Текст книги "На пересечении миров, веков и границ"

Почту получали почти все. Но рекордсменом был Володя Сумкин, которому Оля, его молодая жена с нашего курса, слала письма почти каждый день, регулярно запечатывая туда сушеные листочки и цветы. Для меня отрадой было получение посылок от Иры, которая регулярно снабжала меня соком манго и сигаретами Jebel и Пчёлка, которыми мы разнообразили местные папиросы.

Строительные задания были отрядом успешно выполнены. Руководство треста обратилось в район и центральный целинный штаб с предложением о поощрении членов отряда и возможном награждении. Долго обсуждали критерии отбора. Не согласившись с Седёрко, желавшего включить в список своего ординарца-охотника, пошел на компромисс, исключив из списка как охотника, так и себя. Седёрко и ещё один отрядник, работавший как с отрядом, так и, по вечерам, трактористом и бульдозеристом по совхозным нарядам, были награждены орденами . Несколько человек получили медаль За освоение целинных и залежных земель.

Три месяца закончились. В поезде на обратном пути всем членам отряда были выданы заработанные деньги. Все были удивлены и обрадованы

Мы с Ирой на заработанные деньги поехали отдыхать дикарями в Нижние Эшери под Сухуми рядом с санаторием Министерства Обороны, где несколько раз отдыхали мои родители и где папа пользовался большим авторитетом, всегда возглавляя волейбольную команду отдыхающих. Получив пропуск на территорию санатория, каждый день после мертвого часа мы приходили на волейбольную площадку. Я играл, а Ира, завязав волосы в два коротких хвостика, сидела рядом с книжкой. Потом все вместе бежали купаться. Где-то через неделю отпуска партнеры по волейболу окружили нас и пристали с ножом к горлу: Кем вы приходитесь друг другу?. Они уже узнали, что мы снимаем комнату у санаторного повара. По их мнению, мне (а я был черный от целинного загара) было около 25-28 лет, а Ире с её хвостиками и пухлыми губками никто не давал больше 16 лет. После их согласия накрыть поляну мы заставили их раскрыть рты, признавшись, что нам по 21 году и мы уже больше года женаты. Разговоры на эту тему среди отдыхающих продолжались до нашего отъезда.

Родители Иры в 1965г. уехали в длительную командировку в Чехословакию, где Сергей Дмитриевич был назначен руководителем отделения Торгпредства в Братиславе. Мы же с удовольствием перебрались в их квартиру на Васильевской ул. рядом с Домом кино и стали жить вместе с Ириной бабушкой – Клавдией Ивановной. Поскольку бабушка полгода жила на даче в Малаховке у другой своей дочки, тёти Люси Долбышевой, муж которой, дядя Саша, был зам. начальника Мосторга, мы имели возможность пожить самостоятельно. Наши друзья с удовольствием восприняли эту возможность почаще приходить к нам, не создавая сложностей для окружающих.

После восстановления занятий в училище на заседании факультетского комсомольского и партийного бюро работа отряда и его штаба были признаны успешной. Мне же было предложено возглавить факультетскую комсомольскую организацию. Однако уже на следующий день меня пригласили в партком училища и предложили войти в комитет комсомола МВТУ. На моё сообщение о предложении руководства факультета сказали, что это будет решено. Как я понял, это решение было не простым, и только накануне факультетской конференции Бобровников сообщил мне, что, к сожалению, общеучилищные интересы заставили факультет согласиться. В комитете комсомола мне поручили заниматься вопросами наглядной агитации: газеты, студенческие сообщения, новости и т.д. В моем распоряжении были собраны художники и плакатисты со всех факультетов, которых я вызывал в любое время для написания срочных лозунгов, газет-молний.

