Автор книги: Игорь Дмитриев
Жанр: Философия, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Бодлей особо подчеркнул, что Фрэнсис не должен «попусту тратить свои душевные силы и бесценное время своего путешествия на собирание пристрастных мнений и суждений обо всем на свете, а также на уйму низменных пороков и манер людей, или же на общую испорченность этого времени, т. е. на все, что будет полезно лишь юмористам для их шуток и застольных бесед», нет, молодой человек должен направить «свой ум и усердие главным образом на то, чтобы наставлять себя во всех вещах, существующих между небом и землей, что принесет ему добродетель, мудрость и честь и что сделает его жизнь более полезной для его страны и его самого, более благоприятной для его друзей и более угодной Богу»[78]78
Reliquiae Bodleiane: or some genuine remains of Sir Thomas Bodley. P. 364–369.
[Закрыть].
И Бэкон старался, тем более что задание Бодлея расширяло его кругозор и давало богатую пищу для ума.
Как уже упоминалось выше, в конце 1577 года французский двор провел несколько месяцев в Пуатье, где король встречался с дипломатами и придворными Генриха Наваррского. Естественно, английское посольство тоже там присутствовало. В Пуатье Бэкон познакомился с молодым французом «большого ума, но несколько болтливым (juvene ingeniosissimo, sed paululum loquaci)», который постоянно «ругал манеры стариков и говорил, что если бы их мозги были видны так же, как их тела, то первые выглядели бы столь же кривыми, как последние»[79]79
Bacon F. Historia Vitae et Mortis // Bacon F. The Works. Vol. 3. P. 327–502; P. 481.
[Закрыть]. Кто это был – неизвестно, возможно, Максимильен де Бетюн (Maximilien de Béthune; 1560–1641), впоследствии герцог де Сюлли (Duc de Sully), будущий глава французского правительства при Генрихе IV. Если так, то Бэкон мог узнать от разговорчивого придворного куда более интересные вещи, нежели состояние старческих мозгов. Кроме того, Фрэнсис свел знакомство с секретарем герцога Алансонского, тоже ценная фигура для выполнения его миссии и получения очередных 30 фунтов (а то и большей суммы).
Полет, оказавшись in loco parentis, весьма ответственно отнесся к своей роли. Он не только оплачивал в меру возможности расходы на содержание Фрэнсиса, но и нанял для него учителя. Поначалу то был некий мистер Данкамб (Duncumb), который стал наставником Бэкона и детей посла. Но Данкамб в октябре 1577 года вернулся в Англию, и Полет, не без труда, нашел ему замену. Приняв во внимание совет Ж. Отмана не нанимать учителей из местных жителей, поскольку они могут оказаться шпионами, посол пригласил в качестве schoolmaster для своих детей и Фрэнсиса… самого Жана Отмана. Выбор оказался весьма удачным. (Кстати, Ж. Отман впоследствии переведет на французский «Историю короля Генриха VII» Ф. Бэкона.)
За годы пребывания во Франции Бэкон подружился со многими членами посольства Полета, в частности с Томасом Фелиппесом, известным также как Филлипс (Thomas Phelippes; 1556–1625), выдающимся криптографом, работавшим на сэра Фрэнсиса Уолсингема (Sir Francis Walsingham; ок. 1532–1590). Фелиппес мог шифровать и расшифровывать тексты, написанные на основных языках, которыми пользовались правительства Западной Европы (французском, итальянском, испанском, немецком и латинском). Он прославился тем, что сумел раскрыть сложный код испанцев, благодаря чему английское правительство узнало детали плана завоевания Англии (правда, на это Фелиппесу потребовалось двадцать дней). Его звездным часом стало участие в разоблачении заговора Э. Бабингтона. Мария Стюарт, будучи в заключении в Шеффилдском замке, сумела в 1586 году начать (под контролем своего тюремщика Э. Полета) переписку с католиком Энтони Бабингтоном, в которой подробно обсуждался план ее освобождения и убийства Елизаветы I (по другой версии, Мария Стюарт была искусно вовлечена в эту переписку и заговор был спровоцирован агентами Уолсингема). Письма Бабингтона были зашифрованы и их содержание стало известно в Лондоне благодаря усилиям Фелиппеса, сумевшего подобрать ключ к шифру. У Фелиппеса был еще один талант, который разведка Уолсингема также широко использовала: криптограф мог подделывать любой почерк. В сочинении «De augmentis scientiarum» (1623) Бэкон рассказывает о шифре, изобретенном им «еще в ранней юности, в бытность нашу в Париже»[80]80
Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. C. 81–524; С. 323.
[Закрыть]. Разумеется, этот шифр появился благодаря его общению с Фелиппесом.
Дружеские отношения связали Бэкона с художником-миниатюристом Н. Хиллиардом. Последний должен был возвратиться в Англию в начале 1578 года, но по каким-то причинам задержался в Париже до октября 1578. В результате мы сейчас можем любоваться замечательным портретом юного Ф. Бэкона работы Хиллиарда, с надписью: «Пусть считают достойным изображение его лица, но я предпочитаю ум в его 18 лет».
