию.

* * *

На другой день после возмущения 14 декабря один из заслуженных и очень уважаемых императором Николаем генералов явился во дворец в полной парадной форме, сопровождаемый молодым офицером, который, без эполет и без шпаги, шел за ним с поникшей головой. Генерал просил доложить Его Величеству, что привел одного из участников вчерашних печальных событий. Его тотчас пригласили в кабинет.

– Государь, – сказал генерал, едва удерживая слезы, – вот один из несчастных, замешанный в преступный заговор. Предаю его заслуженному наказанию и отныне отрекаюсь признавать его своим сыном.

Тронутый таким самоотвержением и доказательством преданности, император отвечал:

– Генерал, ваш сын еще очень молод и успеет исправиться… Не открывайте передо мной его вины. Я не желаю ее знать и предоставляю вам самому наказать его.

* * *

Император Николай Павлович любил иногда прогуливаться по Большой Морской. В одну из таких прогулок он повстречался с командиром егерского полка бароном С, которого считал одним из усерднейших служак. Барон этот был, между прочим, страстный любитель певчих птиц. Соловьев и канареек у него было всегда штук по 50. Целые дни барон С. возился с этими птицами. Государь, впрочем, об этой страсти барона С. к птицам ничего не знал.

При встрече с императором барон С., конечно, стал во фронт.

– Ну, что? Как твои питомцы? – спросил Николай Павлович, остановившись перед бароном С.

– Старые поют, молодые учатся, Ваше императорское Величество, – залпом ответил барон, зная любовь императора к лаконическим ответам.

– Значит, у тебя весело? Отлично. Я завтра приеду к тебе, в 9 часов утра, смотреть твоих питомцев.

– Слушаюсь, Ваше императорское Величество! Чтобы Вашему Величеству не трудиться, не прикажите ли, я привезу их в Зимний дворец рано утром.

– Как, привезешь их!? – изумленно спросил император.

– В клетке, в открытой коляске.

– Да ты, барон, в уме?

– В полном здравии и уме, ибо, в противном случае, не имел бы счастья быть генерал-майором моего государя и повелителя, императора Николая Павловича.

– Да как же ты решаешься моих солдат в клетках возить? Что они, птицы, что ли?

– Солдаты не птицы, а птицы не солдаты, Ваше Величество! Я не солдат собираюсь сажать в клетки, а питомцев моих.

– Да кто же твои питомцы?

– Соловьи и канарейки, Ваше Величество.

– Да ведь я тебя про солдат спрашиваю.

– Солдаты не мои питомцы, а питомцы Вашего императорского Величества! – бойко ответил барон С.

Государь милостиво улыбнулся и, дружески хлопнув барона С. по плечу, сказал:

– Однако смотри, ты со своими питомцами не забудь и о моих питомцах.

* * *

В одну из поездок в конце сороковых годов в Кронштадт государь император Николай Павлович посетил стоящий на рейде пароход «Камчатка». Это было одно из первых наших паровых судов. Пароходом командовал капитан 1-го ранга (впоследствии адмирал) Шанц. Государь осмотрел судно и состоянием его был очень доволен.

Во время осмотра наступил полдень, то есть время, когда подается сигнал к обеду и питью водки, и командир судна обратился к государю с вопросом:

– Не соизволите ли, Ваше императорское Величество, разрешить рынду бить, стклянки ворочать, к водке свистать, – полдень наступил?

– Делай что нужно! – отвечал Николай Павлович милостиво.

Дали команду, засвистал свисток, закипела передобеденная работа, на палубу вынесли пробу пищи, чарку водки и хлеб; государь отведал пищу; отломил кусочек хлеба и скушал, а часть ломтя бросил находившейся тут же капитанской собаке. Пес понюхал хлеб, но есть не стал.

– Вишь ты какая балованная! – рассмеялся Николай Павлович, потрепав собаку рукой по голове, – хлеба не ест!..

