Текст книги "Красная зона P. S. Из дневника доктора Рыбалкина"

Глава II. Геометрическая прогрессия

После случая с пенсионером Валерием Ивановичем стало понятно, что всё, о чём говорят по телевизору и пишут в газетах – всерьёз и взаправду. Но понятно это было не всем – как это часто бывает, находились и ярые сторонники всевозможных теорий заговоров, в принципе отрицающие наличие болезни. Их поведение и оглашенность сильно смахивали на средневековую уверенность в том, что наша планета – плоская. А всех противников своего по большому счёту необоснованного мнения они проклинали и даже гнобили, приколачивая к позорным столбам.

Думается, что большинство из них, как сейчас говорят, хайповали на горячей теме. Доходило буквально до маразма в виде лизания поручней в общественном транспорте дабы доказать, что бояться вовсе нечего.

Но были и те, чьей душой всецело завладел страх за собственную жизнь. И среди них тоже находились фанатики. Я очень хорошо помню случай, который ярко характеризует взаимоотношения между гражданами того периода жизни.

…Общественный транспорт в Пензе по утрам загружен пассажирами сильно – несмотря на то, что конец марта позволил избавиться от шуб и пуховиков, и, следовательно, пространства в автобусах и маршрутках стало больше, порой стоячих мест, не говоря уже про сидячие, всё равно не хватает. В таких условиях большинство горожан маски всё-таки на лица нацепили. Ведь, как известно, бережёного Бог бережёт. Однако некоторые делали это, так сказать, для проформы – светло синие и зелёные прямоугольнички носили на подбородках – мол, есть и ладно.

Наверное, необходимо отметить, что предсказание Валерия Ивановича о том, что средства индивидуальной защиты быстро подорожают, уже сбылось – буквально за неделю цены на маски выросли в геометрической прогрессии, среди них появились даже дизайнерские, с оскалом или обрамлённые стразами. Разумеется, медицинскими эти изделия можно было назвать вряд ли, но ведь и стандарт в рекомендации их ношения, как и облика, тоже отсутствовал.

В этот раз маршрутка оказалась забитой не под завязку. В определенный момент, после того, когда я заплатил за проезд, в салоне – в данной ситуации как гром среди ясного неба – вдруг кто-то чихнул.

Это оказалась интеллигентного вида бабушка без маски, которая тут же принялась извиняться:

– Простите меня, пожалуйста, – и, видя направленные на неё мрачные взгляды, добавила: – Это не вирус никакой, просто простыла, наверное, немного…

Договорить ей не дал мужик, от которого даже через средство индивидуальной защиты разило перегаром:

– Мать, ты чё, с ума сошла что ли? А? Чихает она! А? Да ещё и без маски едет! – и уже к другим пассажирам обращаясь: – Вы только посмотрите на неё! Инфекция ходячая!

Старушка сильно смутилась и снова хотела было начать оправдываться, но за неё вступилась грузная женщина средних лет.

– Вы чего разорались-то? – громко обратилась она к мужику с перегаром. – Жалко вам что ли? Пусть едет бабуся спокойно – сказано же вам: не вирус это!

– А откуда эта старая карга знает? – мужик даже с места поднялся. – Вон, губернатор указ написал, что находиться в общественном месте без маски нельзя. Зря, что ли? А?

И уже ко всем обращаясь:

– Товарищи! Это чего же делается-то, а? Выкинуть её надо и все дела! Пусть пешком идёт! И пусть чихает там, на улице, на кого хочет!

У бабушки, смотрю, слёзы навернулись:

– Сынок, – говорит мужику, глаза ладонью вытирая, – да я ведь не против масок-то, только вот нет у меня их – было две, внучка привозила, да истёрлись из-за стирки уже совсем, надевать стыдно. Я ведь и сама только «за», пожить-то ведь ещё хочется…

При этих словах я в портфель залез, свою запасную маску из пакетика достал и пожилой женщине протянул.

– Вот, держите. А то как раз от таких вот хмырей, как этот, – на мужика кивнул, – вся зараза и липнет.

Тот хотел мне что-то ответить, но заметив взгляды других пассажиров, передумал, в пейзажи за окном вперился. А бабушка, сев на освободившееся место, так и ехала – грустно опустив наполненные слезами глаза, стыдясь собственной беспомощности перед нахлынувшей стихией, маховиками которой стали и она сама, и тот мужик с перегаром, и все мы, вместе взятые.

