Текст книги "Твой последний шазам"

Она осторожно присела рядом со мной.

– Я думаю, знаешь что? Что ты сама себя вылечила, и эта женщина тоже. Все волшебство в наших головах и мыслях, только мы не очень умеем этим пользоваться. Просто представь, что люди не умели бы читать и не знали, что буквы можно складывать в слова. И тогда тот, кто умеет читать, тоже казался бы всем волшебником. Мне это один мой друг объяснил. Он, правда, назвал это самовнушением, но я думаю, что, когда ты вдруг от чего-то вылечиваешься, – это волшебство. Можешь не верить, но такое правда существует. У меня раньше была одна дурная привычка, – она понизила голос. – Я ногти грызла все время. А потом бабушка научила, как от этого избавиться. И сработало. Прям в один день, как отрезало.

Настя умиляла своей простотой.

– Ты извини, я пойду. Хочешь, как-нибудь погуляем? – сказала я.

– Я бы с радостью, но в ближайшие две недели буду работать без выходных. А потом поеду к другу в прекрасный белый дом. Но ты заходи, если захочешь.

– Обязательно, – я встала.

– А еще я, знаешь, что думаю? Что ты не просто так ко мне пришла, потому что ничего на свете не бывает случайно. Я как увидела тебя, сразу поняла, что мы подружимся. Бывает, видишь человека, и кажется, что ты его знаешь. Я поэтому так много разговариваю. С чужими не умею, а с тобой очень легко.

По правде говоря, от ее сумбурной болтовни мне тоже стало заметно легче.

– Ой, подожди! – Настя вскочила и убежала к кассе, а вернулась с маленькой синей подушечкой в руках. – Держи, это подарок. Мы их раздаем при покупке больше пяти тысяч, но ты просто так бери. На память.

– Ты купила подушку? – удивилась мама.

– Мне ее просто так дали. В магазине акция была.

– Удивительно, – она покачала головой. – Обычно ничего не дают, только отнимают. Ты уверена, что тебе за нее не придется выплачивать пожизненный кредит?

Глава 7
Тоня

Всю дорогу в электричке Леха развлекал нас забавными историями про свою дачу, школу, друзей и девушек, так что мы с Сашей смеялись не переставая. Часть этих баек правда была позаимствована из Интернета, но рассказывал он здорово, и Якушин быстро оттаял. А я неожиданно поняла, что рада Лехиной компании. Пусть Саша и был моим другом, но какая-то недосказанность между нами все же висела: будто то ли я ему что-то должна, раз он обратил на меня свое драгоценное внимание, то ли он мне за то, что я долго и безответно его любила в школе.

Лехе же удалось так захватить наше внимание, что всю дорогу мы разговаривали только с ним. Он был из тех, с кем находишь общий язык легко и сразу.

Раскованный, обаятельный, шумный и при этом не доставучий.

Ни я, ни Якушин не отличались особой общительностью, однако Лехе этого не требовалось, и как только первоначальный конфликт благополучно разрешился, он моментально превратился в нашего «доброго друга».

– Злая колдунья предсказала королю, что, когда его дочери исполнится девятнадцать, она уколет палец веретеном и умрет. И тогда король, чтобы спасти принцессе жизнь, отрубил ей все пальцы.

Смеялся Леха громко и заразительно, на весь вагон. Люди рядом невольно улыбались.

– Я тоже хочу быть доктором, – воскликнул он, услышав, что в группе у Якушина всего четыре парня. – Нет, правда, я бы, может, тоже в мед пошел, но химичка меня ненавидела. Она старая, вредная и шуток вообще не понимает. А ты в морге был? Ну и как? Я, кстати, тоже реальный труп видел. Мне не понравилось. Но ради девчонок в белых халатах я бы, может, и перетерпел.

После электрички пришлось еще ехать на автобусе. Мы сошли на одинокой, нещадно исписанной граффити зеленой остановке. Чуть поодаль виднелись высокие бетонные заборы, а по другую сторону дороги простирались дикие, поросшие бурьяном поля.