Кроме обычных нагрузок я получил и особое задание: совместно со штатным художником училища мне было поручено создать стенд, посвященный Н.Э.Бауману. Конечно, художественное оформление лежало на художнике. Мне же предстояло проявить свои организаторские способности. Для этих целей ректором училища мне была выдана доверенность на совершение безналичных денежных операций. Всё свободное время, а зачастую и вместо некоторых занятий, я просиживал в архивах Музея Революции, Музея В.И. Ленина, Музея истории Москвы и других, где я выбирал материалы, которые могли бы нам пригодиться для стенда, и, после согласования с художником и Советом училища по наглядной агитации, заказывал их крупноразмерные копии. Особую проблему для меня создавало найти скульптурный бюст Баумана, который по предварительному эскизу мы хотели установить рядом со стендом. В Московском союзе художников мне посоветовали связаться с Заслуженным деятелем культуры, литейщиком Сергеем Александровичем Лукьяновым, который отливал не только ограду Летнего сада в Ленинграде и ограду Александровского сада в Москве, но и многие бронзовые памятники, в том числе и памятник Н.Э. Бауману на Елоховской площади. Пообщавшись с ним по телефону я получил приглашение встретиться с ним у него ни то дома, ни то в мастерской. Лукьянов оказался очень интересным, хитроватым стариком, но удивительно доброжелательным. За чаем он ещё раз подробно порасспросил, зачем нам это нужно и почему я этим занимаюсь. А потом он подвел меня к стеллажу, где уже стояли подготовленные им заранее несколько гипсовых моделей памятников Бауману – как я понял позже, повторные расспросы были ему нужны, чтобы убедиться в серьезности и целесообразности наших исследований. Среди этих моделей я сразу увидел то, что было у меня в воображении: бюст Баумана на фоне развернутого знамени. Чем он меня крайне поразил к концу нашего общения, так это своим предложением изготовить бюст бесплатно, но что касается автора бюста, то, по его словам, автор в свое время получил вознаграждение за проект памятника на могиле Баумана, но в металле бюст реализован не был. Договор был заключен, но изготовление бюста очень задержалось из-за длительной болезни этого удивительного человека. Я несколько раз навещал его и в больнице и дома и мы почти подружились. После его выздоровления он очень быстро завершил работу и бюст был установлен перед стендом, посвященном Н.Э. Бауману, имя которого носит наше училище, рядом с приемной комиссией. Интересным оказалось завершение этой истории: в училище пришёл счет на 3.000 рублей из Общества охраны авторских прав в пользу автора бюста. К расстройству ректора пришлось заплатить.

Что касается моего вступления в партию дело застопорилось. Пока проходила отчетно-выборная компания прошел октябрьский пленум ЦК КПСС, на котором было принято решение о более тщательном отборе кандидатов для приема в партию, в том числе особенно среди интеллигенции и лиц непостоянной занятости, к которым относилось и студенчество. И факультетское партийное бюро и партком обещали решить вопрос, но ничего не решалось, мне так и не давали ни анкету, ни бланк заявления. Уже в феврале, поняв, что без санкции свыше, так ничего и не будет решено, по рекомендации отца записался на прием к секретарю Бауманского РК КПСС Коршуновой. Был встречен доброжелательно, выслушан. Она мне разъяснила, что не все правильно поняли решения ЦК: речь идет не о приостановке и не об ограничении приема в партию, а о более тщательном подходе к приему. Пообещала разобраться и сообщить. Только я вернулся в МВТУ (в тот день занятия проходили во второй смене) как в аудиторию, где проходила лекция, постучался зав. орготделом парткома, вызвал меня в коридор и вручил все необходимые документы с просьбой, не мешкая, заполнить и вручить Бобровникову. Уже в марте на факультетском партийном собрании я единогласно был принят кандидатом в члены КПСС и надеюсь, что до самого конца существования партии я оправдал доверие коммунистов, принявших меня в партию.

На пятом курсе с учебой было намного легче: базовых дисциплин практически не было, а специальные дисциплины преподавали в основном преподаватели – действующие отраслевые специалисты и руководители базовых предприятий, включая и заведующего кафедрой, руководителя Конструкторского бюро общего машиностроения, Академика Бармина Владимира Павловича. Занятия шли интересно с практическим уклоном и легки к усвоению. В связи с работой над стендом памяти Баумана генерал – заведующий военной кафедрой, который был членом парткома училища и возглавлял Совет по агитации и пропаганде, куда я входил, предоставил мне свободный график посещения занятий.

После зимней сессии студенческий актив училища выехал на учебу в Карпаты на базу отдыха Львовского политехнического института. Плакатистам и художникам пришлось готовить массу наглядного материала для занятий и ежедневно готовить художественные отчеты о прошедшем дне. Учеба прошла толком и весело: с капустниками, совместными днями рождений, спортивными соревнованиями.