Я же в ту секунду думал о том, что у меня мама вот такого же возраста, что надо бы навестить её – просто посидеть поговорить «ни о чём», может, рассказать, что не так страшен чёрт, как его кто-то малюет. А то всё не получается, времени всё не нахожу, только по телефону и знаю, что жива, что всё вроде бы хорошо у неё…

Разве мог я тогда представить себе, что через полтора года вирус унесёт её жизнь? Нет, конечно, не мог. А иначе тотчас же попросил бы водителя маршрутки остановиться, выбежал бы на улицу и понёсся – бегом, как есть, нараспашку – к родительскому дому, забежал бы в квартиру, обнял свою маму, прижал к себе и сберёг от всех напастей, включая и эту…

Из дневника доктора Рыбалкина (31 марта 2020 года)

В геометрической прогрессии росли не только цены на средства индивидуальной защиты и антисептики – стоимость маски с полутора рублей за очень короткий промежуток времени поднялась до пятидесяти, ста и даже больше рублей, – но и заболеваемость коронавирусом среди населения в Пензенской и в других областях России.

16 марта губернатор подписал постановление о введении на территории региона режима повышенной готовности. Остановилась работа большинства предприятий всех отраслей, закрылись школы и детские сады. Перестали функционировать спортивные, культурные, развлекательные заведения. Обязательным для всех стал масочный режим.

К 19 марта под наблюдением находились 365 человек, включая прибывших из стран риска и контактных. С момента начала наблюдений обследован 541 человек, проведено 755 исследований. В медучреждениях введены ограничительные мероприятия и особый режим обслуживания пациентов с респираторными симптомами.

Аналогичные меры принимаются по всей стране.

К 20 марта было обследовано уже почти 800 человек, все они получили отрицательные результаты тестов.

На сегодняшний день, 31 марта, в Пензе подтвердилось еще пять новых случаев заболевания коронавирусом у жителей 31, 56, 62, 81 и 75 лет. Первично поставленный положительный диагноз одному из горожан, не подтвердился.

Под наблюдением находятся 4112 человек, проведено 3728 тестов.

Эти цифры, несмотря на то, что только за декаду месяца они увеличились более чем в десять раз, шокирующими уже не выглядят – уверен, дальше будет ещё хуже…

Глава III. Знакомство

В силу своей профессии журналиста, мне было можно и даже нужно посещать медицинские учреждения для того, чтобы на примерах рассказывать о том, что придерживаться установленных противоэпидемиологических рекомендаций жизненно необходимо – печальные истории, как подразумевалось, должны заставить задуматься, а с позитивным концом – вселить уверенность во врачей. И таких, разнополярных примеров, было хоть отбавляй! Но вспоминать и писать о них – одинаково больно.

Если кому-то раньше и мерещился некий вселенский заговор против населения планеты, то примерно ко второй половине апреля всё более очевидным стало появление в нашей обыденности сметроубийственной заразы, забирающей жизни не только стариков и достаточно молодых людей, но даже детей…

Естественно, посещать больницы мне, как, наверное, и любому другому человеку, в то время было страшно – ведь если мой иммунитет вирусную нагрузку выдержит, с ней справится, то это совсем не значит, что и мои близкие, с кем я общаюсь, обладая не таким замечательным, как у меня, здоровьем, смогут её перенести без последствий. Поэтому, приходя в медучреждение, я, как мог, старался себя обезопасить от заражения, с кем-либо общался мало.

Но не в этот раз.

У ворот, перед самым входом в больницу, ко мне обратилась женщина лет шестидесяти с чем-то, лицо которой мне показалось смутно знакомым:

– Извините, ради Бога, может быть, подскажете – где здесь остановка, с которой на автовокзал добраться можно?

Я рукой в нужную сторону махнул:

– Туда идите по правой стороне дороги, не заблудитесь.

– Далеко? – спрашивает женщина. – А то вон сумки тяжёлые, сюда еле допёрла, руки болят – жуть.

И правда, рядом с ней стояли две битком набитые продуктами авоськи.

– Так что же не отдали по назначению? – говорю. – Или, может, выписали кого уже?

Женщина тяжело так, протяжно вздохнула:

– Да какой там. У нас ведь вначале мою пятилетнюю внучку положили, вместе с ней сноха поехала, а вчера вот и сын мой за ними, за семьёй-то следом, отправился. У всех, говорят, этот ковид нашли, одна я осталась здоровая. А еды-то не взяли, говорят, нельзя, мол, в то отделение, где «тяжелые» лежат. Потом уж, когда в обычную палату переведут, можно станет. И то – не всё, а только разрешённое.

Затем задумалась на секунду.

