Текст книги "Пусть это буду я"

После недельного пребывания в городе этот маленький уголок природы внезапно показался ему настоящим раем. Он присел на корточки, чтобы понюхать розы, и вдруг среди зелени заметил светлый силуэт, скрывающийся от него за стволом дерева.

Медленно выпрямившись, он протер глаза, однако фигура не исчезла.

– Доброе утро, – сказал он негромко, словно его голос мог кого-то разбудить. – Вам тоже не спится?

Ему никто не ответил. Был ли это кто-то из обитателей дома или чужак, разобрать он не мог. Сделал несколько шагов навстречу, и силуэт пришел в движение, отступив еще глубже в зелень. Подстегиваемый любопытством, Коля бросился вперед и увидел удирающую девчонку в майке и шортах. Пробежав зигзагами между деревьев, она выскочила на дорожку и умчалась в сторону калитки. Но когда Коля добежал до подъезда, ее уже нигде не было. Если бы она вышла на улицу через ворота, то в утренней тишине он обязательно услышал бы скрип. Но было по-прежнему тихо, значит, девочка могла забежать только в подъезд, попасть в который без магнитного ключа невозможно, хотя Коля допускал, что, когда выходил, мог неплотно прикрыть дверь.

Лифт не шумел, но он отчетливо различил звук быстро удаляющихся по лестнице шагов.

– Ты где был? – Люся вышла в коридор на звук запираемой двери.

– Гулял.

– В клубе? – спросонья не поняла она.

– Нет. В сквер выходил. Уснуть не мог.

– А сколько времени?

– Половина пятого.

С тяжелым вздохом сестра поплелась назад в спальню.

– Ты когда-нибудь встречала в этом доме девчонку?

– Нет.

– А я сейчас видел.

– Во сне?

– В сквере.

– В половине пятого?

– Знаю, что это странно, но она правда была. – Коля дошел за сестрой до ее кровати. – Ты же мне веришь?

– Я всегда тебе верю, – сонным голосом пробормотала Люся, прикрывая глаза. – Даже если бы ты сказал, что видел носорога, все равно бы поверила.

– Я тебя тоже люблю. – Он наклонился и поцеловал ее в лоб. – Сладких снов!

Потом пошел на кухню и выпил наконец воды.

По улицам уже вовсю шуршали ранние машины, а над крышами домов желтоватым сиянием поднималось солнце нового дня.

Глава 8

Люся любила рисовать, но не красками и не на планшете. Все ее рисунки – черно-белая графика. Небольшие и очень детализированные рисунки, как старые книжные иллюстрации, которые увлекли ее еще в далеком детстве, когда она таскала из бабушкиного книжного шкафа книги. Читать взрослые произведения девочке было скучно, а рассматривать картинки – интересно.

Первое время она пыталась их перерисовывать, добавляя новые детали: чашку на столе, птичку или элемент одежды, но постепенно стала делать зарисовки самостоятельно – обычные бытовые и домашние. Чуть позже появились фантастические декорации и сюжеты. Потом люди: прекрасные девушки, герои и чудовища. После природа – натуралистичная, но замысловатая: причудливые деревья, цветы, облака. Затем – города и деревушки, замки, домишки, индустриальная эстетика. Со временем люди стали более реалистичными и идеально прекрасными, с индивидуальностью и характером.

Она хранила десятки толстеньких изрисованных альбомов, но никогда не считала себя подающей надежды художницей и уж тем более никому не показывала свои работы.

Два дня они с Корги отлично проводили время, болтая и рисуя по заданию друг друга всякую всячину: саранчу, неандертальца, космический крейсер, креветку, то, что приходило в голову. Вместе рисовали монстра, пририсовывая ему каждый свою часть тела. Было весело. Оба забавлялись, и рисунки их носили шутливый характер.

Но, проснувшись на следующий день, она вдруг поняла, что хочет показать ему свои настоящие работы. В телефоне у нее хранилось около тридцати фотографий с теми, которые нравились ей больше всего.

– Привет! – На нем была белая льняная рубашка с закатанными рукавами и светлые джинсы. – Ты по делу?

