Текст книги "Путь камбалы"

Путь камбалы
Игорь Апальков

© Игорь Апальков, 2025

ISBN 978-5-0065-2562-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

=4=

 
На востоке горят рыбьей кровью рассветы,
Озаряя волнистую серую даль.
Алкоголик в завязке расправляет сети,
Вспоминая свой самый счастливый февраль.
 
 
Разгоняется кровь по мозолистым красным пальцам,
И похожи они на плоды барбариса.
О совершенно неважном вещает реклама нам,
Под мурчанье бригадного кота Бориса.
 
 
А за окном третий день
Тихо плещется шторм,
Наблюдая за тем, как мы курим и ругаемся матом,
Ведь для нас в нём не рыба,
А наш первый миллион.
 
 
Где-то сейчас вниз несутся кометы,
И влюблённые думают об одном, закрывая глаза.
Если тебя, брат, не прижали проблемы,
Хули вообще ты приехал сюда?
 
 
Громкие возгласы про любовь до гроба,
Слабые всхлипы умирающих чувств.
Всё усмиряется и печаль, и злоба,
Остаётся лишь йода морского на челюстях хруст.
 
 
И за окном третий день
Тихо плещется шторм,
Он нам рушит и планы, и график платежей по кредитам,
Что мы все честно взяли
И забыли вернуть.
Говорят, культивируя рыбную ловлю,
Повышали свою выживаемость финны.
И как я, по различному рыбу готовлю —
Вся бригада умрёт, но по разным причинам.
 
 
У кеты жабры рвутся о клеточки сетки,
Краб стыдливо краснеет в воде.
Камбала же живёт ещё около часа,
В первый раз видя небо, после жизни на дне.
 
 
А за окном третий день
Тихо плещется шторм,
Умывая слезами погибшую рыбную нечисть,
Чьи глаза растворились
В мутной глади небес.
 

=7=

А я так и не стал серебристым айфоном,

Таким, чтобы гранями отражать когтевидные облака

И своим чёрным экраном подмигивать солнцу,

Короче, таким, чтобы знать, что будет наверняка.

Не сболтнув лишнего, выделить важное,

Сохранив в закладки, отложив на потом.

Полностью перейти в электрон, а бумажное —

Сжечь, словно рыжей саранки бутон.

Я не стал серебристым айфоном и всё же,

Я был проклят, был свят – и так раза по три.

Оттого я свободен, ведь видно по роже,

Что сомнения рвутся ударом кукри.

Что не важное – важно – вы догоните сами,

И что важное – лишне – безусловно поймёте.

Но вы будете мчатся назад, даже быв на диване,

Только вспомнив, оставили что на работе.

Серебристый айфон. Верно, мыслишь, приятель.

В этом плане у нас всё же есть с ним родство.

Не забудь рассказать обо мне своей маме,

Показав самый худший скриншот.

Ну и что?

=11=

Три четвёрки на плече —

Значит, все удачно будет.

Знает, значит, обо мне Он

И отныне не забудет.

Заклиная волю ветра

Принести мне жизни малость,

Я живу её небрежно,

И совсем не верю в старость.

Капает с палатки дождь,

Кровь слегка коснётся пальцев —

Это в общем – ерунда,

Это в общем-то – случайность.

Три четвёрки на плече,

Этот стих – совсем никчемный.

Но, возможно, сквозь него

Он мне о себе напомнил.

Бесы водят хоровод

Бесы водят хоровод – мне свободно и лёгко,

Будто этот блядский год отодвинут далеко.

Будто не было любви и не будет никогда,

Всё что было – позади, словно мёртвая вода.

Свет горит на перекрёстке, только лампа не причём,

В глазах беса, в его холке видны звёзды. Много звёзд.

Ведь они и сами тленны, пусть и не из наших мест,

Я лишён тупой надежды, боли нет и смерти нет.

Бесы водят хоровод. Для чего и почему?

Может быть за гранью жизни, я это и сам пойму.

Постоянно ускоряясь, торопя тебя вперёд,

Бесы лучшего желают – их другое и не прёт.

Мне рассказывали тайну – если сильно возжелать,

Можно узнавать у бесов, кто готов тебя предать

Из твоих, пока что, близких. Впрочем, это не предел.

Не сейчас… Я, в общем, тоже вам признаться захотел:

Я не верил в них, но снова, на распутице дорог,

Я несу им слепо водку, опрокидываю шот,

Улыбаюсь и смотрю в них, как в любимые глаза…

Просыпаюсь, как от бреда – далеко гремит гроза.

=14=

Говорят – не спорь, повезёт вдвойне,

Мы не на войне, но враги умрут

За одним один, за строкой строка,

Восстановишь флаг, отрастишь бока,

Как на рану жгут, свиньи бисер жрут,

Не метай его, подожди пока.

