Текст книги "Уйти, чтобы не вернуться"

Глава 4

Весь следующий день я на рысях уходил от бандитского лагеря, путая за собой следы, и настолько преуспел в этом деле, что сам заблудился. Конечно, я и раньше толком не знал, куда иду, и просто придерживался юго-западного направления, но на этот раз была потеряна даже ориентировка по сторонам света. Пока погода стояла ясная, мне удавалось ориентироваться по солнцу, но небо затянуло тучами, и пошел мелкий дождь.

По здравом разумении мне нужно было переждать плохую погоду, но я решил продолжить путь. Правильно говорят, что дурная голова ногам покоя не дает, вот и мне пришлось бессмысленно отмахать лишний десяток километров, по собственной глупости. Переоценив свои возможности, я полдня наматывал круги по лесу, пока не наткнулся на собственные следы. После такого пассажа мне ничего не оставалось, как устроить привал и дожидаться, когда погода улучшится. Однако дождь лил весь следующий день, и мне волей-неволей пришлось продолжить свой путь. На этот раз судьба сжалилась надо мной, и на пути попалась хорошо наезженная дорога, по которой я к вечеру дотопал до околицы какой-то деревни.

Дождь практически прекратился, но уже начало темнеть. Соваться на ночь глядя в незнакомую деревню я не отважился и заночевал в лесу. Жизненный опыт подсказывал, что редко кто обрадуется ночному визитеру и на незваного гостя без церемоний могут спустить собак. Если верить историкам, то в древние века безродного бродягу могли прибить просто для профилактики преступности, а моя жизнь была мне дорога как память!

Проснулся я довольно поздно, когда солнце уже полностью поднялось над лесом, и сразу забрался на нижнюю ветку дуба, под которым ночевал. Мне нужно было осмотреться, чтобы сориентироваться на местности и прикинуть возможные пути отступления.

Деревня, к которой меня вывела лесная дорога, оказалась довольно большой и имела две перекрещивающиеся улицы. Первая улица шла вдоль берега реки, а затем под прямым углом поворачивала в поле к дальнему лесу. Вторая улица шла параллельно первой и пересекалась с ней в полукилометре от реки, образуя площадь. Река, на берегу которой стояла деревня, была не особо широкой, но судоходной. На этот факт четко указывало наличие пристани на берегу, где пришвартовались несколько больших лодок, с которых на берег что-то сгружали. Рядом с пристанью располагалась заставленная телегами рыночная площадь, и там уже вовсю кипела жизнь. Если судить по дыму многочисленных костров, торговцы и приезжие покупатели готовили себе завтрак.

«Рынок – это просто замечательно! Если потолкаться среди покупателей, то можно узнать много полезного», – подумал я и решил начать знакомство с деревней с рыночной площади.

Определившись со своими ближайшими планами, я продолжил наблюдение за округой. На центральной площади деревни был виден обгоревший остов какого-то большого здания, скорее всего, здесь раньше стояла церковь. Наличие церкви значительно повышало статус поселения, значит, это уже село, а не деревня.

По меркам Средневековья село было довольно большим, потому что я насчитал на обеих улицах около сотни домов с усадьбами. Правда, улицы изобиловали проплешинами от пожаров, а на уцелевших домах были заметны следы недавнего ремонта. На пригорке, за дальней от меня околицей села, стояла полуразрушенная деревянная крепость с хорошо заметными следами сильного пожара.

Левая часть крепостной стены была уже восстановлена, а в надвратной башне и на правой стене вовсю шел ремонт. Если судить по плачевному состоянию многих строений в селе, работы для плотника было навалом, и я решил попытать счастья.

Мне не хотелось тащить в деревню все свои пожитки, поэтому я припрятал их в лесу. Случиться в деревне могло всякое, и удирать лучше всего налегке, а за вещами можно будет вернуться позднее, когда минует опасность.

После скудного завтрака я умылся и, по мере возможности приведя в порядок одежду, направился к околице. Похоже, местные жители просыпались с рассветом, потому что стоило мне выйти из леса, как навстречу попалось стадо коров, которое гнали на пастбище трое мальчишек. Пацаны, увидев незнакомца, остановились и подозрительно начали рассматривать меня. Я свернул с дороги, пропуская коров, и тоже стал наблюдать за реакцией мальчишек. Если ребята заподозрят неладное в моем внешнем виде и испугаются, то соваться в деревню слишком опасно, потому что реакция взрослых может оказаться еще более непредсказуемой. Видимо, Александр Томилин удачно прошел фейсконтроль, так как пастухи интересовались мной недолго и вскоре без опаски продолжили свой путь.