Поднимая с обочины столбы пыли, автобус покатил дальше, оставив нас озираться по сторонам.

Солнце пекло. На небе ни облачка. От асфальта шел такой нестерпимый жар, что резиновые подошвы на кедах начали плавиться. Ветра не было, а каждый вздох обжигал легкие. Попробовав закурить, Леха тут же выбросил сигарету.

Из спасительной тени глухой остановки крепко несло мочой и пивом. Вокруг все словно вымерло.

Якушин достал из рюкзака бутылку с водой, и мы по очереди молча пили из нее, после чего Леха вылил остатки себе на голову.

Из-за слепящего солнца электронная карта на телефоне Якушина едва просматривалась, и разобрать красный пунктир проложенного маршрута оказалось не так-то просто. Низко склонившись над экраном, парни долго пытались разглядеть хоть что-нибудь.

Мне же неожиданно позвонил Марков и сказал, что он «так и быть» может съездить со мной в «эту глушь». Я ответила: «Поезд ушел», и он принялся возмущаться, что я не должна обижаться, поскольку ему нужно было время все обдумать. А как услышал о Якушине, заявил, что мы его кинули. Ведь он тоже не прочь свалить из города.

Закончив разговаривать, я обнаружила, что мы идем по засыпанным щебнем плитам мимо высоченных бетонных заборов. За ними остервенело заходились собаки, а в воздухе стояла такая едкая вонь, что пришлось зажимать нос.

– Срежем, – пояснил Якушин. – Тут через поле можно пройти. А если в обход тащиться, то два километра.

Он принялся совать мне под нос электронную карту и что-то объяснять, но выслушать нормально никак не получалось, потому что нас облепили непонятно откуда взявшиеся мошки и слепни.

– Там свинарники, – яростно отмахиваясь, сообщил Леха.

– Или коровники, – предположил Якушин.

– Не, – Леха со смаком прибил на его локте слепня, – точняк свинарники. Коровы по-другому воняют. Кстати, знаешь, как скрестить корову со свиньей?

– Ну, – Якушин потер ушибленное место.

– С помощью мясорубки.

Леха весело рассмеялся и от души шлепнул меня по спине. Получилось больно. Я резко развернулась, но он предусмотрительно отскочил.

– Ты вообще с ней поосторожнее, – усмехнулся Якушин. – Не смотри, что мелкая. Двинет – мало не покажется.

– Так я со всей осторожностью. Почти не коснулся.

– Вообще не касайся, – строго предупредила я. – Никак.

– Между прочим, никто не жаловался, – Леха нагло подмигнул, кинул в меня репейник и снова яростно замахал руками.

Наконец заборы кончились, и песчаная дорога пошла под уклон. Нашим глазам открылся пожухший от жары желтоватый луг. За ним – узкая полоска леса и аккуратные острые крыши домиков. Мы вышли на хорошо утоптанную тропинку.

В траве как полоумные стрекотали кузнечики. Но мошкары стало меньше, и дышалось намного легче, хотя пить все равно страшно хотелось, а воды у нас больше не было. Влажная майка прилипла к лопаткам, а кончики волос к шее, и от этого она постоянно чесалась.

Якушин расстегнул рубашку, Леха намотал футболку на голову и уже грозился снять штаны, как вдруг внизу, неподалеку от леса, мы увидели длинноволосую стройную девушку в коротком белом платье.

Девушка раскидывала руки в стороны и кружилась. Вокруг нее беззаботно скакал золотистый ретривер. Идеалистически-киношная картина.

Леха присвистнул.

– Красота какая.

Якушин промолчал, но на пару секунд заинтересованно приостановился. И они оба, не сводя с девушки глаз, пошли значительно быстрее.

