Текст книги "Листы старушкиных колод. 50 стихотворений"

Листы старушкиных колод
50 стихотворений
Игорь Белкин-Ханадеев

© Игорь Белкин-Ханадеев, 2024

ISBN 978-5-0062-4734-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СУД

Не знаю я, какого дня,

А где – тем более не внемлю,

Порок и грех из душ гоня,

Иисус Христос сойдет на землю.

Когда начнется Страшный Суд

И ложь земная канет в Лету,

Живую цену обретут

Христа священные заветы.

И тем, кто дьяволу был брат,

Тем, кто не ведал мук сердечных

И превратил планету в ад,

Бог скажет: «В нем живите вечно!»

БЕЗУМНЫЙ ПОЕЗД

 
Безумный поезд мчится прямо,
Но мне неведомо, куда.
Как линии кардиограммы —
В окне мелькают провода.
 
 
Я равнодушьем верхней полки
От неги нижних отлучён —
Там в карты две старушки долго
Играют с солнечным лучом.
 
 
Но если поезд хоть немного
Замедлит свой железный ход —
Откроют мне мою дорогу
Листы старушкиных колод.
 

НА КЛАВИШАХ

 
На клавишах рука резвилась —
Бетховена играла ты.
А у меня душа томилась,
Моля, чтоб крышка не свалилась
На вдохновенные персты.
 

ТЫ УШЛА

 
Ты ушла недоскучавши,
Грустно выдавив «не надо»
И оставила на чаше
Метки кофе и помады.
Помню, дым над пеплом вился,
День потух, злорадно весел.
Ты ушла, а я влюбился
В пустоту примятых кресел.
 

ДЛЯ ЧЕГО Я ЖИВУ

 
Для чего я живу в суетливом
И безжалостном мире буден?
Для того, чтобы ждать прилива,
Осознав, что его не будет?
 
 
Нет ответа в магических числах
И в людском многогласом шуме…
Смысл жизни – в поиске смысла.
Кто постиг его, тот уже умер.
 

Я ЖДУ

 
Я жду, и в вечном ожиданье
Судьбой застигнутый врасплох,
Спасаюсь. От Судьбы? Страданий?
Давно бы спасся, если б мог.
Ан не дано – судьба бесстрастна.
Ее расстрел фатально тих.
Все справедливо. И напрасно
Я жду чего-то от других.
 

СЕВЕР

Рассыпается долгая ночь. Сонно ухают филины

В бесполезной надежде сдержать отступление тьмы.

Самовластие снега. И насыпь, и лес обессилены

Затянувшимся бременем лесоповальной зимы.

Но и здесь, в бесконечно растущих еловых торосах,

Где не слышно десятками лет человеческих слов,

Как ружейными выстрелами, от великих морозов

Наполняется бор оглушительным треском стволов…

Успокоилось эхо. Доносится глуше и глуше

Трепыхание птиц, притворившихся битыми влёт.

Снова выстрел… И снова седые еловые уши

Прижимаются к мёртвой земле придорожных высот.

Обрекая озёра туманов, холодно-апрельских,

На короткое небытие, словно ржавая сталь,

Рассыпается ночь. И, звеня в промороженных рельсах,

Догоняет вагоны, давно унесённые вдаль.

Снова радужно-чистое небо, как будто весна в нём

Размела облака. И не знавшая грусти звезда

Загорелась нежданно-негаданно воспоминаньем

Обо всех проходивших под синим лучом поездах.

НА ГЛУХАРЯ

 
Весна, похожая на осень —
Рыжеволоса и угрюма.
В тысячемачтовиках сосен
Текут пустующие трюмы.
Ветвей тугая тетива
В тиши выцеливает воздух.
И снег, отзимовавший в гнездах,
В лесной ручей откочевал.
Туман живёт крылатым эхом,
К земле густеет и лоснится,
Но редко чёрную прореху
В нем пробуравливает птица.
А временами полнолуний,
Когда глазами правит страх,
Гнилые волосы колдуний
Ползут среди погибших трав.
Дрожа, иду несмелым скрадом —
Спешу расслышать до зари,
О чём толкуют где-то рядом
Невидимые глухари.
То волком на прогалах рыщу,
То зайцем кувыркаюсь в ночь.
 