Ключевая цель – в листьях сентября

Отыскать её и найти себя,

Разрешить конфликт, обозначить грань,

Перейти с шестью нулями в тот январь,

Что откроет дверь и отдаст ключи,

Всё сотрёт собой, видишь – не молчи.

Раскидай долги, крутанись и жми

Педаль правую в пол, хочется – живи,

Будь собой, но тем, кем был ты всегда,

Все чины, погоны – напускная ерунда,

Радость серых масс, варево блядей,

Разожги во тьме свет своих идей.

Говорят – не спорь, нарды в ИВС,

Кокс и героин, соли, меф, лавэ,

Лавка без цветов, часов нет на стене,

Ты забыл её, она – о тебе.

И, на самом деле, как рабочий плебс,

Научись жить в кайф – повезёт вдвойне.

Когда у тайги было больше глаз

Всё началось двадцать лет назад,

Когда у тайги было больше глаз,

Но не всех из них смотрели на человека,

Как на источник враждебных фраз.

В далёком нанайском уезде,

Закрытом от ветра и водки,

В расправленной рубашонке

Прибежал ребёнок и робко

Стал рассказывать странные вещи,

Повторявшие бред старой ведьмы,

Что покрыта была балдахином блаженства

И зловещим родимым пятном посреди лба.

Что-то там неприятно кольнуло

Бедных жителей под левым боком,

Ещё хуже дела понеслись – в дом,

Где мальчишку оставили, смерть потянуло.

Он, конечно же, первый из умерших,

А за ним вся семья бедных висельников,

Стало страшно в тайге оставаться и, в общем-то,

Посылать было некому писем там.

Больше месяца жители думали,

Как прогнать им проклятого духа,

Они часто так говорили и

Звук коснулся у ведьмы той уха.

Громкий смех разразился над полем,

Громкий смех разразился над лесом,

Очень горькие бабкины присказки

Отразились от льда реки эхом:

«Всё закончено, что было начато,

И самим вам недолго осталось.

Завяжите верёвки покрепче,

Они скоро вам всем понадобятся».

Две недели прошло, прежде чем из уезда

Был направлен отряд бородатых мужчин.

«Что их встретило?» – спросите вы, ну конечно,

Вся деревня повешенных, кроме того,

Жуткий ведьминский взгляд под родимым пятном,

Гробовое молчанье да всё об одном

Говорила надпись на любой из дверей, —

«Прибежит мальчишка – убей».

=16=

Рыбак три года ждёт, когда у него заберут рыбу,

Её накопилось уже порядка трёх тысяч тонн.

Но не видно ни лодки, скользящей по заливу,

Ни грузовой машины, очерчивающей склон.

Он сошёл с ума, его рыба давно протухла,

Как сказал Миклухо Маклай: «Всё подошло к концу».

Но рыбак смотрит вдаль и надеется – вдруг там

Кто-то всё-таки приедет и поднесёт чек к его лицу.

Рыбак три года ждёт, когда у него заберут рыбу,

Её слишком много, её некуда девать.

Впрочем, природа сама исправляет ошибку и в гробу

Он видал её, за то, что она заставляет хвосты пропадать.

Ключевым моментом безумства всегда выступает мелочь,

Как заусенец на пальце, как камешек по воде —

Рыбак просто не помнит за чем он сюда приехал, веришь?

Он постарался забыть, что его семья умерла в Литве.

Незримое обиталище чаек

Незримое обиталище чаек…

Как раскат самой яркой звезды,

Как сияние далёкого грома,

Как нездешнего неба грозы

Очертание. Радостным эхом

Отразится от стен набор фраз,

Что написаны были мелом

Под окном твоим. И не раз

Омывались дождём, как слезами невест,

Как строительным краном на пляже.

Очень явственно шепчет мне на ухо бес

Всё оставить, покинуть. И даже

Не жалеть и о том, что потеряно вновь,

Будто вовсе и не было. Может,

Это был в самом деле мой сон неземной.

И всё же, и всё же, и всё же…

=21=

Красной луны блики

На моём плече,

Я в палёном Зилли,

А ты кто вообще?

Я тебя встречал,

Но не помню где —

Может быть на вахте

Где-то в сентябре.

Даже если раньше,

Я не замечал бы

Твоих слабых криков

Из груди пробитой,

То теперь всё равно,

Что нас ждёт, ведь всегда

Красной луны блики

Разорвут невода.

Клетки над твоим лицом

Нам расскажут о былом,

Чего не было, но точно когда-то могло быть.

Ведь на самом деле мне

Всё равно теперь уже,

Что ты думаешь по этому поводу.