И все-таки, какой бы насыщенной ни была жизнь Ф. Бэкона во Франции, какие бы замечательные письма ни писал о нем посол Полет, сэр Николас был недоволен. Не так представлял он поездку сына на континент. Бэкон старший надеялся, что Фрэнсис получит глубокие знания в области права и усовершенствует владение иностранными языками, в первую очередь французским. И если с языками все обстояло более или менее неплохо, то получить глубокие юридические познания в условиях суматошной жизни перегруженного работой и плохо финансируемого посольства было невозможно. Да, и Полет это понимал. Обдумав разные варианты, сэр Николас в начале 1578 года пришел к выводу, что лучше всего будет отдать сына под опеку профессионального юриста. Н. Бэкон уже давно лелеял идею введения специальной программы по подготовке гражданских служащих, которая предусматривала не только теоретическое, как в Оксфорде и в Кембридже, но и практическое изучение как римского права, так и common law, а также других предметов, необходимых дипломатам и государственным чиновникам. В 1530-х годах он по приказу Генриха VIII составил проект нового, пятого Inn of Court для реализации такой программы. Однако дальше разговоров дело не пошло, но отголоски этого проекта можно найти в различных идеях сэра Николаса: о реформировании common law, о рационализации финансовой системы королевства, о создании академии под протекторатом короны и т. д. И в своем младшем сыне, умом и способностями заметно превосходившем и Энтони, и своих сводных братьев, Н. Бэкон видел последнюю надежду подготовить хотя бы одного идеального или близкого к таковому профессионала на государственной службе, идеального тюдоровского statesman. Передавая сына на обучение опытному юристу, сэр Николас надеялся, что Фрэнсис сможет познакомиться именно с практикой работы судов на континенте[81]81
Amias Paulet to Nicholas Bacon, 24 January 1578. Bodleian Library. Add. MS C.82, fos. 7b–8a.
[Закрыть]. Мы не знаем, кто стал новым наставником Ф. Бэкона, но бесспорно, что полученный им опыт сказался в его проекте кодификации английских законов по французской модели (1593), а также в планах реформирования английского законодательства, изложенных в «Proposition… Touching the Amendment of the Laws» (1616)[82]82
Bacon F. Proposition to his Majesty by Sir Francis Bacon, Knight, his Majesty’s Attorney-General, and one of his Privy Council; touching the Compiling and Amendment of the Laws of England // Bacon F. The Letters and the Life. Vol. 6 (13). P. 61–71.
[Закрыть].
Фрэнсис не только пассивно исполнил волю отца, у него были и свои представления, что ему надлежит делать. Так, в январе 1578 года он обращается к Полету, прося изложить сэру Николасу его, Фрэнсиса, «мнение о возможности поездки в Италию». Вопрос непростой, потому что в Англии скептически относились к поездкам молодых людей в эту страну: пребывание там могло испортить их нравы, а главное – страна сугубо католическая и это само по себе было опасно. И если уж давать разрешение на такую поездку, то отправлять юношей туда следовало только с опытным наставником. В случае же Ф. Бэкона было еще одно затрудняющее поездку обстоятельство – он был сыном не просто протестанта, но лорда-канцлера Англии, т. е., говоря языком более поздней эпохи, в Лондоне боялись провокаций. Все эти доводы – протестанту опасно быть там, где «инквизиция в силе», а протестанту по имени Фрэнсис Бэкон вдвойне – Полет изложил в письме сэру Николасу. И тот, разумеется, с послом согласился.
К концу 1578 года Полет смертельно устал от своей миссии во Франции. Чем больше он знакомился с этой страной, тем более разочаровывался в человеческой природе вообще. Во Франции – писал он одному из своих лондонских корреспондентов в декабре 1577 года – «кровавые и жестокие действия превратились в игры и развлечения»[83]83
Copy-book of Sir Amias Poulet’s Letters. P. 247.
[Закрыть], а несколько ранее, в послании королеве, выразился еще более определенно: «французские тонкости и коварство столь глубоки, что иностранцу очень трудно, а то и невозможно обнаружить дно»[84]84
Ibid. P. 5.
[Закрыть]. Положение Полета в 1578 году осложнилось тем, что Франциск Алансонский (а с 1576 года еще и герцог Анжуйский) вновь поднял вопрос о женитьбе на Елизавете I, и посол, вопреки своим протестантским убеждениям, должен был вести переговоры о возможном брачном союзе королевы с герцогом-католиком.
В декабре 1578 года Полета постигло несчастье: в уличной потасовке погиб его старший сын, с которым посол связывал большие надежды. Опасаясь за свое психическое состояние, Полет в удвоенной силой стал просить Лондон прислать себе замену. Новый посол, сэр Генри Кобэм (Sir Henry Cobham; 1537–1592), прибыл только в ноябре 1579 года. Полет поторопился покинуть Париж, согласившись принять золотую цепь – подарок французского короля – только после того, как отъедет от столицы на приличное расстояние.
Ф. Бэкон возвратился в Англию раньше, в конце марта 1579 года. Хотя формально он мог быть за границей до июня, смерь отца вынудила его ускорить отъезд. Когда в феврале скончался сэр Николас, Фрэнсис обсуждал вопрос о таинственной связи между людьми близкими по крови, когда один чувствует, что с другим что-то случилось или случится. На эти размышления его навел дурной сон. «Я помню, – вспоминал Ф. Бэкон много лет спустя, – что, находясь в Париже, когда мой отец умирал в Лондоне, я за два или три дня до его кончины, увидел сон, о котором рассказал нескольким английским джентльменам, будто дом моего отца в деревне был весь оштукатурен черным раствором»[85]85
Bacon F. Sylva Sylvarum: or A Natural History. In ten centuries // Bacon F. The Works. Vol. 5. P. 7–164; P. 155.