Меня же упорно не покидало чувство, что эта луговая нимфа заметила нас еще раньше, потому что от этого ее беззаботного порхания уж слишком веяло театральной самодеятельностью. Однако парни, похоже, этого не поняли: у обоих, как по команде, выпрямились спины и расправились плечи. Леха стянул футболку с головы, Якушин между делом застегнул рубашку. Последняя надежда на то, что девушка окажется страшной и мы спокойно пройдем мимо, развеялась, как только она обернулась и с любопытством взглянула на нас.

Собака для приличия тявкнула и завиляла хвостом.

– О! Привет! – в Лехином голосе прозвучала такая радость, будто перед ним его старая знакомая, и они сто лет не виделись. – Мы тут немного заблудились. Деревню одну ищем. Поможешь?

Внезапно широко разулыбавшись, девушка кивнула. Лицо у нее было гладкое, загорелое, светло-серые глаза круглые, удивленно-распахнутые, волосы прямые, светло-каштановые, с выгоревшими на солнце прядками, а улыбка странная: нечто между блаженной гримасой буддистского адепта и кровожадной ухмылочкой Харли Квинн.

Леха пихнул Якушина локтем. Тот отмер и суетливо полез за телефоном. Леха попытался забрать у него трубку, но Якушин не отдал и, подойдя к девушке вплотную, стал показывать карту из своих рук.

То и дело убирая занавешивающие экран волосы, девушка начала объяснять, где мы находимся, но Леха, моментально пристроившийся за ее плечом, пока она говорила, на карту ни разу не взглянул.

– Деревня на той стороне. Вам лучше идти напрямик, через коттеджи. Там забор с калиткой, но она часто бывает открытой. Пройдете по прямой, и за ними, сразу после шлагбаума, будет деревня.

– А если калитка заперта? – спросил Леха.

– Тогда можно коттеджи обойти, но это дольше.

– А перелезть через калитку можно?

Она медленно повернула голову в его сторону и посмотрела будто бы с осуждением, но на самом деле с интересом.

– Можно, но там охрана иногда ходит.

– А как открыть эту калитку?

– У тех, кто живет в коттеджах, есть свой ключ.

– А ты из коттеджей?

– Ну да.

– Значит, у тебя есть ключ?

– Значит, есть.

– Тогда, может, ты просто нам откроешь?

– Может, и открою, – она кокетливо встряхнула волосами.

Было ясно, что Леха ей уже понравился.

– Классный пес, – нарушил их милую беседу Якушин.

С видом заправского кинолога он присел на корточки и, чуть прищурившись, принялся разглядывать собаку.

– Это девочка, – сообщила нимфа. – Малаша. Но по паспорту – Матильда.

– Клубная, значит, – Якушин понимающе кивнул.

Заметив, что внимание людей переключилось на нее, Малаша схватила в зубы мяч и, призывно глядя Якушину в глаза, завиляла хвостом. Он протянул ладонь.

– Черт! – вдруг громко воскликнул Леха и схватился за лицо.

– Что такое? – девушка обеспокоенно подалась к нему.

– Кажется, мошка в глаз попала.

– Лучше бы в рот, – Якушин кинул мяч собаке, и та помчалась его ловить. – Это лабрадор?

– Золотистый ретривер. Занимает четвертое место в списке самых интеллектуальных пород.

Леха глубоко и шумно втянул воздух:

– Классные у тебя духи.

– Шампунь, – поправила она. – Я духами не пользуюсь.

– Тебе вообще сколько лет?

– Девятнадцать, а что?

– Замечательный возраст!

Наблюдать за их заигрываниями было забавно, но не на такой жаре.

До лесной полосы и калитки, о которой шла речь, оставалось совсем немного, и я успела дойти почти до конца поля, когда в спину раздался громкий свист.

Обернулась – догоняли уже втроем.

– Куда учесала? – окликнул Леха.

– Я тороплюсь. В случае чего и обойти могу.

– Вообще у нас по одному лучше не ходить, – сообщила нимфа, с любопытством разглядывая меня.

