Текст книги "Материя"

– Вы всегда рады посетить Сурсамен или иной пустотел, верно? – спросил Утли у Шоум.

– Конечно, – ответила она, слегка поворачиваясь к нему.

– Что касается меня лично, – сказал тот, отклоняясь от иллюминатора, – то я здесь лишь из чувства долга и всегда с облегчением вижу, как планета удаляется от корабля. – Послышалась тоненькая трель; один из глазных стебельков чуть качнулся, чтобы бросить взгляд на нечто бриллиантоподобное, вделанное в его грудную клетку. – Что, как нам сообщают, должно случиться очень скоро – наш корабль готов.

Коммуникационные ожерелья Шоум пробудились, сообщая ей то же самое, потом вернулись в прежнее положение – для приватной беседы.

– Облегчение? Правда? – спросила генеральный директор, когда они направлялись назад по сети жизнеобеспечения к своим соответствующим свитам и тамбурам, через которые открывался проход на корабли.

– Мы никогда не поймем, почему вы не чувствуете того же, Шоум. Эти места все еще опасны.

– Пустотелы давно уже не причиняли вреда своим обитателям, Утли.

– И все же не забывайте про интервалы, ГД.

Великий замерин имел в виду распределение во времени массовых смертей, вызываемых пустотелом. Судя по графикам, такие явления ожидались все реже, но исключать их полностью было пока нельзя. Кривая стремилась к нулю, но при этом ее конфигурация не исключала еще одного или двух потрясений – возможно, в течение ближайших нескольких тысяч лет. Если, конечно, тут не было другой зависимости. Будущие катаклизмы, вполне вероятно, определялись лишь случайностями и совпадениями – и ничем больше.

– Ну что ж, – сказала Шоум, – откровенно говоря, остается надеяться, что этого не случится во время нашего здесь пребывания. А если и случится, то, по крайней мере, не на Сурсамене.

– Вопрос времени, – мрачно проговорил великий замерин. – Эти штуки становятся убийцами или исчезают. И никто не знает почему.

– И все же, Утли, – генеральный директор подала сигнал «озорной юмор», – неужели вам это не кажется отчасти романтичным, в обнадеживающем смысле… я имею в виду, что в наши цивилизованные, упорядоченные времена еще существуют тайны и загадки.

– Нет! – эмоционально воскликнул великий замерин, исторгая облачко под названием «сомнение в здравомыслии собеседника», почти без всякого юмора.

– Даже в абстрактном плане?

– Даже в абстрактном плане.

– На вашем месте я бы все же не беспокоилась, – сказала Шоум Уталтифулу, когда они приблизились к своим сопровождающим. – Надеюсь, когда вы вернетесь, Сурсамен будет все там же.

– Вы считаете его исчезновение маловероятным? – спросил Утли с серьезностью, но теперь уже напускной.

– Вероятность этого исчезающе мала, – сказала Шоум. Но эта шутка не поддавалась переводу.

– Вот уж в самом деле. Да, конечно. Однако вот что нас поразило: наша жизнь так замечательна и великолепна, что соразмерная этому катастрофа – событие с противоположным знаком – всегда должна видеться вероятной. Чем выше возводишь свою башню, тем более притягательной мишенью становится она для судьбы.

– Ну, вы-то свою башню на следующий год освобождаете. Уверена, что путешествие домой будет приятным, а я с нетерпением буду ждать вас обратно, великий замерин.

– А я – вас, генеральный директор, – сказал ей Уталтифул и самым уважительным и официальным образом примандибулился к ее протянутой ручной колючке.

Шоум, согласно правилам приличия, вспыхнула.

Они присоединились к своим свитам у гигантского окна, выходившего на другую сторону транзитной станции, где был причален небольшой флот. Уталтифул посмотрел на космолеты и с сомнением произнес:

– Гм, межзвездные путешествия тоже не лишены опасностей.