[Закрыть].
«Другие, хладные мечты, другие, строгие заботы» [86]86
Пушкин А. С. Евгений Онегин. Глава 6, XLIII.
[Закрыть]
«Труд, отягченный мелочным расчетом»[88]88
Вордсворт У. В капелле королевского колледжа в Кембридже. Пер. Г. Кружкова.
[Закрыть]
Вернувшись из Франции, Фрэнсис принял должность барристера в Грейс-Инн, на которую был назначен еще в июне 1576 года, до своей поездки на континент. Неизвестно в точности, где именно он жил в течение двенадцати месяцев после приезда в Лондон, за исключением того, что какое-то время он находился в Лестер-хаусе[89]89
В 1593 году мать графа Эссекса, Летиция Ноллис продала Лестер-хаус сыну и особняк стал называться Эссекс-хаус.
[Закрыть] и только в мае 1580 года поселился в Грейс-Инн, продолжая заниматься составлением и расшифровкой разведывательных отчетов для Уолсингема, Бёрли и королевы.
Его брат Энтони, который, согласно завещанию сэра Николаса, мог вступить в права наследования только через три года, решил отправиться на континент, но самостоятельно, без наставника, чтобы не испытывать никаких ограничений. Как и его сводный брат Эдуард, Энтони решил не участвовать в склоках родственников, деливших наследство его отца. В декабре 1579 года Энтони отбыл во Францию. Для поездки он должен был получить разрешение французского посла в Лондоне и своего дяди лорда Бёрли, который согласился дать племяннику также несколько рекомендательных писем. В начале первого такого письма Бёрли писал, что Энтони является сыном покойного лорда-канцлера и приходится ему, Бёрли, родственником по материнской линии, после чего следовала фраза: «после смерти его [Энтони] отца забота о воспитании его и его брата (the care of the bringing up of him and his brother), согласно завещанию его благородного и доброго родителя, была возложена на меня» и далее о том, что он, лорд Бёрли, не возражает против поездки племянника во Францию. Однако, подумав, сэр Уильям решил выразиться не столь определенно, убрав слова «о воспитании (of the bringing up)». В результате осталось менее обязывающее выражение: «забота о нем и о его брате (the care of him and his brother)»[90]90
Public Record Office (The National Archives) SP 78/3, fol. 166a – b (art. 67).
[Закрыть]. Эта поправка говорила о многом: Бёрли не желал брать на себя чрезмерное попечение об амбициозных племянниках, у него рос собственный сын, которому тогда уже исполнилось 16 лет и которого лорд Бёрли решил продвигать на высокие государственные должности, что с успехом и делал.
Во Франции, где Энтони занимался главным образом шпионажем, ему так понравилось, что вернуть его на родину стоило больших трудов и времени: он вновь ступил на английскую землю только в феврале 1592 года.
Пока Энтони охотился на континенте за чужими секретами, его брат Фрэнсис стал в 1581 году членом палаты общин[91]91
Epstein J. J. Francis Bacon: a political biography. P. 25, 32 n. 7.
[Закрыть], а в июне 1582 года – utter barrister, т. е. младшим барристером, не имеющим звания королевского адвоката и выступающим в суде «за барьером». Однако его юридические способности были замечены. К примеру, в сентябре 1587 года члены Тайного совета пожелали получить юридическое заключение по интересовавшему их вопросу от генерального атторнея (прокурора), генерального королевского солиситора (адвоката) и… «Mr. Francis Bacon, Esq». В феврале 1587 года Бэкон получает «dining privileges» ридера (старшего барристера) и вскоре становится бенчером в Грейс-Инн. Следует отметить, что очень немногим барристерам удавалось стать бенчерами в их судебный иннах, да еще в 26 лет. В ноябре 1587 года его снова избирают ридером в Грейс-Инн[92]92
В обязанности ридера входило чтение лекций по отдельным правовым вопросам. Бэкон выбрал тему, касавшуюся правовых вопросов распределения церковью бенефиций.
[Закрыть]. В декабре 1588 года двадцатисемилетний Бэкон был введен в состав правительственной комиссии по реформированию английского законодательства[93]93
Marwil J. The Trials of Counsel. P. 65.
[Закрыть].
С самого начала своей публичной жизни и Энтони, и Фрэнсис, который по удачному выражению А. И. Герцена, «изощрил свой ум общественными делами» и «на людях выучился мыслить»[94]94
Герцен А. И. Письма об изучении природы. Письмо седьмое. Бэкон и его школа в Англии // Герцен А. И. Собрание сочинений. Т. 3: Дилетантизм в науке. Письма об изучении природы. 1842–1846 (1954). С. 254.
[Закрыть], ловко играли со своими потенциальными патронами, настраивая их друг против друга – Бёрли против Лестера, Лестера против Уолсингема, – но ни от одного из них братья так и не получили долгосрочного патроната, которого ожидали и в котором нуждались. Однако ситуация при дворе со временем менялась и вскоре появилась кандидатура, на которую Бэконы могли сделать и сделали ставку. Речь идет о Роберте Деверё, 2-м графе Эссексе (Robert Devereux, 2nd Earl of Essex; 1565–1601).
