Текст книги "Только не для взрослых"

Глава 13
Тоня

Если у меня не задался день, говорить об этом было необязательно. Амелин понимал мое настроение по количеству в сообщении слов, скобочек или точек. По скорости ответа, по реакции на его шутки, по музыке, которую я скидывала.

Трудно представить, что раньше люди жили без телефонов и Интернета, без возможности все время оставаться на связи, обмениваться впечатлениями, новостями, голосовыми сообщениями, картинками, писать друг другу забавные глупости и придумывать локальные мемы.

Когда-то давно влюбленные довольствовались письмами, идущими до адресата по несколько месяцев. Что же это была за любовь?

Но ведь она была и, наверное, до сих пор есть, просто я о таком ничего не знаю. Потому что, как по мне, любить – означает быть чем-то общим и абсолютно неразделимым, как бурлящий химический сосуд, в котором не прекращаются реакции: тепловыделения, энергообмена, замещения и восстановления.

Любовь – это когда, встретившись в половине седьмого вечера в метро, можно не спрашивать «Как прошел день?» и не интересоваться настроением, а начать разговор так, будто с самого утра вы не расставались ни на минуту.

Подошел поезд. Мы впихнулись в вагон. Духота стояла невыносимая. Пахло влагой, потом, грязью и усталостью.

– Я сегодня из десяти заданий только семь успела сделать. И два с такими тупыми ошибками, что Андрей Олегович посмеялся надо мной и я разорвала вообще все на мелкие клочки. Не сдержалась.

– А он что?

– Да ничего, попросил их собрать и больше не приходить в таком настроении, а то он меня боится.

– Отлично его понимаю. – Амелин достал наушники, протянул один мне: – Хочешь?

Я взяла, и мы стали слушать «Космонавтов нет», но на словах «Я тебя отпускаю в прошлое» музыка булькнула, стихла, а потом снова продолжилась.

Амелин достал телефон. На экране висело сообщение:

«Лида: „Что ты решил?“»

Мы переглянулись.

– Кто такая Лида?

– Та девчонка, которая хотела оставить меня у себя дома, когда за город ездили. Помнишь, я тебе рассказывал?

– И что же ты должен решить?

– Зовет в гости.

– Понятно. А ты?

– Я ничего. Думаю, как аккуратнее объяснить, что это невозможно.

– Тебе приятно, что она влюбилась в тебя?

– Всем приятно, когда в них влюбляются.

– А вот и нет. Я терпеть не могу такое. Ужасно оправдываться за то, что не можешь ответить взаимностью.

– В меня в восьмом классе влюбилась девочка из параллели. Это было очень странно. Я проучиться в той школе успел всего пару месяцев, а она приходила на переменах к нашему классу, вставала у стены и просто смотрела. Я делал вид, что не замечаю, но мне было приятно, хотя она была совсем несимпатичная.

– Все с тобой ясно. Тогда поезжай.

– Вот глупенькая. – Он прижал мою голову к себе, и оставшуюся дорогу мы просто слушали музыку.

Так же молча вышли на его станции, дошли до лестницы и успели подняться примерно до середины, как вдруг передо мной возник человек.

Я прямо-таки врезалась в него. Шла вся в музыке и мыслях об этой Лиде. И тут зеленая куртка милитари перед глазами. Я так резко отшатнулась, что чуть не опрокинулась назад. Хорошо, Амелин успел подхватить, а тот, в кого я чуть не врезалась, крепко сжал мой локоть с другой стороны. Я подняла глаза и обомлела.

Уж кого-кого, а Тифона я меньше всего ожидала увидеть. По идее, он был в армии, и Лёха иногда передавал от него приветы.

– Здоров. – Тифон, довольный произведенным эффектом, широко заулыбался.

Амелин растерянно пожал ему протянутую ладонь:

– Неожиданно.

– Сам до сих пор поверить не могу.

– Короче, пацаны. – К нам подлетел Лёха.

Правую руку он почему-то держал в кармане, но левой жестикулировал активно.

– Вам туда лучше не ходить сейчас. Честно. Там полный трындец. Сами еле ноги унесли.

– Привет. – Из-за плеча раздался голос Никиты.

Мы все стояли посередине лестницы, и людям приходилось нас обходить.

– Последние пару недель там такое постоянно, – сказал Амелин.

