Текст книги "Сессия: Дневник преподавателя-взяточника"

– Виталий Владимирович, – говорю я. – Разрешите мне вас сначала поздравить!

– Ну, давай! – он встает из за-стола.

Я достаю из пакета, который приволок с собой, колоду карт. На ее обложке красуется глиняный мужичок с нереально большим эрегированным членом.

– Карты привезены из Испании, но вообще-то они перуанские, – поясняю я. – Там целая колода с похожими фигурками. Это у инков продается так, как у нас – матрешки на Арбате.

Как и в случае с водкой, я опять наполовину вру. На самом деле карты и привезены из страны, искусство которой изображают. Думаю, что я – единственный человек в Волго-Камске, который был в Перу (не считая, конечно, работников близлежащего вертолетного завода – эти вообще везде были). Но моим «коллегам», включая, естественно, и самого ВВБ, о факте моего вояжа туда знать совсем необязательно.

– Ага, ага! – как-то по-детски обрадовано восклицает Бочков. – Это как раз он, да?

Не знаю, что имеет в виду мой дорогой босс, но без лишних раздумий я говорю «Да», подтверждая его мысли, к чему бы они не относились.

– Теперь – осторожно! – С этими словами я вытаскиваю чуть изогнутый, украшенный замысловатым орнаментом нож. – Передавать из рук в руки нельзя, Виталий Владимирович, поэтому я кладу его на стол. Берите!

Бочков аккуратно поддевает его за прикрепленную к ножнам цепочку и чуть приоткрывает острое лезвие, немедленно вспыхивающее отраженным от люстры светом.

– Он тоже куплен в Испании, но это, признаюсь, китайская вещичка в чистом виде. Однако вещичка полезная. Щелкните здесь, – я указываю на выступающую из рукояти панель.

Бочков неожиданно робко проводит по ней большим пальцем, но безрезультатно.

– Еще раз! – настаиваю я.

Попытка повторяется, но опять с тем же итогом.

– Сильнее!

Мой достопочтенный шеф, наконец, прилагает нужное усилие, из-под выступа появляется синий огонек пламени, что приводит Бочкова в состояние умиления. Зажигалка внутри декоративного ножа и впрямь смотрится эффектно.

– Ага! – с довольным видом убирает он холодное оружие в сторону. – И что-то еще?

– И, наконец, вот это. – Я вынимаю из пакета совершенно ковбойскую шляпу, по какой-то непонятной причине продававшейся в Португалии. – Примерьте-ка, Виталий Владимирович!

Бочков натягивает подарок на свою широковатую, напоминающую тыкву черепушку, но шляпа сидит идеально – так, что я не удерживаюсь от восклицания:

– Виталий Владимирович! Да вы прям техасский шериф – только бляху еще на грудь нацепить!

Бочков расплывается в улыбке, неизвестный мне тип внимательно, изучающее смотрит то на презенты, то на меня, а Трофимов с посеревшим под цвет его несменяемого костюма лицом, кажется, сейчас начнет писать кровавым кипятком от зависти.

– Ясненько, спасибо! – Бочков берет у меня ставший пустым пакет и быстро, но бережно перекладывает в него обратно полученные вещицы. Мы пожимаем друг другу руки.

– С днем рождения вас, Виталий Владимирович! Здоровья и успехов во всех начинаниях!

– Спасибо, спасибо! – еще раз говорит Бочков и, открыв дверь стоящего неподалеку шкафа, прячет пакет в его недрах. В этот момент в кабинет входит рослый седоватый мужик лет шестидесяти.

– О-о-о! – возгласом приветствует его Бочков. – Борис Викторович, не забыл, не забыл – пришел все-таки!

– Витя, дорогой, привет! – мужик подходит к Бочкову и обнимает его, похлопывая по спине. – Поздравляю тебя, желаю, чтобы….

Я едва заметно морщусь и, как буддийский монах в состоянии медитации, отключаюсь ненадолго, чтобы не слушать слюнявые заверения в вечной дружбе. Я выработал эту технику уже довольно давно: ты видишь, что вокруг происходит, но почти не слышишь ту муть, которую несут окружающие.