– Мой собак умный, Ваше императорское Величество, – отвечал на это капитан Шанц, желая похвалить собаку, – он черный хлеб не кушает.

Государь посмотрел на него, но ничего не сказал, повернулся и пошел по трапу, дожёвывая хлеб.

* * *

Один помещик желал определить сына в какое-то учебное заведение, для этого ему нужно было подать прошение на высочайшее имя. Не зная, как написать прошение и, главное, затрудняясь, как титуловать государя, простак вспомнил, что государя называли августейшим, и так как дело было в сентябре, накатал в прошении: «Сентябрейший государь!» и пр. Прочитав это прошение, Николай Павлович рассмеялся и сказал:

– Непременно принять сына и учить, чтобы он не был таким дураком, как отец его!

Император Александр II
(1818–1881)

Государь щедрою рукою награждал всех отличившихся в бою. Он лично сам раздавал кресты в лазаретах раненым. Однажды, уходя из лазарета под Плевной, после раздачи крестов, государь вдруг услышал обращенный к нему голос:

– Ваше Величество! Позвольте и мне крест!

Император, со сдержанной улыбкой на грустном лице, немедленно подошел к говорившему солдату, молодому еврею, и, наклонившись к подушке, ласково спросил его:

– За что же тебе, голубчик? Ты много убил турок?

– Я, Ваше Величество, убил одного, а он убил меня! – ответил солдат.

У евреев на простом языке слово «убил» заменяет слово «ранил», «пришиб».

Такой ответ возбудил общий смех присутствующих, и Его Величество, также рассмеявшись, спросил находившегося здесь военно-медицинского инспектора Приселкова вполголоса:

– Он серьезно ранен?

– Рана легкая, – ответил инспектор, – и особенной опасности не представляет, Ваше Величество.

– Ведь ты не сильно ранен, – произнес император, обращаясь к солдату. – Я даю кресты только тем, кто за Отечество пострадал, у кого отняты ноги или руки…

– Да, Ваше Величество! – воскликнул солдат, – я не сильно ранен, но зато я сильно старался.

И милосердный царь, под впечатлением простодушного рассказа солдата, наградил его Георгиевским крестом.

* * *

В другой раз, придя в госпиталь, государь подошел к раненому офицеру Ковалеву, которому только что была сделана ампутация ноги. Сильные страдания сделали больного чрезвычайно раздражительным и капризным, и он почти не хотел отвечать на расспросы Его Величества. Но государь во что бы то ни стало желал добиться от него ответа.

– О чем ты грустишь? – спросил император.

Ковалев молчал.

– Но ты себя уже лучше чувствуешь? – продолжил расспросы государь.

– Нет… – коротко ответил Ковалев, нахмурив брови.

– Может быть, ты чем-нибудь недоволен?..

– Меня… – сказал Ковалев, уже дрожащим голосом, – постоянно смущает мысль… о моей матери… Она жила всегда со мною… я ее содержал, а теперь… останется одна… на всем свете, без куска хлеба… Много потрудилась она, бедная… чтобы меня поставить на ноги.

Эти простые, душевные слова молодого офицера тронули государя и, желая скрыть свое волнение, Его Величество сказал в ответ несколько утешительных слов и отошел.

Вечером царь сказал генерал-адъютанту Рылееву:

– У меня целый день не выходит из головы бедный Ковалев. Эта святая любовь его к матери меня истинно тронула… Как он отзывался о ней: сколько в его словах было чувства… Я не могу забыть!

Затем, подойдя к письменному столу, государь достал крупную сумму и произнес:

– Вот что! Надо ему помочь… Возьми эти деньги, положи как-нибудь ему под подушку, но, пожалуйста, сделай так, чтобы он не знал, что это от меня…

* * *

В 1859 году при отъезде государя из Чугуева после смотра, когда он вышел на крыльцо, ямщик, вместо того, чтобы сидеть на козлах, стоял подле коляски, а на козлах торжественно восседал великолепный пудель, любимая государева собака, постоянно сопровождавшая его в путешествиях. Сначала этого не заметили, но когда государь подошел к коляске, то губернатор спросил ямщика, отчего он не на козлах. Ямщик ответил:

– Никак нельзя, ваше превосходительство, там их благородие уселось.