Когда стадо проходило мимо меня, я окликнул старшего по возрасту парнишку:

– Эй, паря, постой! Как называется деревня?

Задавая вопрос, я старался подражать говору убитого мной бандита и, похоже, перестарался. Мальчишка не сразу понял, о чем я у него спрашиваю, но затем, акая по-московски, ответил:

– Это село Верея, дяденька. – И добавил, заметив у меня за поясом топор: – Боярыня Пелагея плотников ужо на работу не нанимает.

Я кивнул в ответ и не спеша направился в сторону деревни. Суетящийся человек всегда привлекает к себе внимание, а мне нужно было спокойно осмотреться на месте и послушать, о чем и как говорят люди. Видимо, моя особа ничем не выделялась среди местных жителей, и на появление на улице незнакомца никто не обращал внимания.

Жители занимались своими делами, а я не лез к ним с вопросами, следовательно, им было не до меня. Сейчас моей основной целью являлся рынок у пристани, где можно, не вызывая подозрений, потолкаться среди покупателей и сориентироваться в реалиях местной жизни. Когда я подошел к рынку, торговля уже началась и над рыночной площадью стоял многоголосый гул. Если судить по обилию телег, то на торг съехался народ со всей округи, так как местные жители наверняка ходили на рынок пешком.

Я бродил по рыночной площади, делая вид, что прицениваюсь к товарам, а сам прислушивался к разговорам и наблюдал за торговлей. Ассортимент товаров оказался довольно скудным, а торговля была в основном меновой. За деньги торговали только купцы из Новгорода и два каких-то узбека в тюбетейках и стеганых халатах.

Новгородцы привезли на торг отрезы шерстяной ткани, разноцветные платки, а также различную железную утварь и оружие. Узбеки торговали медной посудой, дешевой бижутерией, пряностями и хлопчатобумажными тканями. Импортные товары продавались только за серебряные монеты, пушнину и ржаную муку, а продукция местного производства в основном шла на обмен.

Перед входом на рынок под полотняным навесом находилось рабочее место местного менялы, в котором я сразу узнал представителя «богоизбранного» народа, хотя он явно косил под узбека и был одет в восточный халат. Наблюдение за работой здешнего «обменника» дало мне общее представление о местной валюте.

Эталоном стоимости являлась серебряная гривна – слиток серебра граммов в двести. За гривну давали двадцать серебряных монет, которые назывались ногатами. Ногата являлась самой дорогой монетой и, если судить по арабской вязи на ней, имела иностранное происхождение. Видимо, ногата заменяла местному населению доллар, и ее охотно брали в оплату за товар, а к российским аналогам ногаты торговцы относились с подозрением.

Следующей по стоимости монетой была куна российской чеканки. На первый взгляд куна не отличалась от ногаты по размеру и весу, но ценилась на треть дешевле. Похоже, любовь к зарубежной валюте прорезалась у россиян намного раньше появления в обороте бумажек с портретами американских президентов. Самыми мелкими монетами являлись деньга, векша и вервина. Вид эти монеты имели затрапезный, и при наличии некоторого навыка нашлепать таких монет не проблема в любой кузнице.

Помимо нормальных монет в денежном обращении ходили еще и резаны – отрезанная половинка ногаты или куны. За ногату давали пять штук денег или других мелких монет. Мелкие монеты очень сильно отличались по внешнему виду, и я часто слышал слово «чешуя» для их обозначения. В местном «обменнике» «чешую» принимали только на вес, при этом часто пробуя монеты на зуб.

С налета выяснить реальную стоимость монет было довольно сложно, но здешнее население не особенно доверяло местной валюте и в спорных случаях сразу обращалось в «обменник». Абрам – таким «редким» для еврея именем звали менялу – являлся экспертом в валютных вопросах и при размене наличности постоянно пользовался весами. Медные монеты мне на глаза не попадались, поэтому я пришел к выводу, что деньгами считается только серебро.

Долго стоять у местного «обменника», не вызывая подозрений, было невозможно, и я вскоре отправился к другим прилавкам.

Уровень местных цен показался мне довольно странным. Лошадь продавали за три гривны, корову за одну, а овца стоила всего три резаны. Самым дорогим продовольственным товаром была ржаная мука, которая стоила три гривны за пятидесятикилограммовый мешок, перловая крупа и гречка стоили в разы дешевле.