– Разве намотаюсь я сюда из деревни? – и будто сама себе сказала. – Охо-хо-хо…

Сумки свои подняла и потихонечку в ту сторону, куда я показал, пошла – согбенная под грузом навалившегося одиночества и переживаний женщина. Которую, как окажется позже, в дальнейшем я не только ещё несколько раз встречу, но и с которой уже встречался в очень далёком прошлом…

Именно в тот день я и познакомился с Сергеем Борисовичем Рыбалкиным, главным врачом больницы, принявшей на себя самый большой удар пандемии.

Надо сказать, что Сергей Борисович оказался именно таким, каким я себе его и представлял – мощный и высокий мужик, за спину которого, если что, можно спрятаться. По территории больницы он шёл смело, расправив плечи, открыто вглядываясь в лица. При этом врач был сосредоточен и внимателен – меня определил с первого же взгляда.

– Журналист? – руку протянул для пожатия.

– Да, журналист, – мы поздоровались. – Вот, написать про вас пришёл…

Рыбалкин на секунду остановился:

– Чего обо мне писать-то? Не надо этого. Вы лучше про врачей, кто сейчас в красной зоне находится, напишите.

Я удивился не совсем знакомому словосочетанию – для второго весеннего месяца 2020 года оно было новым:

– Это что ещё за зона такая?

– В апреле в Пензе четыре больницы – областную имени Бурденко, детскую областную имени Филатова, городскую клиническую №4 и нашу, областную инфекционную, – определили под лечение инфицированных пациентов, – начал разъяснять Сергей Борисович. – Так вот, «красная зона» – это место в больнице, где лечат опасные инфекционные заболевания. До появления в нашей жизни коронавируса, такими инфекциями были чума и сибирская язва. Сегодня же эти два слова ассоциируются с осложненным течением COVID-19 – сильным кашлем, температурой и жалобами на нехватку воздуха.

– То есть, это такие специальные палаты?

– Внешне палаты «красной зоны» такие же, как и в обычных больницах. Однако есть одно существенное отличие – пациентам не разрешается их покидать. Единственной связью с внешним миром для них остаются телефонные звонки и передачи от близких.

– Надо же, только сейчас с одной женщиной разговаривал, которая передачу своим родным приносила. Не приняли…

– Почему?

– Говорит, что они в отделении для «тяжелых» лежат.

– Тогда да, правильно, что не приняли. Кстати, кормят у нас очень хорошо, голодным уж точно никто не остаётся. – Сергей Борисович на первый этаж нового корпуса кивнул. – Вон там как раз и есть приём передач. Видите, сколько народу?

Действительно, немного в отдалении цепочкой с разрывами между собой стояли человек десять-двенадцать – лиц, спрятавшихся за масками, было не видно, но глаза каждого горели надеждой.

– Наша «красная зона» начинается с раздевалки, где персонал получает медицинский костюм и тапочки и оставляет уличную одежду и личные вещи, – продолжил главврач. – Отсюда уже проходят в шлюз, соединяющий между собой «чистую» и «красную» зоны, где переодеваются в костюмы, которые часто сравнивают со скафандрами. Так как на территории «красной зоны» находятся пациенты, являющиеся стопроцентными носителями вируса, попасть туда можно, только облачившись в профессиональные средства индивидуальной защиты. Они защищают сотрудников от воздушной и аэрозольной инфекций. Представляете, каково это, половину суток, а то и больше, в таком костюме находиться?

– Нет, – отвечаю, и, немного подумав: – Хотя… У нас в армии во время учений общевойсковые защитные костюмы были, нас в них ещё и бегать заставляли. Даже вспоминать больно.

Мы уже в кабинет доктора зашли.

– Думаю, они мало чем отличаются, – продолжил он. – Самостоятельно переодеться в защитный костюм под силу не всем, кому-то требуется посторонняя помощь. Вначале руки хорошо обрабатываются антисептическим раствором. Затем надевается первая пара перчаток, шапочка на голову, плотно запакованный костюм из ПВХ, высокие бахилы, маска или респиратор. Кроме этого, на выбор предлагается щиток или очки. Чтобы они запотевали не сразу, работники «красной зоны» обрабатывают их специальным средством или жидким мылом. Конечно полностью избавиться от испарения не получается, но на какое-то время помогает. Далее надеваются капюшон, вторые бахилы, вторые перчатки. Предплечья, щиколотки, ступни скрепляются малярным скотчем. На эту процедуру уходит около пятнадцати минут…

Я не мог скрыть удивления:

– Обалдеть можно!

– А как вы хотели? Всё это просто необходимо для сохранения жизни врачам, ведь каждый из них десятки пациентов наблюдает.