Р. Деверё был воспитанником лорда Бёрли, пока его мать, Летиция Ноллис (Lettice Knollys; 1543–1634), овдовевшая в 1576 году, не вышла спустя два года замуж за Роберта Дадли, 1-го графа Лестера (Robert Dudley, 1st Earl of Leicester; 1532–1588), что шокировало Елизавету[95]95
Граф Дадли был помещен под домашний арест, а Летиция Ноллис, названная королевой «волчицей» (Елизавета любила зоологические образы), удалена от двора.
[Закрыть]. В 1585 году Эссекс отправился вместе с отчимом в Нидерланды завоевывать славу. Там он подружился с сэром Филипом Сидни (Philip Sidney; 1554–1586), известным поэтом, а также дипломатом и общественным деятелем[96]96
Ф. Сидни некоторое время служил английским послом при дворе императора Рудольфа II Австрийского. Он был автором пасторально-рыцарского романа в прозе и стихах «Аркадия», первого английского цикла сонетов «Астрофил и Стелла», а также трактата «Защита поэзии». В 1585 году Елизавета назначила его комендантом порта Флашинг в Нидерландах.
[Закрыть]. Во время этой кампании Лестер произвел юного графа в рыцари. Кроме того, отчим доверил Роберту командование своей кавалерией. Позднее Эссекс писал другу: «Если Вам случится воевать, помните, что лучше сделать больше, чем недостаточно, ведь за первыми шагами молодого человека наблюдают особенно пристально. Хорошую репутацию, завоеванную однажды, легко удержать, а исправить первое неблагоприятное впечатление непросто»[97]97
Цит. по: Дмитриева О. В. Елизавета Тюдор. С. 233.
[Закрыть].
По мере возвышения нового фаворита стареющий Лестер отходил на второй план и, вернувшись в 1587 году из Нидерландов, убедился, что его влияние при дворе заметно ослабло. В июне этого года Елизавета назначила на должность королевского шталмейстера (конюшего; The Master of the Horse), которую ранее занимал Лестер, графа Эссекса. Это была третья по своему значению должность королевского двора, которая давала своему обладателю право личного доступа к королеве. Вскоре, в сентябре 1588 года, граф Лестер умирает от лихорадки. В 1590 году Елизавета сделала Эссексу поистине королевский подарок – она передала ему монополию на торговлю в Англии заморскими сладкими винами, которой раньше владел Лестер[98]98
Несколько слов следует сказать о монополиях. Корона выдавала – чаще всего за деньги, но иногда дарила (отдельным лицам или кампаниям) так называемые letters patent (грамоты), дававшие получателю монопольное право на производство и продажу определенных товаров и оказание определенных услуг. Первый такой патент сроком на 20 лет был выдан Генрихом VI в 1449 году одному фламандцу на производство цветного стекла для Итон-колледжа. Кроме королевских монополий, связанных с горнорудным, металлургическим и иными производствами, например с изготовлением орудий, пороха и т. п., существовали десятки монополий, создание которых не имело ничего общего с «государственной пользой», но объяснялось исключительно фискальными соображениями двора и финансовыми интересами придворных. Со временем особо выгодные «монополии» стали получать лица, близкие к монарху (как, например, Бекингем и его родственники), при этом монополии охватывали наиболее важные товары (скажем, соль) и услуги (например, монополия на содержание постоялых дворов). Впервые монопольные патенты оказались в центре внимания палаты общин в последние годы правления Елизаветы. Борьба против монополий в парламентах Елизаветы достигла такого накала, что в 1601 году корона вынуждена была пойти на аннулирование многих патентов.
[Закрыть]. Кроме того, она произвела нового фаворита в кавалеры ордена Подвязки. После смерти Лестера многие убеждали Эссекса взять все полномочия его отчима[99]99
Martin J. Francis Bacon, the State and the Reform of Natural Philosophy. P. 48.
[Закрыть].
Эссекс был, действительно, натурой харизматической. Современник описывал молодого графа как высокого, привлекательного молодого человека, с чистой кожей, черноглазого, с характерной прической – черные волосы, «тонкие и короткие, за исключением локона под левым ухом, который он лелеял и заплетал, пряча его под гофрированный воротник на шее. Он единственный, кто пользовался услугами брадобрея; волосы на подбородке, шее и щеках, которые росли очень медленно, он обычно подрезал ножницами каждый день». Граф был элегантен, носил при дворе и у себя дома «белую или черную тафту или сатин; две, а иногда и три, пары шелковых чулок с черным шелковым плащом… черную шляпу с простой черной каймой; стеганый камзол из тафты летом; алый камзол и иногда оба, зимой»[100]100
Lives and Letters of the Devereux, Earls of Essex. Vol. 2. P. 215–216.
[Закрыть]. Его характер как нельзя лучше определяют слова шекспировского героя: «Ревнивый к чести, забияка в ссоре, готовый славу бренную искать хоть в пушечном жерле»[101]101
Шекспир У. Как вам это понравится (Действие II. Сцена 7) / Перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник, редакция 1937 // Шекспир У. Полное собрание сочинений. Т. 5 (1959). С. 47. (В оригинале: «Jealous in honour, sudden and quick in quarrel, Seeking the bubble reputation Even in the cannon’s mouth»).