Государь рассмеялся и сказал ямщику:

– А ты их оттуда кнутиком, кнутиком.

Император Александр III
(1845–1894)

Император Александр III был очень остроумный человек. Многие из его резолюций сделались классическими.

Известен случай, когда в каком-то волостном правлении хулиганистый мужик наплевал на портрет царя. Дела «об оскорблении Величества» разбирались в окружных судах, и приговор обязательно доводился до сведения государя. Так было и в данном случае. Мужика-оскорбителя приговорили к шести месяцам тюрьмы и довели об этом до сведения императора. Александр III гомерически расхохотался, а когда он хохотал, то это было слышно на весь дворец.

– Как! – кричал государь. – Он наплевал на мой портрет, и я же за это буду еще кормить его шесть месяцев? Вы с ума сошли, господа. Пошлите его куда подальше и скажите, что и я, в свою очередь, плевать на него хотел. И делу конец. Вот еще невидаль!

* * *

Арестовали по какому-то политическому делу писательницу Цебрикову и сообщили об этом государю. И государь на бумаге изволил начертать следующую резолюцию:

– Отпустите старую дуру!

Весь Петербург, включая и ультрареволюционный, хохотал до слез. Карьера г-жи Цебриковой была на корню уничтожена, с горя Цебрикова уехала в Ставрополь Кавказский и года два не могла прийти в себя от «оскорбления», вызывая улыбки у всех, кто знал эту историю.

* * *

Характерной чертой императора Александра III было чувство законности. Однажды он проходил по парадным залам Гатчинского дворца и, взглянув в окно, в которое видна была станция Балтийской железной дороги, сказал сопровождавшему его лицу: «Сколько лет живу в Гатчине, а в первый раз вижу, что станция – между дворцом и военным полем и отчасти закрывает его».

Случилось так, что через несколько дней государь опять проходил по тем же залам и так же с кем-то из лиц свиты. Взглянув в окно, царь протер глаза и спросил своего спутника:

– Послушайте, со мной творится что-то странное – я не вижу станции.

На это спутник ответил, что станцию на днях перенесли в сторону так, чтобы она не закрывала военного поля. Государь удивился:

– Да зачем же это сделали?!

– Ваше Величество, я слышал, что вы изволили повелеть перенести станцию, так как она закрывала вид на военное поле.

Государь с неудовольствием сказал:

– Что ни скажешь, из всего сделают высочайшее повеление.

* * *

Управляющий Морским министерством адмирал Степан Степанович Лесовский женился на сравнительно молодой Елизавете Владимировне Вестман. После его кончины вдова получила должную ей пенсию. Когда же через некоторое время она решила вступить во второй брак, то подала государю прошение о разрешении сохранить пенсию, что было совершенно противозаконно, но в прошении она выразила уверенность, что государь и Россия «не забыли службу ее мужа, адмирала Лесовского».

Государь положил следующую резолюцию: «Ни я, ни Россия не забыли службу почтеннейшего Степана Степановича, а вот вдова его забыла. Отказать».

* * *

Летом 1891 года в Кронштадт прибыла французская эскадра под флагом адмирала Жерве.

Характерный эпизод произошел при докладе государю гофмаршалом князем Владимиром Сергеевичем Оболенским программы пребывания французских моряков. Оболенский доложил государю о предполагавшемся обеде в честь моряков в Большом Петергофском дворце и спросил, провозгласит ли государь только тост в честь эскадры или скажет речь. Император ответил, что будет тост за Францию, за адмирала и эскадру, на что Оболенский доложил, что в таких случаях по этикету следует играть гимн. Государь сказал, что так и следует поступить.

– Но, Ваше Величество, это Марсельеза!

– Раз это их гимн, значит, его и следует играть.