– Но не такое. – Тифон многозначительно усмехнулся. – В общем, если не хотите попасть под горячую руку, к Тёме лучше пока не суйтесь.

Лёха развернул Амелина за плечи:

– Поехали с нами.

– А вы куда? – спросила я.

– Куда-куда? К Тифу, конечно.

– А Тиф не против? – спросил Тифон.

– Да забей, – отмахнулся Лёха. – Его обычно никто не спрашивает. К нему все просто так приходят.

– Я тебе сейчас дам «так». – Тифон ухватил Лёху за шкирку и сделал вид, будто собирается спустить с лестницы.

Но тут подошел поезд и все помчались к нему.

Влетели и заполнили собой все пространство. Громкие разговоры, тычки, смех. Скучать с этими ребятами никогда не приходилось. Понятное дело, катализатором был Лёха, рядом с ним и серьезный Тифон, и благообразный Никита становились оболтусами. Сейчас парни были страшно взбудоражены, и весь вагон слушал их реплики.

– Даже не парься, – кинул Лёха Тифону. – Я когда с Шиловой попал, шаг в сторону не мог ступить.

– Надо было тебе бандану надевать, – сказал Никита. – Тогда бы не запалили.

– Да чего уж теперь. – Тифон тяжело вздохнул. – Обидно, пипец. Но я все равно этих конченых потом выцеплю. Я же злопамятный.

– Да ну, шваль, – поморщился Лёха.

– Ясное дело, шваль, но ситуация вышла беспонтовая.

Поезд качнулся, Лёха по инерции вскинул руку, чтобы удержаться за поручень, и тут что-то громко звякнуло о металл. Я не поверила своим глазам.

На Лёхином правом запястье болтались наручники.

Лица пассажиров вытянулись. Тифон и Никита заржали в голос. Лёха ойкнул, но, сообразив, что уже засветился, руку не убрал.

– И что? – выдал он, обращаясь ко всему вагону. – Каждый имеет право на самовыражение.

Амелин потянулся ко второму браслету и сделал вид, что собирается пристегнуть его к поручню. Лёха в ужасе отшатнулся:

– Ошалел?!

– Где взял? – заинтересовался Амелин.

– Еле вырвался от сексуальной маньячки, – с гордостью объявил окружающим Лёха.

Поезд остановился на моей станции, а мы с Амелиным так и не обсудили, что делать дальше.

– Дай посмотреть, – попросил Амелин. – Я настоящие ни разу не видел. Тяжелые?

– Ага, – кивнул Лёха. – Но руками все равно не трогать, пока не сниму. Знаю я вас, шутников.

Дернув Амелина за рукав, я кивком указала на раскрывшиеся двери.

– Разве мы не поедем к ребятам? – простодушно спросил он.

Я была удивлена:

– Заметь, не я это предложила.

Из-за того, что Костик думал, будто я влюблена в Тифона, он мог начать ревновать даже при одном упоминании о нем. Теперь же сам предложил пойти к нему домой, и это настораживало.

Тысячу раз я убеждала его, что никакой любви нет, однако восхищения Тифоном не скрывала никогда. Было в нем то, чего я не встречала ни в ком из знакомых парней: твердая, безоговорочная внутренняя сила. Такая, что от одного взгляда возникала дрожь в коленях и казалось, будто ты уже опрокинут на лопатки. Он был неразговорчив, прямолинеен и решителен. А тело его выглядело как картинка из Интернета: спортивное, гладкое, с переливающимися мышцами и кубиками пресса.

Пока шли от метро, ребята рассказали о неудачном побеге Виты и о том, как они облажались.

Тифон уверял, что из-за него, но Лёха объяснил, что им помешала компания Витиных одноклассников. Они узнали Тифона и, перепугавшись, стали кричать, что если он их пальцем тронет, то сдадут в полицию, потому что папа одного из них майор. Тифон пытался спокойно объяснить, что лучше им уйти, но, после того как несколько раз прозвучала его фамилия, отступил сам. Вероятность того, что Витин охранник запомнит ее, была небольшая, поскольку в этот момент на него уже наседал Лёха с вопросами «Как пройти в библиотеку?», однако светиться в полиции Тифону было нельзя. Иначе его могли легко выпереть из части.