А после зимней сессии мне предложили вновь поехать на целину в качестве комиссара уже районного отряда. При этом наш генерал сообщил, что он решит вопрос с освобождением меня от военных летних лагерей, а воинскую присягу я смогу принять в одной из близлежащих воинских частей. Пришлось вновь впрягаться. К счастью моя подготовка к целине уже через месяц закончилась: Министерство обороны не дало согласие на принятие присяги экстерном без прохождения лагерей. Взамен мне поручили принять участие в подготовке Дня козерога – праздника абитуриента, посвященному началу студенческой жизни.

Поскольку лагеря должны были состояться в августе, мы с Ирой в июле поехали отдохнуть в туристический лагерь ЦСКА под Эльбрусом – Терскол. Там я понял что значит, когда каким-нибудь делом занимается не приспособленный для этого человек. При прохождении Баксанского ущелья во время днёвки наш инструктор предложил желающим 4-м человекам вместе с ним (имелась одна связка и 2 ледоруба) подскочить на ближайший перевал. Конечно, я вызвался в числе первых. По словам инструктора, это займет около 3-4 часов в хорошем темпе. Несмотря на то, что ни у кого из нас не было специальной обуви, а были обычные туристские ботинки, до последней стенки перед перевалом дошли без проблем. Погода была солнечная и почти безветренная. Находящаяся перед нами стенка была почти вертикальной высотой около 8 метров из спрессованного снега. Инструктор, шедший впереди, ледорубом сбивал лед, намечая ступеньки. Я, как самый крупный, шел следом, кулаками пробивая снег, чтобы поднимавшиеся сзади могли вставить в отверстия руки и ноги. Когда все четверо уже были на середине подъема я оглянулся назад… Сзади всё было в тумане из снега и это месиво быстро приближалось к нам. Мы постарались ускориться и, когда пурга настигла нас, мы уже заползали на площадку перевала. Снег с ветром заполонили всё вокруг так, что мы с трудом видели друг друга. Сбившись в кучку, мы сняли обувь и стали растирать друг другу ноги, а пурга все не прекращалась. Разделили имевшуюся у кого-то плитку шоколада. Часа через 2 снежный заряд кончился также неожиданно, как и начался. Мы поспешили назад к группе, которая ожидала нас на маленькой площадке, где нельзя было укрыться от ветра и разжечь огонь. Наши следы были заметены и мы почти бежали как придется, не особо разбирая путь. Хорошо, что мы не отцепили связку, потому что я дважды обрушивал под собой снежные мостки и проваливался в трещины, ударяясь грудью о кромки. Когда мы подошли к тому месту, где оставили группу, а я уже с трудом передвигал ноги, то увидели, что вся группа, чтобы не замерзнуть на усыпанной свежим снегом маленькой площадке, уцепившись за плечи друг друга, танцевала летку-енку. Инструктор предложил, чтобы сэкономить время, съехать с этой площадки к нужной нам тропе на пятой точке. При этом только предупредил, что съезжать нужно ногами вниз. Когда поехала Ира, её перевернуло на спину головой вниз и понесло прямо на стоявший в самом низу огромный камень. Вся группа замерла. Только каким-то чудом и присущей женщинам интуицией она смогла перевернуться на живот и носками ботинок затормозила в каких-то считанных сантиметрах перед камнем. От пережитых впечатлений и полученных ударов груди меня тут же вывернуло наизнанку. Дальше идти с этим инструктором группа отказалась. Оставшиеся дни я залечивал ноги, стертые в кровь от попавшего в ботинки снега.

После отпуска все мужчины нашей группы, а, как я уже писал раньше, в нашей группе школьников никто в армии не служил, выехали в часть войск ПВО под Курск, где мы должны были познать тяготы воинской службы и, по окончании лагерей, принять присягу. Часть, представлявшая собой пусковую точку ракет ПВО, находилась вдали от каких-либо крупных населенных пунктов. Рядом, в нескольких километрах, находилась только малонаселенная деревенька, в которой не было ни магазина, ни какой-либо завалящей палатки. Поселили нас всех в спортзале, прикрепив в качестве взводного старшего сержанта срочной службы, который при внешней строгости жить нам особо не мешал, понимая, что он и младше нас и что мы все будущие офицеры, хоть и запаса. Прибывший с нами подполковник с нашей военной кафедры поселился отдельно, общался, в основном, с местными офицерами, а нас только изредка посещал с проверкой. По завершении обязательных занятий мы, в основном, занимались сами собой: немного спорт, немного карты, иногда, при наличии повода, самоволки в деревню, где у одной из бабок покупали жутчайший самогон, предназначенный специально для солдатиков. Чтобы загрузить наше свободное время, командование части охотно использовало нас в нарядах на кухне и уборке территории, а также пыталось загрузить нас строевой песней. После того, как мы при строевом смотре, под хохот всей части, исполнили разученную нами

… Вечерело, да!