– Но, Ваше Величество, это Марсельеза…

– Ах, князь, вы, кажется, хотите, чтобы я сочинил новый гимн для французов. Нет уж, играйте тот, какой есть.

Государственные и общественные деятели

Н.Х. Бунге
(1823–1895)

[1]1
  Бунге Николай Христианович – финансист, экономист и государственный деятель; за диссертацию «Теория кредита» был удостоен Киевским университетом степени доктора наук; его дважды избирали на должность ректора этого университета; особое внимание обратили на себя исследования Бунге о способах восстановления правильного денежного обращения в России; в 1881–1886 гг. – министр финансов.


[Закрыть]

В бытность Николая Христиановича Бунге министром финансов приемную его всегда наполняла масса просителей. Он был очень доступен. На одном из таких приемов из толпы просителей выдвинулась вперед пожилая женщина-мещанка и начала целовать министра в плечо.

– Батюшка ты наш родной… сокол ясный… солнышко красное… родимый.

– Да что вы, что вы, что вам угодно? – спросил смущенный министр.

– Милый мой… ангел… благотворитель… помоги ты мне в нужде и заставь за себя молить Бога…

– Да в чем дело? Объясните скорее.

– Желанный наш… Говорят, ты поставлен раздавать казенные деньги взаймы. Помоги мне. Из сил выбилась, орудуя иголкой, и решилась швейную машину купить. Одолжи мне 25 рублей казенных взаймы, и, видит Бог, родной мой, я тебя не обману, выплачу по чести… с процентом…

– Взаймы, голубушка, не даю, а вот так подарить тебе могу, – сказал министр, подавая женщине ассигнацию.

– Ох, ты, мой ангел-сохранитель, да пошли тебе Господи… и твоей супруге, красавице ненаглядной.

Н.Х. Бунге не был женат и жил одиноко весь век, а потому невольно улыбался болтовне, которую обрадованная просительница не унималась продолжать:

– …Твоей супруге, красавице ненаглядной, и дозволь мне, батюшка, пойти к ней и в ножки поклониться.

– Нельзя, матушка, нельзя, она еще почивает, а вот тебе десять рубликов еще за супругу. Ведь ты же не виновата, что у меня ее нет.

П.А. Грессер
(1833–1892)

[2]2
  Грессер Петр Аполлонович – государственный деятель, генерал-лейтенант; был волынским и харьковским губернатором; с 1883 по 1892 год был санкт-петербургским градоначальником.


[Закрыть]

Про санкт-петербургского градоначальника П.А. Грессера рассказывают такой анекдот, характеризующий его как симпатичного и остроумного человека.

К Петру Аполлоновичу поступали частые жалобы на одного из столичных мелочных торговцев, который самым бессовестным образом всех обмеривал, обвешивал и обсчитывал. Не находя веских улик, градоначальник долгое время ничего не мог поделать с мелочником, пока не представился ему удобный случай.

Однажды проезжает мимо лавки этого коммерсанта и видит, что из нее выходит маленькая девочка со свертком в руке. Грессер остановился, вылез из экипажа и подошел к ребенку.

– Ты, милая, что несешь?

– Сахар.

– В этой лавке покупала?

– Да.

– Сколько же ты купила?

– Фунт.

– Ага!.. Вернемся-ка на минуту в лавку.

Хозяин встретил градоначальника низким поклоном. Грессер взял от девочки сверток и, передавая его лавочнику, сказал:

– Свешайте-ка!

Хозяин засуетился, перепугался, побледнел, но ослушаться не посмел и положил сверток на весы. Оказалось, что фунта сверток не вытягивал, в нем всего-навсего три четверти было.

Градоначальник к хозяину:

– Продали за фунт?

– За фунт-с.

– А тут ведь меньше?

– Виноват-с, ошибся.

– Ошибся?

– Ей-Богу, ненароком.

– А приходится вам ошибаться не в свою пользу, то есть вместо одного фунта давать полтора?

