Текст книги "Собачья площадка"

Глава 9

Назвавшись королем Лиром и получив сторублевую купюру, Евсей не стал расстраиваться. Он давно наблюдал за Соломоном, и адвокат ему нравился. Отрывочные сведения, обрывки фраз кумушек у подъезда и клиентов Погера, садящихся в личные автомобили, позволили сделать вывод о въедливости, а главное, порядочности еврея. Пусть будет что будет, решил Евсей. Адвокат был его последней надеждой.

Евсей вышел из подъезда и направился на пустырь. Утренний развод бомжей он пропустил. Их компашка в составе семи человек каждое утро, как в армии, проводила распределение занятий на день. Еленку со Светкой отправляли к Нечаянной Радости в Марьину Рощу. В преддверии большого религиозного праздника на паперти можно было хорошо заработать. Кривой, бывший вор-карманник, выпущенный по возрасту и сбежавший из дома престарелых где-то под Вологдой, направлялся на Баны (три вокзала: Казанский, Ярославский, Ленинградский) вспомнить старое, а заодно принести в кассу свою лепту. Гашек и Фишер ушли на пакгаузы. Авось подвернется разгрузить что-либо. Хруст пребывал в свободном полете. Это значит центр, это значит тащи все, что плохо лежит. Повезет – найдет в транспорте оставленную сумку. Правда, последнее время предупреждают, чтобы пассажиры не забывали, но все объявления – мертвому припарки. Еще никто не подорвался, но если неделю-другую колесить по кольцу, две-три сумки можно надыбать. Однажды попался даже портфель с документами. Они его вернули, и клиент был счастлив.

В свободном полете из-за своих адвокатских историй оказался и Евсей.

Евсею надо было только позавтракать. Он наметил для себя ВВЦ. Всесоюзный выставочный центр мог гарантировать немного, но стабильно – сотни ларьков, лотков и питейных заведений на свежем воздухе торговали пивом, а вот посуду сами не принимали. Тут главное – объемистая сумка и тайник. Тайник нужен для того, чтобы постоянно не таскать с собой всю посуду, а время от времени опоражниваться для нового захода на цель.

Пятница завтра. Завтра Евсей и побанится. А пока, пока Евсей дошлепал до котлована с началом фундамента, спустился вниз и выбрал для завтрака один из отсеков. Может быть, по замыслу проектировщиков здесь должны были размещаться душевые. Еще в подъезде бомж прихватил стопку сухих рекламных листков, и теперь они стали хорошей растопкой для его небольшого костерка, на который водрузил чайник, а из кармана достал консервную банку – мясо цыпленка в собственном соку. Выкинули на помойку из магазина после торговой инспекции как некондиционный товар. Срок годности просрочен.

Евсей пошарил по карманам в поисках ножа. У него был фирменный швейцарский ножик из тех, что выдают швейцарским альпийским стрелкам и полицейским: два лезвия, штопор, консервный нож, шило, отвертка, ножницы, щипчики для обдирки проводов и многое, многое другое, назначение чего он не знал сам. Нож Евсей нашел месяц назад, и Кривой слезно просил его уступить. Давал немалые деньги – триста рублей. И вот теперь нож пропал. Не иначе как Кривой. Теперь, наверное, отточил его до бритвенной остроты и режет где-нибудь сумки у трех вокзалов. Попадется, и нож отнимут, и накостыляют. Хотя что его осуждать. Из шестидесяти лет – сорок за решеткой. Там и школу прошел, и туберкулез схватил.

Евсей раздул огонь и уставился на него как сомнамбула. Говорят, в огне живут саламандры. Бомж представлял их себе в виде золотистых тритонов с улыбающимися женскими лицами.

Женские лица...

Женские лица преследовали его повсюду.

Евсей, он теперь даже редко вспоминал собственное имя, женился в младенческом возрасте, на прекрасной женщине-комсомолке, которая родила ему трех девочек. Евсей тогда служил инженером на горно-обогатительном комбинате. Все в Советском Союзе думали, что мы никогда в жизни не будем добывать вольфрам, а закупим его в Индии, на самом же деле вовсю добывали, прикрываясь геологическими изысканиями. Так вот, Евсей придумал «грохот», который поверг случайных англичан и американцев в состояние столбняка – ничего подобного по КПД нет и не будет ни в одной из развитых капиталистических стран. Евсею предложили возглавить производство, продать патент. Евсей отказался. А потом пришла перестройка. Проводили игры. Принимали решения. Словом – парламент. Тогда всех сокращали. Но это в прошлом. Он вдруг как-то сразу увидел, что баба его, не в пример райкомовским, и одевалась хуже, и готовила, как баба. Словом, подставили ему деваху из Кустаная. Вот так, ничего не понимая, прежняя баба осталась на бобах и с детьми, а инженер, придумавший «грохот», при новой жене с девочкой. А потом перестройка закончилась. Всем в правительстве вдруг захотелось покупать вольфрам у Индии. И начали покупать. «Грохот», удививший зарубежных заказчиков, сгнил. Знаете, как гниет железо? Кислород всему виной.

Евсей отдавал им все.

Если бы не эта проклятая болезнь... Амнезия...

И вот теперь Евсей сидит в бассейне, варит себе какао из пачки, найденной на помойке у универсама. Вполне хорошее какао.

У него лично было несколько версий собственной жизни, и состояли они из кусочков.