5. Платформа

Джан Серий Анаплиан была от рождения принцессой из рода Хаусков, династии пангуманоидного вида широкого спектра, обитавшего на одном из срединных уровней пустотела Сурсамен. Ее второе имя означало «годящаяся в жены принцу». Она стояла в одиночестве на высоком утесе, глядя на ржавую пустыню в глубине континента Лаланс планеты Прасадаль. Сильный ветер трепал длинный плащ женщины, пытался порвать на ней одежды. На Анаплиан все еще была зеленая широкополая шляпа, сделанная из жесткого материала. Шляпе, надежно завязанной под подбородком, ничто не угрожало, но от ветра голова Анаплиан кивала и дергалась, словно у паралитика. Небольшие сухие порывы ветра приносили пыль и песок пустыни, лежащей внизу, вихрем поднимали их над ступенчатым краем утеса, обжигали незащищенный участок лица между очками и шарфом, закрывавшим рот и ноздри.

Одетой в перчатку рукой женщина взялась за очки и чуть оттянула их, чтобы выпустить немного влаги из-под оправы. Жидкость потекла по щекам, но скоро высохла под пыльным напором воздуха. Женщина глубоко вздохнула через шарф, когда клубы пыли осели сухим туманом и вдалеке показался город вместе с осаждающей его армией.

Город горел. Осадные машины, выше городских башен, подпирали стены, словно гигантские циркули. Пустыня, еще недавно кишевшая темными воинами осаждавшего город войска, теперь посветлела – солдаты входили в захваченный город, обнажая песок цвета засохшей крови. С обломков рухнувших зданий пытались подниматься громадные темные клубы дыма, но порывы ветра прибивали их к земле, сминали, уносили прочь от пожарищ, гнали вдоль поверхности пустыни, а, встречаясь с утесом, на котором стояла Анаплиан, дым взвивался вверх и окутывал ее голову рваными, быстродвижущимися клочьями.

Ветер набрал силу. Между женщиной и городом поднималась стена пыли, словно половина песка пустыни взмыла в воздух, постепенно перекрывая видимость; еще несколько мгновений виднелись какие-то каменистые очертания, но потом и они исчезли в песчаной буре. Анаплиан развернулась и прошла чуть назад, туда, где на обнаженной породе стояло на четвереньках непонятное приспособление – среднее между скелетом и скульптурой. Она подобрала под себя полы плаща и, шагнув назад, встала на ноги странной машины. Креслолет мгновенно ожил, резво развернулся и изменил свою форму под нее; вокруг щиколоток, бедер, талии, шеи и плеч захлопнулись обручи, обняв женщину, как обнимает любовник. Она взяла пришедший ей в руку пульт управления и нажала кнопку – машина взмыла вверх; потом другую – и машина понеслась через песчаную бурю и дым в осажденный город.

Набирая скорость, Анаплиан поднялась выше, и ее окружил более чистый воздух. Генераторы поля она для начала поставила на минимум, чтобы почувствовать на себе воздушные струи. Ветер рвал полы ее плаща, загибал поля шляпы. Наконец она включила поле обтекаемости и поплыла к городу в дельтавидном пузыре спокойного воздуха.

Оказавшись над городом, Анаплиан опустилась, снизила скорость и выключила поле обтекаемости. Она летела между закручиваемых ветром столбов дыма, наблюдая за атакующими, которые заполняли улицы и площади, видела отступающих защитников, убегающих горожан, следила за тем, как летят стрелы, как в верхней части города падают последние камни и огненные бочки. Она ощущала запах дыма, слышала звон мечей, треск и вой огня, грохот обваливающихся зданий и боевые выкрики сражающихся, звуки труб побеждающих и вой и плач побежденных. Она увидела, как несколько крохотных человечков показывают на нее; две-три стрелы полетели в ее сторону, а потом – вниз. Креслолет завалился вправо, и женщина даже решила, что их зацепили, – настолько резким был нырок машины, уворачивающейся от огненной бочки. Та с ревом пролетела мимо, оставив после себя запах горячего масла, и рухнула на крышу храма в верхнем городе, расплескав вокруг себя пламя.

