Текст книги "Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона"

Сделка с Гименеем и первые карьерные радости

Вместе с тем сэра Фрэнсиса волновали не только государственные дела и философские проблемы. Раздумывая о своей жизни в Горхэмбери, где еще очень многое надо было устроить и где его мать уже почти не выходила из своих покоев и не могла заниматься домом и хозяйством, Бэкон постоянно возвращался к мысли о женитьбе. Ему скоро стукнет сорок три года, пора! За столом в Горхэмбери должна сидеть гостеприимная и рачительная хозяйка, которую не стыдно и в Лондоне показать. Кроме того, финансовые дела Бэкона требовали срочного бракосочетания для получения приличного приданого. Еще лет семь назад он понял, что идеальной партией для него была бы леди Элизабет Хаттон (Elizabeth Hatton; 1578–1646). У нее было множество достоинств. Во-первых, она очень нравилась Бэкону. Ни одна женщина не привлекала сэра Фрэнсиса так, как леди Элизабет. Во-вторых, она была умна, красива, богата (ей, в частности, принадлежали Или Хаус (Ely House) в Лондоне и обширные поместья в Нортхептоншире), вполне подходящего возраста (ей еще не было тридцати), однако крутого и вздорного нрава. Конечно, лучше бы взять девушку помоложе, тогда из нее было бы легче вылепить жену по своему вкусу, но, кто знает, может быть, ему удалось бы воспитать и вдову Хаттон, будь он к ней щедр, добр, внимателен и терпелив. В-третьих, она была дочерью Томаса Сесила, т. е. внучкой лорда Бёрли.

Ее муж, сэр Уильям Хаттон (Sir William Newport alias Hatton; 1560–1597), племянник и наследник сэра Кристофера Хаттона (Sir Christopher Hatton; 1540–1591) – елизаветинского лорда-канцлера, перешел в лучший из миров 12 марта 1597 года, и Бэкон решил посвататься к молодой вдове, успевшей к своим двадцати трем годам похоронить двух мужей[458]458
  Точная дата ее рождения неизвестна, но по сохранившимся документам Э. Сесил появилась на свет между 1574 и 1578 годами. Если верна последняя дата, то в день смерти второго мужа ей едва стукнуло 19.


[Закрыть]. Он сделал ей, как он выразился, предложение «in genere oeconomico», т. е. упирая на экономические мотивы, поскольку «in genere politico», т. е. в политическом отношении «ветры дули в неблагоприятном направлении»[459]459
  Bacon F. The Letters and the Life. Vol. 2 (9). P. 55–56.


[Закрыть]. Эссекс горячо поддержал идею своего друга. Однако ко всеобщему удивлению леди Хаттон 7 ноября 1598 года вышла замуж за главного соперника Бэкона Эдуарда Кока. После этого вопрос о женитьбе Фрэнсиса на некоторое время отпал.

В июле 1603 года Бэкон сообщает Р. Сесилу, что повстречал «дочь одного олдермена, симпатичную девушку, которая отвечает моему вкусу»[460]460
  F. Bacon to Sir Robert Cecil, 3 July 1603 // Bacon F. The Letters and the Life. Vol. 3 (10). P. 79–81. P. 80.


[Закрыть]. Олдермена звали Бенедикт Барнем (Benedict Barnham; ок. 1559–1598), а его дочь – Алисой. Барнем был сыном лондонского торговца мануфактурой Фрэнсиса Барнема, ставшего в декабре 1568 года шерифом Лондона. После смерти отца (1575) Бенедикт унаследовал третью часть движимого имущества покойного родителя, а также земли в Эссексе, Суррее и Уэльсе. Кроме того, Бенедикт сумел и сам разжиться на торговле, а к концу своей недолгой жизни стал не только шерифом Лондона, но и членом парламента и доверенным консультантом Тайного совета. В 1583 году Бенедикт женился на дочери королевского поставщика Хэмфри Смита (Humphrey Smith) Дороти. Умирая, Бенедикт оставил жене, кроме малолетних дочек, доброе напутствие, прося выйти второй раз замуж за человека мудрого и честного. Прошло семь месяцев после смерти Бенедикта, и его вдова пошла под венец с сэром Джоном Пэкингтоном (Sir John Packington; 1549–1625), некогда фаворитом Елизаветы I, которому принадлежало поместье в Вустершире и который слыл большим проказником и жизнелюбом, за что получил прозвище «Lusty (распутник)».

Согласно завещанию Б. Барнема, его наследство, включавшее поместья в Эссексе, Хэмпшире, Кенте, Миддлсексе и дом в Лондоне, было разделено на три равные части, одна переходила его вдове, другая – дочерям, а остальное шло на благотворительность. Каждая из четырех дочерей Барнема, в том числе и Алиса, получала по завещанию недвижимость на 6000 фунтов и сверх того 300 фунтов в год от аренды земель. Эти суммы должны были перейти к их мужьям после того, как девицы вступят в брак. Таким образом, дочки Барнема стали весьма привлекательными невестами. Правда, когда Бэкон впервые написал об Алисе Р. Сесилу в июле 1603 года, он забыл упомянуть, что этой «handsome maiden» стукнуло всего лишь одиннадцать лет, поэтому со свадьбой пришлось немного подождать.