Солнце село, да!

Ночь темным темна-а-а.

Прогуляться девка вышла,

Всё равно война!… от этой своей затеи отказалась.

Вот и присяга. После присяги наш подполковник на несколько дней раньше всей группы отправил меня в МВТУ для завершения подготовки праздника посвящения в студенты – дня Козерога.

Последний – шестой курс. В начале должно быть 2 месяца занятий по специальным предметам, а потом преддипломная практика, как правило, уже по месту распределения, подготовка и защита диплома.

В первые же дни после проведения праздника меня вызвали в партком, где предложили после учебы остаться в училище для работы заместителем секретаря комитета комсомола, а формально в качестве старшего преподавателя на кафедре Детали машин. Я отказался, сообщив, что хочу поработать по специальности. Тем не менее, в течении нескольких дней меня вызывали и в райком комсомола и в горком, где меня уговаривали или остаться в училище, или идти зам. зав. отдела в райком, или, даже, инструктором в Московский горком. Но я твердо стоял на своем, меня не сломили даже предложением уже через год поступить в высшую комсомольскую школу.

А потом меня пригласил к себе Геннадий Николаевич Бобровников. Речь сразу зашла о возможном месте распределения. По его словам, рассмотрев мою учебу и общественную работу в училище, а также отказ от карьеры общественного деятеля, они совместно с Владимиром Павловичем Барминым хотели бы предложить подумать о нескольких вариантах будущей работы:

– г. Омск, где создается новое конструкторское бюро по нашему профилю. Там назначен директор, имеется кандидатура главного конструктора, набрана группа инженеров-практиков, не имеющих высшего образования. Мне могут предложить должность и.о. зам. главного конструктора. В случае согласия мне, как семейному человеку, будет предоставлена квартира и за мной будет сохранена броня на московскую прописку. Работа ответственная, имеется определенный риск;

– Север. Мне может быть предложена должность руководителя сектора снаряжения подводных лодок стартовыми установками. По должности семейным полагается квартира, северные надбавки и прочие надбавки, включая сохранение московской прописки;

– Базовое конструкторское бюро, возглавляемое В.П. Барминым. Рядовой конструктор. Но рекомендуют гидравлическую лабораторию, которая, помимо опытно-испытательных работ, проводит анализ работоспособности систем своего предприятия на космодромах.

В растрепанных чувствах возвращаюсь домой. Первое предложение заставило сердце трепетать: перспектива налицо, но и ответственность высочайшая. Я уже понимал, что я не столько конструктор, сколько организатор. К тому же другой город, незнакомые люди и незнакомая обстановка.

Ира, к этому времени закончившая экономический факультет МГУ и поступившая на вечернее отделения иняза для дипломированных специалистов, переезжать в другой город не захотела: престарелые родители единственной дочки и очень старая бабушка требовали присмотра. Ну а я и не уговаривал.

На следующий день сообщаю Геннадию Николаевичу о принятом решении. Оказывается он этого ожидал и сразу предложил, что будет руководителем моего дипломного проекта, а в качестве темы предложил реальный проект: спроектировать испытательный стенд для определения коэффициентов гидравлического сопротивления истечения жидкости из насадок. Видя мой испуг, он меня успокоил тем, что тема в плане работы лаборатории, а вместе со мной проектом будет заниматься как начальник лаборатории Иванов, так и ведущий конструктор Володя Бушуев. Во время подготовки дипломных работ нас всех должны зачислить в штат на должности техников. Что ж, дополнительный заработок семейному человеку всегда на пользу.