Анаплиан снова включила все поля, спрятавшие машину и окутавшие ее пузырем защищенного воздуха. До этого она направлялась к центру, туда, где, вероятно, располагались цитадель и дворец, но теперь передумала и полетела вдоль стены цитадели, на некотором отдалении от нее, наблюдая за натиском победителей и отходом защитников города вместе с жителями. Одновременно она старалась следить за схватками мелких групп и отдельных солдат.

Наконец креслолет опустился на плоскую с низким ограждением крышу скромного здания: внутри совершалось изнасилование, а в углу прятался ребенок. Четверо солдат, ждавших своей очереди, недовольно посмотрели на Анаплиан, когда она возникла словно ниоткуда. Их лица, поначалу хмурые, стали расплываться в многозначительных, чтобы не сказать – неприятных, улыбках. Тогда она, скупо улыбаясь им, вытащила из наплечной кобуры блестящий пистолет и стала проделывать в их туловищах отверстия размером с голову. Первые трое свалились спиной вперед с крыши на улицу – мешки с костями в кровавой луже. У четвертого было время среагировать – он пригнулся и рванул куда-то вбок. Небольшая часть боевого снаряжения Анаплиан вступила в действие, нацеливая пистолет быстрее, чем сделала бы она сама, и одновременно обмениваясь данными с самим оружием, чтобы настроить площадь поражения и рассеивания. Четвертого солдата размазало по крыше – месиво из плоти и крови. С его умирающих губ сорвался пузырящийся вздох.

Мужчина, насиловавший женщину, смотрел на Анаплиан с открытым ртом. Она сделала несколько шагов вперед, чтобы стрелять наверняка, не опасаясь ранить женщину, а потом нажала на спусковой крючок и снесла насильнику голову. Ребенок уставился на мертвого солдата и на несчастную жертву под его дергающимся телом, из которого хлестала кровь. Анаплиан сделала успокаивающее, как думала, движение рукой. «Подожди», – сказала она на языке, который должен был быть родным для ребенка, и пинком сбросила солдата с женщины, но та оказалась мертвой. Солдаты засунули ей в рот тряпку, видимо чтобы не слышать криков, и женщина задохнулась.

Джан Серий Анаплиан на секунду опустила голову и чертыхнулась на нескольких языках – как минимум один происходил из местности в тысяче световых лет от города, – потом снова повернулась к ребенку. Это был мальчик. Глаза его было широко открыты, на грязном лице – подтеки слез. Он был голеньким, не считая куска материи на бедрах, и Анаплиан подумала, что после женщины должен был наступить его черед. Или его просто собирались сбросить с крыши. Или оставили бы в живых. Может, солдаты не хотели убивать и женщину.

Она чувствовала, что ее должно трясти. Без боевого снаряжения так и случилось бы. Она секретировала спокойнин, чтобы снять шок.

Джан Серий Анаплиан убрала пистолет – мальчик, похоже, не распознал в нем оружия – и, подойдя к ребенку, присела на корточки. Она хотела утешить, успокоить мальчика, но не знала, что ему сказать. Из открытого лестничного пролета в другом углу крыши донесся топот.

Анаплиан подняла мальчика, взяв его под мышки. Тот не сопротивлялся, только лишь попытался подтянуть ноги к груди и обхватить их руками – в такой позе она и увидела его впервые. Мальчик был легонький, от него пахло потом и мочой. Анаплиан повернула его и прижала к груди, садясь в креслолет. Машина снова обхватила ее, проверяя надежность креплений.

На крышу выскочил, грохоча сапогами, солдат с арбалетом. Анаплиан вытащила пистолет и прицелилась в него, а тот – в нее. Но тут она покачала головой, выдохнула: «Да пошел ты!» – и нажала на кнопки. Аппарат взмыл в воздух. Ребенка она прижимала к себе. Стрела глухо ударилась о нижнее поле машины и отскочила прочь.

– И что же вы собираетесь с ним делать? – спросил автономник Турында Ксасс.