Переговоры о браке были продолжительны, но при таком возрасте невесты можно было не торопиться. К делу подключили многоопытную графиню Дерби (Alice Spencer, Countess of Derby; 1559–1637), жену сэра Т. Эджертона. «Распутник Пэкингтон» имел особняк на Стрэнде и иногда по-соседски заходил с женой к Эджертонам в Йорк-хаус. Там Пэкингтоны и познакомились (или возобновили знакомство) с Бэконом.

Брак между сэром Фрэнсисом Бэконом и четырнадцатилетней Алисой Барнем был заключен 10 мая 1606 года. Один из современников писал об этом событии: «Вчера сэр Фрэнсис Бэкон обвенчался со своей юной невестой в Марилебонской церкви Девы Марии. Он был с головы до ног в пурпурном, на нем и на его жене были поистине роскошные одеяния из золотой и серебряной парчи. Видно, как глубоко он залез в ее приданое»[461]461
  Цит. по: Jardine L., Stewart A. Hostage to Fortune. P. 290.


[Закрыть].

В эссе «О браке и безбрачии» Бэкон писал: «Жены – это любовницы и властительницы молодых, подруги зрелых и няньки стариков»[462]462
  Бэкон Ф. Опыты, или наставления нравственные и политические (1597–1612) // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 348–481; C. 368.


[Закрыть]. В 1606 году он был уже не молод, но и не стар. Детей у них не было.

После женитьбы на Алисе Бэкон решил устроить также браки ее сестер, разумеется, в каждом случае подходя к делу in genere oeconomico, ибо как он писал в «Опытах», «любви больше подобает место на театральных подмостках, нежели в жизни»[463]463
  Bacon F. Essays or counsels civil and moral // Bacon F. The Works. Vol. 12. P. 81–280; P. 109 (я воспользовался переводом А. Нестерова).


[Закрыть]. Но эти его усилия привели к конфликту с тещей, которой совершенно не понравился жених, предложенный Бэконом для ее дочери. Да и сам Бэкон ей не нравился. В этой ситуации Фрэнсис написал леди Пэкингтон колкое письмо: «Мадам, вы вправе желать знать обо всем, что касается ваших дочерей, если вами движут любовь и желание мира и согласия. В противном случае вам придется смириться с тем, что вы станете для нас посторонней. Я не могу позволить себе проявить неблагоразумие, допустив, чтобы вы оказались причиной раздора между вашими дочерями и их мужьями, тем более что вы сами испытали на себе подобные неприятности… Но настало время положить конец всем этим глупостям. Вы должны простить мне мою единственную ошибку, состоящую в том, что я пишу вам. Я не намереваюсь более этого делать, пока вы не станете относиться ко мне с должным уважением»[464]464
  F. Bacon to Lady Packington // Bacon F. The Letters and the Life. Vol. 4 (11). P. 14.


[Закрыть].

Но как бы то ни было, Бэкон был доволен женитьбой, своей новой, как он выразился, «удвоенной жизнью (my doubled life)»[465]465
  F. Bacon to Sir Thomas P. Hobby, 4 August 1606 // Bacon F. The Letters and the Life. Vol. 3 (10). P. 298–299; P. 298.


[Закрыть]. Это была его крупная финансовая победа.

25 июня 1607 года, перед самым закрытием парламентской сессии, где он выступил с многочасовой речью в пользу англо-шотландской унии, его назначили на должность генерального солиситора, которую он дожидался тринадцать лет и которая давала ему тысячу фунтов в год.

Разумеется, сэру Фрэнсису пришлось немного подсуетиться. В частности, нужно было убедить короля, что этот пост «будет лучше соответствовать» его, Ф. Бэкона, «способностям и дарованиям», которые он сможет употребить на службу Его Величеству[466]466
  Цит. по: Jardine L., Stewart A. Hostage to Fortune. P. 296.


[Закрыть]. Обращение к Его Величеству содержало внушительный список заслуг Бэкона перед короной и сетования на то, что его старания не ценят.

С Т. Эджертоном, ставшим в июле 1603 года бароном Эллисмером, Фрэнсис мог быть более откровенен: «Время для меня увеличивает свою ценность, ведь в тот день, когда мужчина вступает в брак, он в своих помыслах становится старше на семь лет. И может ли моя неустроенность не причинять мне дискомфорта?» А в конце добавил: «…Если вам будет благоугодно помочь мне изменить мой статус, – что вы обещали, – я буду бесконечно, до конца моих дней, признателен вам; если же ваша светлость не встретит у Его Величества благожелательного отклика, а у милорда Солсбери (т. е. Роберта Сесила. – И. Д.) доброй поддержки, я буду несказанно огорчен»[467]467
  F. Bacon to the Lord Chancellor // Bacon F. The Letters and the Life. Vol. 3 (10). P. 295–296.


[Закрыть]. Кстати, «милорду Солсбери» он тоже написал о своей надежде, что тот, наконец, «finish a good work» и посодействует назначению родственника[468]468
  Ibid. P. 297.


[Закрыть], ибо, как он признавался ранее тому же адресату, место солиситора позволит «улучшить мое состояние, а также предаться моим занятиям и вести беззаботную жизнь, первое требуется для тела, второе – для души»[469]469
  Ibid. P. 289.


[Закрыть].

Все завершилось самым удачным образом: Бэкон стал генеральным солиситором, сделав тем самым первый большой шаг к вершинам власти.