Сдав последнюю сессию, вместе с Володей Кучеренко, который также попал в гидролабораторию, являемся по месту будущей работы и знакомимся с руководством и сослуживцами, среди которых много выпусников нашей же кафедры. Особенно меня, конечно, интересует Бушуев. Достаточно молодой, не более, чем на 10 лет старше меня. Как потом оказалось, человек, которому чужда рутинная работа, но который всегда с головой окунается во все самому себе поставленные задачи. Так, загоревшись идеей на собственном опыте вывести кривую зависимости сексуального влечения и потенциала мужчины от количества принятого на грудь алкоголя, он почти пол года строил свои кривые, а потом ещё несколько месяцев обсуждал результаты исследований с сослуживцами. В работе над дипломом, надо признаться, все идеи создания стенда возникали у Володи. Бросив идею, он ждал чем закончатся мои расчеты, включая расчет ожидаемых результатов по теории вероятности, после чего вбрасывал новую идею. После массы обсчитанных вариантов они с Ивановым, в конце концов, остановились на одном варианте. После обсуждения с Бобровниковым я получил добро на начало проектирования. А до защиты оставалось уже менее 4 месяцев и работать можно было только на территории, не вынося никаких материалов на волю. А ведь надо было, помимо разработки стенда, иметь определенное количество чертежей и не менее 100 листов пояснительной записки. У меня внутри уже возникала небольшая паника. Ко всему прочему, на предзащите, проходившей в лаборатории в присутствии Бобровникова и зам. Главного конструктора, мне сообщили, что защита проекта одновременно будет и одобрением проекта для передачи его в производство.

Подошла защита дипломных проектов. Апрель. Госкомиссия из МВТУ прибыла к нам в КБ. Собрали всех в актовом зале, где на сцене должны защищаться гидравлики, т.е. наша группа, а на противоположной стороне представляли свои проекты механики. В зал прибыли и болельщики из тех подразделений, куда распределялись дипломники.

Я свое выступление начал словами: В своих расчетах гидравлики уже длительное время используют коэффициенты гидравлического сопротивления по таблицам Идельчика. Но этим вопросом занимались многие всемирно известные ученые, включая Жуковского и Лысенко. При этом полученные у них результаты отличались на 50% от данных Идельчика. Спроектированный стенд по расчетам теории вероятности позволит определить коэффициенты с точностью до 5%…

И тут встал Бобровников: Вы что же, молодой человек, Жуковскому не верите?

Видя, что сам руководитель проекта задает такой вопрос, начали сыпать вопросы и другие.

Как рассказывали друзья, это со стороны выглядело как будто щенок барахтается в воде. Только выплывает, его опять бьют поленом. И так много раз. К этому времени на сторону моей защиты перебралось большинство из актового зала, а народ из отделов все подходил и подходил. Защита длилась минут 40, а может и дольше.

Когда я освободился, Иванов отвел меня в лабораторию, открыл сейф и налил мне почти полный стакан неразбавленного спирта, дал запить газированной водой и велел лечь спать сзади кульмана.

Через несколько часов Володя Кучеренко привел меня в зал, где нам должны были объявить оценки, поставил в строй дипломников и держал в вертикальном положении.

– Алексеев.

Я сделал шаг вперед.

– Отлично!

Если бы не ребята сзади, я бы свалился.

На следующий день меня вызывает Владимир Павлович и просит отложить отпуск по окончании училища, с тем, чтобы с производственным отделом и снабженцами решить все вопросы по передаче стенда в производство. За это время меня, к сожалению, не успеют переоформить в конструктора и придется ещё побыть техником. Конечно, пришлось согласиться.