Они находились на высокой скале, расположенной с подветренной стороны от прежнего удобного наблюдательного пункта на вершине утеса и удаленной от него настолько же, насколько тот был удален от города. Ребенку – звали его Тоарк – было велено не подходить к краю скалы, но все же за ним наблюдала ракета-разведчик. Кроме того, Турында Ксасс дал мальчику свою самую старую и небоеспособную ножевую ракету, потому что она состояла из множества видимых частей – ее короткие секции щелкали и поворачивались в руках мальчика, который удовлетворенно ворковал, разбираясь с новой игрушкой. Пока что ракета спокойно переносила такое обращение с собой.

– Понятия не имею, – призналась Анаплиан.

– Выпустить его на свободу? – предложил автономник. – Отправить назад в город?

– Нет, – вздохнув, ответила женщина. – Он все время спрашивает, когда проснется мамочка, – добавила она тихо, почти шепотом.

– Вы по собственному почину ввели программу обучения для Особых Обстоятельств, – напомнил автономник.

Анаплиан оставила это без внимания.

– Мы поищем безопасное место и оставим его там, найдем семью, которая сможет его воспитать, – сказала она, сидя на корточках; полы плаща раскинулись по земле.

– Не надо было забирать его, – сказал автономник, перекрывая все еще сильный ветер; он понизил эмоциональную составляющую и говорил теперь медленно, чтобы речь его звучала скорее аргументированно, а не саркастично.

– Я знаю. Но в тот момент, похоже, выбора не было.

– Ваш креслолет говорит, что вы – как бы поточнее выразиться? – явились нападавшим и защитникам города, словно безумный, если не сказать бессильный, ангел, а потом устремились вниз и унесли маленького Тоарка.

Анаплиан бросила гневный взгляд на креслолет, хотя послушная, но лишенная интеллекта машина не имела выбора: она была обязана отвечать на вопросы автономника.

– А кстати, что вы тут вообще делаете? – спросила женщина Ксасса.

Она просила оставить ее на этот день в одиночестве, чтобы пронаблюдать за падением города. Это была вина Анаплиан – все закончилось именно так из-за ее действий, да и общий план разрабатывался при ее участии. И хотя она совсем не желала такого развития событий, опасность разграбления города существовала изначально; однако Анаплиан вместе с другими решила все же рискнуть. Все могло пойти еще хуже, но и случившееся было зверством, жестокостью, за которую Анаплиан несла свою долю ответственности. Достаточно, чтобы испытать угрызения совести и не остаться в стороне, – она решила, что должна своими глазами видеть этот ужас. В следующий раз – если он будет, если ее не уволят за необдуманные, эмоциональные действия – Анаплиан прежде всего учтет опасность резни.

– Нас вызывают, – сказал автономник. – Надо лететь на «Квонбер». Джерл Батра ждет. – Поля его просияли холодно-синим цветом. – Я вызвал модуль.

Анаплиан смущенно посмотрела на него:

– Слишком уж скоро.

– Чтобы вас потом не порицали за развязывание войны или спасение прелестных сироток. Этот вызов предупреждает ваши выходки.

– Батра хочет лично видеть меня? – спросила Анаплиан, нахмурившись.

– Я знаю. На него это не похоже. – Он покачал корпусом слева направо – эквивалент пожатия плечами. – На нее. Или как там правильнее?

Анаплиан поднялась, потерла рука об руку:

– Тогда не будем задерживаться.

Она подозвала мальчика, который все еще пытался разобрать на части безмолвную ножевую ракету. На краю скалы, словно из ниоткуда, возник модуль.

– Вам известно, что означает его имя? – спросил автономник, когда ребенок робко подошел к ним.

– Нет, – сказала женщина и чуть приподняла голову – ей показалось, что издалека донесся запах гари.

– Тоарк, – сказал автономник; мальчик вежливо возвратил ракету. – На так называемом старом языке…

– Госпожа, когда проснется моя мама? – спросил мальчик.