В этом мире железо и другие металлы были в явном дефиците и ценились весьма дорого. Медный пятилитровый котел стоил полторы гривны, медный кувшин или кубок в районе десятка ногат, а то и дороже. Новгородские купцы продавали небольшой бытовой нож из плохого железа за две куны, боевой кинжал – за гривну серебра. Обычный меч стоил пять гривен, а за кольчугу просили все десять.

Высоко ценились изделия из выделанной кожи и были мало кому по карману. Например, добротные сапоги, из которых я по глупости сделал опорки, стоили целую гривну. Видимо, поэтому народ в основном был обут в поршни – стачанные из сыромятной кожи ботинки без каблука или в лапти. Сапоги носили только купцы, а также воины, охранявшие товар и корабли. Если судить по рыночным ценам, то полное вооружение воина стоило бешеных денег, и княжеский дружинник являлся далеко не бедным человеком.

Прочесав рынок вдоль и поперек, я сильно проголодался и за деньгу купил у лоточника на пробу пару пирогов с мясом. Пироги оказались так себе, но голод утолить помогли. Затем я купил за ногату пару килограммов гречневой крупы, каравай хлеба и полкило сушеного мяса, после чего отправился искать работу и устраиваться на постой.

Поиски работы закончились неудачей, так как народ сам управлялся со своими проблемами, да и платить заезжему плотнику было нечем. Проболтавшись без толку по селу до полудня, я направился к крепости на пригорке, но и там меня ждал полный облом. Крепость оказалась разрушенной татарами боярской усадьбой, и ее восстанавливала плотницкая артель из Калуги. Народ жужжал как пчелки – косорукому плотнику из будущего здесь места не было. Памятуя о рассказе пленного бандита, я не стал даже заикаться насчет работы и снова вернулся на рынок.

Передо мной во весь рост встала проблема безработицы, и если я срочно не придумаю выход из создавшейся ситуации, то к осени начну пухнуть с голоду. Всей наличности у меня было в районе трех гривен, и, даже если продать все захваченные у бандитов трофеи, зиму можно и не пережить. В нищей Верее просто некуда приложить знания и навыки двадцать первого века, а потому нужно выбираться в более хлебные места.

Первый вариант для переселения – это Москва, но душа почему-то не лежала к такому решению вопроса, а вторым вариантом был переезд в Новгород. Насколько я помнил из школьной программы по истории, Новгород – город купеческий и вроде республика, там должны цениться мастеровые люди, к которым я себя причисляю. Наверняка в республиканском Новгороде будут востребованы мои знания, и мне удастся выбиться в люди, а в феодальной Москве на шею сразу сядут государевы люди, которые быстро наложат лапу на любое приносящее прибыль начинание.

Обдумав еще раз оба варианта, я все-таки выбрал Новгород и отправился на пристань, чтобы выяснить у купцов, во что обойдется мне такая поездка. Увы, круиз в Новгород стоил три гривны, что в принципе было мне по карману, но тогда бы я сошел на новгородскую пристань гол как сокол. Бомжевать в Новгороде мне не хотелось, поэтому оставался только один вариант – переехать в Москву. До нее можно было добраться пешком или с попутным караваном купцов за пару ногат, что в разы дешевле.

Такой итог размышлений о будущем сильно подпортил мне настроение, поэтому я решил закончить на сегодня все дела и найти хотя бы крышу над головой. Чтобы не бить без толку ноги, я отловил пробегавшего мимо мальчишку, который за деньгу подрядился выяснить, кто из местных жителей берет постояльцев, а сам отправился ждать результатов в рыночную забегаловку, в которой подавали обед из трех блюд по смешной цене.

Заведение местного общепита чем-то напоминало летнее кафе на два десятка посадочных мест и располагалось под сплетенным из лозы навесом. Обстановка была довольно скромной, посетители сидели на общих лавках за грубо сколоченными столами, но обслуживание оказалось на высоте, к тому же слух почтенной публики ублажал местный бард. Паваротти местного разлива тренькал на гуслях и пел гнусавым голосом былину про какого-то князя Ингваря. От скулежа местной поп-звезды сводило зубы, но посетители слушали этот вой с явным интересом и даже бросали музыканту какую-то мелочь.