От участи быть прикованным наручниками к ограде палисадника Лёху спас Никита. Охранник, сообразив что к чему, поторопился догнать Виту, поэтому не стал тратить на них обоих время.

В квартире у Тифона было тепло и по-домашнему хорошо. Обыкновенно, просто и от этого уютно. Как будто ты сто раз уже бывал здесь. Ковровая дорожка в коридоре, обои в цветочек и табуретки, как у бабушки в Твери.

Сначала мы дружно снимали с Лёхи наручники скрепкой по инструкции в Интернете. Никита читал, Тифон крутил, Лёха кривлялся, изображая мучения. Мы с Амелиным смеялись, фоткали их и записывали короткие видео.

Затем стали готовить вареники, которыми была забита вся морозилка. Тифон сказал, что его мама два дня их лепила и теперь нужно есть. Тифон варил, а Лёха руководил. И это тоже было смешно.

Костик же какое-то время с интересом изучал наручники, а потом нарочно позвал меня в комнату и попытался пристегнуть к шведской стенке. Однако трюк не сработал. Я сразу приметила боксерские перчатки и вместо груши опробовала их на нем. А потом мы оба увидели на столе ту самую зеленую картину и одновременно схватили ее.

– Что ты видишь? – первая спросила я.

– Твои глаза, конечно.

– А если честно?

– Тогда Капищено.

– Не верю. У тебя странное выражение лица. Удивленное. Давай признавайся. Что-то из прошлого, да? Деревню? Милу? Поле с росой?

– Нет.

– А что?

– Это глупо. – Он вдруг смутился. – Давай я лучше придумаю что-нибудь?

– Нет уж, иначе я тоже тебе не скажу.

– Это Слизерин.

– Что?

– Я же говорю, что глупо. Распределяющая шляпа меня бы точно туда отправила. А тебя в Гриффиндор.

Я с подозрением прищурилась:

– Значит, не скажешь?

– Идите есть. – В комнату заглянул Тифон, а увидев, что мы рассматриваем картину, подошел: – Ну и как?

– Никак, – сказала я. – Амелин отказывается говорить, что видит.

– А ты? – Тифон с любопытством посмотрел на меня.

– У меня секретов нет. Я вижу бильярдный стол.

– И что это значит?

Мы с Амелиным переглянулись.

– То, что я хорошо играю в бильярд и всегда всех побеждаю, даже мужиков и парней. Это моя суперсила. А что у тебя?

– Камуфляж, наверное, – предположил Амелин. – Или маскировочные сетки?

Тифон мягко улыбнулся:

– Не, я просто вижу скорость, и все.

– Спидометр, что ли?

– Спидометр я бы еще понял. – Он усмехнулся. – А тут просто движение. Будто бешено несешься по трассе, а со всех сторон что-то мелькает. Я вообще не верил, что вы все там что-то видите, пока разглядеть конкретику пытался.

– Ну а счастье-то от нее есть? – поинтересовалась я.

Тифон иронично фыркнул:

– С этим не ко мне. Есть счастье, нет счастья… Если бы ты спросила о проблемах – есть они или нет – было бы ясно, что отвечать. Про счастье вон Горелова лучше пытайте.

– А ты бы отдал эту картину, если бы тебе за нее желание пообещали? – спросил Амелин.

– Материальное? – Тифон задумался.

– Допустим. Скажем, на мотик или машину обменять?

Тифон прищурился, чувствуя подвох.

– Что-то мне подсказывает, что Гаврилович ни фига не Пикассо. Стоимость этой картины ни разу не машина. А бесплатный сыр сами знаете где. Короче, обменять ее можно только на велик, а он мне сейчас не нужен. – Тифон забрал у меня из рук картину и положил на место. – Когда предлагают слишком заманчивую сделку – это всегда означает, что тебя собираются развести. Так что ответ – нет. Не отдал бы.

Сметана была жирная и холодная, картошка в варениках – обжигающе горячей, сливочное масло, расплавившись и перемешавшись со сметаной, превратилось в соус. Ели молча, только сопели, выпуская изо рта пар и смакуя вкуснятину. Счастливые мгновения – находиться рядом с Лёхой и в тишине.

Наевшись, мы болтали. Снова обсуждали побег Виты, ее маму, Артёма и всю эту идиотскую ситуацию в целом, Дубенко и его компанию. Я рассказала о нашей с ними стычке в школе, и Тифон с уважением пожал мне руку.

