Текст книги "На пересечении миров, веков и границ"

Бауманка. Становление.

Наступило 1 сентября 1962 года. Я впервые иду на занятия в МВТУ им. Баумана в свою новую группу К1 – 33(специальность – третий семестр, третья группа). Если первые 2 группы на нашей специальности были из ребят, имевших производственный, а то и армейский опыт, то наша группа в абсолютном большинстве состояла из ребят, поступивших в институт сразу после школы. Знакомлюсь с одноКашниками. Среди них ещё несколько человек, пришедших в группу из других ВУЗов и после академических отпусков. Первое занятие – семинар по математике. Приходит преподаватель – …! Брушлинский! Тот, что завалил меня на вступительном! Стараюсь быть незаметным. Оказалось, что в подобной ситуации была ещё одна студентка из нашей группы – Лида Киршина.

Группа была очень сплоченная – сказалась и совместная производственная практика (по Хрущевской системе) в кузнечнопрессовом цехе ЗИЛ`а, а также потеря одной из сокурсниц по причине несчастной любви (на нашей специальности осталось всего 5 девушек, и все – только в нашей группе), что, при всей свойственной молодости разухабистости, породило чувство бережной заботливости не только к нашим подругам, но и друг к другу.

Год был сложен для меня: приходилось наверстывать по тем предметам, где программа обучения в МАДИ отставала от программы МВТУ, в частности по физике. Но здесь мне помогла некоторая наглость: в середине 3-го семестра я заявил преподавателю черчения, что всё это я уже проходил в МАДИ. Ответ был прост: – Иди к Арустамову!

Заведующий кафедрой черчения и начертательной геометрии Христофор Артемьевич Арустамов был неоспоримым авторитетом в своей области среди всех московских преподавателей. Его боялись все студенты. Но мне отступать было некуда и я записался к нему на прием. С апломбом я заявил, что все эти элементарные задачи, в том числе и по начерталке, мы решали ещё в школе, а также уже проходили в МАДИ. Христофор Артемьевич выслушал мою юношескую запальчивую речь, улыбнулся и предложил:

– Раз так, будем считать нашу беседу досрочной сдачей зачетов за 3-ий и 4-ый семестры. Сдашь – прекрасно. Не сдашь – все последующие задания, чертежи и зачеты будешь сдавать мне лично.

Я согласился и, где-то через 2 часа очень вежливой и доброжелательной беседы и прогона по всей программе, мне был проставлен зачет по обоим семестрам.

Ура! Теперь, вместо того, чтобы чертить по ночам, и ходить вечно не выспавшимся, я мог больше времени уделять Ирине, с которой у меня начали складываться отношения.

В группе, несмотря на всё моё расхваливание Арустамова, никто не захотел испытывать судьбу.

В начале второго курса родители вновь выехали в командировку за границу. На сей раз в ФРГ, где папа был назначен советником Посла по науке и технике. Михаила на сей раз оставили в интернате. Поскольку наш с Ирой интернат МВТ был переведен за город – в Красноармейск, Мишу определили в интернат Министерства обороны, который был недалеко от стадиона Динамо. По выходным брат приезжал ко мне, и я его откармливал домашним и вкусненьким.

Этот год принес нам всем ещё одно неожиданное испытание. Перед новым годом на военной кафедре нам объявили, что все мужчины специальностей, по которым Министерство обороны доплачивает стипендию (нам платили на втором курсе по 45 руб., вместо 29 руб. – в остальных ВУЗах) должны уже завтра пройти в военкомате усиленную медицинскую комиссию, и, признанные годными, после сдачи сессии подлежат переводу, без потери курса, в высшее военное училище подводного флота в городе Симферополь. Тут же все стоящие в строю в очках были вычеркнуты из списка. Дело в том, что Хрущев, уверовавший в силу ракетных войск, в 1960-61 г.г. сократил набор в авиационные и морские военные училища, и офицеров стало не хватать.