Через неделю мы всем выпуском собрались в училище для получения наших заслуженных дипломов. После торжественной части наша группа дружно решила рвануть в парк Сокольники, предварительно запасшись водочкой. Оккупировали 50-ый трамвай и махнули в любимый нами пивной бар Прага, где сразу заказали по кувшину (3 пол-литровые кружки) пива на нос и гору шпикачек. В ходе застолья наш комсорг, Дима Ильяшенко, предложил ежегодно в мае в годовщину получения дипломов встречаться для того, чтобы все знали, что с нами происходит. Предложение прошло на ура и было крепко отмечено. Кто же из нас тогда мог предположить, что это предложение, сделанное спонтанно, будет реализовано полностью. Если первые годы собирались каждой весной, чтобы просто встретиться, то с 1973 года решили отмечаться в журнале нашей группы, который припасли после последней сессии, а Саша Стрельцов взял на себя обязанность вести учет нашего роста и старения. Каждый год он вносил изменения в семейное положение каждого из нас, места работы и телефоны. Встречаться стали уже осенью, когда заканчиваются дачные работы. Когда мы с Ирой были в командировке в Германии, Саша прислал нам письменный отчет о встрече, состоявшейся через 10 лет по окончании ВУЗа. Со временем, по предложению наших активистов: Саши Стрельцова, Миши Жидкова, Валеры Шерстнева, Димы Ильяшенко и Лёвы Дудакова создали фонд помощи нуждающимся в лечении, куда каждый вносил средства по мере своей возможности. На недавней встрече, которая состоялась в октябре, посчитали, что за последние 41 год наша группа встречалась 42 раза, среди которых были 2 внеочередные встречи в училище, посвященные 125-летию МВТУ и 70-летию нашей кафедры. Встречались мы, кто мог, и по поводу незапланированных горьких событий: из 29 человек, с которыми мы оканчивали МВТУ, уже нет с нами 11 человек, среди которых и Саша Стрельцов, и заступивший на его место по нашей организации Валера Шерстнев. Теперь все тяготы старшинства в нашем сообществе добровольно взял на себя Миша Жидков.

К середине июня, когда все однокашники уже отдохнули, стенд был передан в производство и профком предложил мне бесплатную путевку на турбазу в Бийск для двадцатидневного похода по Алтаю, включая Телецкое озеро.

Прилетев в Бийск (поскольку дипломный отпуск был еще не отгулян удалось приобрести авиабилет по студенческому билету со скидкой) познакомился с группой, с которой предстояло путешествовать: 20 человек, прибывшие со всех уголков страны от Владивостока до Риги и от Мурманска до Душанбе, в основном по льготным профсоюзным путевкам. Возраст: от 14 до 60 лет. Мужских особей, включая 14-летнего мальчика, – 6. В походы ходили только 15, а более, чем с одной ночевкой – только 3! Делать нечего, пойдем – путевки оплачены. Инструкторша, как оказалось – Ленинградка, отозвала меня в сторонку и попросила исполнять обязанности второго инструктора, который по болезни не смог прибыть, иначе с такой группой не справиться.

Загрузились инвентарем и продуктами. Грузовиком нас доставляют до турбазы в начале озера, где мы получаем 2 большие шлюпа, на которых можно и распустить паруса. Но за 4 дня перехода по воде нам этого сделать не удалось из-за отсутствия ветра. Вокруг красоты, светит солнце, но купаться нельзя: даже в мелких заливчиках вода не прогревается выше 10°С. Слава богу, что для начала не пришлось тащить рюкзаки и мы с инструктором смогли определить, кто на что способен: многие не могли ни развести костер, ни поставить палатку, ни, даже, приготовить что-либо на костре. Доплыли до цели. Дальше 3 дня пеший поход по предгорью. Наконец, бросок на перевал. По словам инструктора 2 дня не будет ни одного источника воды – надо заполнить фляги и нести воду с собой. При подходе к перевалу нам с инструкторшей пришлось волочь на себе по 3 рюкзака (2 на спине, 1 на груди), т.к. пожилые женщины с трудом поднимали сами себя в гору. Мне же пришлось тащить ещё и канистру с водой, отобрав её у одного из мужчин, который в ходе подъема для облегчения отливал столь необходимую нам воду.

Дальше стало проще. Ночевало большинство членов группы в охотничьих заимках, ленясь разбивать палатки. Меня поразила честность алтайцев: встречающиеся охотничьи заимки и домики пастухов всегда стояли открытыми. Никаких замков и запоров. Встречающиеся люди всегда были готовы оказать помощь. От вознаграждения отказывались, но с огромным удовольствием принимали в подарок индийский чай со слоном.Когда я роздал лишние рюкзаки и смог оглядеться, то оказалось что вокруг растет необъятное количество шампиньонов. Перед ночлегом за какие-то 10-15 минут я набрал ведро грибов, но есть их взамен опостылевшей мне ещё со времен интерната каши никто не согласился: поганки. Тогда, выклянчив немного масла, вместо тушенки я натушил эти грибы и съел всю готовку один, дав попробовать только 2 нашедшимся рискнуть желающим. На следующий день нас было уже 6 человек. Дальше, как я уже описывал раньше, выпал снег и грибы пропали.