Жизнь его стала много комфортнее. По словам его первого биографа У. Роули, «в молодости Бэкон любил легкие и нежные сорта мяса, домашнюю птицу, дичь; но постепенно вкусы его сделались более основательными, и он стал отдавать предпочтение свинине и говядине, то есть мясу, что поступает с бойни, потому что оно способствует образованию более насыщенных и стойких жизненных соков в нашем теле; в соответствии с этим он и выбирал блюда, хотя на его столе бывали не только свинина и говядина»[470]470
  Rowley W. The Life of the Right Honourable Francis Bacon, Baron of Verulam, Viscount St. Albans // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 35–58. P. 55.


[Закрыть].

Итак, получив нужное количество «насыщенных и стойких жизненных соков» и совершив приятную прогулку, сэр Фрэнсис возвращался к своим трудам и продолжал писать. В 1605 году, за пятнадцать лет до выхода «Нового Органона», он публикует трактат «Успехи и развитие знания божественного и человеческого (The Proficience and Advancement of Learning, Divine and Human)»[471]471
  Кроме того, в 1609 году вышло сочинение Бэкона «О мудрости древних (De Sapientia Veterum)», где было предложено оригинальное толкование античных мифов, а в 1612 году – второе, значительно расширенное издание «Опытов», и, по-видимому, в то же время им были закончены трактаты «Описание интеллектуального глобуса» (Bacon F. Descriptio Globi Intellectualis // Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 285–343) и «Теория неба» (Bacon F. Thema Coeli // Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 344–360).


[Закрыть], сочинение недоработанное, несущее многочисленные следы спешки, но тем не менее дающее представление о замыслах и идеях автора. Трактат этот стал прообразом его обширного труда «О достоинстве и приумножении наук (De Dignitate et Augmentis Scientiarum)», наряду с «Новым органоном» положившего начало реализации величественного бэконианского проекта «Великого восстановления наук (Instauratio Magna Scientiarum)», главная цель которого – «заново обратиться к вещам с лучшими средствами[472]472
  Как мне представляется, точнее было бы перевести: «заново постигать вещи на лучших основаниях», в оригинале: «ut res de integro tentetur melioribus praesidiis». – И. Д.


[Закрыть] и произвести [полное] восстановление наук и искусств и всего человеческого знания вообще»[473]473
  «Utque fiat scientiarum et artium atque omnis humanae doctrinae in universum Instauratio» (Bacon F. Instauratio Magna. Franciscus de Verulamio sic cogitavit // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 195–196; P. 195. Русский перевод: Бэкон Ф. Великое восстановление наук. Франциск Веруламский так мыслил // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 55–58. С. 57). Если, к примеру, Р. Декарт настаивал на ведущей роли индивидуальных познавательных усилий и исследований, то идеал Бэкона включал в себя представление о науке как коллективном предприятии.


[Закрыть]. О необходимости революции в познании мира писали и говорили многие современники Бэкона. Однако его представления о том, как «восстановить в целости или хотя бы привести к лучшему виду… общение[474]474
  Лучше было бы перевести как «связь», «отношение». – И. Д.


[Закрыть] между умом и вещами (commercium istud Mentis et Rerum)»[475]475
  Там же.


[Закрыть], отличались и оригинальностью, и детализированностью.

Хромой, обгоняющий бегуна (Instauratio Magna Scientiarum как проект создания эффективной институализованной науки)

 
Здесь заживем и в добрый час приступим
К познанию наук и изысканьям.
 

У. Шекспир [476]476
  Шекспир У. Укрощение строптивой. Действие I. Сцена 1. Перевод П. Мелковой.


[Закрыть]

Перед Бэконом стояло несколько вопросов, ответы на которые могли бы, как он надеялся, способствовать увеличению результативности научных исследований, т. е. получению большего объема новой, систематизированной, практически ценной и достоверной информации:

– какой должна быть новая методология научных исследований (новый «органон» наук);

– каким должен быть субъект новой науки;

– что должно выступать в качестве источника и гаранта легитимности знания, получаемого на основе новой методологии? (иными словами, речь шла об источнике авторитета в новой науке);

– как, в каких формах и какими методами надлежит институализировать новую науку;

– каким должны быть социум и государство, в которых эту науку предстоит развивать и институализировать?

Что касается ответа на первый вопрос, то вкратце Бэкон сформулировал его так: «мы в этом нашем Органоне излагаем логику, а не философию. А ведь наша логика учит и наставляет разум к тому, чтобы он не старался с помощью тонких умозаключений, этого как бы ключика, заполучить абстракции вещей (как делает обычная логика [logica vulgaris]), но действительно рассекал бы природу и открывал свойства и действия тел и их определенные в материи законы. Так как, следовательно, эта наука исходит не только из природы ума, но и из природы вещей, то неудивительно, если она везде будет сопровождаться и освещаться наблюдениями природы и опытами по образцу нашего искусства»[477]477
  Bacon F. Pars Secunda Operis, dicitur Novum Organum… Liber Secundus Aphorismorum de Interpretatione Naturae sive de Regno Hominis // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 339–539; P. 536.


[Закрыть].

Поскольку на дрожжах «Нового Органона» выросла необъятная литература, посвященная эпистемологической стороне бэконианского философского наследия, а также второму вопросу (о субъекте новой науки)[478]478
  К числу наиболее важных исследований я бы отнес монографии: Gaukroger S. Francis Bacon and the transformation of early-modern philosophy; Pérez-Ramos A. Francis Bacon’s idea of science; Rossi P. Francis Bacon: From Magic to Science; статьи из сборника: The Cambridge Companion to Bacon. Вопрос о субъекте новой науки затрагивался мною в работе: Дмитриев И. С. Формирование субъекта современной рациональности.