Анаплиан улыбнулась далеко не самой убедительной – она понимала – своей улыбкой.

– Не знаю, – ответила она и, взяв мальчика за руку, повела его в уютную, спокойную кабину модуля.

– Везунчик, – сказал автономник ей вслед.

* * *

Модуль вышел из зоны теплых ветров пустыни и сквозь разреженную атмосферу устремился в космос, а потом, облетев полпланеты, вернулся в атмосферу – прежде чем Тоарк перестал удивляться тому, каким чистым он стал и как быстро это случилось. Анаплиан попросила мальчика постоять недолго на месте, закрыть глаза и не обращать внимания, если будет чуть-чуть щекотно, а потом шлепнула ему на голову немного моющего геля. Гель потек вниз, и Тоарк принялся извиваться, когда вокруг его пальцев образовались маленькие колечки, которые покатились к подмышкам, а потом назад. Анаплиан очистила его маленькую набедренную повязку, добавив геля; но мальчик больше не хотел ее носить и выбрал мешковатую рубаху из голографического каталога. Больше всего его удивило, когда рубаха тут же выпрыгнула из шкафа.

Женщина и автономник тем временем спорили о степени отстраненности, которую следовало проявлять во время полета над городом, нарушавшего все мыслимые правила. Анаплиан еще не достигла уровня, на котором Разумы, наблюдающие за подобными миссиями, предоставляли полную свободу рук. Пока она заканчивала подготовительный курс, а потому ее поведение контролировалось жестче, стратегия и тактика ограничивались больше, а инициативам реже давался ход, по сравнению с опытными знатоками этого темного искусства – всегда благонамеренного, иногда рискованного, а порой катастрофического вмешательства в дела других цивилизаций.

Они сошлись на том, что автономник будет держать при себе все сведения и свои мнения. Когда-нибудь это всплывет (когда-нибудь все всплывает), но к тому времени оно, может, перестанет быть насущным. Агентов Особых Обстоятельств учили, среди прочего, следующему: а) знать, что правила иногда должны нарушаться, б) как именно следует нарушать правила и в) как справляться с последствиями нарушений, положительными и отрицательными.

Они сели на платформу «Квонбер» – плоскую плиту, ощетинившуюся ангарами и жилыми помещениями, похожую на маленький сплюснутый лайнер, пусть и полностью скрытый камуфполем. Плита парила в теплом воздухе там, где было всего лишь несколько перистых облачков. Тени их ложились на бледно-зеленый океан, что плескался двумя тысячами метров ниже. Прямо под платформой лежали соленые лагуны необитаемого экваториального острова.

Платформа служила домом для еще одиннадцати агентов ОО; всем было поручено изменить развитие различных видов на Прасадале. Планета была необычной в том смысле, что на ней обитали пять совершенно непохожих друг на друга разумных экспансионистско-агрессивных видов, которые двигались параллельно по цивилизационной лестнице. Во всех известных случаях, без внешнего вмешательства, три, а чаще четыре конкурирующих вида уничтожались пятым. Считавшиеся крайне надежными, необычайно подробные модели эволюции, прорабатываемые Культурой, подтверждали, что так и должны развиваться события с участием усредненного агрессивного вида без воздействия посторонних сил.

Когда модуль прибыл, остальные либо находились на планете, либо чем-нибудь занимались. Не было видно никого, кроме вспомогательного автономника «Квонбера», который встретил их и повел по открытой палубе к задней части платформы. Тоарк, вылупив глаза, смотрел сквозь толщу воздуха на соленые лагуны далеко внизу.

– Может, лучше все же спрятать мальчика? – предложил автономник.

– И какой в этом смысл? – спросила Анаплиан.

Вспомогательный автономник привел их пред очи наставника и ментора Анаплиан Джерла Батры. Тот принимал воздушную ванну на широком балконе, окаймлявшем корму третьей палубы платформы.