– Частенько-с.

– Похвально! – произнес Петр Аполлонович и спросил: – У вас самая большая сахарная голова во сколько фунтов имеется?

– Да около пуда будет-с.

– Достаньте!

Хозяин поставил на прилавок громадный сверток сахару.

– А есть непочатый цибик хорошего чаю?

– Как же-с! Самый первый сорт-с…

– Подавай его сюда.

Хозяин к сахару присоединил большой ящик с чаем.

– Полпуда лучшего кофею свешайте.

– Готово!

– Теперь отправьте все это с приказчиком к родителям этой девочки.

Приказчик забрал товар, градоначальник ему внушительно сказал:

– Они, может быть, удивятся этой покупке, но ты скажи им, что, мол, хозяин ошибся, что это-де с ним часто случается.

* * *

П.А. Грессер сказал однажды приставу N., которого вызвал к себе для внушений.

– Я хочу добиться того, чтобы не публика существовала для полиции, а полиция для публики. Только после этого возможен будет порядок и обеспеченность строя жизни каждого обывателя. Наша предупредительность и любезность разовьет в публике к нам уважение и мы будем авторитетны. В противном же случае за нами останется одна физическая сила, способная возмущать и, следовательно, подрывать уважение…

Вот достойный взгляд на полицейского чиновника.

Эти фразы заслуживают серьезного внимания, так как они являются плодом долголетней практики одного из популярнейших градоначальников Петербурга.

А.П. Ермолов
(1777–1861)

[3]3
  Ермолов Алексей Петрович – видный полководец и дипломат, присоединил к русским владениям Абхазию, ханства Карабагское и Ширванское; с 1816 года – главнокомандующий на Кавказе; с 1818-го начался ряд военных операций Ермолова в Чечне, Дагестане и на Кубани, сопровождавшихся постройкою новых крепостей (Грозная, Внезапная, Бурная).


[Закрыть]

Алексей Петрович Ермолов, отличавшийся острословием, приезжает по требованию императора Николая Павловича в Петербург после одной из славных своих побед. Входит он во дворец и застает в зале группу генералов, разговаривающих по-французски.

– Господа, – обратился к ним Алексей Петрович, – кто из вас знает по-русски? Доложите государю, что Ермолов прибыл.

Государь принял его очень ласково в своем кабинете. Расспрашивал про кавказские дела, интересовался подробностями последних побед.

Изъявляя свое монаршее благоволение, Николай Павлович спросил у Ермолова, какую он хочет получить награду.

Алексей Петрович ответил:

– Произведите меня, Ваше Величество, в немцы…

* * *

А.П. Ермолов проезжал раз Могилев, где, по неисправности своего экипажа, должен был на несколько времени остановиться. Командир I армии, граф Сакен, желая оказать Алексею Петро вичу уважение, приказал лицам своего штаба ему представиться. По приезде в Петербург Ермолов, рассказывая этот случай своим приближенным, сказал:

– Во время представления мне лиц штаба графа Сакена я заметил, что все служащие были родовитые немцы, один только был русский… и то Безродный!

Действительный статский советник Безродный управлял интендантскою частью в I армии графа Сакена.

* * *

В 1837 году, во время больших маневров в окрестностях города Вознесенска, одной стороной командовал государь император Николай Павлович, а другою – начальник военных поселе ний в Новороссии генерал-лейтенант граф Витт. Случилось так, что во время самого жаркого дела, без всякой достаточной причины, генерал Витт вдруг переменил образ действий и стал с отрядом отступать. Государь, не понимая такого неожиданного маневра, спросил у бывшего подле него А.П. Ермолова:

– Что бы значило это отступление, когда Витт находится в гораздо лучшем положении, чем я?

– Вероятно, Ваше Величество, граф Витт принимает это дело за настоящее сражение, – был ответ Ермолова.