[Закрыть].
Эссекс нашел в Бэконе те качества, которые отсутствовали у него самого, – холодный ум (и вообще, ум, дефицит которого у графа отчасти компенсировался избыточной эмоциональностью), осторожность политика, широкий кругозор и талант мыслителя. Что нашел Бэкон в Эссексе, думаю, после сказанного, объяснять не надо. Объединяла же их общая цель – укрепить (а для Бэкона – получить) высокое положение при дворе. Конечно, ни у кого из них не было иллюзий относительно придворных нравов. Оба прекрасно понимали, что елизаветинский двор – это не только средоточие гуманистической культуры и образованности, но и арена тайных и явных интриг, взаимного шпионажа, доносов, коррупции и сервилизма. В одном из писем Энтони Бэкона приводится весьма популярное в те дни четверостишие, характеризующее нравы двора:
Но в деревню никто не хотел.
Из книги О. В. Дмитриевой «Елизавета Тюдор»:
«Постепенно он [Эссекс] стал одним из тех немногих избранных, кто накоротке допускался в ее [Елизаветы] покои. Его друг и помощник Энтони Бэгот с нескрываемым торжеством писал отцу, что королева ни на шаг не отпускает графа от себя, „только с ним вдвоем просиживает по вечерам за картами или какой-нибудь другой игрой, так что к себе он возвращается только под утро, когда начинают петь птицы“. Что бы это ни означало на самом деле, в глазах всего двора Эссекс стал ее признанным фаворитом. Лунная богиня, повелительница вечерней зари, пятидесятичетырехлетняя Цинтия избрала себе нового, двадцатилетнего поклонника, как всегда безошибочно угадав в нем лучшего и достойнейшего…
Но если кто-нибудь, и в первую очередь сам юноша, полагал, что ему не придется делить ее расположение с другими, он горько заблуждался. Она по-прежнему играла с поклонниками в кошки-мышки, держа всех в мягких кошачьих лапах, то поощряя, то награждая неожиданными шлепками. Один из елизаветинских царедворцев, Р. Наунтон, как-то проницательно заметил: „Она управляла… при помощи группировок и партий, которые сама же и создавала, поддерживала или ослабляла в зависимости от того, что подсказывал ее рассудок… Она была абсолютной и суверенной хозяйкой своих милостей, и все те, кому она оказывала расположение, были не более чем держатели по ее воле и зависели только от ее прихоти и собственного поведения“»[103]103
Дмитриева О. В. Елизавета Тюдор. С. 233–234.
[Закрыть].
Фрэнсис Бэкон в описанной ситуации возвышения нового фаворита проявил характерную для него прозорливость, прекрасно понимая, что для получения возможности проявить свои способности необходимо доверие королевы, добиться которого можно было только удачным выбором патрона. Не став дожидаться смерти Лестера, Бэкон открыто продемонстрировал свою поддержку Эссексу, рассчитывая на патронат юного графа. Это ясно видно из письма Бэкона Лестеру от 11 июня 1588 года, за три месяца до смерти последнего. Бэкон просит графа поддержать прошение Эссекса о его (Бэкона) продвижении по службе. Из этого письма видно также, что именно Эссекс стал основной движущей силой в карьере будущего лорда-канцлера Англии[104]104
Calendar of the Manuscripts of the Most Honourable the Marquess of Bath. Vol. 5: Talbot, Dudley and Devereux papers 1533–1659. P. 210.
[Закрыть].
Их тесное сотрудничество началось, по-видимому, в 1590 году, или в начале 1591 (хотя начало патроната Эссекса относится ко второй половине 1580-х годов). Спустя четырнадцать лет Бэкон напишет об Эссексе: «я тогда считал его самым подходящим инструментом, необходимым для блага государства (the fittest instrument to do good to the state). И поэтому я усердно работал для него, работал так, как, я думаю, редко случается у людей, ибо я не только трудился со всем усердием и тщанием над тем, что он мне поручал, – касалось ли то совета или чего другого, – но и, пренебрегая службой королеве, заботами о моем будущем и, некоторым образом, моим призванием, неустанно давал ему советы и раздумывал, в меру своего понимания, своей способности суждения и своей памяти, обо всем, что могло иметь отношение к чести, состоянию и службе его светлости»[105]105
Bacon F. Apology in Certain Imputations Concerning The Late Earl of Essex; in a letter to Lord Montjoy, now Earl of Devonshire // Bacon F. The Letters and the Life. Vol. 3 (10). P. 139–160; P. 143.
[Закрыть].
Действительно, Бэкон составляет для Эссекса многочисленные проекты и предложения, которые последний от своего имени представляет Елизавете. Но надо отдать должное и графу. Он употребляет все свое влияние, чтобы обеспечить продвижение Бэкона по служебной лестнице. Да и сам Бэкон не сидел сложа руки. Еще до сближения с графом он кое-чего добился. К примеру, ему дают правительственные поручения. Скажем, в августе 1588 года он был включен в состав комиссии из девяти человек, которая должна была опросить католиков, захваченных в плен после разгрома «Великой и славнейшей армады»[106]106
Acts of the Privy Council of England. Vol. 16: 1588 (1897). P. 235–236 (Privy Council Register, 14 Aug. 1588).