– Интересно, кто же для медиков такое придумал? – спрашиваю.

– Как бы сказать, – главврач на секунду задумался. – В общем, в разработке СИЗов я тоже принял участие…

– В разработке чего? – не понял я.

– СИЗов. Средств индивидуальной защиты.

– Ааа. Сергей Борисович, и что, доктора, получается, не заражаются?

– К сожалению, такие случаи есть. К нам попадают больные со скорой помощи или из других больниц с серьезными поражениями легких и, как правило, с низким уровнем сатурации кислорода в крови. Вообще у большинства пациентов сильный изнуряющий кашель, тяжелая дыхательная недостаточность и высокая несбиваемая температура. К сожалению, многие из них пытались вылечиться в домашних условиях, в надежде, что это не коронавирусная инфекция, а обыкновенная простуда.

И тут на меня внимательно посмотрел:

– А хотите мы для вас исключение сделаем?

– Какое? – не понял я.

– Как говорится, лучше один раз увидеть. Правильно? А то чего я вам рассказываю – словами всё равно настоящий масштаб беды и колоссальной работы врачей передать не получится. Приходите завтра, вот и посмотрите собственными глазами.

Я засомневался:

– А разве можно?

– Нет, конечно, нельзя. Случись чего, кто за вас ответственность нести будет? Только вот, думаю, без посещения красной зоны объективного материала у вас всё равно не получится. Правды в нём будет мало…

Попрощавшись с Рыбалкиным, мы договорились, что я на следующий день приду, а там видно будет…

Из дневника доктора Рыбалкина (25 апреля 2020 года)

Цифры не дают мне покоя ни днём, ни ночью. По данным на утро 25 апреля коронавирус в Пензенской области подтвержден у 255 человек. Плюс 23 новых случая за сутки. Появились и новые очаги – помимо Пензы вспышки заболеваемости зафиксированы в Бессоновке, Сердобске, Грабово, Заречном, Сосновке, Нижнем Ломове, Пачелме и Поиме Возраст пациентов – от 18 до 79 лет.

В настоящее время под наблюдением находится 2657 человек, снято с наблюдения 6741.

В общей сложности тесты на COVID-19 в нашем регионе провели 16148 гражданам.

Глава IV. Горе

И снова Рыбалкин будто бы прочитал меня – встретив на территории больницы утром следующего дня, вместо приветствия спросил:

– Что, плохо спалось ночью?

Я даже покраснел.

– Как вы узнали?

– Мудрёного здесь нет ничего – любому человеку в красную зону сходить страшно будет. И геройство здесь совсем ни при чём.

Затем внимательно в глаза посмотрел.

– Так что надумал?

Я опять смутился. Сергей Борисович мои сомнения понял правильно:

– Защита действительно надёжная, но решать, разумеется, тебе.

Собственно говоря, несмотря на все «против», были и «за». Например, перспектива стать самым первым журналистом, побывавшим на передовой битвы с коронавирусом, воодушевляла. И, конечно же, написать о красной зоне очень хотелось. Поэтому собственные впечатления были нужны, тем более, трусить стокилограммовому десантнику – уж точно не к лицу.

– Пойдёмте, Сергей Борисович…

В специальной комнате, которую я про себя назвал санпропускником, мне выдали комбинезон, чулки, маску, респиратор и две пары перчаток. Через минут десять с помощью девушки-доктора я был неотличим от других работников больницы, находящихся в этом помещении. Ещё через пару минут мы оказались в чистом коридоре, с одной стороны которого располагались палаты.

Честно говоря, я ожидал увидеть несколько другое – почему-то думалось, что здесь постоянная суета, бегающие туда-сюда врачи, стонущие больные. Нет, всё было похоже на прекрасно отлаженный механизм – с нужной периодичностью медики подходили к тому или иному пациенту – кстати, большинство из них были подключены к аппаратам искусственной вентиляции лёгких – и совершали необходимые манипуляции и процедуры. Бросилось в глаза отсутствие сотовых телефонов и других гатжетов. А ещё чувствовалось огромное напряжение – чуть позже я понял, что в красной зоне действительно идёт самая настоящая битва за жизнь.

Пока я осматривался, Рыбалкин в это время с кем-то о чём-то тихо переговаривался – к нему то и дело подходили одетые также как и я, врачи, показывали результаты анализов очередного несчастного человека, консультировались. Но в какой-то момент картинка словно ожила, зашевелилась – появились люди с каталкой, которые быстрым шагом прошли мимо нас в крайнюю по коридору палату.