– …Ну, давай за стол! – приглашает мужика Бочков после того, как получил от того две коробки с какими-то материальными подтверждениями истинно товарищеских отношений. Кажется, в одной из них – элитное вино, а в другой – непонятно что: то ли я так старательно не слушал всю эту хрень, то ли мужик ничего и не комментировал, предоставив Бочкову распаковать коробку в более приватной обстановке. В этот момент дверь снова открывается, и входит крепкий парень, которого я краем глаза заметил еще при входе в офис. Он смахивает на какого-нибудь шофера или грузчика, но судя по тому, как доброжелательно Бочков говорит ему «Сан Саныч, присоединяйся!», становится ясно, что, во-первых, он не из обслуживающего персонала, и, во-вторых, все поздравления и подарки Бочкову он сегодня уже высказал и презентовал.

Хозяин торжества разливает новым членам компании джин, предварительно заручившись их согласием. Все поднимают бокалы, и наш старикан, пригладив редкие седые волосы, начинает говорить тост. Я мысленно желаю самому себе как можно быстрее отсюда свалить, ибо моя миссия уже выполнена, причем небезуспешно, и вновь на секунду-другую отключаюсь. Все чокаются, отпивают содержимое крепко сжатых в руках резервуаров бодрости; затем Бочков и оказавшийся не по годам энергичным старпер начинают разговор «за жизнь». Остальные лишь прислушиваются, жуя бутерброды с красной икрой, и не вставляют ни слова. Мужик, видать, важная шишка. Мне поначалу его диалог с шефом не слишком интересен, но вот со стороны Бочкова мелькает фраза про кризис, на которую следует ответ старпера «А у нас в банке кризиса нет!», вызывающий смех хозяина кабинета. Это уже что-то. Прислушавшись к продолжению их беседы, я понимаю, что мужик не из какого-нибудь банка, а из национального, то бишь надзирающей за коммерческими структурами государственной конторы. Несколькими минутами спустя становится ясно, что раньше старикан долгое время работал каким-то начальником в таможне, и у него от этой работы остались самые тёплые воспоминания.

– Ну, не надо доводить, чтобы с тобой как с Дорогановым стало, – по какому-то поводу говорит этот старикан.

– Да уж, – соглашается Бочков.

Я допил свой бокал, и, поскольку уже шестнадцать часов ничего не ел из-за дурацких магистерских программ, чувствую, как меня начинает медленно, но верно развозить. Однако в общем и целом мой мозг, конечно, еще вполне дееспособен, и я быстро вспоминаю, где я уже слышал эту фамилию. Дороганов – начальник таможенного комитета в одном из российских правительств, против которого месяц назад возбудили уголовное дело. Об этом сообщали в новостях.

– Еще? – спрашивает у меня Бочков.

Я киваю, шеф наполняет мой бокал до краев, и меня, что интересно, уже не смущает свой почти пустой желудок. Салатики и бутербродики при моем брюхе не в состоянии заменить мне привычной горы картошки с гуляшом, но выпить ровно столько, чтобы почти полностью не воспринимать ненужный мне окружающий трёп – это для меня сейчас самая желанная вещь. А ржать в нужные моменты вместе со всеми я и так смогу.

Где-то минут через сорок мужик прощается и уходит. К этому времени я успеваю прикончить четвертый бокал. Бочков пересаживается на его место, оказываясь теперь рядом со мной и напротив Трофимова; заговорщическим взглядом окидывает нас обоих и сообщает:

– У этого товарища отличный бизнес был когда-то. Он до сих пор за счет этого припеваючи живет. Ну, сами просеките: вместо того, чтобы растаможивать машины как машины, их можно оформить как металлолом, а ему – соответствующее вознаграждение. И всем хорошо.

– Ясно, – говорю я. – А вы тут с ним упоминали Дороганова: против него за что дело открыли?

– У него в свое время свой склад был на таможне… – Бочков на секунду прерывается, отхлебывая джин, – он тогда ничего не боялся. А свой склад – для вас, молодежь, чтобы знали, – это пятьдесят миллионов долларов в месяц.