– А сама-то?

Она тут же отвела глаза и глупо рассмеялась.

– Я с собакой.

– А что у вас? – заинтересовался Леха. – Как обычно? Маньяк, педофил, все дела?

– Да нет, просто парня одного в карьере нашли. Полиция приезжала. Говорят, кто-то нарочно столкнул. Теперь все боятся.

– Ужасы какие, – Леха притворно приложил ладонь ко рту, но по глазам было видно, что прикалывается.

– Тебя как зовут? – спросил ее Якушин.

– Алена.

– А я Саша. Значит, у вас тут карьер есть? Я бы искупался.

– У нас тут целых два карьера. Один хороший: огромный и чистый, а второй, чуть подальше, – полупустой и каменистый. В него Гриша и упал. Папа говорит, оттуда для асфальтового завода песок возили. Так вот и осталось с восьмидесятых годов.

– О да! – оживленно подхватил Леха. – Веди нас туда скорее.

– Это там, – Алена показала в сторону леса.

– Так что? Ты нас проводишь? – не унимался Леха.

Мы подошли к открытой калитке.

– Я думала, вам в деревню нужно.

– Разок окунемся, а потом в деревню, – Якушин с надеждой посмотрел на меня. – Ты не против?

Но я еще рта не успела открыть, как Алена торопливо согласилась:

– Ладно, ждите здесь. Сейчас только собаку заведу.

Быстрым шагом она почесала по ровной асфальтированной дороге вдоль одинаковых симпатичных домиков-коттеджей. А как только отошла на приличное расстояние, Леха тут же стал высказывать Якушину:

– Вот не пойму, чего ты лезешь? Ясно же, что у нас любовь с первого взгляда.

– Это ты лезешь, – спокойно отозвался Якушин. – Она просто воспитанная и не может прямо сказать, чтобы ты отвял со своими дешевыми подкатами.

– Серьезно? – Леха заносчиво хохотнул. – Это ты себя так успокаиваешь?

– Короче, – перебила его я. – Вы пока погуляйте, искупайтесь, может, еще чего успеете, а я пойду. Потом просто позвоните. В крайнем случае, встретимся у дома Амелина.

Якушин недовольно покачал головой:

– Тогда давай мы тебя сначала проводим, а потом пойдем купаться.

– Шлагбаум видишь? – Впереди в самом конце дороги едва различимо виднелась маленькая красно-белая полоска, перегораживающая дорогу. – Деревня сразу за ним. Думаешь, заблужусь?

Саша с сомнением посмотрел в сторону шлагбаума, затем на меня.

– Точняк, заблудится, – закивал Леха. – Иди проводи.

– Это ты ее маме расписку кровью давал, а я здесь на добровольных началах.

Леха положил руку мне на плечо и крепко сжал.

– Тогда не рыпайся. Просто стоим и ждем. Она сейчас вернется.

Я решительно высвободилась.

– Мне не нравится ваша фея. И ждать ее я не собираюсь. И уж тем более не пойду на карьер. Я сюда по делу приехала.

– Ну хорошо. – Якушин проверил телефон. – Связь есть. Тогда созвонимся.

Леха помахал рукой.

Все дома в коттеджном поселке были типовые, отделанные светлым сайдингом, как из какого-нибудь голливудского сериала: два этажа и маленькое круглое окошечко под крышей. Вместо привычных глухих заборов дворы огораживали низенькие чугунные ограды с вензелями.

За шлагбаумом дорога упиралась в лес, затем резко сворачивала вправо и, чуть петляя двумя раскатанными колеями, поднималась в горку. На холме виднелись хмурые серо-коричневые бревенчатые домики с крашеными мансардами. Вдоль обочины тянулся редкий, ничего не огораживающий штакетник. В некоторых местах за ним трава была скошена, а кое-где виднелись нежные островки ромашек.