[Закрыть]; в декабре того же года его, вместе с тремя юристами Грейс-Инн, привлекают к экспертизе проекта выявления «излишних или неудачных (defective)» законов, которые могли бы быть отменены или изменены. Последнее поручение свидетельствовало о том, что de facto Бэкон стал юридическим советником короны[107]107
Ibid. P. 417 (Privy Council Register, 27 Dec. 1588).
[Закрыть].
Более того, в последующие пять лет он становится все более заметной фигурой в английских парламентских, адвокатских и политических кругах. Удачный патронат, а также личные таланты и усилия приносят свои плоды. 29 октября 1589 года лорд Бёрли делает следующую пометку в своем дневнике: «пожалование Фрэнсису Бэкону должности секретаря Совета в Звездной палате (a grant of the office of the Clerk of the Councel in the Star Chamber to Francis Bacon)». И действительно, соответствующее свидетельство (patent) было выдано 16 ноября того же года[108]108
British Library Cotton MS Titus C: X.93; сам патент хранится в Лондоне, в Public Record Office (после слияния в 2003 году этого архивохранилища с Historical Manuscripts Commission была сформирована новая структура: The National Archives), SO 3/1 fol. 211b.
[Закрыть].
Это, правда, не означало, что теперь Бэкон мог в ближайшую среду или пятницу направиться в Вестминстер на заседание палаты. Отнюдь! Речь шла всего лишь о том, что он может быть номинирован на должность клерка (секретаря) палаты, когда это место станет вакантным. В случае успеха его годовой доход составил бы около 1600 фунтов. Правда, должность была весьма хлопотная. Советники и Chief Justices посещали палату дважды в неделю, тогда как все технические и канцелярско-бюрократические работы и заботы ложились на плечи секретаря. Однако ждать этого назначения пришлось почти 20 лет, до 1608 года.
Помимо юриспруденции, Бэкон уделял немало времени написанию различных сочинений «на злобу дня». Так, например, в 1588 году, во время острой полемики между пуританами и англиканским истеблишментом (вошедшей в историю под названием «Martin Marprelate Controversy»), он пишет трактат «An Advertisement Touching the Controversies of the Church of England». Труд этот не был опубликован при жизни автора, но 14 рукописных копий ходили по рукам. Бэкон старался дистанцироваться и от англиканской церкви, и от нонконформистских течений, возражая против отождествления пуританизма с радикальными сектами, такими как ариане, донатисты, анабаптисты, фамилисты и многие другие[109]109
Bacon F. Advertisement Touching the Controversies of the Church of England // Bacon F. The Letters and the Life. Vol. 1 (8). P. 74–95.
[Закрыть]. Выбор Бэконом «среднего пути» в религиозной полемике снискал ему симпатии и критику с обеих сторон.
Он также принял активное участие в работе парламента 1589 года, в котором представлял интересы Ливерпуля. Парламент был созван в связи с острой необходимостью в деньгах на продолжение войны с Испанией. На этом эпизоде биографии Бэкона стоит остановиться детальней.
После провала миссии «Непобедимой Армады» Елизавета решила нанести по испанцам решающий, как она надеялась, удар, в чем ее активно поддерживал Ф. Уолсингем. Обстановка вроде бы благоприятствовала замыслу Ее Величества: Испания на какое-то время осталась практически без флота, остатки «Армады» были сконцентрированы в Сантандере и Сан-Себастьяне, рейды этих портов были слабо укреплены, и искушение добить и дожечь все, что осталось от флота герцога Медины-Сидонии[110]110
Полное имя – Алонсо Перес де Гусман, 7-й герцог Медина-Сидония (Alonso Pérez de Guzmán; 1550–1619). Его бабка по отцовской линии – Ана Арагонская (Ana de Aragón y de Gurrea) – была дочерью незаконного сына испанского короля Фердинанда II Арагонского – Алонсо Арагонского, архиепископа Сарагоссы (Alonso de Aragón; 1470–1520), которому сан не помешал иметь семерых детей. Этот Алонсо приходится, таким образом, сводным братом законным детям Фердинанда II Арагонского и Изабеллы I Кастильской, в частности – Хуане Безумной (Juana la Loca; 1479–1555), матери императоров Карла V (1500–1558) и Фердинанда I (1503–1564), и Екатерине Арагонской (1485–1536) – первой жене Генриха VIII (с 1509 по 1533) и матери английской королевы Марии I (1516–1558), сводной сестры Елизаветы Тюдор.
[Закрыть], было крайне велико.
Кроме того, королева планировала атаковать испанский «серебряный флот», т. е. конвой, сопровождавший корабли с серебром и золотом из Америки, которые после поражения «Армады» оказались беззащитными. Однако два обстоятельства помешали ей реализовать этот замысел: сыпной тиф, выкосивший половину экипажей английского флота, и плачевное состояние казны[111]111
В итоге решено было действовать в трех направлениях: созвать парламент, который должен санкционировать удвоение налогов, обратиться за помощью к голландцам и захватить испанское серебро. К моменту открытия парламента (февраль 1589 года) в Плимуте удалось собрать 6 кораблей, 60 зафрахтованных торговых судов, 60 голландских каперских судов и 20 пинасов в качестве вспомогательных судов. Всего 146 единиц под командованием Фрэнсиса Дрейка (Francis Drake; ок. 1540–1596) и Джона Норриса (Sir John Norris [Norreys]; ок. 1547–1597). Однако по ряду причин (отсутствие попутных ветров, недопоставки продовольствия и неудовлетворительное финансирование) отправка флота задержалась до 19 апреля, что дало испанскому королю Филиппу II время для восстановления флота. Уже в феврале 1589 года 11 самых больших испанских кораблей были переведены в Лиссабон на защиту конвоев. В результате поход «анти-Армады» кончился полным провалом, тогда как испанский флот к осени 1589 года был полностью восстановлен, а в следующем году увеличен по сравнению с прежним.