– Что случилось? – спросил Сергей Борисович у одного из сотрудников.

Кто-то из докторов, не останавливаясь, ответила отрывисто:

– Девочка. Пять лет.

В памяти всплыл вчерашний короткий разговор с той женщиной, которая спрашивала у меня дорогу к автовокзалу, мол, она вроде бы как раз про свою пятилетнюю внучку говорила. Поэтому я прошёл к палате, куда заехали носилки.

Ребёнка на кровати было почти не разглядеть – настолько она хрупкая и маленькая. Беззащитная. Мокрые волосики прилипли ко лбу, а в её открытых глазах, как показалось, стояли слёзы…

И только в эту секунду до меня дошло, что она не дышит.

– Посторонитесь. – Раздался голос за моей спиной. Еще один врач вкатил в палату дефибриллятор. Посыпались чёткие команды: готовим, грудь, разряд, ещё разряд, фиксируем время…

Рыбалкин потянул меня за руку:

– Игорь, возвращайся, пусть врачи делаю своё дело.

Я молча кивнул. Потом, когда снимал защитный костюм, откуда-то сверху навалилась такая тяжесть, такая невероятная грусть, что комок в горле не получалось сглотнуть несколько минут, растянувшихся по ощущениям в вечность – я сидел рядом с приёмным отделением и просто смотрел в одну точку.

Когда пришёл в себя, вышел на улицу, почему-то оказалось страшно вздохнуть полной грудью. Вообще было страшно дышать, я не видел ничего и никого вокруг. Поэтому не сразу ответил на приветствие:

– Здравствуйте.

Сквозь туман на глазах я, наконец, разглядел вчерашнюю посетительницу, вся семья которой находится как раз там, откуда я только что вышел. Пожилая женщина устало улыбнулась:

– А вы, оказывается, тут работаете. Если бы я знала, то еще вчера порасспросила бы вас – что здесь и как.

Я вздохнул.

– Нет, здесь я не работаю, я журналист… – а сам в глаза ей посмотреть боюсь. – Вот, пустили в красную зону, чтобы всё как есть написать…

Женщина встрепенулась:

– Ой, правда? Моих – сына со снохой и внучкой – там не видели? – смотрит с надеждой.

…Господи, ну что я ей должен ответить?! Наврать? Мол, нет, не видел я её родных? Или, может, сказать, что всё хорошо, волноваться не надо? Какой из этих вариантов – правильный?

Потому я просто стоял и молчал, думая о невыносимом горе, которое ей очень скоро предстоит пережить. Наверное, женщина что-то такое во мне почувствовала, потому что как-то в миг её лицо глубокие морщины прорезали, подбородок задрожал:

– Ну чего вы молчите? Почему не отвечаете?

А у меня слёзы навернулись от понимания того, как же быстро, буквально по щелчку пальцев, можно уйти из этого мира. Причём, смерти в обличье вируса, наплевать – кто перед ней: взрослый, поживший человек, молодая женщина или совсем ребёнок. Беда рядом, вот она, уже поселилась в наших с вами домах, в наших семьях, косит, не разбирая и не выбирая…

Я сжал пожилой женщине плечо, мол, держитесь, и пошёл в сторону выхода с территории больницы. И уже поворачивая за угол корпуса, оглянулся…

Уронив сумки с провизией, женщина рыдала, спрятав лицо в ладонях.

Молча. Без всхлипов.

Были только она, тишина и горе…

Из дневника доктора Рыбалкина (28 апреля 2020 года)

Сегодня из 39 подтверждённых случаев заражения COVID-19, два ребёнка. Одному – годик, другому – семь лет. Всего же в Пензенской области с 17 марта по 27 апреля лабораторно были подтверждены 283 случая коронавируса, шесть человек с COVID-19, включая гражданина соседнего государства, скончались, вылечились от этой инфекции 58 человек. В числе заболевших были 13 детей от одного месяца до 15 лет.

В очередной раз я нахожу подтверждение того, что ковид никого не жалеет. Я представляю – насколько тяжело докторам общаться с родственниками заболевших, смотреть им в глаза, говорить слова утешения. Если они есть. Попробуйте поставить себя на их место – что бы вы сказали родителям, только что потерявшим ребёнка? Думаю о моральной невыносимости пропускать человеческое горе через себя, чувствовать его каждой клеточкой своего организма. Но ведь от докторов зависит чья-то жизнь, чьё-то счастье. Поэтому надо держаться. И готовиться к ещё более страшной битве. Выжить в которой – теперь это всё более очевидно – смогут не все…