– Ничего срочного; хотела, чтобы ты кое на что взглянул, но, если занят, можно и потом.

– Я не занят. Проходи!

По всей квартире растекался яркий аромат пионов.

Корги провел ее в просторную светлую комнату с двумя окнами.

Мебели, кроме высокого деревянного стула, на котором лежала стопка книг, и стола, заваленного коробками с художественными принадлежностями, тут не было совсем. Зато прямо посредине стояли три больших мольберта, и царило то, что можно было смело назвать полнейшим творческим беспорядком: валялись скомканные, изодранные альбомные листы, измазанные краской тряпки, кисти и высохшие палитры. На стенах хаотично висели разноцветные постеры, в углу вверх ногами торчала перевернутая табуретка, а на подоконнике в свободной позе разлегся парень-манекен.

В простенке между окнами, почти перед самым входом, висело разбитое на множество преломляющих отражение кусочков зеркало.

Люся недоуменно застыла на пороге.

– Это моя студия, – пояснил он. – Нравится?

– Здесь будто взрыв случился.

Корги сделал вид, что нахмурился, но уголки его губ поднялись в улыбке.

– Ты обращаешь внимание на ничего не значащие, пустые и абстрактные вещи, такие как, например, порядок, который, по сути, является исключительно субъективной категорией. – Он пнул ногой газетный комок.

– Какой такой субъективной? Порядок – он всегда порядок. – Люся с укором поймала его ироничный взгляд. – Ты просто пытаешься оправдать свою лень.

– Не лень, а концептуальное убеждение.

– И в чем же оно состоит?

– В том, чтобы научиться видеть вещи под другим углом, а для этого необходимо сломать стереотипы. В данном случае – разрушить шаблон о важности порядка.

– Все ясно. – Она прошлась по комнате, осматриваясь. – Мой брат тоже постоянно придумывает глубокомысленные оправдания, чтобы не убирать. Но твои, признаю, круче.

Корги взял со столика папку альбомного формата и протянул ей.

– Вот. Это мое.

Люся осторожно открыла папку.

На первом рисунке был изображен брусчатый дворик, настороженные кошки под кустами, подъездная дверь и едва различимый силуэт девушки в окне четвертого этажа. Ее фигура была лишь обозначена, а лицо и вовсе не прорисовано, но Люся сразу поняла, что это она. Других подтверждений таланта Корги не требовалось. Изобразить узнаваемого человека в нескольких штрихах – нужно иметь особый дар.

На следующем рисунке была та самая площадь с музыкантами возле метро.

Все так, как она видела в день, когда они только приехали, даже девушка с коробкой для сборов, но на этот раз Люсю удивило не сходство, а то, насколько живым и настоящим получился рисунок. Казалось, еще немного – и все на нем придет в движение.

На третьей зарисовке через испещренное дождевыми каплями стекло просматривались покрытая лужами летняя улица и бегущий по ней человек в насквозь промокшей одежде. Было ясно, что бежит он не от дождя, а торопится куда-то так сильно, что никакая непогода не может его остановить. Словно там впереди, за углом, куда он устремлен, его ждет нечто прекрасное.

Люся перебрала еще десяток работ, подолгу задерживаясь на каждой. Все они иллюстрировали отдельные эпизоды повседневной жизни людей в городе и были необычайно живо и тонко исполнены.

Корги, стоя рядом, с огромным интересом следил за выражением Люсиного лица.

– Здорово! – искренне сказала она. – Не признать, что ты потрясающий художник, просто невозможно.

– Значит, понравилось?

– Очень.

– Я рад. – Быстрым движением он забрал у нее папку. – Теперь твоя очередь.

– Нет. – Люся спрятала телефон за спину. – В другой раз.

– Почему?

– Ты профи, и мне стыдно.

– Я не профи, а всего лишь давно этому учусь. И ты тоже можешь научиться, но для этого нужно перестать стесняться.

Подавшись вперед, он завел руку ей за спину, словно намереваясь забрать телефон, но вместо этого прижал девушку к себе и осторожно поцеловал. Люся зажмурилась от волнения, однако в следующую же секунду он отступил.

– Хочешь, я буду учить тебя? – как ни в чем не бывало спросил он. – Мне несложно.