– Ни хера себе! – выпаливаем мы одновременно с Трофимовым. Я в этот момент прикидываю, что все хваленые гонорары американских звезд шоу-бизнеса – ничто по сравнению с доходами не только наших признанных олигархов, но и целой кучи не самых крутых чиновников, о которых никто ничего не пишет. Ради интереса решаю спросить у шефа вдогонку:

– А что: разве сейчас другие люди свои склады там не держат?

– Ну, к Дороганову там еще вопросы были, – неопределенно отвечает Бочков. – А он, наш товарищ, который ушел, молодец. И добра нажил, и врагов нет.

– Как они там работали – это же сказка, – подает голос длинноносый, которого я мысленно окрестил «абреком». – Просто вовремя чемоданчик наверх, в Москву, не забывай посылать, и всё будет нормально.

– Да, – кивает Бочков.

– А сколько надо было посылать? – вновь интересуюсь я.

– Если по совести, то ты должен отдавать пятьдесят процентов. За то, что работаешь на этой территории, – поясняет мой шеф.

«Предложить ему то же самое, что ли? – думаю я. – Но с чем тогда я сам останусь? Чёрт, если бы не Пирогова с экономики и не наш Мигунов, без проблем можно было бы так сделать. Но эти двое всё портят. Чё же теперь – оставлять себе триста-четыреста рублей за пятерку в преддверии аттестации? Как комиссия проверит моих гавриков по двум дисциплинам, так и попрёт меня начальство за «недопустимо низкий уровень подготовки». Нет, так не пойдет – надо придумать что-то другое. Бочков, конечно, если сейчас и намекает, тоже хорош: все люди, о которых я знаю (а я знаю практически обо всех), работают сами на свой страх и риск и ни с каким руководством не делятся. Что, в общем, справедливо: случись что – отвечать придется им и только им. Никакой завкафедрой или декан за них заступаться не будет».

– В принципе это всё от нашего тотального пох…изма идет, – говорю я. – Кстати, есть анекдот про пох…изм. Классический. Рассказать?

– Давай! – дает отмашку Бочков.

– Ленин, значит, собрал матросов и говорит им: «Так, идёте свергать царя. Те побежали к Зимнему. Навстречу им выходит царь и спрашивает: «Чё надо?». Они ему говорят: «Тебя, батюшка, пришли свергать». Царь спокойно так отвечает: «А на х…й?» Матросы репы чешут: «А действительно – на х…й?» Хоп, обратно побежали. У Ленина спрашивают: «Слушай, мы вот тут к царю пришли; сказали, что свергать его будем, а он нам говорит: «А на х…й?»

Я смотрю в первую очередь на Бочкова, наблюдая за его реакцией, но вижу, что и все остальные слушают меня очень внимательно.

– Ленин такой… – в целях придания красочности своему рассказу я начинаю изображать Ленина, щиплющего бороденку и потом машушего рукой. – «А х…ли?!»

После «А х…ли?!» раздается дружный смех. Я доволен – история удалась.

– Вот еще анекдот, только другой совсем – про секс по-татарски, – говорит «абрек». – Прихожу домой, вижу голую жену в кровати. Снимаю рубашку и брюки – раз. Снимаю носки и майку – два. Выключаю свет и ложусь спать – три. Ураза, бл…дь!

На этот раз хохот, включая и мой собственный, потрясает потолок. Соединение траха и мусульманских праздников в области национального юмора – это что-то новенькое. Если учесть, что никто из наших прагматичных татар в религию всерьез не верит, концовка с уразой звучит просто офигенно смешно. Классный анекдот, надо будет запомнить!

– А это у тебя какой секс изображен, Виталий Владимирович? – спрашивает Бочкова «абрек», показывая на стоящую в левом углу кабинета фотографию. Картинка и впрямь довольно странная. Бочков с распухшим лицом кроваво-красного цвета и закатившимися глазами возлежит в расстегнутом халате на обшитой деревянными рейками скамьи какой-то сауны.