 
Нашёл дорогу к токовищу…
 
 
…А птицы улетели прочь…
 

ГЛУПЕЦ

То глупец, то как будто в избытке умом —

То забвенья хочу, то желаю престижа…

Где тот миг из безвременной цепи времён,

За который зубами вцепиться и выжить?

Ухожу. Неотпетая тяжесть в душе.

Непонятна тоска, недопонята воля…

На каком из небесно-земных этажей

Я опять не сыграю решающей роли?

РУБИКОН

 
Три часа ночи. Больница. Сортир.
Тихо читаю евангельский сборник.
Вместо уюта московских квартир
Грязные лавки больничных уборных.
 
 
Час до рассвета. Немеет душа.
Плоть пожирают бесплотные черти.
Кончилось время, и надо решать,
Жизни я больше хочу или смерти.
 

ПРОБУЖДЕНИЕ

 
Сердца шальные часы
Бьются в иссушенной глотке.
Сны, как последние сводки
С прифронтовой полосы.
 
 
Здесь, на чужом этаже,
Вырыта на ночь могила.
Пакостно, тускло, уныло,
Каторжно в вечной душе.
 
 
Но, как пайковый ломоть,
Солнце всплывает из-зыби.
И распрямляется плоть
Тела, обвисшего в дыбе.
 

ЛЮБИМАЯ

Позвонила любимая – стало теплей на душе,

Кофейку привезёт – на последние, может быть, деньги.

Покоряются из года в год одному и тому же клише

Боевые листки моего скоростного паденья.

Мне опять станет стыдно за мелкий пижамный горох,

За ослабленный ум и похмельную немощность тела.

На моём перепутье всё меньше и меньше дорог,

По которым бы ты прогуляться со мной захотела.

Я опять повернул не туда и никак не пойму,

Почему с каждым шагом моим по дороге к Голгофе

Ты всё чаще приходишь ко мне, словно ангел, сошедший во тьму,

И всё большей любовью наполнена баночка кофе.

ШАХ И МАТ

 
Конский топот и звон в ушах.
Хруст доски под голеностопом.
Я чеканю свой первый шаг —
Г-образным иду галопом.
 
 
Через клетки скачу напролом,
Коль меня из игры изгнали.
Рассыпайтесь внизу под столом —
Те, кто ходит диагональю.
 
 
Трепещи, людоедская суть
Всех земных королевств на карте,
Вам меня уже не вернуть
На подклетья единых партий.
 

БАБУШКА ЗА ГАЗ НЕ ЗАПЛАТИЛА

 
Срезаны замки. И дверь наотмашь —
Вышибли ногой в тяжёлом берце.
– Ты, сынок, мне прочитать поможешь? —
Бабушка хватается за сердце.
 
 
Старший машет гербовым пакетом,
Распечатал, в цифры пальцем тычет:
– Здесь начислено за то, за это…
В общем долгу на четыре тыщи…
 
 
– Ой, сынок, да я ведь и не знала,
Думала, что подождут до лета…
– Бабка, ты теперь невыездная! —
Склабятся бойцы в бронежилетах.
 
 
Койка. На стене ковёр с тесьмой.
Переписана посуда в горке.
На столе судебное письмо.
И орёл с печати смотрит зорко.
 
 
Пристав пишет, а гвардейцы ждут
В броневой защите от тротила:
Может, скоро премию дадут —
Бабушка за газ не заплатила…
 

БАБУШКА

 
Бабушка, мой милый ангел,
Мой хранитель на века.
Ты в каком небесном ранге
Так незримо далека?
В керамическом овале
Образ твой и чист, и свят.
Там, куда тебя позвали,
Адресов не говорят.
Где теперь тебя искать мне?
Здесь ли следующий дом? —
Белый памятник из камня
Не сдаёт дома в наём.
Над могилкой месяц ранний —
Озаряет город Брест.
Вновь сочится старой раной
Нарукавный красный крест.
Под лихим огнём вставая,
Забывая боль и страх,
Воевала фронтовая
Медицинская сестра.
Выносила с поля боя:
«Братец, миленький, держись!»
 