Жаркий трепет, охвативший Люсю, спутал все мысли. На мгновение ей показалось, будто он играет с ней.

– Я хороший учитель, правда.

– Это платно? – еле выдавила из себя она.

Корги насмешливо кивнул.

– Разумеется.

– Извини, но денег у нас нет.

– Деньги и не потребуются. – Сделав шаг, он опустил обе руки ей на талию и снова притянул к себе. – Ты просто разрешишь мне себя нарисовать.

– Просто нарисовать?

– Такой, какая ты есть. – Пальцы его левой руки прошлись между лопаток, правая поползла вниз от поясницы. – Вся!

Если у нее еще оставались какие-то мысли, то после второго поцелуя они разлетелись в разные стороны, как стая перепуганных воробьев.

Убрав ладонями с его лица волосы и вглядываясь в нежную синеву глаз, она прошептала:

– Я согласна, потому что хочу у тебя учиться.

– Предлагаю начать завтра. – Отпустив ее, Корги тут же отступил. – Мне сейчас нужно уйти, но потом, я надеюсь, ты покажешь мне свои работы добровольно.

Люся рассмеялась.

– Хорошо. Увидимся на ужине?

– Стой, погоди. Чуть не забыл!

Обойдя ее, он быстро выбежал из студии и почти сразу же вернулся с огромной охапкой розовых пионов.

– Держи. У бабки возле метро раздобыл. В июле – это большая удача.

– Спасибо! – Люся смущенно взяла цветы и вдохнула их головокружительный аромат.

– Увидимся завтра, – добавил Корги. – Сегодня я уже не вернусь.

На ужин Козетта приготовила свиные отбивные с клубникой, овощную запеканку и баклажаны в медовом соусе.

К счастью, последующие встречи за столом проходили не так торжественно, как в день их приезда, и главным требованием Олега Васильевича было лишь всеобщее присутствие на обеде. В этот раз он принес с собой книгу и читал, словно за столом, кроме него, никого не было. По всей вероятности, он проделывал такое регулярно, поскольку никто не удивился.

Увлекшись чтением, он два раза уронил вилку и разлил стакан воды. Упавшие вилки Козетта меняла на чистые, выложенные отдельно под салфеткой, а воду со стола собрала бумажными полотенцами и перевезла кресло Гончара на другое место.

Шуйский с Магдой обсуждали самоубийство Чайковского и его любовные похождения. Между собой эти двое, казалось, ладили. Хотя Магда, определенно, подавляла Шуйского безапелляционными утверждениями и демонстративным пренебрежением к тому, что расходилось с ее мнением.

Коля несколько раз пытался перевести разговор на общие темы: сначала о москвичах, поразивших его тем, что очень быстро ходят, но медленно разговаривают, потом о том, что вычитал, будто большинство мальчиков рождается днем, а девочек – ночью, но они с Люсей родились в пять утра, и что он старше ее на семь минут, однако его никто не поддержал, а Гончар и вовсе не слышал.

В отличие от брата, дожив до восемнадцати лет, Люся никогда прежде не испытывала ни нежных чувств любви, ни горького разочарования. Ей не нравился никто из ребят. Отчасти в этом был виноват Коля, но не потому, что ревностно отгонял от нее поклонников, а оттого, что Люся, сама не осознавая, надеялась встретить человека, похожего на него: сильного, доброго, заботливого, понимающего ее с полуслова и, конечно же, такого же красивого.

Вот только Корги совсем не похож на Колю, он принадлежал к иной породе. Тонкий, умный, ироничный, очаровывающий не только привлекательной внешностью, но и безграничным чувственным обаянием, заставляющим Люсино сердце плавиться в волнительном ожидании завтрашнего дня.

Летняя ночь наступила так, словно это вовсе не время для сна. Утомленный жарой город сделал глубокий вдох облегчения и будто бы ожил, приглашая в свои объятия.

В прошлом году в это же время они по ночам ходили на речку. Для Коли это было романтическое свидание с Вероникой, тогда как Люся вместе с парой их общих друзей просто наслаждались летом и свободой. Счастливое, беззаботное время, когда не нужно беспокоиться о будущем.