Катастрофа! Что делать? После долгих консультаций решили к завтрашнему дню поднять давление – надраться. Собрались в общежитие. Под похоронное настроение стали потреблять водяру. Ничего не берет! Тогда Виталька Кравцов, у которого отец был каким-то большим человеком в Алма-Ате, сказал, что у него есть плитка гашиша, который тоже должен поднимать давление. Но как его потребляют? Решили сосать – противно. Разводить в водке – в горло не идет. Измельчили, размешали с табаком, закурили самокрутки – выворачивает наизнанку. Плюнули на гашиш и на остатки денег накупили ещё водки. Вечером, как и обещал, явился к Ире. Увидев меня, подготовленного к медкомиссии, Ира с мамой, несмотря на холод, выпихнули меня на балкон – трезветь.

Утром, к 9 часам, наша группа собралась в военкомате. В воздухе повис стойкий аромат перегара. Нам объявили, что не будут пропущены лица, имеющие слабое зрения, проблемы с зубами, нарушения слуха и, конечно, сердечные нарушения. Распределили по врачам. Терапевт должен быть последним и представлять общее заключение председателю комиссии.

Я сразу заявил, что у меня нет проблем ни со зрением, ни с зубами, но у меня был ревмокардит, а отсюда – проблемы с сердцем. Председатель направил меня сразу к терапевту. Симпатичная девушка измерила давление: 115 х 75 – как у космонавта (где вы водка и гашиш!). Послушала, 20 приседаний – вновь послушала, 15 отжиманий – вновь послушала.

– Так какие у Вас проблемы с сердцем?

– Был ревмокардит, как осложнение после скарлатины. После этого никогда в школе не был допущен к урокам физкультуры.

Она вновь послушала.

– У Вас сердце несколько увеличенное, что бывает у спортсменов, но, вроде, вполне здоровое.

– Какой спорт? Кроме шахмат я ничем не занимался (Ха-ха, это при моих спортивных разрядах по туризму, баскетболу, волейболу, лыжам и настольному теннису).

Она вышла и вернулась с какой-то старушкой, рассказала о ситуации. Та вновь меня послушала, опять приседания-отжимания.

– Знаешь, решай сама: ситуация неоднозначная.

Тогда молодая начала меня просвещать, как мне пойдет офицерская морская форма, пилотка с белой окантовкой.

– Девушка, милая, пойдет ли мне форма, не знаю. Но то, что мне очень идет строгий костюм с белой рубашкой и галстуком, знает не только моя девушка.

Врач рассмеялась и взяла ручку:

Н Е г о д е н !!!

Из всей нашей группы (у нас тогда было где-то 25 парней) признали годным только двоих: Юру Прохорова (он хотел сам) и Виталия Кравцова.

На радостях все собрались вновь в общежитии. Чтобы не повторять вчерашний опыт, позвонил Ире и остался ночевать в общежитии на столе. В ходе заседания выработали тактику поведения для Кравцова: сессию не сдавать, уезжать в Алма-Ату к родителям (в случае отчисления из МВТУ лучше отслужить 2 года и вновь восстановиться, чем быть призванным на всю жизнь), если же новостей из военкомата не будет, вернуться и сдать все экзамены. На поступавшие в общежитие и деканат повестки, посещавшим общежитие патрулям сообщалось, что Кравцов сессию провалил и выехал домой. К марту волна стихла, о чем мы и сообщили Виталию. В первую же ночь после возвращения он был арестован комендантским патрулем и этапирован в Симферополь, где его (под угрозой уголовного дела) заставили сдать пропущенные экзамены. Я его случайно встретил где-то в конце 80-ых годов, когда он, капитан 1-го ранга в отставке, был по семейным делам в Москве.