[Закрыть], я далее остановлюсь на следующих двух тематических блоках:

– основные особенности бэконианского проекта «Instauratio Magna Scientiarum» и исторический контекст его формирования;

– эволюция представлений Бэкона о путях институализации новой науки.

Первому тематическому блоку будет посвящен раздел «„Эффективная наука“ in statu nascendi», второму – «Крутой маршрут институализации науки (первые шаги)».

«Эффективная наука» in statu nascendi

Я всего лишь трубач и не участвую в битве

Ф. Бэкон [479]479
  «Ego enim bucinator tantum, pugnam non ineo» (Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 81–524. С. 239; Bacon F. De dignitate et augmentis scientiarum (Libri 1–6) // Bacon F. The Works. Vol. 2. P. 97–498; P. 309–310).


[Закрыть]

Прежде всего следует очертить некоторые – разумеется, далеко не все – особенности бэконианского проекта «Instauratio Magna Scientiarum». Как правило, в литературе подчеркиваются и анализируются следующие тематические блоки этого проекта:

i. Критика Бэконом аристотелевской методологии («органона») исследования природы.

ii. Пропаганда эмпирического метода познания мира.

iii. Учение об идолах.

iv. Новый индуктивный метод изучения природных явлений.

В данной работе я, в той или иной мере, коснусь этой тематики, но вместе с тем мне хотелось бы детальнее рассмотреть некоторые стороны (или, иначе говоря, особенности) проекта «Instauratio», а также некоторые грани вышеперечисленных тематических блоков, которым уделялось значительно меньше внимания, но которые интересны, важны и поучительны как в историко-философском, так и в историко-научном отношениях. Таких сторон (особенностей) бэконианского проекта я выделю пять. И начну с вполне традиционной темы: критика Бэконом взглядов Аристотеля и его последователей на познание природы, которую я буду рассматривать как первую особенность проекта «Instauratio».

«Князь обмана»[480]480
  «Princeps Imposturae» – так Бэкон назвал Аристотеля (Bacon F. Redargutio Philosophiarum // Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 55–95; P. 69).


[Закрыть]

Критику аристотелизма можно найти в самых разных сочинениях Бэкона. При этом если в ранних, относящихся к 1600-м годам текстах, не опубликованных при жизни автора[481]481
  Важнейшие из них: «Temporis Partus Masculus, sive Instauratio Magna Imperii Humani in Universum» (1602 или 1603) (Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 15–32); предисловие (Proemium) к ненаписанному трактату «De Interpretatione Naturae» (1603) (Bacon F. The Works. Vol. 6. P. 446–450); «Cogitata et Visa: De interpretatione naturæ, sive de scientia operative» (1607) (Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 101–143); «Redargutio philosophiarum» (1608) (Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 55–95); «Valerius Terminus of the Interpretation of Nature with the Annotations of Hermes Stella» (1603) (Bacon F. The Works. Vol. 6. P. 25–76). Рукопись последнего сочинения, написанного по-английски, была тщательно переписана одним из помощников Бэкона и содержит правку, сделанную рукой автора. Многие ее разделы остались незавершенными. В этой работе Бэкон воспользовался приемом, который затем использовал в «Новой Атлантиде»: произведение написано в форме рассказа вымышленного персонажа (правда, в отличие от «Новой Атлантиды» этот нарратив комментируется другим вымышленным персонажем).


[Закрыть], Бэкон весьма резко отзывался о взглядах Платона и особенно Аристотеля, то в опубликованных работах критический тон явно смягчен, на чем я еще остановлюсь далее. «Мы вовсе не пытаемся ниспровергнуть ту философию, которая ныне процветает, или какую-либо другую, которая была бы правильнее и совершеннее, – не без доли ехидства заверял Бэкон читателей в предисловии к „Новому Органону“. – И мы не препятствуем тому, чтобы эта общепринятая философия и другие философии этого рода питали диспуты, украшали речи и прилагались для надобностей преподавания в гражданской жизни. Более того, мы открыто объявляем, что та философия, которую мы вводим, будет не очень полезна для таких дел. Она не может быть схвачена мимоходом, не льстит разуму предвзятостями и недоступна пониманию толпы, кроме как в своей полезности и действенности.

Итак, пусть будут – на счастье и благополучие обеих сторон – два истока учений и два их разделения и подобным же образом пусть будут два рода или как бы два сродства созерцающих или философствующих, никоим образом не враждебных и не чуждых друг другу, но связанных взаимной помощью и союзом. Одни из них пусть занимаются наукой[482]482
  В оригинале «sit denique alia scientias colendi, alia inveniendi ratio» (Bacon F. Pars Secunda Operis, quae dicitur Novum Organum, sive Indicia Vera de Interpretatione Naturae. Praefacio // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 233–238; P. 236). Я полагаю, что Бэкон использовал здесь латинский глагол colare в значении «почитать, уважать, оказывать внимание». Тогда фраза, особенно в контексте сказанного далее, становится осмысленней: «Одни из них пусть почитают науку, другие ее изобретают». Кстати, о существительном «ratio», употребленном Бэконом в этой фразе и во многих иных фрагментах его труда. Видимо, он использовал это слово не только как замену «scientia», но и с целью подчеркнуть, что речь идет не просто о совокупности отдельных фактичностей, но и о системе обоснованных и доказанных утверждений. – И. Д.