– По-русски, – говорит шеф. – Ну, еще бы: меня тогда девка своими сиськами всего обмассировала. Поэтому я так и выгляжу.

– Лучше таким макаром у нас здесь, чем в каком-нибудь Таиланде, – вставляю реплику я. – Там не девки, а какие-то обезьяны! Самая стрёмная наша… – я чуть было по-пьяни не сбалтываю – «татарка», но вовремя спохватываюсь – …тёлка из деревни – это вполне симпатичная тайка. По крайней мере, у меня от Паттайи именно такие впечатления остались.

– Нет, разные есть, – несогласно вертит головой Бочков. – Вот когда мы ездили с одним друганом туда – нам очень даже ничего повстречались. Что интересно…

Бочков окидывает взглядом присутствующих. По всему видно, что он сейчас хочет поработать на публику.

– …Я у одной, которая была самой первой, спросил: «Ты ничего против не имеешь, если мы тебя вдвоем отдерем?» Она говорит: «Без проблем, я еще и подруг своих приведу». Я тогда спрашиваю: «А мама твоя выясняет у тебя, встречаешься ли ты вот так с иностранцами?» Она мне знаете, чё отвечает? «Нет, меня мама только спрашивает: ты покушала?»

Длинноносый хохочет вслед за Бочковым. Мы с Трофимовым и на редкость молчаливым «Сан Санычем» улыбаемся.

– Представляете?! – давится от собственного рассказа шеф. – «Ты покушала?». Ну, правильно: кормят, е…ут – чё еще надо?!

Я решаю дополнить обрисованную Бочковым картину:

– Да у нас сейчас ситуация мало чем отличается от Таиланда. Я вот когда рассказываю на лекциях про систему единого налога на вмененный доход, говорю, что есть в ней один коэффициент, который определяется на местном уровне. У нас в Волго-Камске, ребята, он для рекламы зависит от номера зоны – не путать с исправительно-трудовыми учреждениями. А зона номер два – это территория, находящаяся в пределах улиц Аломатского, Элдашева и Южной трассы, в просторечии – «Южки». Как только я скажу – «Южки», все начинают гоготать, особенно девчонки.

– Ну, конечно, – лыбится Бочков, – они же там всё знают: места, расценки…

– Но самый прикол был, когда мы с тобой, Виталий Владимирович, в Бразилию на карнавал летали… – намечает интригующее развитие сексуальной темы абрек.

Услышав сочетание слов «Бразилия» и «карнавал», моя рука, уже почти доставившая бутерброд с красной икрой по назначению, на несколько секунд зависает в воздухе, а я непроизвольно прерываю воспоминания длинноносого:

– Вы летали туда, Виталий Владимирович? Как я вам завидую: одна только базовая стоимость – десять тысяч долларов…

– …Тогда еще четыре тысячи было, – отвечает мне Бочков.

– В общем, – продолжает абрек, посматривая теперь не столько на своего делового партнера, сколько на нас с Трофимовым, – пошли мы на площадь вечером. Подбегают к нам девчонки такие – рост минимум метр семьдесят, сиськи из бюстгалтеров как мячи выскакивают. Начинают тереться о нас, хоровод вокруг водить, щипать за все места. Мы ржём, они ржут. Потом как налетели, так и убежали – только ляжки в темноте засверкали. В итоге прихожу я в номер – бумажника нет.

– А вас не предупреждали, что там такие вещи практикуются? – изрядно захмелев от пятого бокала, задаю не самый удачный вопрос я.

– Да предупреждали! – машет рукой Бочков.

– …Предупреждали, – говорит абрек. – Дело-то не в этом, а в том, что когда тебя такая девка вот такими – он описывает руками круг в воздухе – сиськами всего оботрет и ручонками общипет, ты забываешь обо всем, на х…й. Хорошо ещё, денег немного было – где-то долларов тридцать.

«Тридцать долларов и просто самому отдать можно за такое развлечение», – думаю я. – Хотя, с другой стороны, там, наверное, тридцать долларов развлекуха по полной программе стоит. Тем более в эпоху карнавала».