На 1 мая со школьной компанией решили идти в поход, где запустить спроектированную и изготовленную собственными руками твердотопливную ракету. Гера Пугачев, из-за сильного заикания не поступавший в институт и пошедший работать на завод, выточил полый корпус ракеты из дюраля с привинчиваемым к нему соплом, к которому крепились 3 стабилизатора – они же опоры ракеты. Ракета достигала 1 метра длины. Виталик Сахаров заготовил собственноручно смешанную по различным справочникам пороховую смесь. С зажиганием смеси решили не париться: проложили пороховую дорожку от сопла ракеты до нашего укрытия. Перед стартом выпили за 1 мая и на удачу. Но удача от нас отвернулась: вначале сильнейший ветер сдувал стоящую ракету, сдувал дорожку и гасил огонь, потом Виталик насыпал горку пороха под сопло, но изрядно выпивший, ткнув туда горевшую ветку, сам свалился на старт. Я решил все сделать сам. Вновь насыпал пороховую горку под сопло, слегка воткнул стабилизаторы в землю (чтобы ракета устойчиво стояла) и уложил коротенькую дорожку из остатков пороха между двумя ветками. Зажег факел, ткнул в дорожку и прыгнул в сторону. Я еще не приземлился… ВЗРЫВ! Ребята кричат Ура – ракета (правда без сопла, которое вывернуло за счет трения стабилизаторов с землей) улетела более, чем за 100 метров. Но … я их не слышу: от разрыва сопла и стабилизаторов, несколько кусков которых оказалось у меня в ноге, меня контузило. Слух на одном ухе восстановился только через несколько дней, а на втором – через несколько недель.

По окончании 2 курса нам предстояло выехать на строки целины. Стройотряду МВТУ для работы был определен совхоз Ерментаусский, Ерментаусского района Целиноградской области. Наша группа выбрала меня бригадиром. На заседании штаба факультетского стройотряда распределяем объекты: нашей бригаде с прикрепленными к ней девочками – штукатурщицами предстояло быть филиалом отряда где-то в 50 км от центральной усадьбы совхоза, для строительства нового поселка.

Сдав сессию, выезжаем. Эшелон МВТУ, скомплектованный из списанных по старости и ветхости плацкартных вагонов, в которых даже отделения друг от друга не отделялись, идет на восток вне расписания по непонятному маршруту (к Целинограду мы спускались от Урала). В вагонах веселье, песняки и, понемногу, несмотря на сухой закон и дежурные патрули, выпивка. Под проливным дождем прибываем в Целиноград. Нас никто не встречает: как сообщили в штабе, из-за длительной непогоды транспорт из совхозов не смог преодолеть распутицу, а нам предстояло добираться до одного из самых отдаленных совхозов. Принимаем решение: скинуться на продукты (свои то уже закончились). Кое что купили, день прожили. Пока осмотрелись: на соседнем пути стоит эшелон Тбилисского политехнического института. Начали брататься, помогать друг другу с пропитанием и с выпивкой. Штабы в обоих эшелонах принимают решение создать совместные патрули для соблюдения порядка. Кое как прожили и второй день, в течение которого несколько отрядов и районный штаб сумели выбраться к месту назначения. Мы, как самые отдаленные, выехать не можем. Дождь идет. Деньги кончились. Есть хочется. Пришла новость: в городе в нескольких магазинах продается питьевой спирт по цене, мало отличающейся от цены водки. С горя решили на остатки денег накупить спирта (он калорийный), хлеба и лука. Решено-сделано.

Ужинаем спиртом. Я макаю лук в соль и заедаю хлебом. Вдруг у меня пошла пена изо рта: оказалось, кто-то вместо соли подсунул мне банку с бельевой содой. Катастрофа: в течение пары лет после этого я не мог выпивать более 100 грамм водки – организм тут же выдавал содовую реакцию. Специально для меня потом покупали Арагац (коньяк с 1-ой звездой по цене водки).