 
Снились небо голубое
И бинты длиною в жизнь
И в одну шестую суши.
Спит душа…
Проснись, страна!
 
 
Ангелы поют всё глуше…
Всё морозней тишина…
 

ВСЕ ДЛЯ ФРОНТА

«Всё для фронта!» – бывало, скомандует сумрачный старший.

«Для победы!» – сквозь ругань и лай отзываются кашлем в груди.

Ломом яму долбили во льду для смертельно уставших.

Без крестов и имён, без оград и наград: «Победим!»

В том краю – беспредельно холодном, безжизненно лютом,

В память ратных побед – перекрестия рельсов и шпал.

Отгремят ли когда-нибудь залпы победных салютов

Над могилами тех, кто и здесь, кто и так… воевал.

МАЙ СОРОК ПЯТОГО

 
Барахолка в обугленной каменной крошке.
Суетливые фрау в переднем ряду:
– Дивандеки, наряды, губные гармошки —
«Битте, битте, зольдатен», в обмен на еду.
 
 
Принимало трофеи голодной украдкой
Вещмешка холостое нутро:
Фройлен-кукла, чулки, перстенёк, шоколадка,
Портсигар. Позабытый патрон.
 
 
До Берлина с боями шагали три года,
А обратно – в теплушках за пару недель.
Подступали полком, а разъехались взводом.
Хорошо, что весна. Не метель.
 
 
Под напевную сказку медалей негромких
По пути вспоминал уцелевший отряд,
Как ходили в атаку и как похоронки
Устилали победный «ни шагу назад».
 
 
И души огневая бетонная точка
Наконец оживала, в боях прожжена —
 
 
Когда новую куклу баюкала дочка.
И в чужой фильдекос наряжалась жена.
 

РОДНОЕ СЕЛО

Воскресенье. Родное село. Девяностые годы.

Привезли семена на рассаду и первых цыплят на базар.

Громыхнуло ведром – кто-то вышел из дома по воду.

И тотчас пролила над степным захолустьем гроза.

Хлестануло стеной по товару в нехитром развале.

Утекли в закипевшую грязь помидорные всходы с лотков…

Разметало коробки с птенцами. И бабы в тепле горевали,

Что весенним ручьём посмывало, поди, цыплаков.

А гроза бесновалась, стреляя небесной пищалью.

Продавцы по машинам совали добро в закрома.

А у местных мальчишек истошно фуфайки пищали,

Пока шли по селу и тащили улов по домам.

ИЗ ПОПУТКИ С РАССВЕТОМ…

 
Из попутки с рассветом вышли,
Покидав рюкзаки в кювет.
Сильно пахло цветами и вишней.
И бензином тянуло вслед.
 
 
– Поглядишь, откуда мы родом, —
Вёл отец меня полем к жилью:
Деревенька в три огорода
Опрокинулась в колею.
 
 
Пустоцветами смотрим в небыль.
Навевает тоску ветерок.
Задрожало бескрайнее небо
В голубых разливах дорог.
 
 
Всё распахнуто ветру и водам —
Рассевай, поливай, мели!
Ту лазурь, из которой мы родом,
Закрутили вихри в пыли.
 
 
Зашумели прогибы кровель —
Плакал дождь, отпуская грехи.
Со стены почернел, посуровел
Старый дом на раскрестье стихий.
 
 
Ветер сгинул. Из сумрачных далей
Солнце тянет слепящую нить.
Просветлело. – Ну что, повидали?
Нам попутку ещё ловить…
 

ГОРИЗОНТ БЕЗ КОНЦА И БЕЗ КРАЯ

 
Помню поезда общий вагон:
Полка верхняя, полка нижняя;
Дед рассохшимся сапогом
Подпирает корзину с вишнями.
 