И.Ф. Крузенштерн
(1770–1846)

[4]4
  Крузенштерн Иван Фёдорович (Адам Иоганн фон Крузенштерн) – российский мореплаватель, адмирал; изучал морское искусство в Англии; посетил Барбадос, Суринам, Бермудские острова; плавал в Бенгальском заливе, с целью исследовать ост-индские воды и открыть русской торговле путь в Ост-Индию. По инициативе Крузенштерна и под его началом состоялась первая русская кругосветная экспедиция (1803–1806 гг.). Два корабля – «Надежда» и «Нева» – направились через Атлантический океан и обогнули мыс Горн; особенное внимание экспедиция обратила на северное и восточное побережье Тихого океана – Камчатку, Курильские острова и Сахалин.


[Закрыть]

Знаменитый русский мореплаватель адмирал Иван Федорович Крузенштерн был отпрыском немецкого рода фон Крузенов.

Однажды адмирал приехал в школу гардемаринов в экзаменационный день. Захотел он самолично проверить знания великовозрастных учеников и вызывает по алфавиту наудачу какого-то рослого и здорового детину, который чрезвычайно смело и развязно полез за билетом.

На билете значилось: «Лютер и реформация в Германии».

Крузенштерн приготовился слушать. Гардемарин откашлялся, по привычке оправился и, встав в непринужденную позу, начал:

– Лютер был немец…

После небольшой паузы Иван Федорович его спрашивает:

– Ну и что же из этого?

– Хотя он был и немец, но умный человек…

Крузенштерн моментально вспылил и крикнул:

– А ты, хотя и русский, но большой дурак!..

Я.П. Кульнев
(1763–1812)

[5]5
  Кульнев Яков Петрович – генерал, один из героев Отечественной войны 1812 года; участвовал в шведской кампании 1808–1809 гг. и в турецкой 1810–1811 гг. Погиб в 1812-м в сражении под Клястицами.


[Закрыть]

Изгоняя роскошь и желая приучить подданных своих к умеренности, император Павел назначил число кушаньев по сословиям, а у служащих по чинам.

Майору определено было иметь за столом три кушанья.

Яков Петрович Кульнев, впоследствии генерал и славный партизан, служил тогда майором в Сумском гусарском полку и не имел почти никакого состояния. Павел, увидя его где-то, спросил:

– Господин майор, сколько у вас за обедом подают кушаньев?

– Три, Ваше императорское Величество.

– А позвольте узнать, господин майор, какие?

– Курица плашмя, курица ребром и курица боком, – отвечал Кульнев.

Император расхохотался.

И.Д. Лазарев
(1820–1879)

[6]6
  Лазарев Иван Давидович – генерал-адъютант; принимал деятельное участие в войне 1877–1878 гг. против турок и много способствовал успешному ее окончанию.


[Закрыть]

Прослужив долгие годы в Дагестане, где командовал русскими войсками, И.Д. Лазарев отлично знал страну, ее обычаи, нравы и приемы обращения с населением.

В Дагестане было несколько отдельных ханств, и в том числе Кумыкское, в котором располагалась часть войск, находившихся под начальством Лазарева.

Приехал он к месту назначения и послал сказать хану, что желает ему представиться.

Тот отвечал приглашением.

Входит Лазарев к нему со штабною свитою, глядит: сидит с поджатыми ногами хан на ковре, из кальяна синий дым тянет: не шевелится, будто и не заметил вошедших.

Передернуло русского офицера. Он сделал несколько шагов вперед и стал перед самым лицом кумыкского владыки.

Тот повел на него глазами и чуть-чуть мотнул головою, в знак поклона.

Лазарев, не говоря худого слова, запустил руку за ворот сидевшего, поднял его одним взмахом на ноги и, вытянув в рост, сказал ему:

– Ты здесь хоть и хан, а я моему государю подполковник – и ты его подданный. Так принимай меня так, как подобает рангу, возложенному на меня и твоим, и моим повелителем.

И надменный хан обратился тотчас в любезнейшего хозяина на все время пребывания Лазарева с своим отрядом в его владениях.