– Мне в прошлом году дипломница предлагала похожее удовольствие, – вступает в разговор Трофимов. – Так, чтобы не просто потереться, а еще и кончить. Я отказался – сейчас вот жалею: надо было кончить!

Он ухмыляется, поглядывая своими глубоко посаженными хорьковыми глазами на Бочкова и его друзей и игнорируя при этом меня. «Врешь ты, уродец мелкий!» – мысленно шлю я ему пламенный ответ. – «Никто тебе ничего не предлагал. Кому ты нужен со своей рожей карьериста? А если бы предлагал, то уж ты бы точно не отказался».

– У тебя и жена, и ребенок имеется, или только жена? – спрашиваю я его.

– Ребенок есть, – отвечает он, едва смотря в мою сторону.

– А где работает супруга?

– В строительстве – где еще!

В этот момент в мое не до конца замутненное алкоголем сознание ударяет молния. «В строительстве»? Так это значит, что его вторая половина – бесплатный информатор в компании конкурента Бочкова? Шеф поэтому его так приблизил к себе, а не только из-за профильно-экономической ученой степени? А Мандиева? Ведь она не экономист по диплому, подкалывала Бочкова на первом заседании кафедры, когда его представлял ректор, но Бочков почему-то ничего ей за это не сделал, и даже наоборот – приблизил к себе. Неужели тоже из-за того, что ее муж – прораб? Не удивлюсь, если выяснится, что и муж Светы Жезлаковой, бизнесмен, занимается именно строительными делами.

– Ты ребенка-то в новый детский сад устроил? – спрашивает его Бочков.

– Устроил. Пришлось, правда, пообещать директрисе за это элсидишный телевизор. Причем сначала она мне говорила, что у них мест вообще нет. Я ей предлагал денежку – отказывается. Тогда я говорю: а, может, вам укрепление материальной базы детского сада не помешает? Она, уё…ина такая, не может просто сама сказать: дай мне столько-то, и всё. Нет, ей надо делать вид, что она честная и благородная, а потом все-таки расколоться: «Ну, если у детского сада будет новый телевизор, то в следующем месяце, может быть, одно место у нас найдется». Не в этом месяце, а в следующем!

– Не только у нас так всё делается, – говорю я. – В любой типично восточной стране – в какой-нибудь Саудовской Аравии, например, – прийти к чиновнику с пустыми руками, – это значит высказать неуважение к нему. Вылетаешь, как пробка из бутылки, из его кабинета, и больше ни с одним вопросом к нему не обратишься.

– Не знаем, в Саудовской Аравии не были, – ехидничает Трофимов, вновь поглядывая исключительно на Бочкова.

– Да нет, это правильно, – изрекает шеф.

– И никого не отошьешь, всем надо дать, – подает голос длинноносый.

– Если у тебя нет независимого положения, – отвечает ему Бочков. – Вот я, например, в своём университете любого на х…й могу послать…

– …Так уж и любого! – улыбаюсь я.

– Да!

– А если вам позвонят, например, от прокурора или откуда-нибудь повыше?

– Неважно. Вот ко мне как-то Иванов, проректор, – поясняет Бочков своим соратникам по бизнесу, – девочку одну прислал. Эта девочка приходит ко мне и говорит: Иванов велел поставить. Я ей предложил пиз…овать отсюда. Потом меня Иванов вызывает к себе и спрашивает: «Почему вы отказали?» А я ему говорю: «Она мне сказала, что вы велели мне ей поставить. Это все равно, что я ей прикажу пойти и вам дать». Иванов такой: «Вот дура!» Я ему: «То-то и оно».

Я употребил почти без закуски уже пятый бокал, но в этот момент мое сознание уже вторично за последние две минуты проясняется, как стеклышко. Кого Иванов, интересно, послал? Наверняка свою секретаршу Леру Фомичёву, ведь он массовым лоббизмом никогда не занимался. Кто бы это ни был, несмотря на то, что девчонка, конечно, сама дура, факт отказа Бочковым проректору по учебной работе примечателен. Такие вещи никогда не проходят бесследно. Хоть протеже и сама была неправа, осадок всё равно останется. И при случае это можно будет использовать… Похоже, для Иванова неважнецкие отношения с заведующими нашей кафедрой становятся традицией!