Джерл Батра родился мужчиной. Впоследствии он, как часто бывало в Культуре, изменил пол и родил ребенка. Позднее по личным причинам он погрузился в Хранилище, пробыв более тысячи лет без сновидений в состоянии, максимально близком к смерти – но еще обратимой.

И когда Джерл Батра, пробудившись, понял, что все еще чувствует и будет чувствовать боль, пока остается человеком в человеческом обличье, он пошел на несколько пересадок мозга и центральной нервной системы, остановившись наконец на той форме, в которой существовал не меньше ста лет и уж точно – те десять, в течение которых Анаплиан знала его: форме ацикулаты, то есть кустарникоподобного растения.

Человеческий мозг вместе с биологической, но негуманоидной системой жизнеобеспечения помещались в небольшом центральном стручке. Из него выступали шестнадцать толстых конечностей, которые многократно разветвлялись, образуя мелкие отростки, ручки и чувственные стебельки – самые последние были толщиной с волос. Обычно Батра напоминал сферический кустик из трубок и проводов, без корневой системы. В полностью сжатом виде он был размером со шлем старомодного космического скафандра. А в полностью распростертом – достигал двадцатиметровой длины во всех направлениях, что обеспечивало, по его словам, высокий коэффициент изгибаемости. Во всех своих формах он неизменно стремился к порядку, эффективности и адекватности и нашел, что ацикулата лучше всего воплощает все эти качества.

Ацикулатность была вовсе не крайней формой удаления от нормального, с точки зрения Культуры, человеческого облика. Другие бывшие гуманоиды, которые при беглом взгляде внешне напоминали Батру, все свое сознание перенесли из мозга в полностью небиологическую форму. У ацикулат этого типа разум и сущность распределялись по всей физической структуре, а не находились в сердцевине. Коэффициент изгибаемости у них многократно превосходил таковой у Батры.

Некоторые люди принимали вид всевозможных движущихся существ, от сравнительно обычных (рыба, птица, другие дышащие кислородом животные) до более экзотичных инопланетных жизнеформ. Среди последних встречались и те, что обычно не служили вместилищем разума и выглядели очень курьезно: например, охлаждающие и циркуляционные жидкости внутри туэрьелианского семяпарусника или споровые жгутики звездного полевого лайнера. Впрочем, это были крайние радикальные и необратимые изменения; кое-какие метафорфозы, очень затруднительные, не подлежали отмене. Превратить, скажем, звездный полевой лайнер обратно в человеческий мозг пока никому не удалось. Совсем уж эксцентричные персонажи принимали формы автономников и ножевых ракет, хотя это считалось оскорбительным по отношению и к машинам, и к людям.

– Джан Серий Анаплиан, – сказал Батра вполне человеческим голосом. – Добрый день. Что, вас можно поздравить?

– Это Тоарк, – сказала Анаплиан. – Он не мой ребенок.

– В самом деле? Кажется, я что-то об этом слышал.

Анаплиан бросила взгляд на автономника.

– Наверняка слышали.

– Хандраталер Турында Ксасс, вас я тоже рад видеть.

– Как всегда, счастлив, – пробормотал автономник.

– Турында, начало к вам не имеет отношения. Извините нас. Можете пока поразвлекать нашего юного друга.

– Я становлюсь профессиональной нянькой. Мое мастерство растет с каждым часом. Буду совершенствоваться и дальше.

Автономник повел мальчика прочь с балкона. Анаплиан оглядела нависающую над ними палубу жилого отсека и, сняв шляпу, бросила ее на одно подвесное сиденье, а себя – на другое. Подплыл поднос с напитками. Батра приблизился к Анаплиан на высоте головы – сероватый куст с переплетенными ветками.

– Чувствуйте себя как дома, – предложил он.

Анаплиан услышала мягкий упрек в его словах. Не слишком ли небрежно она бросила шляпу и уселась на сиденье? Или Батра выговаривает ей за недостаточное почтение? Он был ее начальником в той мере, в какой намеренно неиерархическая цивилизация понимала отношения начальника и подчиненного. Батра, стоило ему только захотеть, мог выгнать ее из ОО (или, по меньшей мере, заставить ее начать весь процесс заново), но в вопросах этикета он обычно был не столь щепетилен.