[Закрыть], другие ее изобретают. Тем, для кого предпочтительнее первое по причине ли поспешания или по причине требований гражданской жизни или потому, что они не могут охватить и воспринять это другое из-за недостаточной силы своего разума (а это неизбежно должно встречаться очень часто), – тем мы желаем достигнуть счастливой удачи в том, чем они занимаются, и продолжать придерживаться избранного направления. Но если кто из смертных желает не только оставаться при том, что уже открыто, и пользоваться этим, но проникнуть глубже и не спором побеждать противника, но работой – природу и, наконец, не предполагать красиво и правдоподобно, но знать твердо и очевидно, – такие пусть, если пожелают, соединятся с нами как истинные сыны науки для того, чтобы, оставив атриумы природы, которые осаждали бесконечные толпы, проложить себе наконец доступ к ее недрам»[483]483
  Бэкон Ф. Вторая часть сочинения, называемая Новый Органон, или истинные указания для истолкования природы. Предисловие // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 7–11; С. 9–10.


[Закрыть].

Здесь уместно сделать несколько общих замечаний, касающихся сути претензий Бэкона, причем даже не только, а иногда и не столько, к самому Стагириту, сколько к схоластическому перипатетизму вообще.

В историко-научной и историко-философской литературе антиаристотелизм Бэкона подчеркивается постоянно. Бэконианская критика Аристотеля и его последователей фактически опиралась на убежденность в неэффективности методологических идей и установок греческого философа, в частности потому, что рассуждения последнего не были основаны на тщательном и систематическом изучении природных объектов и явлений. Аристотель, этот, по словам английского мыслителя, «Felix doctrinae praedo»[484]484
  «Счастливый грабитель науки» (Bacon F. De Dignitate et Augmentis Scientiarum (Liber III, Cap. 4) // Bacon F. The Works. Vol. 2. P. 97–498; P. 266; рус. перевод Н. А. Федорова под ред. Г. Г. Майорова: Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук. Книга третья // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. C. 199–238; С. 208).


[Закрыть], извратил науку силлогизмом, подчинив ее требованиям формальной логики, уместной в построении аргументов, но бесплодной в получении полезных результатов[485]485
  «Philosophiam naturalem dialectica sua corrupit; quum mundum ex categoriis effecerit»; «Ille enim prius decreverat, neque experientiam ad constituenda decreta et axiomata rite consuluit; sed postquam pro arbitrio suo decrevisset, experientiam ad sua placita tortam circumducit et captivam» (Bacon F. Pars Secunda Operis, dicitur Novum Organum // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 241–338; P. 266–267). Рус. перевод С. Красильщикова под ред. Г. Г. Майорова: «Своей диалектикой [Аристотель] испортил естественную философию, так как построил мир из категорий»; «Ибо его решение принято заранее, и он не обратился к опыту, как должно, для установления своих мнений и аксиом; но, напротив, произвольно установив свои утверждения, он притягивает к своим мнениям искаженный опыт, как пленника» (Бэкон Ф. Вторая часть сочинения, называемая Новый Органон. Книга I. Афоризмы об истолковании природы и царстве человека // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 12–79; С. 28–29).


[Закрыть], т. е. сделав ее неэффективной.

Именно против понимания формальной логики как универсального средства познания и восстал Бэкон. По свидетельству его первого биографа и духовника Уильяма Роули (William Rawley; ок. 1588–1667), Бэкон всегда высоко ценил Аристотеля, но не любил силлогистический метод последнего за его «бесплодность» и пригодность только для «споров и раздоров»[486]486
  Rawley W. Life of The Right Honourable Francis Bacon, Baron of Verulam // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 33–58; P. 37.


[Закрыть].

Бэкон прекрасно понимал, что эпоха интеллектуальной революции уже наступила. Это видно, в частности, из текста «Нового Органона»: «…из двадцати пяти столетий, которые обнимают наука и память людей, едва ли можно выбрать и отделить шесть столетий, которые были бы плодотворны для науки или полезны для ее развития. Пустых, заброшенных областей во времени не меньше, чем в пространстве. По справедливости, можно насчитать только три периода наук: один – у греков, другой – у римлян, третий – у нас, т. е. у западных народов Европы, и каждому из них можно уделить не более двух столетий. А промежуточные времена мира были несчастливы в посеве и урожае наук. И нет причины для того, чтобы упоминать арабов или схоластов, потому что в эти промежуточные времена они скорее подавляли науку многочисленными трактатами, чем прибавляли ей вес»[487]487
  Бэкон Ф. Вторая часть сочинения, называемая Новый Органон. Книга I. Афоризмы об истолковании природы и царстве человека // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 12–79; С. 41.


[Закрыть].

Если схоласты, как выразился Бэкон, «установили некую диктатуру в науках (dictaturam quondam in scientiis invaserunt)»[488]488
  Бэкон Ф. Великое восстановление наук. Предисловие // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. C. 60–68; С. 62 (Bacon F. Instauratio Magna Scientiarum. Praefatio // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 199–211; P. 202).


[Закрыть], в результате чего «философия и умозрительные науки (scientiae intellectualis)»[489]489
  Там же. С. 61 (Ibid. P. 201).


[Закрыть] оказались плодовиты в спорах, но бесплодны в делах («controversiarum… ferax, operum effoeta est[490]490
  Бэкон Ф. Великое восстановление наук. Предисловие. С. 61 (Bacon F. Instauratio Magna Scientiarum. Praefatio // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 200). В принятом написании: effeta est.