Устроившись на подоконнике, она долго принюхивалась, в надежде уловить ароматы благовоний или звуки музыка, означающие, что Корги вернулся, но внизу было тихо.

Ей хотелось написать ему, однако обменяться номерами они не додумались, а спрашивать его у брата после замечаний о том, что она слишком много времени проводит с Корги, не хотелось.

На последнем этаже в доме напротив в ярко горящем окне стоял человек. Должно быть, ему не спалось, так же как и Люсе.

На следующий день Корги не вернулся. Люся зашла к нему, перед тем как отправиться в кабинет Гончара, и позвала, но квартира откликнулась лишь эхом пустоты.

– Мое занятие литературой сделало меня абсолютным чудаком и отшельником. Ты словно живешь внутри своих историй и ждешь того же в реальности. Однако реальность не в состоянии преподнести тебе ничего столь же яркого, насыщенного и увлекательного.

Люся слушала писателя, изо всех сил стараясь вникнуть в его слова, сжатая в его пальцах ладонь вспотела, но она ее не забирала.

Олег Васильевич любил поговорить, иногда долго, много и путано. В такие моменты Люсино сознание уплывало, и потом, когда писатель внезапно задавал вопрос, она попадала впросак с глупым или неточным ответом.

– У меня нет ничего, во что бы я верил больше, чем в свои книги, – задумчиво завершил свою мысль он, выпуская наконец ее руку.

– Думаю, человек так устроен, что ему обязательно нужно во что-то верить, – многозначительно сказала Люся, вспомнив почему-то о маме и ее поиске веры.

– Во что же веришь ты? – заинтересовался писатель.

– Я верю просто во все хорошее.

– Пфф. – Он скептически поморщился, и курносый нос смешно сплющился. – Это еще глупее, чем верить в приметы или справедливость. На свете существует одна-единственная вещь, в которую человек должен беззаветно верить, – это он сам, потому что ничего другого не существует, ведь все знание об этом мире находится лишь в тебе. И в зависимости от того, насколько подвижна и восприимчива твоя фантазия, в зависимости от твоего кругозора и накопленных знаний о потенциальном развитии событий будет складываться и твоя жизнь. Это так, будто ты рисуешь. Только рисуешь без черновиков и ластиков – раз и навсегда.

– Для меня это очень запутанно, – призналась Люся, однако Олег Васильевич неожиданно засуетился. Выдвинув ящик стола, он достал несколько листков А4 и карандаш Koh-I-Noor. – На вот, рисуй.

– Что рисовать?

– То хорошее, в которое ты веришь.

– Да, но хорошее – это же совершенно абстрактное понятие, его не нарисуешь. Иногда хорошее – это событие, а иногда состояние.

– А хочешь, я докажу тебе обратное? – Гончар доехал на кресле до софы и снял с ее спинки шейный шифоновый платок, потом подъехал к Люсе сзади и завязал ей глаза.

– Теперь рисуй, не задумываясь ни о чем конкретном, доверившись лишь интуиции и чувствам.

Люсины мысли заметались, перескакивая с их совместных с Колей фантазий о прекрасном будущем на обрывочные детские воспоминания, потом перед глазами замелькали уютные картинки из интернета, а за ними горные вершины и морские пейзажи.

Она слышала, как писатель отъехал в сторону и возится с патефоном. А когда комната наполнилась музыкой, ее рука будто сама поплыла, двигаясь легко и плавно, безо всяких усилий и напряжения.

Люсе представилось вдруг, что внутри ее распускается цветок. Огромный розовый бутон пиона, которому тесно в груди, но который все шире и шире расправляет лепестки, потому что так устроена природа и иначе быть не может.

Она была уверена, что, закончив, обнаружит на рисунке изображение цветка или даже целого букета, однако когда охвативший ее творческий подъем сменился приятным облегчением и она быстрым движением стянула повязку, то потрясенно застыла, не в силах поверить собственным глазам.

С рисунка на нее смотрел человек. И не какой-то там абстрактный незнакомец, а вполне конкретный, отлично прорисованный и очень узнаваемый парень.