– А как ты с остальными там ладишь, Виталий Владимирович? – любопытствует длинноносый «авторитет». – Вот с Фахрисламовым, например?

Фамилия гендиректора «Камскпроммаша», спонсора нашего университета, заставляет меня напрячься уже третий раз подряд.

– Да нормально, – Бочков тычет вилкой в маринованных маслят. – А чё нам с ним пока делить?

– Он у вас ведь там еще занятия ведет, да?

– Угу, – буркает мой шеф, прожевывая грибную порцию.

– А как он их ведёт-то? Он же вообще! – абрек щелкает ладонью по уху так, как обычно дети изображают лопоухость Чебурашки.

– Да, он такой! – Бочков несколько раз согласно качает головой. – Но знаешь, как он лекции читает? Он просто им говорит: «Ребята! Если вы к нам пойдете, вы будете получать вот столько бабла!» Они: «О-о-о, б…я!» «А если вы будете еще делать то-то и то-то, у вас тогда будет столько бабок, что ваще, на х…й!» Они: «А-а-а, б…я!» И лекции проходят на «Ура!».

– Понятно! – хмыкает абрек.

Беседа с обсуждением отношений на службе и тонкостях контакта с противоположным полом, вероятно, могла бы продолжаться еще очень долго, но, к счастью, Бочков объявляет, что ему еще сегодня нужно побывать по приглашению у кого-то в гостях раз, и в сауне два. Мы доедаем последние оставшиеся на столе икорно-колбасные бутерброды (к соленым огурцам, кажется, так никто и не притронулся), благодарим хозяина за угощение и начинаем снимать с вешалки куртки. В возникшей легкой сутолоке я слышу, как Трофимов, косясь на меня, шепотом спрашивает у Бочкова:

– Виталий Владимирович! Это как понимать?

Вот козлик! Это ведь он про мое неожиданное и успешное присутствие. Ублюдок мелкий! Ревнует, однако!

– Без комментариев, – так же тихо отвечает ему Бочков.

«Можешь не комментировать, – думаю я. – Мне важно только то, как ты теперь отнесешься к моим шалостям с денежными средствами студентов. Все остальное меня не волнует».

Трофимов, не прощаясь, быстро проходит мимо меня, исчезая в дверном проеме. Длинноносый Абрек и тихий Сан Саныч (он так и промолчал целый час с лишним) выходят на перекур. Мы с Бочковым как лица без вредных привычек остаемся одни. Я долго жму ему руку, а он лыбится так, как будто я его лучший друг.

– Виталий Владимирович! Хочу вам завтра план цикла из пяти статей по эконофизике продемонстрировать. Если я приду часов в одиннадцать, это как – нормально? Вы ещё не убежите?

– Нормально, – кивает он. – Я завтра буду до обеда…

…Входит Венера, начинает забирать тарелки с недоеденными угощениями, но, задев провод зарядного устройства, роняет мобильный шефа на пол. Я возвращаю телефон на место между вазами с фруктами; Венера и её хозяин, улыбаясь, говорят мне «Спасибо!», а я благодарю их стандартным «Всё было очень вкусно!». Прощаюсь с обоими и, окрыленный, вылетаю из кабинета, как орёл. Или, скорее, как сокол.

…На железнодородный вокзал к Марине Аскеровой я еду в таком шикарном настроении, которого у меня не было уже полгода, то есть с того момента, как я впервые заметил перемену отношения к себе со стороны Бочкова. Раскачиваясь из стороны в сторону в теплом, насыщенном парами бензина автобусе, вспоминаю народную мудрость о поведении в трудных ситуациях. Вспоминаю и говорю себе, что она, эта мудрость, тысячу раз верна. Никогда не надо опускать руки. Только тогда ты сможешь переломить кажущуюся безвыходной ситуацию в свою пользу.