Говорят, на небе нам

Светит ночи солнце,

Красным таким светом

Прямиком в оконце.

Словно пробуя на ощупь

Темноту наших душ,

Словно освещая путь

Через тернии в куш.

Мне уже не жарко

И давно нету льда

Ни в моих глазах

И не выше ребра,

Словно ночь глубокой

Показала грусть нам,

А потом забыли вместе

Как без нас им пусто.

ЕКапуста, ВебБанкир

И ещё тысячи фирм,

Что позволили мне взять у них деньги и скрыться.

Если б бог хотел чтоб я

Им всё немедля возвратил,

Он бы сам уже давно сообщил в полицию.

=23=

В деревне не проходит морось.

Унылый клён стоит понуро.

Одни лишь псы опять проснулись

И смотрят вдаль куда-то хмуро.

Они молчат, пока не лают.

Звук, словно выбитый из пальцев,

Не превышает трель цикады,

Но отчего-то все всё знают.

Здесь тишина, как символ жизни,

Последний из оплотов веры.

Лишь смерть седая и уныние

Поросшим мхом украсит стены.

В старинной кирхе отчего-то

На шпилях отразилась язва.

А в лавке продаются шпроты

С сукровицей заместо масла.

Десятки тысяч саламандр

Бегут куда-то ближе к небу.

В их лапках слышатся нам беды

И из под них летят кометы.

Какие-то другие звёзды

Горят теперь на небосклоне.

Ветра закрутятся в циклоне

И вновь на землю летят слёзы…

Я тихо лёг в своей каморке

Не сняв ботинок, закуривши,

Очки свои найдя на полке,

Достал из под кровати книжку.

Открыв на первой же странице,

Я удивлён был – больше года,

Как я пил пиво в той столице,

Где огурцы, гармонь, свобода.

=26=

Когда планировали бизнес,

Учли все риски и препоны,

Составили десятки списков

И оборвали телефоны.

Смотрели видео в Ютьюбе,

Сидели сзади коуч-сессий

И даже прокачали карму

Без тупняков и эпидерсий.

Договорились с мэром Энска,

Вперёд задвинули залог,

Предупредили конкурентов

И записали личный влог.

Когда пришла пора работы,

Машина вовремя пришла,

Не опоздали работяги,

Не скрипнула ни дверь одна.

Казалось, всё идёт по маслу,

Но вот, беда – начался дождь.

Сильнейший в Питере за время,

Когда в нём поменялся вождь.

Работы отложились на день,

Точнее, отменились вовсе,

Ведь денег было очень мало,

А мы в долги уже не просим.

Как убивался мой соратник,

Бросал на лужу свой берет,

Как Пифагор смотрел на небо,

Показывал Ему кастет.

Какой-нибудь заумный малый

С пятью миллионами в кредит,

Вам рассказал бы – риск фатален,

Когда исчерпан весь лимит,

И что нельзя бросаться слепо

И всё обдумать и учесть.

Акцент держать на неудачах,

А также его Дзен прочесть.

Но я же видел всё иначе,

Я видел знак, что всё идёт

Как можно лучше, даже баче —

Моя удача не свернёт.

И каждый стих гоня сквозь прозу,

Год пиздеца и пять уюта —

Всё было свыше мне разбито,

Как первый лагерь Хасавюрта.

Я никуда уже не денусь,

И как бы не старался кореш —

Бог видит всё и дождь сей значит,

Что он вообще всё нам устроит.

И тиражи сожжённых книжек,

И первый выпуск Ламборгини,

И как сказал в бэд-трипе Жижек —

Коль воровать, то кольт богини.

Я отчего-то улыбался,

Совсем не в здешних был местах,

Когда с товарищем нажрался,

Перекрестившись на Крестах,

Ему сказал, что всё случилось.

Он вряд ли понял, но ни звука.

Смотри, как небо изменилось…

Мы всё сумеем, вот, в чём штука.

Троекуровское кладбище

Когда сойдут снега и вытекут дожди,

Когда в Тюмени заревом зажгутся все огни

На Троекурском кладбище, смотри не просмотри,

Как радостно играется листок с горстью земли.

Нам описали вестники, что небо невзначай

Раскроется, разверзнется и пригласит пить чай.

В тумане, словно в мороке, постой, не уходи —

Всё это было в облаке, что у тебя внутри.

Сгорели свечи все, но ты не повернулась.

Ты знаешь, что всё это сон, ты от него проснулась

И рассказала облаку, что у меня внутри,

Как было страшно холодно, когда идут дожди.

Тугим осколком осени нас ранит, ну и что?

Хорошее – кончается, а лучшее – ничто,

Ведь в сумраке, как в инее застыли наши души.