На четвертый день вывезли и нас, скучных и голодных. Весь день в пути до совхоза, а на следующий день наш филиал отряда выехал на свою точку. Я таких красивых мест на целине больше не встречал: лесистые сопки, поле у подножья сопок, на котором мы должны строить, с противоположной стороны отгорожено небольшой речкой, за ней небольшой старинный хутор с зеленными палисадниками и различной домашней живностью. На поле стоял один дом, выстроенный до этого шабашниками, в котором нам всем предстояло жить (всего около 30 человек, включая 5-6 девушек из параллельного потока). Разбились на группы, чтобы вместе с сопровождавшими нас представителями совхоза построить кухню, заготовить на первое время дрова и сколотить нары. Когда все закончилось, я попрощался с представителями совхоза, обговорив первоочередные дела, и пошел спать. В домике мертвое царство. Мне места нет: мужская часть плотно заняла все предназначенные для нее нары, почти все лежат на боку, прижавшись друг к другу. Разбудить никого невозможно. Плюю на формальности, залезаю на соседнюю женскую половину и вклиниваюсь под стенку.

Только утром, обнаружив у себя непрошеного гостя, девчонки, с помощью парней, с хохотом и визгом выволокли меня на улицу. Пришлось несколько перепланировать наши лежаки, чтобы хватало всем и было поудобнее.

Осмотрели фронт работ и припасенные материалы. Фронт оказался огромным, необходимый инструмент наличествовал, а материалы завезены планово: большое количество рассыпного цемента, кое-как складированного под навесами, и рубероид для крыш домов, которые ещё предстояло построить. Ни бута для бетона, никакого лесоматериала. Посуда была, но продукты как бог послал и в незначительном количестве. Поскольку штукатурить было нечего (и неизвестно когда и что) девчонкам, несмотря на их протесты, поручили готовить пищу. Ребят разбили на бригады, чтобы, не теряя времени, начать заготовку камня в близлежащем карьере, приводить в порядок хранение цемента, размечать места строительства жилых домов в соответствии с врученным нам планом, подводить электричество к домику и местам строительства, копать траншеи под фундаменты. Я же, на оставленном нам в распоряжении грузовом ГАЗике, помчался на центральную усадьбу решать срочные вопросы возможного снабжения.

После нескольких дней постоянного мотания выяснилось, что материалы для жилых домов завезут нескоро, удалось достать немного пиломатериалов плохого качества, пригодных только для опалубки, решить вопрос с кухаркой из местного населения и отправкой на центральную усадьбу девушек. И самое главное, получить согласие на строительство, в первую очередь – до получения материалов для домиков, зернохранилища, стены которого должны были возводиться из бутобетона (камни мы могли заготавливать сами, а цемент был). Работа пошла, но, чтобы добыть недостающий лес для опалубки и прочих целей, пришлось постоянно в любую погоду гнать на усадьбу и решать, просить, требовать…

В итоге я сумел подхватить жуткий кашель. Никакие известные лекарства не помогали. Тогда наш отрядный врач приняла решение лечить меня народным методом: она привезла с собой бутылку водки, налила мне половину в кружку, бросила туда две столовые ложки меду и высыпала пачку молотого черного перца. Закутала в одеяло и, под завистливые взгляды всей бригады, влила в меня эту адскую смесь. После этого я проспал почти сутки, но кашель только немного успокоился.

На нашу стройку, как на работу, каждый день приходил очень колоритный старый дед. Через несколько дней он спрашивает:

– Сынки, что же здесь будет?

– Зернохранилище.

– А откуда зерно, и какое привозить будут?

– Сами будете здесь выращивать.

– Вовек здесь столько зерна не будет. Я то знаю! Я целинником ещё в 1910 году по указу Столыпина стал.

К слову сказать, возведенные нами стены только через несколько лет были накрыты крышей, но, как я потом узнал, по назначению зернохранилище так никогда и не использовалось.