 
Кто-то спит, калачом застыв;
Кто-то в карты всю ночь играет.
Телеграфных столбов кресты —
Горизонт без конца и без края.
 
 
Полустанок. Тревожная тишь —
Будто воздух из вечности соткан.
– Ты куда, шебутная, летишь?
Захотела под поезд, красотка?
 
 
Заскочила в вагон навзрыд:
– Я уж думала – всё… Не уеду..
Взвыл гудок, покатились дворы
По колдобинам дымного следа.
 
 
Сверху – карт козырной переплёск,
Снизу – ягод дыхание пьяное.
А в стекле – отражение слёз
И подлунный пейзаж с бурьянами.
 

СИТИ

Разрастается город – смыкает бетонную цепь.

Заковав небеса, стал безлик и высок он.

Потерялась душа, и на новом стеклянном лице

Гипнотично мерцают созвездия окон.

Этажи. Гаражи. Магазинов ночных стеллажи —

Леденцовая ширма трущобного рая.

Охраняют твоих миражей рубежи

Облака воронья. А орлы умирают.

Вязкий призрачный город, ты как паразит —

Подсадил на крючок и, баюкая, шепчешь: «Не больно…»

Омертвевшею плотью в твоих небоскрёбах сквозит.

Умирают орлы. Вороньё раскричалось довольно.

Под слоями бетона томятся родные луга.

Солитёрным токсином отравлены воды.

Раздаются всё шире подземной реки берега.

Размывает страну. Разъедает породу.

Вольный ветер, нужны тебе эти чертоги до звёзд? —

Ты же веешь над всем окоёмом без малого вечность…

Ты сметёшь всё на свете, и сгинет из каменных гнёзд

Воронья ненасытная нечисть!

Вспомни, Русь – ты святыми корнями в земле

И зелёным побегом колышешь звезду на востоке.

Ты сама себе Солнце, и в волнах пшеничных полей

Твоя жизнь и твои золотые истоки.

Велика ты, Россия! Терпением благ твой народ.

Широтою души он подобен степному простору.

Он снискал себе веру, молясь у небесных ворот.

Так зачем на земле ему призрачный город?!..

ПАВЛОВО

 
Город Павлово. Овраг. Вороны. Роща.
Пристань. Ресторан. Ока. Понтон.
Легендарный Павел-Перевозчик.
Рядом – Ленин с бронзовым бантом.
Дальше церковь – поднята из пыли.
Пламенеет в небе пятерик.
Вещевого рынка изобилье
И в заплатах – павловский старик.
Он из-под бровей посмотрит строго,
а в глазах – реки и неба свод.
Поползла разбитая дорога
В гору, где автобусный завод.
Частный сектор в крашеных заборах.
По субботам – бань душистый дым.
Школа. Переулки. Светофоры.
И сады, сады, сады, сады, сады…
 

ПРЯХИ

 
– Прялка-самопрялочка, скажи,
– Долго колесу ещё кружить?
Как в трудах нам превозмочь усталость?
Сколько нам сучить ещё осталось,
Слушать пересвист веретена
В синеоком океане льна?
Словно не живём, а из кудели
Тянем прядь. И сердцем оскудели.
И совсем осунулись лицом —
В неизвестность крутим колесо.
 
 
– Скоро вы отправитесь с причала. —
Самопрялка, скрипнув, отвечала, —
В синеоком океане льна
Под напевный свист веретена
Через горизонт с седьмого неба
Ясные лучи забросят невод —
Пробежит дорожка из белил,
И по ней помчатся корабли,
Воспаряя в вечные просторы,
Замыкая круг земных историй.
На катушке оборвётся нить,
Колесо откажется кружить.
И тогда попутный свежий ветер
Заберёт вас из прядильной клети.
 