– Вот видишь, у любого хорошего есть свое имя, – произнес Гончар с победной ухмылкой.

– Это случайно, я не хотела… не собиралась, – беспомощно пролепетала Люся, чувствуя, как краснеет.

Олег Васильевич заговорщицки подмигнул ей и, подъехав, снова взял за руку.

– У тебя есть любовь? Молодой человек, который остался дома и к которому тебе хотелось бы вернуться?

– Пока нет, – призналась Люся, все еще переживая случившееся. – Я даже никогда не влюблялась.

– Люди обязательно в кого-нибудь влюбляются, хотят они того или нет, – поучительно произнес Гончар. – И хотя любовь бывает мучительна и коварна, от нее нам становится так хорошо, как ни от чего другого.

Глава 9

На обеде Корги не появился и на ужине тоже. Забеспокоившись, Люся подошла к Шуйскому:

– Вы не знаете, почему нет Корги?

– Кажется, он уехал.

– Как уехал? Куда?

– Сложно сказать. – Шуйский задумчиво потер подбородок. – Этот парень никому ничего не докладывает. Сегодня здесь, завтра там.

– Значит, вы не знаете, когда он вернется?

– Спроси-ка лучше у Олега Васильевича. Он единственный, кто имеет на него влияние.

После утреннего инцидента с портретом спрашивать Гончара о Корги Люся постеснялась и отправила брата, а сама осталась ждать на лестнице.

Однако не прошло и пяти минут, как из квартиры выскочила раскрасневшаяся Козетта.

– У вас совсем совести нет?! – накинулась она на Люсю. – Олег Васильевич с головной болью и давлением. Мало нам этого паршивца, теперь еще вы воду мутите! Если ему станет хуже, пеняйте на себя. Я этого не спущу. Вылетите отсюда оба – и ты, и твой брат. Вы здесь только для его душевного успокоения, но если из-за вас он окончательно подорвет себе здоровье, я сделаю так, что ваша жизнь здесь станет невыносимой.

– Простите. – Люся вжалась в перила. – Мы просто хотели узнать, когда вернется Корги.

– Вот именно! – Козетта уперла руки в бока. – Достаточно того, что этот мальчишка бессовестно сбежал и теперь Олег Васильевич невероятно расстроен. Нужно еще прийти и сыпать ему соль на рану!

– Мы не знали, что он сбежал. – Люся растерялась, снова вспомнив об их договоренности. – А может, у него неприятности и он просто не может вернуться? Его могли обокрасть или он угодил в полицию? Или даже попал под машину?

– Не может! – суровый взгляд Козетты будто перекрыл ей воздух. – Корги известный пройдоха, и… и, если он заявится, просто сделай вид, что ничего не было. Так будет лучше для всех. Теперь главное, чтобы вернулся.

Козетта сокрушенно покачала головой и, перед тем как уйти, добавила:

– В наших общих интересах, чтобы все вошло в свое русло.

Когда дверь за ней закрылась, Люся вспомнила про разбитое зеркало, которое нужно поставить в спальне, пока эта страшная женщина не заявилась к ним с уборкой.

Коля вернулся в приподнятом настроении. Гончар объяснил ему, что Корги срочно уехал домой и это ненадолго.

– Может, у тебя есть его телефон? – с надеждой спросила Люся.

– Откуда? Не было повода обменяться.

– Козетта сказала, что он сбежал.

– Сбежал? От чего интересно он сбежал? От тебя, что ли?

Коля громко расхохотался, и эхо разнеслось по лестничному колодцу.

– Прекрати! Это глупая шутка, – сухо произнесла Люся, пытаясь не поддаваться на провокации брата.

– Это смешная шутка.

– Мне не смешно.

– Ты вообще за эти два дня ни разу не улыбнулась. Что с тобой?

– Не знаю. Настроения нет.

– Может, у тебя акклиматизация? Привыкаешь к местной обстановке?

– Мы уже акклиматизировались! – Люся прошла прямиком в свою комнату, но брат последовал за ней.

– Тогда в чем дело? Я же вижу, что что-то не так. Это из-за Корги?

– С чего ты взял?

Коля догнал ее и повернул к себе.