Через месяц от постоянного кашля у меня вылезла паховая грыжа и, по настоянию отрядного врача, меня отправили домой, где пришлось делать операцию. После моего отъезда снабжение ещё ухудшилось и ребятам пришлось менять впрок завезенный рубероид в местной палатке и у местных жителей на продукты. В МВТУ нашу бригаду прозвали бригада Рубероид. В итоге первая моя целина оказалась неудачной: я за первый месяц заработал больше, чем ребята за все три месяца.

На третьем курсе меня избрали в курсовое бюро комсомола. Пошла учеба, общественная работа. В выходные дни старой ещё школьной компанией выбирались на природу. Всё свободное время, которого было совсем немного, проводил с Ирой.

В это же время вернулись из Германии мои родители: после отпуска их виза была отозвана – папа попал в списки сотрудников советских спецслужб, преданных Пеньковским.

На третьем курсе мы с Ирой решили пожениться. Моя мама вначале отговаривала нас от такого раннего шага, даже заявила, что не будет нянчить наших детей, на что получила резкую отповедь от папы. Но потом смирилась, а Ира ещё долго помнила эти ее заявления. Свидетелями на свадьбе у нас были Толя Богатый и Ирина подруга по школе в Праге и однокурсница по экономическому факультету Наташа Паньшина. Родители решили отпраздновать свадьбу в ресторане Прага. На наши с Ирой протесты против такого шикарного места и большого количества приглашенных (было более 100 приглашенных родственников, наших друзей и друзей родителей), мой папа заявил:

– Для вас бы мы ничего не устраивали – вам вся ваша совместная будущая жизнь должна быть праздником, а мы попразднуем. Кстати, Вы сами должны следить за порядком!

В итоге мне пришлось следить, чтобы туалетные работники приводили в норму некоторых перебравших друзей, мы с Ирой провожали гостей, рассчитывались с рестораном. Когда все закончилось, оказалось, что кто-то из наших гостей умыкнул заказанную для нас машину. Нам, полураздетым, пришлось более часа в холодную мартовскую ночь искать машину, чтобы добраться домой. На следующий же день наш праздничный медовый месяц начался с болезни Иры.

Жить Ира стала у нас на Октябрьском Поле. Комнату-вагон поперек разделили пианино, за которое нам поставили односпальную кровать, которую мы расширили, поставив между ней и стеной стопки книг. Почти сразу же моя мама улетела в Душанбе, где тетя Аня получила инсульт, и ей требовался длительный уход. Для Ирочки это оказалось жесточайшим испытанием: ей, единственному ребенку в семье, жившему с мамой и бабушкой, пришлось готовить на трех мужиков.

День начинался с телефона:

– Мама, я купила мяса приготовить борщ. Что надо делать?

– Помой, вскипяти, собери пену … и т.д.

Вечером Ира кормила вернувшихся с охоты мужчин:

Папа, читая газету, ест и нахваливает. На вопрос, что он ел, ответить не всегда может.

Миша, съев первое – Всё? – Добавку? – Да … Всё? – Может второе? – Давай … Всё? ....

Зато я, готовя Иру к длительной совместной жизни, долгое время обращал её внимание на отдельные, даже мелкие недостатки. Иногда это кончалось слезами. Ирино мучение кончилось только через несколько месяцев. Но сегодня, после почти 50 лет совместной жизни, могу сказать, что Ира готовит, как немногие женщины.

Третий курс окончили без потерь. По окончании курса нашу группу направили на эксплуатационную практику на испытательный полигон в Капустин Яр. Приезжаем на точку. В пустой степи огороженная территория с несколькими казармами и жилыми бараками, в которых в комнатах по 4 – 5 человек селят приезжающих для пробных запусков офицеров, а также и нас, студентов-практикантов. Здесь нам предстоит провести целый месяц. Питаться должны в солдатской столовой.

В первую же ночь к нам через окно залезает солдат, раздевается и пытается пристроиться на одну из занятых коек к Виктору Дойникову. На крики последнего дружно хватаем и связываем нарушителя. Оказалось, ещё вчера наш барак был заселен девушками – связистками и телеметристками, и юный Ромео пришел на свидание. Пришлось отпустить.