 
– Прялка-самопрялочка, скажи
Долго нам потом сидеть в тиши?
Сколько нам из корабельных трюмов
За полями наблюдать угрюмо
И не слышать свист веретена
В синеоком океане льна?
 
 
Самопрялка тихо отвечала:
– Через год начнётся всё сначала,
Подойдёт коловращенья срок —
Свяжется на нитке узелок.
Где-то рядом из земного тлена
Прорастут грядущих поколений
Всходы – для иных осенних жатв.
Эти всходы пряхи сторожат —
Те, которых из прядильной клети
Уносил на небо прежний ветер.
 
 
– Прялка-самопрялочка, прости.
С кораблями нам не по пути.
Не устали – просто показалось.
В теле много сил ещё осталось…
Как приятна песнь веретена
В синеоком океане льна!
 

РОДНОЙ ЗЕЛЕНЫЙ СКОРЫЙ

Счастливого пути, родной зелёный скорый!

Под выцветшим гербом идёшь на перекрас.

Гудок, ещё гудок. И ветры вторят хором:

Приятных перемен! Удачи! В добрый час!

Пошёл на всех парах. Тебя тепло встречали:

«Подкрасим колоски – и высохнут к утру…»

Уютное депо увито кумачами:

«Живее всех живых…", «Даёшь ударный труд…»

…Не стало в октябре багряного наряда.

Упал последний стяг. Отвинчены гербы.

Ржавеет паровоз, собака воет рядом.

И нет уже труда, и жизни, и борьбы…

…Скелеты корпусов. Торчат наружу рёбра —

Опорные столбы не устают стареть.

Ушедшим временам вослед глядят недобро

Вожди бродячих стай – вельможи пустырей.

А глобус на гербе – как шар из пыльной лузы —

Достанут, подновят, когда наступит год

На тлеющих костях Советского Союза

Зажечь и обмануть доверчивый народ…

ДОМ СИРОТЛИВЫЙ

 
Дверь на засове, но что-то тревожит:
Дождь. И рябит экран.
Выключу свет, и день уже прожит —
Нет городских программ.
Слушаю лёжа шуршание мыши,
Койки железной вздох.
Я бы остался ещё, если свыше
Кто-нибудь мне помог.
Дом сиротливый с мебелью утлой
Дышит теплом благим.
Печка остынет, и пепельным утром
Грянет по радио гимн.
Медью сверкнёт фейерверк листопада,
Вспыхнет лазурная синь.
Ранняя птаха за высохшим садом
Выкликнет мне такси.
 

СМОРОДИНА

Старый дом при дороге. Смородина зреет в пыли.

Остывает в рассветных лучах перегретая «Волга» —

Прикатили под утро. И внука с собой привезли.

Жалко, сами побудут недолго.

Дочь в косынке, как в прежние юные дни —

Будто вовсе не ведали города светлые очи —

Не спала, и в прохладной придомной тени

Рядом с мамой усердно хлопочет.

Озаряет светёлку счастливого внука лицо —

На раздолье пускай поживёт перед школой.

Он всю ночь на переднем сиденье с отцом

По водительской карте прокладывал путь через сёла.

Отдохнули с дороги – и утром на местный базар:

Банка краски, цветы, полкило карамели.

Повезут на машине – к улыбчивым светлым глазам,

Что на скромном овальном портрете три года светлели.

Аккуратный простой обелиск со звездой, без креста,

Подновят и оставят в ограде конфетную россыпь.

Будут ярким кармином лучи на рассвете блистать,

И раскрашивать спелые русские росы.

А теперь и незвана, и звана родня, приходи повидать!

Для далёких и ближних готовы дары и пиры из столицы.

И приносят в ответ с огородов нехитрую дань,

…И степная дорога от быстрого шага пылится.

УЛИЦА НОВАЯ

 
Тёмная кровля прогнулась седлом,
Рамы в зеленой вуали.
Раньше стояло большое село —
После посёлком назвали.
 
 
Улица Новая, тридцать один —
Адрес поникшего дома.
Кто-то крапиву внутри посадил —
Нечего никнуть пустому!
 