– Я и чувствую, – сказала она.

Батра проплыл над столом и устроился в другом сиденье, подвешенном к потолку, словно пушистый шар, чуть ли не металлический. Он преобразовал сторону, обращенную к Анаплиан, в некое подобие лица: оптические датчики расположились на месте глаз, а голос шел оттуда, где у человека находился бы рот. Это выбивало из колеи. Анаплиан подумала, что куда спокойнее разговаривать с пушистым шаром.

– Насколько я понимаю, ситуация с зелоями и нуэрсотизами развивалась не так хорошо, как хотелось бы.

– Год назад мы завернули армию, которая собиралась штурмовать один из городов, – устало сказала Анаплиан. – Сегодня несостоявшиеся агрессоры сами стали жертвами. Теперь должна возобладать более прогрессивная, как мы бы сказали, тенденция. Но есть свои издержки. – Она на секунду вытянула губы. – И некоторые я только что наблюдала.

– Я тоже.

На «лице», образованном проволочками-щупальцами, появилось нахмуренное выражение, потом аналоги глаз закрылись, вежливо указывая на то, что Батра получает информацию из другого места. Анаплиан подумала: что, если ему показывают общий вид осажденного, отданного на поток и разграбление города? Или ее самовольную экскурсию на креслолете?

Глаза Батры снова открылись.

– Там, где мы не вмешиваемся, происходит еще худшее, оно происходило всегда, задолго до нашего появления, и произошло бы здесь без нас. Мы знаем это. Но чего стоит наше знание при виде ужасов, которых нам не удалось предотвратить? Тем более если взять случаи, когда мы вмешивались в события или даже сделали их возможными.

Голос Батры звучал искренне и огорченно. Анаплиан (которая с инстинктивным недоверием относилась к стопроцентным, нисколько не измененным гуманоидам человеческой расы) спросила себя, искренен ли он в своих эмоциях, – это странное, стократно иноземное существо возрастом более двух тысяч лет, которое все еще считал себя принадлежащим к мужскому полу, – или же просто изображает чувства. Но такая мысль мелькнула лишь на несколько мгновений – Анаплиан давно поняла, что думать об этом бесполезно.

– Ну что ж, – сказала она, – дело уже сделано.

– А предстоит сделать гораздо больше, – заметил Батра.

– Если нужно, значит сделаем. – Анаплиан начала терять терпение. Терпения ей всегда не хватало. Ей говорили, что это недостаток. – Я так думаю, – добавила она.

Проволочный куст чуть подался назад, и «лицо» на нем, казалось, кивнуло.

– У меня новости, Джан Серий, – сказал Батра таким тоном, что она вздрогнула от ужаса.

– Да? – откликнулась Анаплиан, чувствуя, что пустеет изнутри и как бы съеживается.

– Джан Серий, я должен вам сообщить, что ваш отец погиб, а вашего брата Фербина, видимо, нет в живых. Примите мои извинения. За эту новость и за то, что я приношу ее вам.

Она выпрямилась и подтянула под себя ноги, совсем закрывшись в коконе подвешенного стула, который слегка раскачивался. Глубоко вздохнув, она заставила себя раскрыться.

– Да, – сказала она, – да-да, – и отвернулась.

Конечно, она старалась подготовиться к этому заранее. Отец был воином, всю свою взрослую жизнь провел в войнах и сражениях и обычно управлял государством, находясь во главе армии. Еще он был политиком, но здесь ему приходилось учиться, а военное дело было у него в крови. Анаплиан всегда знала, что отец умрет не от старости. В течение первого года, проведенного ею среди странных людей, называвших себя Культурой, она постоянно ждала, что придет известие о его смерти и нужно будет лететь на похороны.

Постепенно это перестало ее беспокоить. Постепенно она уверовала, что встретит это известие более или менее безразлично.