В свободное время заняться нечем – за территорию не выпускают. Для выезда в город на берегу Ахтубы требуется долгое и не всегда благосклонно принимаемое прошение. Узнаем, что приезжающие для учебных запусков офицеры (так называемые цепочки) с удовольствием играют на интерес в футбол и баскетбол. Наши заядлые футболисты во главе с Сашей Стрельцовым, Димой Ильяшенко и Валерой Шерстневым, а также баскетболисты во главе с Толей Ореховым и мной, посмотрев на уровень подготовки будущих партнеров решили начать с баскетбола. Выставили 2 бутылки водки против литра спирта. Выиграли. Понравилось. Так и понеслось. Почти каждый день вечером – спорт. То баскетбол, то футбол. Выигрывали почти всегда. Первые дни призы, вокруг которых кругами ходили однокурсники, не использовали: создавали запас на случай проигрыша. Потом командир местной части предложил посоревноваться с его командами, которые претендовали на победу в чемпионатах полигона. За помощь в тренировках местным спортсменам нам разрешили каждые выходные выделять несколько человек для поездки в город, где можно было купить почти бесплатно арбузы и помидоры, вяленую рыбу, которые нам прилично приукрасили солдатское меню, а заодно и искупаться в Ахтубе. А в случае наших побед, что в основном и случалось, наше меню разнообразили то офицерской прикормкой, то тем же спиртом. Я же использовал один из увольнительных для поездки в Волгоград, к своему другу по интернату – Вальке Вдовиченко.

Поездки в город и связанные с удовольствием расходы серьезно опустошили наши кошельки (Поскольку считалось, что мы на полном довольствии, командировочные нам выплачивались лишь по 30 копеек в день). В итоге, к концу практики выяснилось, что денег на обратную дорогу на всех не хватает. Тогда решили купить на всех билеты из Волгограда до Москвы, а до Волгограда половине ехать зайцами. Эта поездка, перебежки на стоянках из вагона в вагон, езда на крыше вагона с гитарой повеселила нас на долгие годы. Особенно, если представить, что поезд вел паровоз и в Волгограде мы сошли закопченные, как черти. Поездная бригада, естественно кроме бригадира и контролера, со смехом наблюдала за нашей борьбой с ними и, когда нужно, даже помогала нам, открывая запертые тамбуры и двери.

После практики мы с Ирой поехали по путевке в туристический лагерь в Закарпатье в Сваляву. В лагере оказался один недостаток: не были предусмотрены места для семейных пар – только мужские и женские палатки. Но мы, в основном, ходили в походы по разным достопримечательностям Карпат: гора Говерла – маршрут не очень высокий, но достаточно выматывающий. Очень запомнился поход на озеро Синевир. Пока дошли до намеченного для одного из ночлегов места попали под жуткий почти тропический ливень. Вымокли до последней нитки. Поняли, что можем серьезно заболеть, и что нормального ночлега не получится. Решили послать разведчиков в ближайший населенный пункт договориться о ночлеге для женской половины, а заодно и отовариться спиртным для лечения. Пошел я с одним парнем, оставив группу разжечь костер и разбить хотя бы одну палатку. Когда мы вернулись, договорившись, что девочек поселят в школе и принесли несколько бутылок перцовки (ничего другого в магазине не было), все вместе (нас было около 10 человек) еле вместились в двухместную палатку. Перекусив всухомятку, все выпили перцовочки, даже, несмотря на протесты, заставили и девчонок. Просидели с гитарой пару часов и, когда дождь кончился, я отвел девочек на ночлег. Конечно мы не спали всю ночь. Но утром я пошел за нашими подругами, когда горячий завтрак был уже готов. Никто не заболел!