– Раньше у нас не было секретов. Мы все рассказывали друг другу. Все-все! А теперь, хоть и условие Гончара распространяется только на встречи с ним, у меня такое чувство, что ты от меня постоянно что-то скрываешь. Взять хотя бы это. Чего ты боишься? Что в случае чего я оторву Корги голову?

– Корги, Корги, Корги! – неожиданно вспылила Люся, резко отпихнув брата от себя. – Только и делаешь, что говоришь о нем!

– Ты что? – Коля оторопело замер.

Люся и сама удивилась своей вспышке. Неоправданная, необъяснимая злость на пустом месте.

– Извини.

– Поклянись, что он ничего плохого тебе не сделал. – Коля распахнул окно, и в комнату ворвался вечерний воздух. – Иначе с чего бы ему сбегать?

– Клянусь.

– За обедом ты не ела. И за ужином тоже.

– Это от жары.

– Хочешь, я за мороженым сгоняю?

Люся с благодарностью посмотрела на брата – на его открытое доброе лицо, широкие плечи пловца, рельефные мышцы на руках, – и на душе потеплело.

– Ты станешь самым красивым гражданским пилотом в мире.

Коля шумно втянул в себя воздух.

– Странно: пахнет яблочной пастилой. Чувствуешь?

Люся принюхалась.

– Нет.

– Точно пахнет. – Прикрыв глаза, он снова упоенно задышал. – Как в нашем кондитерском отделе, когда завоз. Не понимаю, откуда?

Люся уловила в воздухе характерный запах города: бензина, нагретого бетона, пыли, асфальта и жареной еды – и ни капли аромата яблочной пастилы, но все равно мигом представила под стеклом прилавка мятную карамель в бледно-голубой обертке, зефир, арахис в сахаре, печенье курабье и большой белый мешок пастилы вразвес на широком деревянном столе. И широкие руки продавщицы Тамары в целлофановых перчатках, горсть за горстью зачерпывающие из этого мешка белые с зеленоватым отливом брусочки пастилы. «Килограмма хватит?» – Тамара смотрит на них с Колей, и они переглядываются. Была бы их воля, они забрали бы весь мешок. «Хватит», – с тяжелым вздохом говорит Коля, а потом шепчет Люсе на ухо: «Когда я вырасту, куплю хоть сто килограммов». И Люся ему верит, потому что Коля – человек слова.

– Я согласна куда-нибудь сходить, – внезапно объявила она. – Все равно куда. Выбери сам.

И Коля выбрал. Полуподвальный кафе-бар в паре кварталов от их дома. Судя по описанию в интернете, дешевое студенческое место с бесплатным напитком на входе и живой музыкой.

На деле так оно и оказалось, однако в интернете ничего не говорилось о том, что помещение бара крохотное и душное, столиков катастрофически мало, а музыканты орут так, что разговаривать невозможно. Посетители – молодые, шумные, сбившиеся группками и пребывающие в состоянии полупьяной возбужденной эйфории.

Потолкавшись около получаса возле стойки и выпив по коктейлю с привкусом шампуня, по акции «два по цене одного», они поняли, что «развеяться» таким образом не получится, как и познакомится с кем-то, кто внушал бы хоть каплю доверия.

На улице уже стояла теплая умиротворяющая летняя ночь, и после спертого воздуха бара дышалось удивительно легко. Взявшись за руки, они медленно двинулись в сторону дома.

– Что бы ты сначала сделала, если бы внезапно разбогатела? – спросил Коля.

– Отдала бы тебе на учебу, – не задумываясь, ответила Люся.

– Нет, если бы очень-очень разбогатела. Так, что могла бы иметь что пожелаешь.

– Купила бы свою квартиру.

– Свою? Без меня?

– Это как ты захочешь.

– Я хочу с тобой.

– Но ты же знаешь, что я против толпы друзей и безумных вечеринок, которые ты наверняка намерен закатывать.

– Для вечеринок можно купить другую квартиру, а в твоей жить тихо и по твоим правилам.

– И взять туда одного из Мартышкиных котят.

– В большую квартиру можно и всех котят взять.