Амелин наблюдал. Я прямо кожей чувствовала его настороженный взгляд. И то, как он следит за нами обоими. Молчаливо и пристально. Так же как это было летом, но тогда я не особо понимала, что происходит, зато теперь постоянно одергивала себя, стараясь избегать любых взаимодействий с Тифоном.

– Что там у тебя за сюрприз? – спросила я Никиту. – Настя мне все уши прожужжала.

– Это сюрприз, – ответил он.

– Ну мне-то можно сказать?

– Так и быть, – снисходительно протянул Лёха. – Короче, то агентство, где мама работает, занимается еще и квестами. Одно время они на них зарабатывали даже больше, чем на праздниках. Но сейчас кризис, и одну из точек пока прикрыли. Не могут с арендой расплатиться. Ищут субподрядчика, ведь у них там все: и залы, и оборудование, но с этим тоже туго. В общем, не важно. Главное то, что у моей матери есть оттуда ключи. От всего помещения. И я иногда их у нее заимствую. Не афишируя, конечно.

Вот Никитос попросил – я ему достал. Пусть развлекутся. Там знаете как круто? Я пять раз был. Огромные тематические залы по киношкам – и все как настоящее. Некоторые места очень стремные, но я туда девчонок не водил. Представляю, сколько было бы криков! Туда можно даже заказать еду, только нужно встречать курьера на улице, чтобы не светиться, но вообще, поскольку это бывшее фабричное здание, там сидит много различных арендаторов, так что вряд ли кто-то будет выяснять, откуда ты. Кстати, можно и на ночь поехать…

Резкий звонок в дверь оборвал Лёху на полуслове.

Тифон пошел открывать. В прихожую ввалилась Зоя. Без шапки, со снежным сугробом на волосах и тут же долетевшим до нас запахом ягодных духов.

– А вот и наша новая Снегурка, – сообщил Лёха.

– Новая? – Не мигая Никита смотрел на то, как Тифон возится с Зоиным шарфом, зацепившимся за застежку пальто.

– Настина замена.

Эта новость мне не понравилась, и было ясно, что Насте она понравится еще меньше.

После четвертой елки, проведенной в торговом центре, она, выступая, больше не стеснялась, слова не забывала и держалась совершенно раскованно. Со стороны – настоящая Снегурочка. Милая, улыбчивая, зажигательная. Весело играла с детьми и даже в одном месте пела. Ее фото с Дедом Морозом стали живыми и разнообразными. Она научилась позировать. И столь веселой прежде я Настю не видела.

– Рыжая Снегурочка – это почти как Снегурочка-афроамериканка, – сказала я Лёхе.

– Это вы про меня? – звонко выкрикнула Зоя.

Амелин прикрыл глаза ладонью.

– Ага, – ответила я, немного разозлившись. – На месте детей я бы в тебя не поверила.

Зоя босиком, в тонких эластичных колготках быстро вошла на кухню. На ней была коричневая расклешенная юбка ниже колен и объемный зеленый свитер.

– Я бы тоже в себя не поверила, но Лёха сказал: «Выручай», а я уже в прошлый раз отказалась.

– Цени, что я тебе первой предложил. – Лёха подставил ей щеку для поцелуя.

Она торопливо чмокнула его и оглядела стол с пустыми тарелками:

– А что у вас к чаю?

Но к чаю ничего не оказалось, и Тифон вызвался сходить в магазин. Зоя стала отказываться, однако он все равно ушел.

Следом собрались и мы с Амелиным.

– Не понимаю, что он с ней так носится, – сказала я, когда мы уже вышли на улицу. – Строит из себя принцессу.

Амелин укоризненно покачал головой.

– Я тебе сейчас кое-что скажу. – Он осторожно взял меня за руку. – Только, пожалуйста, не обижайся. Просто знай, что я тебя люблю даже такой.

– Даже какой? – Я попыталась высвободиться, но он был настроен игриво.

– Любой люблю. Только сейчас у тебя это опять.

– Что опять?

– То, о чем ты просила говорить, когда это происходит.

Выдернув руку, я остановилась, и несколько долгих секунд мы смотрели друг другу в глаза.

На его лице под капюшоном двигались тени.