За время, которое я потратил на обед, певец заработал пригоршню мелочи, что по местным меркам являлось весьма серьезной суммой. Это наблюдение заронило в мою голову идею попытаться изготовить гитару или гармошку, которая могла бы меня прокормить первое время. Прослушав весь репертуар барда, я был абсолютно уверен, что запросто смогу отбить хлебное место у этого тугоухого чуда природы. Моя бабушка трудилась хореографом в ансамбле песни и танца «Тульский хоровод», и мне с детства было известно множество народных песен, которые здесь пошли бы на ура.

Пока я обдумывал этапы своей будущей творческой карьеры, вернулся отправленный на разведку мальчишка со своим приятелем, мать которого была согласна взять меня на постой за ногату в седмицу. Я расплатился за обед и отправился следом за сыном хозяйки своей будущей жилплощади.

Видимо, квартирант семье Прохора – так звали мальчишку – требовался позарез, и парень заливался соловьем, рекламируя сдаваемое в аренду жилище. По дороге я выяснил, что его мать зовут Прасковеей, а парень уже совсем взрослый, так как ему исполнилось двенадцать лет. Мать у Прохора вдовая, поэтому они живут без отца, и у него есть еще младшая сестра Машка. Отца в прошлом году убили татары, а его с матерью и сестрой угнали в полон. Княжеская дружина догнала супостата и отбила пленников, но Машка теперь заикается, и ее будет сложно выдать замуж. Если верить словам парня, то матушка у него добрая, но живут они голодно, потому что в хозяйстве нет мужского пригляду.

Так под аккомпанемент шумной рекламной кампании юного пиар-агента мы наконец добрались до усадьбы Прасковеи. Дом, в котором жила семья Прохора, стоял в конце улицы, ведущей к лесу. Изба ничем не выделялась среди других домов на улице, но выглядела запущенной. Дранка на крыше прогнила и требовала замены, плетень перед домом завалился набок и держался лишь на подпорках. Прохор открыл калитку и пропустил меня во двор.

– Мама, я привел постояльца! – окликнул парнишка женщину, которая доила во дворе козу.

– Машка, подои Красаву, – сказала женщина девочке лет десяти, поднялась со скамейки и подошла ко мне.

На вид Прасковее было около тридцати лет, но она выглядела изможденной, словно после тяжелой, продолжительной болезни.

– Значит, это вы хотите встать у нас на постой? Как вас величать?

– Величают меня Александром Ивановичем Томилиным, – представился я. – А вас как зовут, хозяйка?

Мои слова чем-то сильно удивили женщину, но она быстро взяла себя в руки и ответила:

– Я Прасковея Ильинична, Копытины мы. Пойдемте, я покажу, где вы будете жить. Место хорошее, и крыша не течет, мы с Машкой все приберем, и можете располагаться.

Увы, но в тот момент я был полным профаном в социальном устройстве Руси пятнадцатого века, поэтому представился по имени, отчеству и фамилии, тем самым присваивая себе как минимум статус боярина. Однако хозяйка дома в ответ тоже представилась по отчеству, подчеркивая в ответ свое непростое происхождение. К счастью, допущенный мною ляп не имел серьезных последствий и не сказался на моем здоровье, а ведь за самозванство могли очень серьезно спросить.

Прасковея повела меня не в дом, а к длинному сараю, стоящему по правую сторону двора.

– Вы простите меня, что веду вас не в дом, но там татары похозяйничали, и теперь крыша течет. Я поселю вас в мастерской моего покойного мужа, там есть отдельная комната, где он летом жил. Вы не сомневайтесь, комната хорошая, даже пол деревянный. Есть удобная лежанка, стол и шкаф, вам понравится.

– А чем ваш муж занимался? – спросил я хозяйку, осматривая просторный сарай, вдоль дальней стены которого лежали разнокалиберные деревянные заготовки.

– Муж у меня был колесным мастером, телеги делал и тележные колеса. Еще Авдей плотничал помаленьку и мог отковать что попроще, тем и жили. Если найти покупателя, то я недорого отдала бы мастерскую внаем, правда, татары весь инструмент подчистую вымели, лишь горн остался да каменная наковальня.

– А круг гончарный чей? – спросил я, увидев в углу рабочее место гончара.

– Отец у меня гончаром был, вот я сейчас горшки и леплю понемногу. Мы без кормильца остались, приходится как-то на жизнь зарабатывать. А ваша семья где?

– У меня случилась та же история, только нашу семью варяги в полон увели, а что стало с отцом и матерью, я не знаю. Мне тогда столько же лет было, сколько вашему Прохору, – озвучил я легенду, заготовленную для таких случаев.