– И Блохастого до кучи. – Люся вспомнила старого пса с заправки. – Ему уже тяжело жить на улице.

– А можно приехать в Первомайский и пойти всем подарки раздавать: тете Зине стиралку, бабке Роговой новый забор, Лелику мотик. А школе какое-нибудь пожертвование сделать. Директриса обалдела бы.

– Кто бы точно обалдел, так это твоя Вероника.

– Ну ее. – Коля отмахнулся. – А потом собрать всех наших: Жорку, Умника, Славку, Оксанку, Гаврилыча, ну всех-всех – и отвезти на море. Куда-нибудь в Грецию или в Болгарию – на Золотые Пески. Помнишь, свиридовская сестра говорила, что там пляж лучше, чем в Турции?

– Ты тоже скучаешь по дому? – догадалась Люся.

– Москва странная, – неопределенно ответил Коля. – Кажется, что здесь может случиться что угодно.

– Ты про что-то конкретное?

– Вообще про все.

– В хорошем хоть смысле?

Коля с упоением втянул свежий воздух и шумно выдохнул:

– Во всех.

– Мы привыкнем.

Оставшуюся дорогу они шли молча, каждый фантазируя о том, что сделал бы, если бы разбогател, и, уже придя на свою улицу, одновременно притормозили, глядя на дом Гончара.

Окна левого крыла горели на первом этаже в квартире Магды и на втором у Козетты, а третий этаж и четвертый оставались темными, ребята до сих пор не знали, что там.

– Давай обойдем? – предложила Люся, и Коля сообразил, что она хочет проверить, не вернулся ли Корги, потому что окна квартир правого крыла с этой стороны не просматривались.

– Забей на него, – сказал он серьезно, – таких Корги в Москве тысячи. Вернется – хорошо, нет – ну и пусть катится.

– А если ему нужна помощь? Вдруг с ним что-то случилось и он не может вернуться по своей воле?

– И? – Коля никак не мог взять в толк, что именно беспокоит сестру. – Нам-то что? Мы его знаем всего ничего.

– Ты прав. – Люся отмахнулась от своих мыслей. – Может, Козетта вообще все выдумала и у него действительно неприятности дома. С нее станется. Кстати, ты помнишь, что обещал принести мне зеркало с пятого этажа? Не хочу, чтобы эта тетка лазила в моей спальне.

– Я рассказывал, что там целая банда манекенов? Без тебя я туда идти боюсь, – усмехнулся он.

– Тогда идем вместе. – Люся решительно двинулась к дому.

– Прямо сейчас? – Брат побежал за ней. – Но сейчас поздно, и там наверняка темно.

– Ничего, у нас есть фонарики.

Кнопка пятого этажа в лифте отсутствовала, поэтому они доехали до четвертого, прошли через свою квартиру и поднялись по черной лестнице на пролет выше.

Коля молча раскрыл перед сестрой тугую деревянную дверь.

Зашли, не дыша, в темноту и остановились, прислушиваясь.

Точно так же в детстве они забрались ночью в местный детский сад. Без какой-то определенной цели, чисто «на слабо». Влезли через приоткрытое окно второго этажа, забравшись по пожарной лестнице. Походили по пустым темным коридорам, побегали, попугали друг друга, выскакивая из-за углов, сделали несколько фотографий отвратительного качества и вылезли обратно.

Включив фонарик на телефоне, Коля отыскал выключатель. Надежды на то, что свет зажжется, было мало, однако несколько лампочек в коридоре все же загорелись.

Выходящие на уличную сторону комнаты освещались городской иллюминацией, а в тех, что выходили во двор и в палисадник, стояла рассеянная желтовато-синим цветом летней ночи темнота.

Пахло воском и нагретой пылью.

– Какой ужас, – прошептала Люся, осматриваясь. – Почему они все так запустили?

– Наверное, потому, что тут никто не живет.

– Но окна-то могли вставить? Гончару это ничего не стоит. Большая часть дома чуть ли не музей, а здесь хуже, чем в заброшках в Первомайском.

Довольный реакцией сестры, Коля сопровождал ее, переходя из комнаты в комнату. Люся вздрагивала, ахала, с любопытством разглядывала завалы и старье. Однако комнату с манекенами он приберег напоследок.