Четвертый курс. Опять учеба, опять комсомольская работа – теперь в факультетском бюро. Чтобы не висеть целиком на шее родителей, пришлось учиться на повышенную стипендию – к этому времени она составляла 62,50 рублей. Попытался подрабатывать на кафедре: начали вместе с Мишей Жидковым и Романом Мамулией. Но комсомольская работа здорово мешала – пришлось бросить. Миша же Жидков начатую тему продолжил и занимался ею всю жизнь: защитив диссертацию и проработав длительное время на одном из профильных предприятий, создал собственную фирму, занимающуюся внедрением в производство его изобретений.

Во время одного из посещений кафедры меня приглашает к себе зам. заведующего Г.Н.Бобровников, являющийся секретарем факультетского партийного бюро.

– Ты не задумывался о вступлении в партию?

– Конечно, задумывался, мне уже исполнился 21 год. Но я хотел поговорить об этом с Вами на следующем курсе.

– Дело в том, что факультетское партийное бюро решило просить тебя согласиться вновь поехать на целину в качестве комиссара факультетского отряда.

– От такой чести отказаться не могу, а вопрос с приемом в партию отложим до подведения итогов работы целинного отряда.

На том и порешили.

Вместе с однокурсниками из групп производственников Юрой Седёрко, назначенным командиром отряда, и Володей Сумкиным (зам. по хозяйственным вопросам) начали готовить отряд из первокурсников (этот курс первым не совмещал учебу с производственной практикой). Первая задача – набрать как можно больше добровольцев была успешно выполнена. По близрасположенным воинским частям собирали списанную, но годную для работы военную одежду (Тогда ещё не было фирменной целинной одежды с нашивками ССО – студенческого строительного отряда). По базовым предприятиям своего факультета собирали спортивный инвентарь, оборудование для фотолаборатории, краски и прочие материалы для наглядной агитации, музыкальные инструменты, книги, учебники и игрушки – как для собственного использования, так и для последующей передачи в совхозную школу и детский сад. Домой попадал только поздней ночью.

В это же время со мной произошел забавный случай. Отрядникам предстояло пройти комплексную прививку против различных экзотических болезней, в том числе против встречающегося на целине бруцеллёза. Прививка достаточно неприятная: в прошлый раз у многих из нашей группы ухудшилось самочувствие и, даже, поднялась температура. Мне прививку делать было не нужно: ещё действовал иммунитет от предыдущей прививки, но первокурсники, испуганные слухами о побочном эффекте, боялись делать прививку, особенно в ходе экзаменационной сессии. Доказывая им, что я перенес такую прививку без каких-либо последствий, решил сделать ее еще раз, в присутствии наблюдателей, за несколько часов до назначенного нашему отряду времени. Все прошло успешно: отряд был полностью вакцинирован и никто впоследствии ни на что не жаловался. Я же сам, измотанный подготовкой отряда, досрочной сдачей сессии, вечно не высыпающийся, почувствовал себя неважно и в метро по пути домой уснул, стоя в вагоне и держась за верхнюю перекладину. Очнулся я от того, что стоявший рядом немолодой военный подхватил меня, плашмя падающего на пол. В вагоне заговорили, что такой молодой, а уже надрался до беспамятства. Пришлось выйти из вагона, поблагодарив военного за помощь. Но умный дядька вышел со мной, спросил о самочувствии и предложил доставить до дома. С благодарностью отказался, но дома пришлось принять какое-то лекарство.

Сессию вновь сдал на отлично.

Разнарядку получили в совхоз Баршинский Южного треста совхозов Кургальджинского района Целиноградской области. Самый край – более 200 км от Целинограда до Кургальджино и ещё 180 – до совхоза. Доехали без приключений. Ещё заранее договорились, что по приезду, не дожидаясь разгрузки, мы с Юркой Пьянковым, ещё одним однокурсником-производственником, добровольно завербовавшимся в наш отряд в качестве водителя штабной машины, поедем вперёд для проверки готовности к приему отряда. Все было неплохо: разбиты палатки по количеству членов отряда, построена печь для кухни. И всё это приготовлено в паре километров от усадьбы совхоза, на берегу старицы. Решили поесть в совхозной столовой. В меню были гуляш с перловкой и … рассольник из кильки с горохом. Этот деликатес, с плавающими в воде глазами и хвостами от кильки, я нигде более не встречал. За последующие месяцы никто из нас более не решился посетить этот общепит. Но вечером, после нашего с Юрой сообщения, решили обратить особое внимание на выбор повара, а также, в первую очередь, возле печки построить кухню и столовую, которую можно было использовать в качестве клуба и склада музыкальных инструментов, фотолаборатории и т.д.