 
Мимо него прогоняли коров —
Прутиком ближе к ограде.
С каждым июлем все меньше голов
Было в посёлковом стаде.
 
 
Куда ты увёл их, пастушеский прут? —
Пылью следы припорошило.
Эхом печальным мычит на ветру
Ящик для писем из прошлого.
 

ОТПУСК

Зарезали бычка, и кухни мяса полны.

И свежих потрохов расставлены тазы.

Успеть бы щи сварить до самых первый молний.

И отпуск догулять успеть бы до грозы.

Сегодня в поварах. Мешая ложь с намёком,

Творю, как волхв – и сед, и вещ, и свят.

С разделочной доски ныряют в воду скоком

Капустный взвод, картофельный отряд.

Читаю щам стихи. Шепчу их у кастрюли.

Шумовкой между строк снимаю пены зыбь.

Немного подсолить. И к отпуску в июле

Добавить пару дней. И перемыть тазы.

Вдали грохочет гром – но словно понарошку.

Говяжьего нутра зашёптываю боль.

Венцом – лавровый лист – как фото на обложку

Для сборника стихов с поваренной судьбой.

ПАМЯТИ ПОГИБШИХ

 
Бетонное крошево, порох, грязь.
Танковых траков рваная вязь.
Как из мартена —
брызжет алая сталь.
Грохот орудий, молитва и мат.
Вчерашней раны сочится стигмат.
И жизнь, и смерть —
всё с чистого листа.
Настиг тебя у последней стены
Разнокалиберный бог войны.
Багряной бровью
ты удивленно повел,
В клочья жилет, прожжена броня.
«В царстве своем… помяни меня», —
И в мёртвую землю
воткнулся умолкший ствол.
«У нас один – двести, – в эфире свист —
Жалко парня. Посёлок чист.»
В целинный участок
вгрызается мирный ковш,
Скороговоркой «Во имя Отца…»
Отпет, погребён и крещён пацан
Огнем и Духом,
а прошлая жизнь – ложь.
Грехов искупление. Залп. Венок.
Цинковый мех – молодое вино,
И чёрный крест
процветает зелёной лозой.
Секира лежит при корне дерев,
Царствия Божьего край узрев,
Отверг ты себя
и пришёл на небесный зов.
 

НЕРУШИМАЯ СТЕНА

 
Нерушимая стена —
ярым дымом ввысь,
Убиенных имена
с облаком слились.
На пороховой меже —
длани в небосвод.
Неужели мы уже
не один народ?
 
 
Упокой благословя,
чёрным вороньём
В мёртвые глаза славян
льётся окоём…
 

ВЕСНА. ВОЕНКОМАТ

Весна. Военкомат. И вновь к войне не годен.

Уже за пятьдесят. И голова болит.

Которую из двух неравноценных родин

Опять не защитит ковидный инвалид?

Не ту ли, где мальцом катался на мопеде,

На дальние пруды – за карасями вброд,

И думал об одной единственной Победе —

За равноправие, за братство, за народ?

Или другую, ту, где пруд закрыт забором —

Куда ни плюнь – кирпичная стена —

Где все принадлежит нововельможным ворам,

Где мир дворцам, а хижинам – война?

МЕДИАЛЕНТА

 
Если вы не сыты,
Если не поели —
«Выдадим кредиты
На любые цели…»
Новости про трупы,
Взрывы, бомбы, смерти.
Модная рок-группа
Спела на концерте.
А теперь реклама.
И вернулся комик.
Стало денег мало
В руслах экономик.
Ядерные риски
и «Калибры» с «Градом».
 
 
…В телефоне низкий
Уровень заряда.
Что ни новость – люто,
Что ни слово – мрак.
 
 
В мере абсолюта,
Боже, кто наш враг?
 

МОЛИТВА

Господи Боже, Ты куст ли терновый в огне?

Что попросить у Тебя на тревожном багровом закате?