Я знаю, ты всё слышала… Но ещё раз послушай.

=31=

 
Свет рано коснулся крыш.
Сегодня начало июля.
Я знаю, что ты не спишь,
Я помню твоё имя, Юля.
 
 
Дремучих лесов не счесть.
За каждым из них – поле.
Я помню, о слове «честь»
Мне что-то рассказывал Коля.
 
 
Как мягких ладоней тьма,
Окутавшая жизни звенья,
Я помню твой адрес, ма.
Я знаю, пройдёт похмелье
 
 
И всё возвратится обратно,
Как поезд. Хотя, он тоже
Тогда уезжал безвозвратно.
А, нет, приезжал. И всё же,
 
 
Как прежде стоит курган.
Вокруг него звенья цепи.
И это был не ураган, —
То просто в потасканном кепи
 
 
Вдоль улиц прошёл первый мой четвертак.
Он помнит, он знает, он верит…
Когда Ходасевич залез на чердак,
Мне настежь открыв все двери,
 
 
Я долго плутал, я искал и нашёл,
Оставил, отклеил, разрушил…
И, Господи, как хорошо, что ушёл,
Оставив свой взгляд мелким лужам.
 

=37=

Уверенность в завтрашнем дне —

Залог вымирания расы.

Рыбий хребет растёт на спине,

На ногах вылезают лампасы.

Забывается важное, чтится ненужное,

Вредное, злое и страшное.

Будто за руки взявшись, как сборище дружное

Мы ползём в эту темень и спрашиваем:

Когда будет аванс? Когда выпадет снег?

В чём мы будем ходить в сентябре?

Уродится ли яблоня в этом дворе?

Заберёт ли милиция всех

Или только меня? Впрочем, всё, как всегда

Сколь неважно, столь же непонятно.

Вспоминаю октябрь, декабрь, январь,

Но вернуться не жажду обратно.

Ведь стремление взад, словно метка раба,

Словно парочка звёзд на погонах

Заставляет нас думать, что всё, как всегда

Станет лучше. И снова в оковах,

Как в окопах твоей неудачной войны,

Где ты лет с двадцати не сражался.

Вроде так же молчат о своём журавли,

Вроде то же кричат, но признайся,

Нет тебя самого, нет замшелых преград,

Украшавших твой путь, словно вереск.

Нет тяжёлых машин, нет печальных наград,

Да и рыба уходит на нерест

Не затем, чтобы быть на твоём верстаке

Обезглавленной и распотрошённой.

Imago mortis природы нас ждёт в сентябре,

Значит, памяти нить обречена быть сожжённой.

Свобода иерофанта

Четыре луны минуло с тех пор,

Как он сгоряча палил землю.

В его голове нерешаемый спор

И голос, которому внемля

Он трижды свернул, разорвав небеса,

Гуляя от края до края.

Его закрывая голубые глаза,

Как будто бы обещая

Всеобщую радость на древнем столе —

Есть курица и есть птица.

Свобода – иллюзия, но без неё

Не стоило в мире родиться.

В том мире, где зарево плещет и жжёт

Сердца распыляя до праха

Я слышал, он всё ещё так же идёт.

Идёт и не ведает страха.

=43=

Вот бы мне в Тюмень восьмидесятых,

Чтобы там ловить руками облака.

Что не говори, а лучше всех нас взятых

Наши отцы и те, кто был нам за отца.

Пыльные дороги вряд ли вместят нас вместе,

Седые равнины напоют о былом,

Чего не было с нами, но с отцами точно было,

В чём они преуспели и в чём нас ждёт облом.

Сигареты Парламент стали хуже куриться

Да и фильтр у них стал откровенным говном.

А вот если бы мне суждено было родиться

В восьмидесятых в Тюмени – я бы думал о другом:

О всех некупленных за жизнь мною ноутбуках,

О всех несказанных словах и неспетых стихах.

И как Домбровский сказал о недорезанных суках:

Мне повезло не жить в мире со всеми вами на верхах.

=47=

Обретение тонких линий

Вряд ли кончится для нас хорошо.

Передаваемых сигналов в эфире

Слабая изморозь, как порошок,

Как прогулка, как выстрел, как пламя,

Как две тысячи лет в пустоте.

Говорят, кто-то смотрит за нами,

Но я знаю, он смотрит нам вслед.

Ведь как ругань со дна подымается,

Так стареют и плачут сердца

От которых ничего не останется,

Кроме взгляда прощания отца.

Счастья вздох, освобождение рук,

Лёгкий бриз над предутренней речкой.

До свидания, мой милый друг.

Упаси нас Господь от новой встречи.