[Закрыть]. Да, финансовое положение страны к концу 1580-х годов улучшилось: если в 1558 году, когда Елизавета стала королевой, государственный долг составлял около 3 миллионов фунтов стерлингов (при госбюджете в полмиллиона фунтов), то к 1588 году он сократился до 100 тысяч. И тем не менее к финансированию каких-либо дорогостоящих военных предприятий английская казна была явно не готова. Королева даже не смогла расплатиться с моряками, участвовавшими в боевых действиях против «Армады». Преемник Елизаветы на английском троне – Яков I Стюарт, – принимая в 1603 году бразды правления, вынужден был признать, что продолжающаяся восемнадцатый год война иссушила английскую торговлю и сделала страну нищей. Выступая в палате лордов на первом парламенте Якова (1604), Бэкон докладывал, что государственные издержки за последние четыре года правления Елизаветы составили 2 200 000 фунтов стерлингов, что вынуждает правительство увеличивать пошлины.
Тогда, в 1589 году, парламентарии согласились удвоить налоги, но ясно дали понять, что это согласие не может служить прецедентом[112]112
В 1590 году парламентарии потребовали от Елизаветы немедленно заключить мир с Испанией и заняться внутренними проблемами нищающей страны.
[Закрыть]. Бэкону поручили составить соответствующий текст, который впоследствии был включен в преамбулу парламентского билля[113]113
The Journals of All the Parliaments during the Reign of Queen Elizabeth. P. 431, 433–434.
[Закрыть].
Кроме того, Бэкон весьма успешно участвовал в работе различных парламентских комитетов, что способствовало повышению его авторитета[114]114
Ibid. P. 430, 432, 433, 437–440.
[Закрыть].
Однако тематика всего им написанного в это время им самим не контролировалась, то была работа на заказ. Кроме того, весь этот тематически разнообразный материал не поддавался никакой систематизации и, как заметил Бэкон, «hardliest reduced to axiom»[115]115
Bacon F. Advancement of Learning // Bacon F. The Works. Vol. 6. P. 77–412; P. 347.
[Закрыть], тогда как молодого юриста привлекали более масштабные задачи, решение которых требовало самостоятельного мышления. Но в этом отношении патронат сэра Роберта принес Бэкону много меньше ожидаемого, хотя граф старался.
Поскольку попытки Лестера и Сидни продвинуть Эссекса были вполне очевидны, и благосклонность к нему королевы была явлена открыто, многие при дворе и за его пределами смотрели на молодого человека как на своего возможного защитника, к которому можно было обращаться с петициями, просьбами, а также за патронатом. После смерти графа Лестера, всегда поддерживавшего пуритан, многие уговаривали Эссекса превзойти покойного в своем попечении о них[116]116
The Letters of Sir Francis Hastings (1574–1609). P. 39–40.
[Закрыть]. И тот благосклонно принял это предложение. Он, действительно, делал все возможное, чтобы поддержать радикальных пуритан, и те платили ему взаимностью. Как заметил современник, «both soldiers and puritans wholly rely upon him»[117]117
Letters and Memorials of State, in the Reigns of Queen Mary, Queen Elizabeth… Vol. I. P. 232 (Henry Lake to Sir Henry Sidney; 1591).
[Закрыть].
Нелишне также отметить, что сэр Роберт унаследовал не только должность и винную монополию Лестера, но и роль патрона науки и образования. В свое время Лестер предпринял усилия, чтобы продвинуть Эссекса на должность канцлера Оксфордского университета (хотя было очевидно, что молодой человек был, мягко говоря, не самой подходящей кандидатурой на этот пост; он и сам это сознавал, справедливо полагая, что наибольшую пользу принес бы на поле боя, а не занимаясь политикой, дипломатией и уж тем более образованием). Видимо, Лестер, принимая во внимание, что канцлером Кембриджа являлся граф Бёрдли, намеревался, таким образом, дать своему сопернику «симметричный ответ». Впрочем, хлопоты Лестера ни к чему не привели. Разве что некоторые оксфордские профессора, посвящавшие ранее ему свои ученые труды, отныне стали посвящать их Эссексу. Так, например, Альберико Джентили (Alberico Gentili; лат. Albericus Gentilis; 1552–1608), итальянский юрист, эмигрировавший по причине своих протестантских убеждений в Англию, где стал Regius Professor гражданского права в Оксфорде, посвящал свои сочинения разным людям в такой последовательности: в 1582 году – Лестеру (который был его патроном), в 1585 – Ф. Сидни, в 1587 – Ф. Уолсингему, в 1589 и 1590 – Эссексу (причем последний стал крестным отцом сына оксфордского профессора).