Коридоры пятого этажа уходили далеко в глубь, плавно продолжаясь в квартире левого крыла. Исследуя вместе комнаты, они нашли несколько старых железных игровых автоматов, сваленных друг на друга, два бюста Ленина, большую белую бочку с надписью «Квас», деревянный сундук со старыми игрушками: пластмассовыми солдатами-красноармейцами, малютками-индейцами и железной дорогой, медный горн, черную швейную машинку, чугунный утюг и прочую всячину, которую Коля сначала фотографировал в ночном режиме, но потом утомился и перестал.

За прислоненной к стене витражной дверью, окрасившей пол вокруг калейдоскопом бликов, обнаружилось потемневшее зеркало – небольшое, с одной-единственной трещиной на уголке.

– Надеюсь, для отпугивания Козетты этого достаточно. – Люся удовлетворенно сунула зеркало Коле в руки. – Ищем еще и для тебя?

– Мне не нужно. Я только рад. Пусть приходит хоть каждый день. А то совесть меня мучает, а убираться – ломает. Я будто твой голос внутри себя слышу: «Убери, убери», – но ничего с собой поделать не могу.

– Тогда пойдем обратно. Здесь, конечно, антуражно, но, по правде говоря, неприятно. Зря ты меня сюда привел. Я теперь в кровати буду думать о том, что у меня над головой весь этот ужас.

Едва Люся успела договорить, как они услышали шаги – похожие на те, что Коля слышал в прошлый раз: тихие, но торопливые, словно кто-то перебегал из комнаты в комнату.

Парень выскочил в коридор, однако шаги уже стихли.

– Ты это слышала?

Люся кивнула. Коля собирался распахнуть ближайшую дверь, но сестра остановила:

– Просто уходим – и все.

– Но я не показал тебе манекены.

– В другой раз.

– Чего ты боишься? – Он обнял ее. – Это, наверное, Корги.

– Что ему здесь делать? – фыркнула Люся. Пока они тут ходили, она впервые за эти дни перестала думать о нем.

– Как что? От тебя прятаться. – Коля так был доволен своей шуткой, что не удержался от громкого смеха.

В глубине комнат что-то отозвалось легким стуком.

– Дурак ты! – Люся толкнула его в плечо.

– Дурак не дурак, но причин для страха не вижу. Предлагаю сходить в левое крыло и посмотреть, что там у них. А если не заперто, обследовать третий и четвертый этажи. – От бродивших в крови остатков алкоголя Колю обуревала жажда деятельности.

– Шутишь? Мы оба слышали, что здесь кто-то есть. Нужно кого-нибудь разбудить и рассказать об этом.

– Эх ты, – Коля потрепал сестру по волосам, – трусишка. Уверен, Козетта тебе за это спасибо не скажет.

– А если сюда пробрался грабитель? В доме полно ценностей.

– Не выдумывай. Может, это вообще та самая девчонка, которую я видел в саду? Может, она сбежала из дома от ужасных родителей? Хочешь сдать ее в полицию?

– Я поняла, кто это, – зло сказала сестра. – Магда носит сюда коробки с вещами съеденных детей.

Лицо Коли немедленно вытянулось, а надменная улыбочка сползла.

– Это было некрасиво.

От одной только мысли, что на пятом этаже находится кто-то посторонний и непонятный, а попасть в их квартиру проще простого, Люсе делалось не по себе. Она никогда не надумывала себе лишних страхов, но сейчас тревога казалась ей оправданной.

Посидев немного в кровати и прислушиваясь, как брат возится у себя, она, завернувшись в простыню, отправилась к нему. Вошла, и ни слова не говоря, забралась в его постель.

– Я буду спать с тобой, пока не придумаешь, как нам запирать эту дурацкую дверь.

Коля поставил на зарядку телефон и подсел к ней.

– Ты правда думаешь, что это может быть Магда?

– Сомневаюсь. Но завтра обязательно нужно рассказать обо всем Гончару. Пусть заставит Шуйского дать ключ. И задвинь, пожалуйста, дверь комодом, иначе я не усну.