Мучительная электризация

Как знать, бывало ли на счастье

Мне уповать. Ведь жизнь прошла не зря.

Три сотни лет моё дыханье

Стяжали как враги, так и друзья.

Но вот ведь штука, разум целым

Остался, сквозь кручину лет.

Улыбкой горькой украшаю

И завершаю свой обет.

Пускай удар лишил как ног мя,

Так рук и даже языка —

Я знаю, жизнь – не только бремя,

Но дар Господен. Наверняка,

Сберечь от смерти, ценой жизни;

Извлечь ошибку вместе с членом,

Гангреной поражённым. Тризне —

Расклад подобный был ответом.

Теперь я стар, смотрю на звёзды,

Всё чаще вспоминаю юность.

От многого я отвернулся,

Но, презирая безрассудность,

Пишу свободно и по-русски,

Цитируя царя Давида.

Спаси мя, Господи, от бреда,

Как черепаха Парменида.

Пошли мне часть сожжённой книги,

Хоть строчку из неё напой.

Пускай собранье сочинений

Осветит путь ваш на убой.

Зона 51

Немые барханы Мексики —

Песок на зубах да тишь…

Мне кажется, где-то я видел вас,

Но так же в ответ молчишь

Ты, синее небо Нью-Мехико.

Неспешный хруст черепах…

Колючие кактусы – фикусы,

Сомбреро заместо папах.

Знакомое жёлтое зарево,

Я видел его во сне,

А также в каком-то из видео

Корейском, такого же цвета реке

Посвящённого. Сумрак дорог

Скрывает привычное солнце нам,

Но так непривычен сам слог…

Глухие раскаты молнии

Вдали, где-то там во тьме

Сидят десять тысяч рабочих

И думают обо мне.

В их взгляде видны мне отблески

Песочного цвета костюма.

Горючее тянется медленно

И пахнет вокруг уютом.

Всё бывшее – позабудется,

Как строчка второй строфы.

Истерзанное, излюбленное,

Потерянное, как коты.

Мексиканское… Сколько всего

В том слове во мне отзывается.

Да и не у меня одного.

=54=

 
Отлив зовёт вдаль и шепчет:
«Оставь всё и следуй за мной.
Куда-то нас вынесет. Крепче
Целуй маркитантку и в бой.
 
 
Расправь загорелые плечи,
Как карточку Мастеркард.
Забудь все те сладкие речи,
Вели что тебя наугад,
 
 
И прокляты были заранее
Палатой мер и весов.
Ты вылечишься от ожидания,
На двери повесишь засов,
 
 
Ключи же оставь для прилива,
Что встретит тебя где-то там».
Холодные искры, как пиво,
Растрескавшись по углам,
Моей головы. Не диво —
Забытый богами храм
Опять оживает. Вестимо,
Рукой кто-то машет нам.
 
 
Реальность осталось колючей,
Как ёжики в простыне.
И, всё же, я стал ещё круче,
Опять побывавши на дне.
 
 
Как рыбе не внятно двуногое,
Так я отрицаю печаль.
Ведь грустное в мире – многое,
Но всё таки, невзначай,
Подумай и ты на досуге,
Насколько всё это смешно.
И жизнь, как и слёзы подруги,
Не стоит совсем ничего.
 
 
Набор бессистемных связующих,
Горящий дедлайн, громкий свист —
Всё это, как горстка бастующих,
Обваливающих рынки вниз,
Крутящихся, словно гадающих
По внутренностям. Мой девиз —
Умри ты сейчас, а я жив ещё.
В счастливой стране нету виз.
Те, кого боги презирают
Маловерие свойственно крупным народам,
Обуздавшим превратности линий судьбы.
Говоря всё как есть – в этом мало плохого,
И их не надо винить, если б не одно «бы».
 
 
Счастье слепо рождённых, свет увидевших в лицах
Всех невинно распятых, всех взошедших на трон —
Принуждает нас встать и беззвучно молиться,
Принуждает вас сдаться. Сердец камертон
 
 
Часто слышали скифы. В их промозглых бойницах,
Среди вымокших стрел слышен был тихий треск,
Что рождён был костром, средь которого лица
Отражавшие Бога, Его глаз синих блеск,
 
 
Наклонялись. Наклон не был символом рабства —
Громкий стук барабанов по сожжённой земле.
Скифам было теснее в зачумленных царствах,
Чем на той роковой для их рода войне.
 
 
Уходя вдаль, как зарево, песнями ветра
Они явственно видели Бога вдали.
Не понять шёпот Юнкерса зверю, но где-то
Видят свет невечерний на дне корабли.
 

=76=

Помню рекламу Пепси, с кодом на козырьке,

Розовые наклейки, которых нет в городе,

Я помню даже город сам и магазины вокруг,

Но если б мне предложили вернуться – я б не согласился, друг.