Агент Контакта обязан был прекрасно знать историю, а агент Особых Обстоятельств – еще лучше. Чем больше Анаплиан узнавала о тенденциях развития обществ и цивилизаций, чем больше портретов великих вождей проходило перед ее глазами, тем меньше – в самых разных смыслах – думала она об отце.

Ей стало ясно, что он – всего лишь одна из сильных личностей в одном из этих обществ на одном из этапов развития, когда легче быть сильной личностью, чем истинно мужественным. Мощь, ярость, решительная сила, готовность сокрушать – как ее отец любил эти слова и понятия! И какими ничтожными выглядели они, если знать, что все это многократно проигрывалось самыми различными видами на протяжении веков и тысячелетий.

Именно так действует власть, так утверждают себя сила и воля, так людей убеждают поступать против собственных интересов. Именно в это должны уверовать твои подданные, именно этим способом реализуется неравное распределение в условиях бедности, сейчас, и потом, и еще позднее…

Для всех, кто родился в Культуре, это были непреложные истины, такие же очевидные, как движение звезды вдоль Главной последовательности или сама эволюция. А для таких, как Анаплиан, пришедших в Культуру извне, воспитанных в обществе, совсем непохожем на Культуру и явно отстававшем от нее в развитии, это понимание приходило за гораздо более короткое время, производя настоящий шок.

Значит, Фербин тоже мертв. Вероятно. Этого она не ждала. Перед ее отлетом они шутили: мол, Фербин может умереть раньше отца от удара кинжалом за карточным столом или от руки мужа-рогоносца. Но такие вещи обычно говорились из суеверных соображений – вакцинирование будущего ослабленным штаммом прискорбной судьбы.

Бедняга Фербин, он никогда не хотел быть королем…

– Вам дать время, чтобы поплакать? – спросил Батра.

– Нет. – Анаплиан яростно тряхнула головой.

– Уверены?

– Абсолютно, – сказала она. – Мой отец – он погиб в бою?

– Да, судя по всему. Но не на поле боя, а от ран. Прежде, чем подоспела врачебная помощь.

– Он бы предпочел умереть на поле боя, – сказала Анаплиан. – Наверное, ему было тяжело смириться с менее почетной смертью. – В глазах у нее показались слезы, а губы скривились в улыбке. – Когда это случилось?

– Одиннадцать дней назад, – сказал Батра, ощетинившись колючками. – С пустотелов даже важнейшие известия идут долго.

– Ну да… – задумчиво протянула Анаплиан. – А Фербин?

– Пропал без вести в том же бою.

Анаплиан догадывалась, что это означает. Огромное большинство пропавших без вести действительно пропадали – либо обнаруживались мертвыми. Но что Фербину нужно было на поле боя?

– Вы не знаете, где это произошло? – спросила она. – Насколько это обширная область?

– Неподалеку от Ксилискинской башни.

Анаплиан непонимающе посмотрела на него:

– Где?

– Неподалеку от Ксилискинской башни, – повторил Батра. – Оттуда виден Пурл. Так, кажется, называется столица?

– Да, – сказала Анаплиан. Во рту у нее вдруг пересохло. Милостивый Бог, значит, все это осталось в прошлом. Все это рухнуло и ушло. Она чувствовала печаль, которую едва понимала. – Так это было в некотором роде… Простите. – Она откашлялась. – Это было последнее противостояние, да?

Почему она ничего не знала? Почему никто не сказал, что дела обстоят так скверно? Неужели там боялись, что она захочет вернуться и воспользуется новообретенными навыками и возможностями, чтобы вмешаться? Неужели там опасались, что она примет участие в схватке? Да как они могли?

– Так вот, Джан Серий, – сказал Батра, – меня и ввели в курс дела в общих чертах, но непосредственного доступа к экспертным базам данных у меня нет. Однако, насколько я понимаю, случившееся стало следствием внезапного нападения со стороны делдейнов.

– Что? Откуда? – спросила Анаплиан, даже не пытаясь скрыть тревогу.

– Из этой самой Ксилискинской башни.