Дорогу мне перебежал серый полосатый кот. Настороженно остановился, сверкнул желтыми глазищами и, вздыбив шерсть на загривке, огромными скачками умчался в кусты. Перед одним из домов прямо из земли торчал огромный толстый кран. Где-то закукарекал петух.

Двадцать восьмой дом искать не пришлось. На дощатом заборе сохранился зеленый почтовый ящик с номером. Но и без него я бы смогла узнать этот дом.

Приземистый и широкий, разделенный на две половины. С резными наличниками на зашторенных окнах слева и мутными, пустыми окошками справа. На каждой стороне свое крыльцо. Правое – высокое, огороженное перилами, на левом – только пара ступенек и два покосившихся столбика.

С тех пор как пьяный водила-сосед убил своего пасынка, Костина бабушка выкупила соседскую часть, но там так никто и не жил. Раньше Амелину постоянно чудился голос того убитого мальчика, но в последнее время он стал забывать об этой истории.

Костя часто рассказывал о своем детстве здесь. Это были странные истории. Немного страшные, немного волшебные, немного грустные. Об одноглазой, никогда не засыпающей лошади. О звездном тумане, что он собрал в банку из-под малинового варенья, и тот светился в темноте. О ходивших по дворам и продававших шерстяные пледы цыганках, которые чуть было не увели его с собой, пообещав молодость без старости и жизнь без смерти. О лисьем черепе, зарытом рядом с Деревом желаний.

А еще о том, как ему лечили горло пчелиными сотами и спрятавшаяся в одной из них пчела укусила его в язык. И о том, как все вещи начинали с ним разговаривать, стоило только бабушке уйти из дома. Мне нравились эти истории.

Так в задумчивости я простояла несколько минут, и все это время дом тоже будто бы смотрел на меня сквозь траурно задернутые шторы. Настороженно и с подозрением.

Из Москвы все казалось естественным и простым. Словно стоит мне сюда приехать, как сразу все разрешится и встанет на свои места. Словно дело только во мне, и смерть Костиной бабушки – хоть и печальное, но рядовое жизненное обстоятельство.

Однако чем дольше я пребывала в раздумье, тем сильнее чувствовала себя эгоистичной и глупой. Нужно было обязательно предупредить. А что, если Мила выставит меня за дверь? Она меня на дух не переваривала. Впрочем, это было взаимно.

Неизвестно, куда бы завели эти размышления, если бы в соседнем дворе не послышались голоса. Я быстро распахнула незапертую калитку, пробежала по мощеной дорожке, заскочила на крыльцо и, сделав глубокий вдох, постучала в дверь.

Немного подождала и постучала снова. Потом еще и еще. Но в доме стояла мертвая, немая тишина. Подергав дверную ручку, я спустилась, обошла дом и прошлась по двору.

Там оказалось все очень аккуратно и ухоженно. Яркие клумбы с цветами, усыпанные ягодами кусты черной смородины и крыжовника, несколько грядок с зеленью, в стеклянных теплицах виднелись плетистые заросли.

На растянутой между яблонями веревке сушилось белье. Две белые наволочки и черная футболка с Кори Тейлором в одноглазой маске.

Посидев немного на лавочке под яблоней и съев пару осыпавшихся и очень вкусных яблок, я снова вернулась на крыльцо и постучала. Но с тем же успехом.

Сюрприз определенно затянулся, и я уже достала телефон, чтобы позвонить, как неожиданно на улице появилась русоволосая, широколицая женщина в летнем халате. Утиной походкой она ковыляла по дороге, а заметив меня, остановилась и крикнула:

– Вы журналистка?

Я помотала головой.

– А кто?

– Знакомая.

– Валентина-то на прошлой неделе умерла.

– Я к Косте.

– Так он уж сбежал поди, – женщина махнула рукой. – Будет, что ль, дожидаться, пока посадят.

– Как посадят? – я оторопела. – Кого посадят?