Я памятью изувечен, по жёлтым её листкам

Любил я гулять и бредить. Оставил всё где-то там,

Где синим студентом вечно по улицам б тем бродил,

Но, боже, как скоротечно конец моим снам наступил.

Проснулся, с тех пор я слабо предчувствую время бег —

Для меня оно бесконечно, конечен лишь человек.

В глазах моих тонким небом, окутанным льдом Амура,

Всплывают моменты детства и фабрика «Бассантура».

Мне некуда возвращаться, не в смысле, что дома нет,

А просто в ошмётках лета забыл авиабилет,

В котором лишь две фамилии, мне более и не нужно,

Но я улетаю один. Куда? Не столь важно, друже.

Ведь даже в одной шашлычной работавший древний маг

Не смог меня излечить, он крепко ругался в такт

Крыльям усталых чаек, что прокляты были мной

На Питерской ещё крыше, сидели где мы с тобой.

Мелодия весны

Закипит во тьме, среди белых скал,

Словно бы во сне, собрании зеркал

Чабреца цветок, чайный аромат —

Я еду домой, не вернусь назад.

Синих стен уют стал давно чужим,

Иностранный мир, казавшийся родным,

Ключевой водой в стебле у цветка

Тихо слышится: «Вот и всё, пока».

Тебе, самой тревожной из северных речек

Я посвящаю свой прощальный куплет —

Мне удивить тебя в общем-то нечем,

Кроме того, что несмотря на всё что было меж нами,

Я бы хотел, не прощаясь, взглянуть и увидеть

Твой берег устланный чабреца цветами.

Всё слабей пожар траура во мне,

Жар голодных вен держит ум в огне,

Заставляя вновь вслух благодарить

Этот красный свет солнца и простить

Тебя, самую тревожную из северных речек.

За то, что ты продолжаешь бежать,

Даже когда время ход бесконечен,

Вечен – я не спорю, но,

Даже забыв моё имя меж снами,

Пожалуйста, разреши мне одно —

Твой берег видеть украшенным чабреца цветами.

Сотворение рая

Я хотел бы очнуться в подвале

И понять – это страшный сон.

Провести рукой по оконной раме,

Стряхнуть пыль с руки, выйти вон.

Целовать от дождя сорняки намокшие —

Они видели, они были там,

Где надежду со мною делили усопшие

В красном свете святых пентаграмм.

Но сердце неприкаянно болит,

Как свет свечи в консервной банке —

Я сам с тех пор для жизни инвалид,

Для жизни мной прожитой из-под палки.

Но будет всё не так,

Иначе небо рухнет.

Божественный пустяк —

И пламя не потухнет.

Ни дождь, ни снег, ни правила

Отныне не владеют

Моим кусочком зарева,

Что адски леденея,

Сжигает всё пришедшее,

Карая, очищая

Всё то, что было девственно

До сотворения рая.

Попирая смерть

Потерянно начало,

Как звон серебристых монет.

Помню музыка звучала

Там, где теперь её нет.

Риторические вопрошания,

Как забег из вагона в вагон.

Алкотрипы и все наказания,

Нашептал что Лавкрафту Драгон.

Нос разбитый, подвешенном сучия,

Даже Фёдор Терентьев исчез.

А судьба моя – самая лучшая,

Я изведал сей факт у небес.

Мне приснится отец и я выживу,

Пусть активно того не хочу.

Только местью и болью движимый,

Смерть свою я ногой растопчу.

Так говорил Ягве

Ягве вездесущ и кроток

В своей власти над пустыней —

Знает он – песок остынет

И народ настроит лодок,

Чтоб уплыть навек отсюда.

Только, человек короток —

Его память очень нежна

Да и слово неизбежно

Забывается и гибнет,

Как пассат над храмом древним,

Словно хлеб под голубями.

И народ семитов снова

Правдой и неправдой встанет —

И вернётся. Есть законы,

Что невластны будут Солнцу,

Звёздам и луны изгибам.

«Видишь – холокост был благом,

Как ислам и Палестина» —

Так мне говорит бог Ягве —

Мне и всем своим семитам.

Полуночная мантра

Я точно знаю, что совсем недавно,

Из прошлой жизни я погиб, не видя света,

Он был унижен, свят, его карета,

Ждала его у самых райских врат,

Но главное-то в сущности не это.

А то, что он погиб, а я живу,

Я за двоих держу ответ пред небом низким,

Да, я хочу, как он, но не умру,

Назло всему, что начертали в списках,

Я буду жить. Рискованно и прямо.

И ничего я никому не расскажу.