После открытия столовой пригласили руководство и общественность совхоза, руководство нескольких армянских бригад шабашников, которые семьями, но без женщин и детей, каждое лето выезжали на целину для строительства срочных объектов, на концерт самодеятельности, который начали готовить ещё в Москве и продолжали в поезде. Угостили гостей ужином. За столом решили несколько важных вопросов, связанных как с расценками на работы, обеспечением продуктами, в т.ч. парным мясом, помощью с готовкой. Все были довольны. Даже Седёрко, который, будучи прагматиком, и считавший, что отвлечение людей на самодеятельность (а он, как и я, предвидел, что предстоят выезды в отделения совхоза, на различные конкурсы и т.д.) снизит производительность труда и общий заработок, признал, что без этого вечера многие вопросы были бы не решены никогда. В дальнейшем контакты с руководством продолжились на различных уровнях: Седёрко – с директором совхоза, наш прораб Юра, студент МИСИ, – с совхозным прорабом, Володя Сумкин – с заместителем директора по снабжению, а я – с председателем рабочкома, очень интересным мужиком: в прошлом мастер спорта по самбо, но любивший выпить, применил по пьянке приемы боевого самбо в быту и, покалечив человека, получил срок. В последующем часть срока была заменена на поселение, как и у большинства рабочих совхоза (комсомольцев-добровольцев и в помине не было).

Для строительства нам были предложены как коттеджи для руководства совхоза, так и многоквартирные дома для других тружеников. В этом совхозе снабжение было несравненно выше, трудности доставляло только то, что карьеры для добычи камня были очень тонкие: часто приходилось искать новый. В итоге такие поиски карьеров использовались нами, чтобы штабом поздно вечером уединиться и вдали от отряда отметить какие-либо личные события.

В ходе этой целинной эпопеи, проходившей в очень жаркое лето, нам досаждали степные пожары, случавшиеся как от самовозгорания многолетнего овечьего кала, так и от падения первых ступеней ракет, запускавшихся с космодрома Байконур. На первое тушение пожара отряд, мобилизованный по просьбе руководства совхоза, отправился как на праздник или на интересное времяпровождение. Тушить приходилось почти без воды: вениками, лопатами, а то и куртками и рубахами забивать и засыпать землей огонь. При этом подсохшие кусты саксаула вспыхивали как порох – пламя достигало несколько метров. Однажды при тушении пожара, которое длилось почти сутки, небольшая группа, в которой был и я, оказалась обойденной огнем. Началась паника. Определив самый безопасный путь выхода, приказал срочно замотать головы любой тканью (среди нас были и девочки) и бежать за мной – на голос. Сам оставил лицо открытым, чтобы была видна обстановка, и с криком понесся вперед. Все спаслись без потерь, но у меня сгорели брови и ресницы. После этого случая девочкам запретили выезжать на пожары, хотя и парни, завидев вдали дымы от пожара, искали, куда бы сбежать от возможной мобилизации.

Благодаря и отверженной работе отряда на пожарах руководство и совхоза и южного треста совхозов относилось к нам с большим почтением. Нас стали снабжать свежим мясом, забивая почти каждый день по барану. Отрядному врачу выделили в помощницы местную медсестру и кабинет на усадьбе совхоза, где он мог принимать и нас и местное население. Почте поручили всю корреспонденцию, поступающую на имя членов отряда до востребования, доставлять непосредственно в отряд.