Наконец стоянка на берегу реки Катунь недалеко от села. Можно помыться, постираться, сходить в магазин – купить для души чего-нибудь вкусненького. Многие местные жители курили очень интересные трубки, как оказалось типичные алтайские трубки, изготовленные из лиственницы окантованной латунью. Поскольку наш интернатский друг Гера Пугачев курил трубку, решил сделать ему подарок. Но, оказалось, что трубки эти нигде не продаются: их в этой местности делает один единственный старик-алтаец и только дарит друзьям и понравившимся ему людям. Узнаю, что его стойбище находится где-то в 6-7 км. от села. Договорившись с инструкторшей, взял пачку чая со слоном, пару пачек московских сигарет и компас и по описанным мне ориентирам достаточно быстро нашел нужное стойбище. Но!!! Никто мне не сказал, что старик не говорит по-русски. На прикрепленной к стене юрте иллюстрации с видом на Кремль стараюсь объяснить, что я из Москвы. По ошалевшему виду старика и его старухи вижу: поняли. Засуетились. Женщина принесла 3-литровую бутыль местного самогона из козьего молока, почти белую жидкость крепостью около 20 градусов, разожгла костер и поставила чай, достала какой-то чан с чем-то белым, похожим на творог. Набирая массу из чана отжимала её у себя на колене. Очень неаппетитно выглядело это отмытое колено на фоне в целом грязной ноги, но не подаю вида: надо им понравиться! Полученные лепешки-сырники женщина снаружи приклеивала к стоявшему на огне чугунку. Отклеились – на стол. Закуска готова. Мы со стариком в это время ведем дипломатический разговор: ни одного слова, одни жесты.

Он наливает самогон – выпиваем.

Я предлагаю московские сигареты – закуриваем.

Выпиваем – закусываем.

Он раскуривает трубку – курим по очереди.

Выпиваем – закусываем.

Я достаю Ирину фотографию и объясняю жестами, что жена. Вижу понравилась. По команде старика женщина лезет в сундук и показывает фотографию. Понимаю, что дети и внуки. Показываю большой палец – пронял.

Выпиваем – закусываем.

Дошли до чая. Оказалось меня потчуют алтайским чаем: очень крепкий черный чай (со слоном), заправленный козьим молоком и топленным медвежьим жиром, притом кусочки жира также присутствуют в чае и с трудом проходят в горло – но не подаю вида: надо им понравиться.

Выпиваем – закусываем.

Дед пытается понять, что я делаю здесь один вдали от жилья. В очередной раз, покуривая по кругу трубку, пытаюсь ему объяснить, что хотел бы такую. Дед не понимает. Выпиваем – закусываем. А дело идет к вечеру, мы сидим и разговариваем уже больше трех часов. Огнетушитель пустеет. Вдруг полог юрты поднимается и, ошалело оглядывая меня, входит мужчина лет 30-35. Оказалось хозяин соседнего стойбища, отслуживший армию и прилично говоривший по-русски. С его помощью быстро разбираемся, но оказалось, что у старика нет ни одной готовой трубки и, даже латунных заготовок и полуфабрикатов (гильз), чтобы можно было что-то изготовить. С сожалением развожу руками и за гостеприимство дарю старику сигареты и его жене – чай со слоном. Встаю попрощаться. Дед доливает самогон, лезет под свой матрац и протягивает мне сверток. Разворачиваю…! Потрясающая вещь: нож с рукояткой из рога марала, заправленный в обтянутые чьей-то шкуркой ножны, охваченные в несколько рядов латунными поясами, покрытыми мелкой чеканкой. К концу ножен прикреплена, как оказалось позже, кисточка от уха рыси! Я отказываюсь, дед настаивает. Выпиваем – закусываем. После каких-то слов старика его сосед сообщает, что он отвезет меня до села на своей лошади. На улице уже темно. Тепло прощаемся с хозяевами. Едем вдвоем верхом по темному лесу. У меня уже отбито, всё, что возможно. Вдруг мужчина останавливается – Отдай нож. Я его прошу у старика уже несколько лет, вожу ему продукты, а он его отдал какому-то заезжему бродяге. Не хочешь – выбирайся из леса сам. Пришлось, со слезами на глазах, расстаться с подарком. А село оказалось в 200 метрах. Дальнейший маршрут прошел без эксцессов.

На этом студенческая жизнь окончилась и началась новая взрослая жизнь.