[Закрыть]»), то в «механических искусствах», где поощрялись и практиковались коллективные усилия, сложилась противоположная ситуация: эти искусства «как бы восприняв какое-то живительное дуновение, с каждым днем возрастают и совершенствуются (quotidie crescent et perficiuntur) и, являясь у первых своих творцов по большей части грубыми и как бы тяжеловесными и бесформенными, в дальнейшем приобретают все новые достоинства и какое-то изящество, так что скорее прекратятся и изменятся стремления и желания людей, чем эти искусства дойдут до предела своего совершенствования»[491]491
  Там же. С. 61 (Ibid. P. 201).


[Закрыть]. Однако, несмотря на это обстоятельство, практические искусства также нуждаются в реформировании, поскольку «многие, пустившиеся в плавание по волнам опыта и почти сделавшиеся механиками, все же в самом опыте прибегают к какому-то зыбкому пути исследования и не следуют какому-либо определенному закону. Кроме того, большинство из них поставило перед собой какие-то ничтожные задачи, считая чем-то великим, если им удастся произвести на свет какое-нибудь единственное изобретение – замысел столь же ограниченный, сколь и неразумный»[492]492
  Там же. С. 64 (Ibid. P. 204).


[Закрыть]. Традиционная практика механических искусств, т. е. практика ремесленника, основана на удаче, на игре случая, а не на знании причин явлений и законах природы, поэтому, учитывая трудности познания, «приходится оставить всякую надежду на суждения людей, почерпнутые из их собственных сил, и также на случайную удачу (in rebus tam duris, de judicio hominum ex vi propria, aut etiam de felicitate fortuita, desperandum est)»[493]493
  Там же. С. 65 (Ibid. P. 205).


[Закрыть].

Таким образом, главная претензия Бэкона к аристотелевской методологии и практике натурфилософского поиска, а также к практическому знанию ремесленников состояла в том, что эти знания и деятельность не позволяли (правда, по разным причинам) получить новую, когнитивно значимую информацию о природе, т. е., говоря в современных наукометрических терминах, числитель в формуле эффективности (эффективность = результаты (в данном случае: новые знания) / ресурсные затраты) оказывался неприемлемо малым. В этом суть претензий Бэкона к аристотелизму, особенно схоластическому. Теперь о нюансах.

Хотя критику Аристотеля в XVI – начале XVII века можно найти в трудах таких известных авторов, как Ф. Парацельс, П. Рамус, Ф. Патрици, Б. Телезио и многих других, большинство интеллектуалов начала Нового времени «обращались к аристотелевским текстам, чтобы понять, по крайней мере, некоторые аспекты реальности»[494]494
  Schmitt C. B. Aristotle and the Renaissance. P. 14.


[Закрыть]. Более того, в Англии «постгенриховская» эпоха засвидетельствовала «возрождение интереса к традиционной аристотелевской философии», что сформировало «эклектичный бренд аристотелизма, питаемый различными источниками, включая неоплатонические, герметические, стоические или алхимические тексты»[495]495
  Schmitt C. B. John Case and Aristotelianism. P. 28. О различных коннотациях понятия «аристотелизм» в эпоху Бэкона см.: Ibid. P. 13–76.


[Закрыть]. Кроме того, схоластический аристотелизм завоевал в Кембридже к 1573 году, когда туда поступил Бэкон, весьма прочные позиции, а логика стала едва ли не самым главным предметом университетского curriculum.

Если обратиться к перечисленным выше неопубликованным при жизни Бэкона его философским фрагментам, к примеру к «Temporis partus masculus», эмоциональному рассуждению об истинном и ложном знании, где он настаивал на радикальном изменении отношения к самому процессу познания, то нетрудно заметить, что едва ли не главной целью автора было развеять расхожее мнение, будто труды Аристотеля и Платона выражают высшие интеллектуальные достижения человечества. Время Платона и Аристотеля, в глазах Бэкона, – это всего лишь ранняя стадия развития человеческих знаний. И их знания уступают как тем, которыми обладали современники Бэкона, так и тем, которыми располагали предшественники указанных античных мыслителей (так называемые досократики). Но тогда возникает вопрос, как же случилось, что до нас дошли «не самые сильные, но самые худшие» авторы эпохи Античности? Ответ Бэкона: «состояние науки всегда подвержено мнению народному (praesertim cum status scientiae sit semper fere democraticus)», а «время подобно потоку, – легкое и пустое доносит до нас, а твердое и весомое поглощает (an non tempus veluti flumen levia et inflate ad nos devexit, solida et gravia demersit)»[496]496
  Bacon F. Temporis partus masculus // Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 15–32; P. 26.


[Закрыть]. И далее Бэкон приглашает задуматься, почему произведения таких мыслителей, как Гераклит, Демокрит, Пифагор, Анаксагор и Эмпедокл (сэр Фрэнсис очень уважал досократиков, называя их veritatis inquisitores – исследователями истины), мы знаем только в пересказе доксографов («alienis non propriis scriptis noti»)?[497]497
  Ibid.