– Зоя ничего из себя не строит. Ты просто ревнуешь.

– Что? – Я не поверила своим ушам. – Думаешь, я не понимаю, с чего это ты вдруг согласился туда пойти? Уж точно не потому, что ты такой дружелюбный и компанейский. Проверяешь меня, да? Наблюдаешь: что я скажу, как посмотрю. Типа испытание, да? И после этого заявляешь, что «опять» у меня?

Развернувшись, я зашагала дальше. Он поспешил догнать:

– Это я не тебя проверял, а себя. Хотел убедиться, что больше не переживаю по этому поводу так, как раньше.

– Ну и?..

– Переживаю, но вроде уже лучше. Хотя то, что ты злишься на Зою…

Мне пришлось снова притормозить. Во время разговора с Амелиным всегда нужно было оставаться начеку и следить за его мимикой. Одна и та же фраза могла означать совершенно разное.

– Я тебе сто раз говорила, что ревность – это самое бессмысленное переживание на свете. Либо тебя любят, либо нет. А если не любят, то никакой ревностью этого не исправить.

– Ошибаешься, – неожиданно твердо, будто ставя диагноз, произнес он. – Ты просто ничего по-настоящему не теряла.

– Неправда! Когда ты ушел из «Хризолита», у меня случилась паническая атака, и я чуть не задохнулась. По-настоящему! Я! Я, Амелин, чуть не умерла – не метафорически, а по правде. Физически. Как ты вообще мог со мной так поступить?

Эти слова возымели просто магическое действие. Он словно выдохнул переполнявшую его тревогу в виде облачка пара и прислонился лбом к моему лбу так, что оба его глаза слились в один.

– Ты же знаешь, что я сделал это ради тебя. Чтобы тебе было проще. И легче.

– Легче что?

– Легче выбрать кого-то лучше меня. – Он чуть наклонил голову, и один глаз разъехался на два асимметричных. – Я очень старался поступить благородно. Это ведь так называется?

Я почувствовала, как пульсирует его сердце. Этот разговор в различных интерпретациях на протяжении всей осени мы повторили уже много раз. Но Амелин до сих пор никак не мог окончательно успокоиться.

– И как я должна была об этом узнать? Если не считать выходку в душе, ты не устроил ни одной душераздирающей сцены. – Я отодвинулась.

Из-за перекошенных, как на картинах Шагала, глаз начинала кружиться голова.

– Я пытался быть, как ты говоришь, нормальным.

Он взял меня за руку и засунул ее в карман своего пальто, но в ту же секунду мои пальцы нащупали нечто металлическое и очень холодное. Потянув, я выудила оттуда Лёхины наручники.

– Нормальным?

– Это не я. – Он рассмеялся, явно не ожидая их увидеть. – Клянусь. Хочешь, отнесу назад?

– Ладно. – Я взяла его под руку и повела в сторону метро. – Если скажешь, что ты увидел на картине, можешь оставить эту игрушку себе.

– Нет, пожалуйста, загадай другое условие.

– Это что-то стыдное?

– Для меня – да.

– Тогда я тем более хочу знать.

– А вдруг это очень сильно стыдное?

– Чем стыднее, тем любопытнее.

– Ты жестокая и совсем меня не жалеешь.

– Ни капли. К нам сегодня психолог на общагу приходила. Рассказывала, что люди, подвергшиеся в детстве насилию, склонны к виктимному поведению и мазохизму.

– Так я и знал. Мила говорила, что ты только изображаешь святошу.

– Сердце матери, Амелин, не обманешь.

Он снова достал наручники и многозначительно покачал их на пальце.

– Еще немного – и ты вынудишь меня ими воспользоваться.

Наша шутливая перепалка грозила вот-вот перерасти в очередную маленькую баталию, как неожиданно Амелин сдался.

– Ладно. Ты имеешь право знать обо мне все. Но я тебя предупреждал. – Он немного помедлил, решаясь. – Это деньги. На картине со счастьем я, Тоня, увидел деньги. Представляешь, какая я, оказывается, посредственность и какое у меня ничтожное счастье. Это, наверное, самое стыдное, что я узнал о себе за всю жизнь.

– Глупости. Что в этом стыдного? Всем людям нужны деньги, а тебе особенно.

– Но счастье! Оно никак не может измеряться деньгами. Это же очевидно.