Не обижаюсь никогда и я не верю,

Ни в обещания, ни в громкие слова,

Не верю ей и сам себе не вру.

Зато, я не боюсь, о том, что скажут

Мне за спиной все люди на планете.

Сейчас я не силён, она проснётся.

Как мантру повторяю – я не сплю —

«С каждого спросится и каждому зачтётся».

Чёрная невеста

Ключевые в жизни вещи —

Не меняются на счастье,

На спокойствие и мебель,

На глухое безучастье

И, не поддаются счёту —

Будь их много или мало.

Ариадну я спасаю,

Так, как и она спасала.

Да, по всем законам жанра —

Фатум вычислит героя.

Знаю, я хочу немало —

Я хочу владеть тобою,

Вопреки всему, что было,

И назло всему, что будет —

Наша встреча неизбежна —

Нас луна не позабудет.

Люди умирают в муках —

Я хотел бы на их место,

Но ведь выжил я в тайге,

Получив тебя невестой

Чёрною. Сулящей горе —

Ритуалы, кровь, решётка.

Умирая – возрождаюсь,

Братьям – соль, а бесам – водка.

Грани будущего

«Друг вставил нож в спину —

Похуй. Стань донором».

Нам древние скрижали предсказали

Всё, что можно.

Остальное – мы узнаем сами, это

Не болезненно и совсем не сложно.

Просто грани будущего —

Стёрты под ногами.

Выбирай любые, мы их строим сами.

Больно, неприятно – но это не откаты —

Это наша сила властвует над нами.

Умирай быстрее боль, умирай зависимость,

Как и входа нет выхода, так и ограниченность.

Сегодня она есть, но в завтра её нету.

Будь ты хоть язычником, хоть монах-аскетом.

Пир Валтасара

Фараон предал Валтасара —

Это значит не будет порока,

Изменения тронут Самару,

Это будет ему уроком.

Он не годен командовать войском,

Валтасар любит женщин сильнее.

Только вот он не предал и свойство —

Это свойство в нём всё же главнее.

Да, он жалок, он низок, он глупый,

Но на место поставит Мардук всё.

Под придирчивой Эа лупой,

Под незыблемым Тота гнётом.

Танцы прокажённых

Прокажённой птицей, в первенстве затора,

Я хотел укрыться от края и забора.

Меня стреляли заживо, мне вырывали глотку,

Мне запрещали наливать чертям по кругу водку.

Два пятака в дорогу – мне большего не надо,

Ведь я одет судьбою в рубаху и на плаху

Я послан был раз десять. Спросите у Авраама —

Свидетелем победы назначен Хари-рама.

Я жил в долине мёртвых, я повстречал там ведьму —

И с ней одной судьбою я жил, пронзённый медью.

Я с детства прокажённый. Давай теперь станцуем

На отпечатках судеб – медведь нас не забудет.

Воронья лощина

Воронья лощина стоит во мгле —

Я там провожу ритуал.

Огонь нечестивый горит во мне —

Я этого так долго ждал.

Те раны на теле не топором,

А клювом мне нанесены.

Я верю, я знаю сильней табаку,

Мне нравится быть одному.

Мне ворон помог в этом, слава ему

И волку, кричащему вдаль.

Сегодня родился я – завтра умру

Убийственным будет февраль.

Умри ты сегодня, а я – завтра

Я понял не всё —

Это видно по яви.

В кутерьме моих дел

Всё стоит и я знаю:

Что приходит легко —

То – моё, несомненно.

Не умру я сейчас,

Но потом, непременно,

Когда будет всё супер,

И в делах и на личном.

Когда раны свои,

Обменяв на наличку,

Я воздам хвалу Богу,

Мардуку, Люциферу.

Вы не кинули нас —

Слава Ольге и деду.

Море холодное помнит наши лица

Ленивые охотничьи собаки

Умирают от ожирения и,

Как следствие, разрыва сердца.

Я, как пёс резал Вены затем лишь,

Чтоб очиститься и согреться.

В моих волосах затерялись ветви,

Собранные мной вдоль тайги великой.

В голосе моём затерялись крики,

Возвещающие лишь о том, что,

Тот парень упал с крыши.

Он упал, улетел – не вернётся назад,

Он совсем далеко, даже видел Асгард.

Но не принят был. Как и обычно,

Лишь море холодное запомнит

Счастьем наши озарённые лица.

Была Эллада

В воздухе пахнет вереском,

Будто святая ночь.

По-крайней мере мне снилась

Моя нерождённая дочь.

Варвара – великомученица,

Со ссадинами на спине —

Всё, что сейчас имею,

Я готов был отдать тебе.

Но отцовская любовь —

Не подстать материнской ласке.

Твоя святая баня на три окна —

Для меня остаётся сказкой.