[Закрыть] Потом он повторит это рассуждение в «Новом Органоне», но в смягченном варианте, ссылаясь на исторические катаклизмы (мол, так уж случилось), а не на испорченные мнения толпы: «позднее, когда по причине нашествия варваров на Римскую империю человеческая наука потерпела как бы кораблекрушение, именно тогда (tum demum) философии Аристотеля и Платона были сохранены потоком времени (per fluctus temporum servatae sunt), как доски из более легкого и менее твердого материала»[498]498
  Bacon F. Pars Secunda Operis, quae dicitur Novum Organum, sive Indicia Vera de Interpretatione Naturae. Aphorismi de Interpretatione Naturae et Regno Hominis // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 241–338; P. 283.


[Закрыть]. Но вообще-то, подчеркивает Бэкон в «Temporis partus masculus», «науку следует получать от света природы, а не из тьмы древности (omnino scientia ex naturae lumine petenda, non ex antiquitatis obscuritate repetenda est)»[499]499
  Bacon F. Temporis partus masculus // Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 15–32; P. 26.


[Закрыть]. Разумеется, какие-то правильные догадки и идеи у древних авторов, благодаря их природному таланту и счастливому случаю, найти можно, но полагаться на случай и талант для систематического развития науки нельзя. «Мы все, – убеждал читателя Бэкон, – рано или поздно наталкиваемся на какую-то истину… Свинья может написать своим пятачком букву А в грязи, но на этом основании мы ведь не ждем, что она сочинит трагедию… Мы не можем написать на восковой табличке ничего нового, пока не сотрем старую запись. С нашим умом все обстоит иначе: мы можем стереть старую запись лишь после того, как сделали новую»[500]500
  Ibid. P. 30.


[Закрыть].

В неопубликованном при жизни Бэкона фрагменте «De principiis atque originibus secundum fabulas Cupidinis et Coeli: sive Parmenidis, et Telesii, et praecipue Democriti philosophia, tractata in fabula de Cupidine (О началах и истоках в соответствии с мифами о Купидоне и о небе, или о философии Парменида и Телезио и особенно Демокрита в связи с мифом о Купидоне)» дается весьма резкая характеристика Аристотеля, причем не столько как философа, но скорее как человека: Стагирит «подобно турецким султанам, не чувствовал своего философского царства в безопасности (Ottomannorum more de regno suo philosophiae anxius erat), пока не убил своих братьев, и который, как это явствует из его собственных слов, заботился о том, чтобы потомство ни в чем не сомневалось»[501]501
  Bacon F. De principiis atque originibus secundum fabulas Cupidinis et Coeli: sive Parmenidis, et Telesii, et praecipue Democriti philosophia, tractata in fabula de Cupidine // Bacon F. The Works. Vol. 5. P. 289–346; P. 295.


[Закрыть].

Аналогичный фрагмент можно найти и в «Новом Органоне», но опять-таки – в смягченном варианте: «философия Аристотеля уничтожила полемическими опровержениями (pugnacibus confutationibus contrucidasset) остальные философии, подобно тому как поступают оттоманские султаны со своими братьями (more Ottomanorum erga fratres suos), и обо всем вынесла решение»[502]502
  Bacon F. Pars Secunda Operis, quae dicitur Novum Organum, sive Indicia Vera de Interpretatione Naturae. Aphorismi de Interpretatione Naturae et Regno Hominis // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 241–338; P. 273.


[Закрыть].

Замечу, возвращаясь к неопубликованным текстам Бэкона, что дело даже не в резкости тона по отношению к Аристотелю, которую позволял себе сэр Фрэнсис, скажем, в «Temporis partus masculus» или в «Redargutio philosopharium», а в общем характере бэконианских оценок. В том же «Redargutio» Бэкон более откровенен и даже циничен:

«Сыны мои (сочинение построено в форме монолога учителя, обращенного к ученикам, которых он называет своими сыновьями. – И. Д.)!.. Я не возражаю против того, чтобы вы наслаждались плодами своей (т. е. аристотелевой. – И. Д.) философии. Я не запрещаю ее… Используйте эту философию. Пусть ваши аргументы (disputationes) будут питаться от ее груди, украсьте свой разговор ее драгоценностями, исповедуйте ее публично и тем самым придайте весомость своим словам в глазах народа (graviores apud vulgus hominum). Ведь истинная философия не принесет вам много пользы… Поэтому придерживайтесь своей старой философии. Используйте ее, когда это вам удобно. Применяйте одну (философию. – И. Д.), чтобы иметь дело с природой, а другую, когда общаетесь с народом (atque aliter cum natura, aliter cum populo negotiamini) (заметим, Бэкон использует здесь глагол negotior – торговать. – И. Д.) Каждый человек, наделенный высшим пониманием, в общении с низшими носит маску (personatus sit)»[503]503
  Bacon F. Redargutio Philosophiarum // Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 55–95; P. 63.


[Закрыть].

Но как только Бэкон принимался за текст, который намеревался публиковать, так тон его высказываний о Стагирите заметно менялся. И хотя критические замечания остаются (Аристотель «philosophiam naturalem dialectica sua corrupit, quum mundum ex categoriis effecerit (своей диалектикой испортил натуральную философию, так как построил мир из категорий)»[504]504
  Bacon F. Pars Secunda Operis, quae dicitur Novum Organum, sive Indicia Vera de Interpretatione Naturae. Aphorismi de Interpretatione Naturae et Regno Hominis // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 241–338; P. 266.


[Закрыть] и т. п.), но они уравновешены упоминаниями заслуг античного философа и даже его хвалебными оценками (так в «Новом Органоне» Бэкон хвалит Аристотеля за «тщательное (tam accuratam) исследование о животных»[505]505
  Ibid. P. 308. Правда, то была похвала cum grano salis, поскольку далее Бэкон не без ехидства добавил, что «другие с бо́льшим прилежанием (хотя и с меньшим шумом [licet strepitu minore]) многое прибавили» к тексту Стагирита [Ibid].