– Картине лучше знать.

– Может, они все-таки ошибаются, эти картины?

– Не ошибаются. Просто все остальное для счастья у тебя уже есть.

Глава 14
Никита

Сначала я решил позвать Настю к Лёхе на дачу, куда он нас с Тифом возил прошлой осенью.

Большой уютный загородный дом. Лёхины родители уезжали оттуда в ноябре и до весны не появлялись, поэтому Лёха постоянно приглашал туда своих подружек.

Подумал, что было бы здорово, если бы мы с ней поехали вдвоем. Пожарили бы шашлыки, погрелись у камина и погуляли по заснеженному лесу. Могли бы провести вечер вместе, никуда не торопясь. Нафантазировал небольшую романтическую сказку, после которой Настя должна была окончательно простить меня.

Однако, когда заговорил об этом с Лёхой, выяснилось, что на ближайшее время дачные поездки накрылись медным тазом. Кто-то из соседей позвонил его маме и рассказал, что Лёха тусит на даче. Родители нагрянули, устроили скандал, и лавочка прикрылась.

Вместо этого Лёха предложил другой вариант, которым сам в последнее время пользовался, и заверил, что это круче дачи и что все подруги, которых он туда возил, остались в полном восторге. Только ехать предстояло за город полтора часа на двух автобусах.

Для людей, привыкших к расстояниям Москвы, это, в общем-то, пустяк, однако около половины второго разыгралась метель, и от остановки до фабричной проходной мы десять минут шли, закрываясь от колючего ветра, не в силах поднять головы.

Но стоило впереди показаться фабрике, остановились не сговариваясь.

Из-за бетонного забора виднелось множество разнокалиберных построек дореволюционного вида из красно-оранжевого кирпича. Крыши со скатами, широкие кирпичные трубы, огромные окна. Все это неправдоподобно ярко проступало сквозь белую пелену метели.

Миновав распахнутые ворота, мы прошли по территории мимо автомобильной стоянки, где было припарковано довольно много машин, и почти сразу нашли нужное здание. Внушительный, такой же красный, как и все остальное, четырехэтажный дом с высокими окнами. Козырек над длинным крыльцом был увешан пестрыми вывесками в духе девяностых.

Под навесом перед застекленной проходной курили несколько людей, уворачиваясь от ветра.

Внутри все было старое, не разрушающееся, но ветхое, почти старинное, с характерной отделкой советских времен.

Турникеты при входе в виде вертушек, стойка контролера пропусков, где не стыдясь дремал охранник, серо-зеленые стены, каменные сбитые ступени, гнутые перила.

Впереди я заметил лифт, но Лёха велел подниматься по боковой лестнице на третий этаж.

Выудив из кармана увесистую связку ключей, я отпер толстую, обитую дерматином дверь, и мы шагнули в темноту.

Пахло пластиком и металлом.

Пошарив по стене, я нашел выключатель. И как только одна за другой зажглись электрические лампочки, осветив небольшую отделанную белым пластиком приемную с деревянной стойкой администратора и парой кресел, я испытал приступ глубокого разочарования. Здесь было обычно. Ничего «такого», как описывал Лёха, из-за чего стоило тащиться в эту даль.

– Мы уже пришли? – Настя, как и я, растерянно озиралась.

– Скоро узнаешь. – Я пытался сохранить интригу, однако мое собственное воодушевление стремительно таяло. – Закрой глаза.

Стараясь следовать всем Лёхиным наставлениям, я отпер крайнюю слева дверь и, крепко держа Настю за руку, повел за собой.

В помещение типа коридора через большие окна проникал тусклый свет, и я, помня о том, что электричество зажигать можно только там, где нет окон, продолжил двигаться в полумраке, пока наконец не увидел деревянную дверь со сводом в виде арки.

Она оказалась незаперта.

Я вошел в темноту и огляделся. Окон не было, значит, можно было включить свет.

Хорошо, что выключатели на стене подсвечивались голубыми огоньками и искать их не пришлось. Я зажег свет и обомлел.

– Можешь смотреть, – произнес я, чувствуя слабый проблеск надежды на то, что сюрприз все же состоится.

Мы находились в просторной пустой комнате со скошенными потолками и деревянным дощатым полом, а впереди, прямо перед нами, возвышалось нечто большое и квадратное, занавешенное простыней.