– Так всем спокойней будет. И Валентине тоже. – Сокрушенно качая головой и крестясь, женщина заковыляла к дому напротив, а когда я выскочила на улицу, уже скрылась за его высоким забором.

Поспешно достав телефон, я набрала номер Амелина. Гудки шли долго, но трубку никто не взял.

Зачем ему куда-то сбегать? Что могло произойти? Сознание плавилось от жары. Возможно, мне тоже стоило искупаться и потом все обдумать.

Было уже два часа. Зной набрал полную силу. Тени деревьев дрожали, желтоватой пылью песок вылетал из-под ног, воздух гудел от напряжения.

Намереваясь позвонить ребятам от шлагбаума, я неторопливо брела назад, как вдруг что-то странное, интуитивное, смутное, точно позабытый наутро сон, кольнуло изнутри. Я резко развернулась в обратном направлении и уже издалека увидела на крыльце двадцать восьмого дома темную фигуру.

В том, что это Амелин, сомнений не было, кто еще по такой жаре станет носить футболку с длинными рукавами и черные штаны?

В первый момент я безрассудно бросилась вперед, но потом притормозила.

Костик с опаской огляделся по сторонам и осторожно спустился с крыльца. Было не похоже, чтобы он меня искал или собирался догнать. Скорее наоборот – хотел удостовериться, что я ушла.

Осознание того, что он нарочно прятался от меня в доме, привело в такое бешенство, что кулаки сжались сами собой. В тот момент я точно готова была его убить. И Амелин это сразу понял, как только прикрыл за собой калитку, поднял голову и увидел, что я иду.

Мы бросились бежать одновременно. Он от меня, я – за ним.

Мы помчались, громко топая и поднимая столбы пыли, к другому краю деревни. По дороге я с размаху запулила свой рюкзак в кусты, что позволило значительно ускориться, но если бы Амелин не обернулся и не налетел на прислоненный к столбу велосипед в конце улицы, я бы вряд ли его догнала.

Но он с грохотом сшиб велик и нагнулся, чтобы поднять. В этот-то момент мне и удалось с разбега заскочить ему на спину.

От резкого толчка и тяжести он пошатнулся, прошел, отчаянно пытаясь восстановить равновесие, еще немного вперед, но, когда я врезала ему кулаком между лопаток, не удержался – и мы оба полетели в глубокую придорожную канаву за крайним домом.

Мои истошные крики прокатились по всей деревне. Во дворе залаяли собаки.

Канава целиком заросла крапивой, а я была в майке и шортах.

Однако вместо того, чтобы срочно доставать меня оттуда, Амелин с силой навалился и, даже не давая сделать вдох для следующего крика, стал целовать. Подлый, коварный, обезоруживающий ход. Потому что я и правда забыла о жгучей боли и обиде. Позабыла о злости и о том, что собиралась его «убить». Потребовалось собрать всю силу воли в кулак, чтобы окончательно не растаять.

Какое-то время мы сосредоточенно боролись, из-за чего я не слышала, как на дороге появились люди, а когда совсем над нами раздались громкие мужские голоса, Костик прижал мою голову к своему плечу, и мы замерли, затаившись.

– Кто орал-то?

– А хрен его знает. Баба какая-то.

– Во, гляди, велик валяется. Может, ее?

– Не, это Салима. Он у нас во дворе облепиху выкорчевывает.

– А баба тогда где?

– Показалось, может.

– Поди, Натаху Шикову косилкой придавило. С восьми утра тарахтеть, падла, начала, а сейчас, слышь, затихло все.

– Так проверь.

– Да пошла она, стерва, позавчера пятихатку просил занять, так она знаешь, что мне сказала? Иди, говорит, заработай. Прикинь? Это она – мне. Мне! Дура крашеная, чтоб ее косилка переехала.

Мужики перекинулись еще парой фраз и ушли.

Амелин приподнялся на локтях и, широко распахнув глаза, изобразил невероятное удивление:

– Не может быть! Тоня! Какой сюрприз! Я так рад, что ты приехала.