Вижу с постели, как день догорает в окне,

Вижу реки распростертую алую скатерть.

Господи, дай мне опять посидеть за рабочим столом —

С дочкой, как прежде, проверить, что задано на дом.

Господи, дай мне достойно прочесть покаянный псалом!

А ничего мне другого уже и не надо…

СОЛНЦА СВЕТ

 
Солнца свет. Стекло в узорном инее.
На дворе Крещение Господне.
Деду радость: в полуштофе глиняном
Со вчерашнего осталось на сегодня.
 
 
По селу ходить теперь он старый —
Там – мороз, а здесь от печки жар.
В доме с одиночеством на пару
Можно причаститься не спеша.
 
 
Солнца свет – как ярко и диковинно!
И в висках уже не так стучит.
 
 
…Молится потом перед иконами
На огарок солнечной свечи.
 

САД

Одичавший сад, ты сохнешь не спеша —

Яблоки теперь так мелки и так редки…

Будто скороспелая плодовая душа

Вынута давно из солнечной розетки.

УТРО

 
Утро. Без четверти восемь…
Без десяти… без минуты…
Лето свернуло в осень
С солнечного маршрута.
 
 
Не опоздать бы в школу —
Автобусы ходят реже.
Солнца туманный колоб
Сегодня уже не брезжит.
 
 
Рвутся в полёт с веток
Тройки гнедых листьев,
Долгое школьное лето
Падает в осень жизни.
 
 
Дождь захлестнул город,
Медь покидал в лужи,
За отложной ворот
С неба налил стужи.
 

ЧАС ПИК

 
Напирают, и мы напираем —
Зажимая в руке смартфон,
Из далёкого спального рая
Едем в центр со всех сторон.
 
 
Отвратившись благого ига,
Мы штурмуем подземный рейс —
Аж с платформы готовы прыгать
Головой на контактный рельс.
 
 
Мы позлимся, на нас позлятся —
Слово за слово, гнев за гнев.
Мы – обычный слой популяции,
Аватары адамов и ев.
 
 
Разбегаемся по вагонам,
Слышим – поезд гудит: «Распни!»
Этот гул почему-то знаком нам
Из нечитанных старых книг.
 
 
Окольцованные кольцевыми,
Замурованные в воцап,
Позабыли мы Твое Имя,
Твоего не помним Лица.
 
 
Не познали мы Твоей Воли,
Твоего не несём Креста —
Несолёной бросовой солью
За верстой ложится верста.
 
 
Оттесняя плечом Кого-то,
Кто распятый застыл в дверях,
Мы торопимся на работу,
И не ведая, и не творя.
 

НИЧЬЯ

Ты помнишь, Лёшка, как сказал «ничья»? —

Из-за чего дрались – уже давно забыто —

Зачем? Ты побеждал, а я лежал побитым

И плакал вместе с ивой у ручья.

Куда потом пропал, уехав из села?

Ни строчки, ни звонка, ни телеграмм, ни фото..

Ходили слухи, что сидишь за что-то.

Но это так – сорока принесла…

И вот вернулся. Здравствуй, давний друг.

Каков ты нынче – ближний или дальний?

…Блестят латунью свежие медали

И никелем – протезы из-под брюк.

ЛЕСТНИЦА

 
Лестница в доме – ступени со сколами —
Санки стоят у двери.
Помню, как утром пикировал в школу я
По серпантину перил.
Помню, как школьными брюками синими
С поручней краску собрал —
Свежая охра предательской линией
Не доведёт до добра.
Вот, выхожу я в подъезд неподсвеченный —
С шага срываюсь в пике…
Мама приносит откуда-то вечером
С новенькой формой пакет.
Лестница дымная, черно-пожарная —
Вниз за ступенькой – обрыв.
Пел вечерами я песни гитарные —
До перелётной поры…
 
 
Дом одряхлевший, со мглой заоконною,
Скоро уходит под снос.
Боже, к Тебе поднимаюсь с поклонами —
И ничего не принес…