– Это и есть сюрприз? – В голосе Насти послышалась заинтересованность.

Я молил Бога, чтобы под белой тканью находилось именно то, о чем я думал.

Я подвел ее ближе, и она нетерпеливо сорвала простыню.

Шкаф выглядел идеально. Массивный, блестящий, рыжевато-коричневый, с резными карнизами и двумя мордами львов по верхним углам.

Пока Настя с округлившимися от удивления глазами разглядывала его, я, в свою очередь, наблюдал, как светлеет ее лицо.

– Это что? Правда он? Тот самый платяной шкаф?

– Хочешь, войдем?

– А там правда Нарния? – Неуверенность в ее тихом голосе придала мне решимости.

– Давай проверим!

Я распахнул дверцу. Внутри, как и полагалось, на вешалках висели меховые шубы, а за ними, из глубины шкафа, лился беловатый свет.

Это означало, что я включил все выключатели правильно.

– Не может быть! – ахнула Настя, но, вместо того чтобы шагнуть в шкаф, вдруг попятилась, опустилась на корточки и, стянув с головы шапку, уткнулась в нее лицом.

Светлые волосы рассыпались.

– Ты чего? – Я кинулся к ней и обнял ее за плечи. – Что-то не так?

– Извини, извини, – всхлипывая, пробубнила она. – Не могу в это поверить… Я все детство мечтала попасть в Нарнию! Как ты узнал? Как ты узнал, Никита?

Я смущенно погладил ее по голове.

– Не знал, но был уверен, что тебе понравится. Тебе же нравится?

– Как ты можешь сомневаться?

Возликовав, я мысленно осыпал Лёху всеми самыми превосходными эпитетами, которые только могли прийти в голову в тот момент.

Внутри оказалось тоже круто: фонарный столб, раскидистые ели, сугробы, пушистый целлюлозный снег, который, конечно, ниоткуда не сыпался, но лежал вполне хорошим слоем, с учетом того, что его не обновляли несколько месяцев.

Настя восхищенно озиралась, все трогала и не прекращая ахала.

Наконец ей на глаза попалась прислоненная к столбу тоненькая тросточка зонтика, и она, смеясь, обернулась ко мне.

– Где же мистер Тумнус?

Я воодушевленно раскрыл над головой зонтик и подставил локоть.

– Предлагаю вам выпить чашечку чая, мисс. Я живу в двух шагах отсюда. Посидим у жаркого огня, выпьем чаю с печеньем.

– Как здорово! – засмеялась она. – Ты помнишь, что он говорит.

– Кое-что помню. – Я и сам не знал, откуда иногда в моей памяти всплывало то, что я там хранить вовсе не собирался.

Домик Тумнуса оказался рядом. Утопленная в декорированную под крупный камень стену арочная дубовая дверь с колокольчиком и кольцом вместо ручки.

Лёха не обманул. Внутри было как в настоящем маленьком домике. Шкафчики, полочки, ковер на полу, камин, который тут же заполыхал искусственным огнем – стоило опустить рубильник возле колокольчика.

– Располагайся. – Я кивнул на кушетку с аккуратно сложенным клетчатым пледом.

В одном из шкафчиков нашелся электрический чайник, две пятилитровые бутыли воды, нераспечатанные сырные «Принглс», жестяная коробка рождественских печений, банка консервированных персиков и упаковка пакетированного чая.

Лёха здесь неплохо обустроился.

Но садиться Настя не стала: пребывая в радостном возбуждении, она бегала по комнате домика и хватала книги, чашки, фигурки, чтобы убедиться, что все это настоящее.

– А здесь есть домик Бобра? А замок Белой колдуньи? Что тут еще?

– Если честно, я и сам пока ничего не знаю.

– Что это, вообще, за место? Ты его снял? Специально для меня? Это же, наверное, жутко дорого? Почему там никого не было из сотрудников? Так странно, Никита… Я ничего не понимаю. Вроде вижу, что игра, но все равно не понимаю, и от этого все кажется волшебным.

– Если я расскажу тебе, то волшебство пропадет.

– Ничего не пропадет. – Она сложила ладошки в молебном жесте. – Прошу, скажи! Я умру от любопытства.

– Это локация для квеста. Просто она временно закрыта, и Лёха смог достать ключи.