– Чего же тогда прятался и убегал? – я снова готова была ему двинуть, и он, предугадав это, удержал меня за запястья.

– Это я от радости. Не мог поверить своему счастью, – черные глаза светились и, если бы не трусливое бегство, я бы и в самом деле подумала, что он рад.

– Отпусти сейчас же! На мне живого места не осталось.

– Только пообещай, пожалуйста, больше не драться.

Я нехотя пообещала, и мы кое-как выбрались из канавы.

Руки, ноги и плечи целиком покрылись сетью красных пупырышков, которые нещадно горели и чесались. Было унизительно и больно до слез. В один миг все перевернулось с ног на голову. Я ехала к нему с чувством раскаяния и вины, а он, как оказалось, даже видеть меня не хотел.

И как я могла забыть? Амелин всегда был трикстером – порой нежным и ранимым как ребенок, а иногда темным, опасным и совершенно непредсказуемым.

У меня никогда не получалось долго злиться на него, потому что потребность быть рядом оказывалась сильнее любой злости, но сейчас я собиралась уехать без каких-либо разговоров или объяснений.

– Прошу, не обижайся. – Он держался позади на безопасном расстоянии. – Я правда тебе рад. Очень рад. Никогда бы не подумал, что из-за меня ты потащишься в такую даль по дикой жаре. Только подумать, Тоня! Ты приехала ко мне. Сюда! Я так устал скучать по тебе, честно. Ты мне каждую ночь снишься. Может, и сейчас тоже сон?

Его искренний тон мог сбить с толку кого угодно, но только не меня.

Под ноги попался камень. Я подняла его и, не оборачиваясь, кинула назад.

– Вчера как раз старые вещи разбирал и подумал: было бы здорово, если бы Тоня сюда приехала. Там на чердаке столько всего интересного! Кстати, ты голодная? У меня весь холодильник забит. Не молчи, пожалуйста. Остановись. Давай нормально поговорим.

В кустах сирени я подобрала свой рюкзак и пошла дальше.

– Просто можешь представить себе самую глубокую холодную черную пропасть? А потом в ней вдруг появляется свет. И этот свет – ты. Правда. Я не вру. Только обожди, пожалуйста, пять минут, я тебе раствор соды сделаю, чтобы ожоги помазать, а потом провожу до автобуса.

– В смысле? – я недоуменно остановилась и повернулась к нему. – Что значит проводишь до автобуса?

– Нет, ну то есть ты же уезжаешь, да? – Он растянул такую милую улыбку, что я еле сдержалась, чтобы не нарушить обещание и не влепить ему затрещину.

– А хочешь, я тебя провожу до Москвы?

– Если я сейчас уеду, то тебя в моей жизни больше не будет никогда! Ясно?

После бурных поцелуев в канаве я ожидала чего угодно, но только не такого. В этом был весь Амелин: его хотелось любить и убить одновременно.

Сунув руки в карманы, он уперся в меня долгим задумчивым взглядом.

– Давай я тебе по дороге все объясню.

– Либо ты объясняешь все прямо сейчас – по-нормальному, без глума, – либо это последний наш разговор.

– Можно тогда я подойду, чтобы ты не кричала на всю деревню?

– Можно, – малодушно ответила я, отчетливо осознавая, что если он сейчас подойдет и обнимет, то я точно сдамся. Но внезапно лицо его вытянулось, и он застыл, глядя мне куда-то через плечо.

Я обернулась и увидела, что на дороге возле большого ржавого крана стоят Леха и Якушин.

Саша надавил на рычаг, и из носика крана мощной струей хлынула вода. Леха сначала подставил ладони, сделал из них пару глотков, а потом сунул под струю голову.

– Меня мама одну не хотела отпускать, – сказала я Амелину после напряженного молчания.

От дурашливой радости на его лице не осталось и следа.

– Я так и понял.