Этот клевер на четырёх листах,

Что был найден на её родине —

Был запрятан в моём паспорте,

А свершится оно – вроде бы.

Случается, я забываю, что путь,

Заведомо бесценен. И то —

Что было – было даром,

Тому, кто пить хотел в пустыне.

Тебя искал я средь развалин,

Когда-то нашего ночлега,

И, отряхнув его от снега,

Мне бесы тебя вновь отдали.

И это было в самом деле,

Да, всё не скоро разовьётся.

Но знаю я, что неизбежно

Твоя душа к моей вернётся.

Зачем? На то ответ мне ясен.

Затем лишь, что была Эллада.

И мёртвых уж тревожить – нет,

Но разбудить – разбудить надо.

Так растили нас наши матери

Говорят, лишь тигрица способна родить тигра —

Не подстать это Толстой корове.

На примере своего материнства – я убедился, да —

Моя сила от ведьмы в роде.

Так растили нас наши матери

И воспитывали в нас мужчин,

Тех, которых не понимали.

И на то объективные есть причины.

Не для этого мира я создан,

Но отныне ему непокорен,

Я дождусь тебя – это я знаю,

Уж за это я точно спокоен.

И, как Бродский, уже не устану,

Голодать и не спать, читать книги.

Чтобы дочке хотелось убраться,

Как моей матери на отцовской могиле.

У старых грехов очень длинные тени

Русский мистицизм, как и русский экзистенциализм, настолько привычен нашему соотечественнику, что и продвигать его в массы не принято, и, вроде как даже, не по-пацански. Им пропитано детство каждого обитателя русской деревни, или, на худой конец, городского двора.

В связи с этим, все эти истории про сельских ведьм и чертей, обильно приправленные дешёвой водкой, выпитой позднее, вплетаются в жизнь человека разными эпизодами столкновения с Русской Смертью (имя собственное).

Вот и в «Грехе», созданном усилиями паблика «Баба Нюра», мистицизм идёт бок-о-бок с реальностью: бандитами, алкоголиками и беспризорниками. Ведь они и есть хрестоматийные персонажи, хранящие в своём нутре Русскую Смерть.

Извечная проблема отцов и детей, наиболее остро стоящая перед уроженцами пост-советского пространства тут тоже есть. И, стоит отдать должное, искать виноватых автор рассказа не пытается, а лишь обозначает трещину, проходящую через судьбу большей части из нас.

Главный минус новеллы – отсутствие выбора, хотя, казалось бы, место для него есть. С другой стороны, рассматривая «Грех» как абсолютный андеграунд, могу отметить, что данный факт символичен. Русская Смерть выбора не предоставляет.

Отличная музыка, великолепные рисунки, недурный текст (присутствуют очепятки) – всё это «Грех». Думаю, когда-нибудь ещё раз перечитаю.

Я иду в магазин и репетирую речь

Меня вообще бесит эта мода на разного рода психические отклонения, используемые в качестве инструмента создания и раскрытия персонажей маленьких девочек. Насколько же просто создать идею для инди-игры, пожалуй, проще только создать вместо игры визуальную новеллу, с весьма линейным развитием событий.

Если ещё лет 15 назад не было такого раздолья для разного рода одиночек от мира геймдева, то сейчас некоторые инди-игры по количеству вложенных в них усилий едва ли превосходят треки в стиле рэп. Тут тебе и мода на короткую продолжительность, и коричневый звук, и пиксель-арт.

По-большому счёту, это не плохо и не хорошо. Взять например «Пакет молока в пакете с молоком» от Никиты Крюкова. Ведь весьма симпатичная проба пера вышла. Видна, если уж и не потребность сказать миру что-то новое, то как минимум талант автора.

Остаётся лишь небольшой налёт двойственности на языке, ведь что же всё-таки из себя представляет «Пакет с молоком»? С одной стороны, вместо готового продукта, который мог бы получиться в рамках данного сеттинга, мы получаем два обрывка в виде молока вышедшего и ещё готовящегося к релизу.

А с другой… Как знать, может быть в ином виде данному проекту существовать и не было суждено. Ведь налицо сырость, нехватка ресурсов, времени да и желания. А так, я лично имею экспериенс на 15 минут, за который и благодарен автору.

Дисциплина для неё была важнее

Когда речь заходит о проектах, созданных одним автором, сознательно или нет, но каждый из нас в голове делает скидку на данный факт. Не то чтобы это добавляло играбельности, но при подведении итогов, волей-неволей, себя одёргиваешь. Так или иначе, сказанное выше нельзя отнести к играм Emika_Games (Александр Решетников), говорить о которых можно как о полноценных, пусть и коротких хоррорах.