– Невероятно!

– Хочешь, закажем какую-нибудь еду? – предложил я. – Пиццу?

– Ты что? – Настя вытаращилась на меня как на ненормального. – Какая еда, если вокруг такое?

И мы отправились изучать локацию. Кусочек пластикового леса, макет плотины, надувные камни и скалы, большую, очень натуралистичную фигурку Бобра и даже Аслана размером с человека. Замок Белой колдуньи был представлен круглой каменной залой с застывшими скульптурами и муляжом ступеней лестницы, ведущих к стене с фотообоями замка.

Мы бродили там, фотографировались и дурачились не меньше часа. Конечно, если бы я знал заранее, к чему готовиться, сюрприз получился бы намного лучше, однако он и так превзошел все мои ожидания.

– А здесь что-нибудь еще есть? – Настя поднялась на последнюю ступеньку лестницы и, повернувшись к стене спиной, широко раскинула руки, чтобы я сфотографировал ее на фоне замка. – Ну, кроме «Нарнии». Нет, ты не подумай… Тут круто! Но человек так устроен, что, даже если все хорошо, ему хочется узнать больше.

– Есть, но тебе не понравится. Там страшилки всякие.

– А какие страшилки?

– Фредди Крюгер, Пункт назначения и все в таком духе.

– А ты там был?

– Нет.

– Может, сходим? – Настя состроила трогательную мордочку. – Обещаю не бояться. А если будет сильно страшно, просто уйдем.

Сдался я очень быстро. Но насчет прочих локаций Лёха не оставлял никаких инструкций. Звонить ему и спрашивать не хотелось, вдруг запретит, как я тогда буду выглядеть перед Настей? Поэтому я решил действовать по ситуации.

Мы вернулись в коридор с окнами. На улице темнело, а метель до сих пор не утихла. От каждого нашего звука раздавалось громкое эхо, оно отскакивало от стен и взмывало к высоченному потолку.

Дошли до белой двери с надписью: «Отель „Оверлук“».

– Это то, что я думаю? – шепотом спросила Настя.

– А что ты думаешь?

– Ну, то самое. Кинг.

– Что Кинг?

Скрючив указательный палец, она покрутила им перед моим носом и противным сдавленным голосом прохрипела: «Ред-рам».

– А! «Сияние», – догадался я, вспомнив кино и жутковатого мальчишку, разъезжавшего по коридорам отеля на игрушечной машинке. – Сейчас узнаем.

Свет здесь включался примерно там же, что и в «Нарнии», с этим проблем не возникло.

Первое помещение «Отеля „Оверлук“» напоминало настоящий гостиничный холл и было полностью стилизовано под киношные интерьеры. Мраморная плитка на полу, темно-коричневая деревянная отделка, светильники в виде узких свечей на стенах, картины.

На стойке администратора стоял красный дисковый телефон. За ней висела ключница с несколькими ключами.

Настя сняла по очереди каждый ключ и выложила на стойку. Номера на бирках ключей шли не по порядку и так, словно это действительно огромный отель. Их было восемь: 9, 26, 57, 111, 132, 200, 237, 244.

Рядом с зачехленным белой тканью креслом стояла трехколесная игрушечная машинка с голубым сиденьем и механическими педалями, очень похожая на машинку из фильма. Я попробовал прокатиться. Сиденье было совсем маленькое, колени доставали чуть ли не до ушей, полы расстегнутой куртки сильно мешали двигать ногами, но я все же поехал по коридору. Настя засмеялась, но в кромешной неуютной тишине отеля ее смех прозвучал довольно зловеще. От геометрических узоров ковровой дорожки рябило в глазах.

Дверей с обеих сторон оказалось гораздо больше восьми, но, как я уже потом понял, некоторые из них были фальшивые.

Мы обследовали вразнобой три номера. Все они выглядели как обычные гостиничные номера, но у каждого была какая-то своя фишка. В одном мы нашли шкатулку-головоломку и картину с глазком, в другом – фотоальбом со старыми черно-белыми фотографиями, голую куклу без глаз и чемодан с веревками и хлыстами под кроватью. В третьем – на единственной вешалке в шкафу – висело окровавленное платье, к подкладке которого была пришита записка с каким-то ребусом, а под матрасом обнаружился тайник, но он оказался пуст.