[Закрыть], а в «The Advancement» число похвальных слов в адрес Аристотеля заметно больше, чем в «Новом Органоне». Даже известная бэконовская характеристика Аристотеля – «счастливый грабитель науки», которую я упоминал выше, – в «Redargutio» и в «Новом Органоне» оказываются в разных контекстах:

«Redargutio»: Бэкон отмечает, что начиная с Платона и особенно с Аристотеля греческая мысль утратила свое многообразие и уподобилась застолью в Халкидиках[506]506
  Т. е. на родине Аристотеля.


[Закрыть] – «разнообразие лишь в соусах», мясо же – от одной свиньи. И далее Бэкон пишет:

«Истина и многообразие (греческой мысли) было для нас уничтожено Аристотелем, который сам был греком (Verum et hanc quoque varietatem nobis exstinxit (Graecus et ipse) Aristoteles). И я верю, что в своих деяниях он сравнялся со своим учеником. А ученика (если я правильно помню) прославляли так:

Счастливый грабитель земель – плохой пример всему миру…

А разве наш учитель не счастливый грабитель науки (felix doctrinae praedo)?.. И ни в коем случае тот, кто обратил так много прекрасных умов, так много свободных умов в умственное рабство, не может быть назван благодетелем рода человеческого»[507]507
  Bacon F. Redargutio Philosophiarum // Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 55–95; P. 61–62.


[Закрыть].

«De Augmentis»: «Впрочем, Аристотель, человек поистине выдающийся, наделенный удивительным умом, легко мог, как я полагаю, заразиться этим честолюбием от своего ученика (crediderim facile hanc ambitionem eum a discipulo suo accepisse), с которым он, быть может, соперничал. Ведь как Александр подчинил себе все народы, так Аристотель покорил все другие учения, основав в науке своего рода монархию. Так что, пожалуй, какие-нибудь недоброжелательные и злоречивые люди могут назвать его тем же именем, что и его ученика:

Счастливый грабитель земель – плохой пример всему миру…

И точно также: „Счастливый грабитель науки“ и т. д.»[508]508
  Bacon F. De Dignitate et Augmentis Scientiarum (Liber III, Cap. 4) // Bacon F. The Works. Vol. 2. P. 97–498; P. 266.


[Закрыть]

Во втором тексте не только смягчены выражения, но и появляется смягчающее обстоятельство: на Аристотеля плохо повлиял его ученик – Александр Македонский.

Разумеется, общая мысль, выражающая отношение Бэкона к Аристотелю, остается: аура авторитета, окружающая Стагирита, – всего лишь иллюзия восприятия, маскирующая изношенную философию в ущерб истинному научному знанию. В истории философии, как она понималась Бэконом, господство Аристотеля проистекает не из превосходства и глубины его идей, а скорее из умелой саморекламы философа в сочетании с капризами истории. «Именно в тот момент, когда человеческий разум, несомый доселе неким благотворным штормовым ветром, обрел, наконец, покой в маленькой истине, этот человек… заключил наше понимание в тесные оковы. Он создал своего рода искусство безумия (artemque quondam insaniæ componere) (крайне важное замечание, к которому я еще вернусь. – И. Д.) и сделал нас рабами слов»[509]509
  Bacon F. Temporis partus masculus // Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 15–32; P. 18–19.


[Закрыть]. Но заявлять об этом публично, с полной откровенностью, он не решался, тем более в ситуации, когда приходилось заботиться о продвижении по службе и поисках патроната.

Чем обусловлено отмеченное выше изменение тона, в котором Бэкон рассуждает об Аристотеле? Говорить о какой-то эволюции взглядов первого на наследие второго не приходится, тексты писались практически в одно время. Видимо, дело в другом.

Бэкон неплохо усвоил уроки Н. Маккиавелли и понимал, что если его труды не обретут весомость в глазах простых людей (graviores apud vulgus hominum), то его проект «Instauratio Magna Scientiarum» останется памятником новой риторической традиции, не более. Хорошо разбираясь в психологии своих собеседников, выученных на традиционной философии, Бэкон предлагает менять «несоизмеримые» парадигмы («у нас нет согласия в первых принципах», – подчеркивал сэр Фрэнсис[510]510
  Bacon F. Redargutio Philosophiarum // Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 55–95; P. 62.


[Закрыть]) мягко, чтобы это было приемлемо для аудитории. А поскольку дебаты по поводу отдельных натурфилософских утверждений могут длиться сколь угодно долго и без видимых результатов, то надо использовать риторические манипуляции. Зачем раздражать читателей, отнюдь не склонных к резким интеллектуальным переменам, обличительным тоном своих оценок того, к чему они привыкли, если уже само содержание «Нового Органона», от названия и гравюры на титульном листе и до заключительных фраз последнего афоризма («Теперь же должно перейти к поддержке и улучшению индукции… дабы мы… передали, наконец, людям их богатство, после того, как их разум освобожден и как бы стал совершеннолетним»[511]511
  Bacon F. Pars Secunda Operis, dicitur Novum Organum… Liber Secundus Aphorismorum de Interpretatione Naturae sive de Regno Hominis // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 339–539; P. 538.


[Закрыть]), уже было ново и необычно. Sapienti sat!