– То-то выговор у вас странный, а я поначалу думала, что вы литвин.

– Да нет, из Пскова я, только долго на чужбине прожил.

На этом допрос закончился, и Прасковея открыла дверь моего будущего жилища. Комната оказалась площадью метров двенадцать и, видимо, раньше была столярной мастерской. У закрытого ставнями окна стоял верстак, а вдоль дальней стены лежанка. Рядом с лежанкой к стене был приколочен двухстворчатый шкаф с дверцами на кожаных петлях.

– Прохор, принеси лавку из дома, – приказала сыну Прасковея и спросила меня: – Александр Иванович, вас устраивает комната?

Если сделать скидку на Средневековье, то жилище было вполне приличным, и я, протянув хозяйке ногату задатка, ответил:

– Прасковея Ильинична, меня все устраивает, вот плата за седмицу. Вы наводите здесь порядок, а я пока схожу за своими вещами.

Вернулся я примерно через час и застал во дворе какого-то дородного мужика в сапогах, держащего в руках сломанное тележное колесо.

– Прасковея, может, осталось у тебя колесо в мастерской мужа, пусть самое завалящее? Я за него две ногаты заплачу, – спрашивал у моей хозяйки мужик.

– Петр Калистратыч, ты, наверное, цены подзабыл? Колесо моего мужа пять ногат стоило, и то с руками отрывали, а ты две ногаты даешь?

– Прасковея, побойся Бога! Колесо-то небось рассохлось совсем и долго не прослужит! Ладно, три ногаты даю!

– Да нету колес, Петр Калистратыч! Все, что было, уже в прошлом годе продала.

– Может, где завалялось какое-нибудь кривое? Пять ногат, как за новое, заплачу! Завтра мой обоз уходит в Москву, а у меня телега с товаром без колеса.

– Да нет у меня ничего! Неужто бы я не продала? Мы с детьми давно на одной репе сидим.

Мужик в сердцах плюнул себе под ноги и вышел со двора мне навстречу.

«А это шанс!» – подумал я и обратился к визитеру:

– Уважаемый, прошу меня извинить, но, может быть, я помогу в вашей беде?

– А ты кто такой? – буркнул в ответ мужик.

– Петр Калистратыч, это мой постоялец. Ты не гляди букой, а лучше ответь по-человечески, может быть, он тебе поможет, – вмешалась в разговор Прасковея.

– Да вот, ось у телеги треснула, и три спицы у колеса выбило. Не знаю, чего уже и делать. Покойный Авдей его для меня по особому заказу мастерил, поэтому другое не поставишь, телега набок кривится. Глянь, может быть, выручишь, а я в долгу не останусь!

Я взял у мужика колесо и осмотрел поломку. В принципе заменить три сломанные спицы на новые не было большой проблемой, я видел похожие заготовки в мастерской. Правда, нужно смотреть по месту, поэтому я уклончиво ответил:

– Петр Калистратыч, работа не простая, но я постараюсь сделать ее к утру. Если получится, то уедете вместе с обозом, а если нет – значит, не судьба. Времени мало, да и не весь инструмент у меня с собой.

– Выручай, мил-человек, Бог видит, я не обижу! – взмолился купец.

Вот так началась моя трудовая жизнь в новом мире. Колесо я легко починил и содрал за работу с Петра Калистратыча как за новое. Купец за это меня сразу зауважал, и я раскрутил его на новый заказ, разъяснив, что хотя старое колесо еще послужит, но лучше заказать ему замену.

Благодарный купец сделал новоявленному тележному мастеру неплохую рекламу, и уже на следующий день у меня появились первые заказы. Старых заготовок осталось от прежнего хозяина мастерской на полсотни колес, но работать по старинке я не собирался. Чтобы облегчить работу и улучшить качество изделий, я решил поставить колесное производство на поток и сразу приступил к изготовлению простейшего оборудования и оснастки.

Первым делом я договорился с хозяйкой об арендной плате за колесную мастерскую и выкупил у нее все колесные заготовки. Прасковея с радостью пошла мне навстречу и не стала заламывать цену, но попросила взять в ученики Прохора. Я тоже не стал гнуть пальцы и согласился обучать ее сына, однако в ответ уговорил хозяйку готовить для меня пищу и обстирывать. Мы ударили по рукам, и работа захлестнула меня с головой.