После смерти Лестера Эссекс, который в свою очередь тоже нуждался в надежном патронате, сближается с секретарем Уолсингемом. Кроме всего прочего, такое сближение стимулировалось следующим обстоятельством. Сэр Филип Сидни, жемчужина елизаветинского двора, умирая от ран, полученных в перестрелке при Зютфене (Zutphen), завещал своему «любимому и самому благородному лорду, графу Эссексу лучшую шпагу»[118]118
Цит. по: Jardine L., Stewart A. Hostage to Fortune. P. 121.
[Закрыть], что было символом правопреемства, а заодно попросил позаботиться о своей жене – прелестной Фрэнсис Уолсингем, дочери госсекретаря, – а если точнее: жениться на леди Фрэнсис[119]119
Чтобы еще больше запутать читателя в родственных связях английской аристократии, добавлю, что Роберт Деверё, 2-й граф Эссекс, был родным братом музы Ф. Сидни, Пенелопы Рич, в девичестве Пенелопы Деверё (Penelope Rich; 1563–1607). Пенелопе Рич посвящен цикл сонетов Сидни «Астрофил и Стелла». По материнской линии она приходилась внучкой Марии Болейн, сестры Анны Болейн, второй жены Генриха VIII и матери Елизаветы I. В браке с Робертом Ричем (Robert Rich, 3rd Baron Rich, позднее 1st Earl of Warwick) она, хоть и родила семерых детей, но счастлива не была и, чтобы не тосковать, в 1595 году завела любовника – Чарльза Блаунта (Charles Blount, 8th Baron Mountjoy, впоследствии 1st Earl of Devonshire; 1563–1606), друга своего брата. Муж был недоволен, но выражать свои чувства публично поостерегся, учитывая, что его шурин был фаворитом королевы. Но как только Эссекса казнили (1601), сэр Роберт немедленно выгнал неверную супругу, у которой к тому времени уже было трое детей от любовника. Таким образом, леди Рич наконец-то смогла переехать к Чарльзу Блаунту. При Якове I эта парочка оказалась в большой милости монарха, Пенелопа даже стала фрейлиной королевы Анны Датской. В 1605 году Роберт Рич подал на развод. Развод им дали, но в просьбе о втором браке и возможности узаконить детей от сэра Чарльза было отказано. Тогда Пенелопа и Чарльз устроили тайное бракосочетание, их обвенчал Уильям Лод, будущий архиепископ Кентерберийский. Однако, в силу того что брак был заключен вопреки церковному праву, король Яков I удалил их от двора.
[Закрыть], которая в то время ждала ребенка и вот-вот должна была родить.
Из книги О. В. Дмитриевой «Елизавета Тюдор»:
«Вернувшись из Нидерландов в 1586 году, Эссекс выполнил завет Филипа Сидни и через шесть месяцев женился на его вдове. Сдержав слово, он тем не менее оставил ее в доме ее отца, Уолсингема, вместе с ее дочерью от Сидни (Елизаветой, впоследствии ставшей женой Роджера Мэннерса, 5-го графа Рэтленда [Roger Manners, 5th Earl of Rutland; 1576–1612], которого некоторые воображают подлинным автором шекспировских пьес. – И. Д.), и никогда не жил с ней под одной крышей. Когда же секретарь Уолсингем умер (апрель 1590 года. – И. Д.), молодая женщина осталась без покровителя, и муж, естественно, должен был взять на себя заботу о ней. Об их браке стало известно, к тому же графиня Эссекс снова готовилась стать матерью[120]120
У Фрэнсис и Эссекса было трое детей: Роберт Деверё, 3-й граф Эссекс (Robert Devereux, 3rd Earl of Essex; 1591–1646), Фрэнсис Сеймур (Frances Seymour (урожд. Devereux), Duchess of Somerset; 1599–1674) и леди Дороти Деверё (Dorothy Devereux; 1600–1636). – И. Д.
[Закрыть]. Реакцию Елизаветы было нетрудно предугадать»[121]121
Дмитриева О. В. Елизавета Тюдор. С. 238.
[Закрыть].
Эссекс попал в опалу. Супругам было запрещено появляться при дворе. Однако граф решил вернуть расположение Елизаветы. С этой целью он принял участие в рыцарском турнире. Такие турниры с 1570 года ежегодно устраивались в День восшествия королевы на престол (Accession Day; 17 ноября) и представляли собой пышные театрализованные зрелища, хотя их предназначение отнюдь не сводилось к развлечению королевы и двора: турниры демонстрировали отношения сюзерена и подданных, позволяя последним заявить о своей позиции, в том числе и по вопросам текущей политики, urbi et orbi, на них приглашались иностранные послы и почетные гости, что превращало ристалища в своеобразное средство внутренней и внешней пропаганды. Как писал Ф. Бэкон в эссе «О разыгрывании масок и триумфальных процессиях», «что до поединков, турниров и ристалищ, то блеск их по большей части состоит в выездах, когда сражающиеся выходят на поле боя; особенно когда колесницы их влекомы странными созданиями: львами, медведями, верблюдами и т. п.; в девизах, что возглашают они, выходя на бой, и в великолепии их доспехов и коней»[122]122
Bacon F. Of masques and triumfs // Bacon F. The Essays or Counsels (1890). P. 271. Материал о турнирах взят мною из статьи: Нестеров А. В. Символическая политика.
[Закрыть].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