Он сначала отдал квартиру. Как не отдать, ведь ушел к молодой. Потом дачу под Чебоксарами – дочерям. Одна уехала в Лиепаю, другая в Донецк. Но жизнь не покерный расклад, это в картах жизнь можно придумать, в жизни придумывать нечего. Все уже придумано до нас. Расклад для Евсея был запрограммирован ещё Шекспиром – его кинули. Молодая жена сошлась с шофером управления, он, как витязь, оставил ей все, а оставшись один на один с узкоглазой действительностью, запросился в родные края.

Родные края встретили Евсея сурово – в лице коменданта общежития Костромского речного пароходства. По вечерам пили водку, били бутылки о фанерные перегородки и приводили сомнительных женщин. Евсей был далек от такого времяпрепровождения, но все равно заставляли участвовать. В принципе никто и никогда не интересовался, о чем думает бывший инженер. А он разрабатывал для пароходства новый план выхода из кризисной ситуации.

Короче, Евсей разругался и здесь. Его попросили съехать. Он подался на турбинный завод. Здесь без разговоров включили в комиссию по приемке. Дважды побывав на испытаниях, составил бумагу, в которой резко осудил членов комиссии. Что за этим последовало? Правильно. Тогда Евсей решил вернуться домой, попросить у бывшей жены комнатенку и проживать на пенсию. Однако его не приняли. Больше того, ткнули носом в им же подписанную бумагу.

И Евсей поехал в Москву искать правду. Деньги на первое время были, и он расположился в гостинице. В кабинетах встречали любезно, отказывая, улыбались.

Его промурыжили два года. За это время успел сносить выходной костюм, потратить все накопления и приобрести стойкий иммунитет на улыбку. Пойти бы сразу в адвокатуру, предложить, когда было что... Но жизнь ничему не научила Евсея, и только начавшиеся странствия доказали тщетность всех устремлений. Против бумаги человек ничто.

Евсей задумался и чуть было не упустил взвар. Чертыхнувшись, налил. Сел, как в каком-то фильме, и помолился. Молился как умел. Евсея радовало уже одно то, что есть какао и есть огонь.

– «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими.

Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царствие Небесное.

Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески несправедливо злословить за Меня.

Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас».

Евсей налил напиток и пригубил. Несмотря на все что перенес, бомж радовался только оттого, что мир кругом вот-вот зазеленеет. Почки на вербах покрылись рыжей пыльцой, и его, Евсея, никто не убил.

– Альберт, Альберт! – разносилось над пустырем.

Это подполковник ищет своего шпица, решил бомж.

После того как Соломон дал ему твердый совет, мысль пойти в баню целиком и полностью подчинила себе всего Евсея. Он потрогал фуфайку, и сторублевая бумага отозвалась ласковым хрустом.

Он ездил в Донецк. Другая страна. Другие законы. В поезде сперли паспорт. Кому был нужен – непонятно. Во всяком случае, Евсея ссадили. Без документов не прокомпостировать билеты.

Все-таки в Донецк он добрался. Встретили как полагается. Евсей за неделю съел столько сала, сколько не ел за всю свою жизнь. Но вечером третьего дня случайно услышал разговор между своей дочерью и её мужем. Выходило, что старик загостился. Он-то, мятежный, хотел как лучше. А оно вона как...

В Лиепаю не поехал вовсе. Зачем? Снова услышать, что никому ничего не жалко? Ну сколько он съест? Евсей никогда не задумывался, что для жизнедеятельности организма нужны калории. Еда. И только теперь, когда очутился в состоянии невесомости, каждый батон хлеба приобрел свой первоначальный смысл.

Евсей вскрыл банку с мясом цыпленка и понюхал. Не то чтобы боялся умереть, умрет, и прах с ним, просто корчиться не хотелось. Больше всего он любил желе. Дрожащую субстанцию, которая таяла во рту и оставляла ощущение полноценности жизни.

Когда Кривой рассказывал о тюрьме, Евсей всегда удивлялся делению по признаку: работаешь – мужик, не работаешь – больше достанется. Но самое страшное – никому нельзя верить. Есть записные трепачи. Они в камере чуть меньше шестерок. Вспоминают. Зэки любят слушать. Всю шелуху сразу отметают. Он. Она. Любовник. Драл он ее? Если не драл, об чем базар? Нет, если бы всех, кто советует, как лечить и чем, если бы все, кто советует, как забивать голы, если бы всех, кто скажет, как написать ту или иную книгу, слушать – надо садиться и писать новую библию.

– Альберт... Альбертик...

С ума, что ли, сошел? Тварь поганая. В прошлый раз этот Альбертик чуть не опрокинул таз с костянкой. Они бульон варили. Засранец.

Евсей поковырял в банке и не нашел никакого удовольствия. Если взять, к примеру, правительство, то он бы решил все по-другому.

Надо было идти на ВВЦ и отрабатывать. Евсей – человек с правилами. Он не может просто взять из общего котла и съесть. Сто рублей на баню. Можно, конечно, пригласить Фишера и Гашека, но тогда это будет не помыв, а размазывание грязи. У Евсея был хороший товарищ, такой же, как он. По несчастью. И жил при бане. Бабки носил своим детям. А дети не принимали. То есть деньги принимали, а банщика не пускали. Стеснялись.

Что же это в мире делается, если дети собственных отцов стесняются?

Когда все уходили, они запирались, раскочегаривали печку и мылись всласть. Вспоминали. Иногда случалось пиво и рыбка. Тогда был полный помыв.

Евсей готов был поделиться последним с любым, кто хоть как-нибудь утешит и скажет неправду про дочерей.

Бомж был глуп.

Никто и никогда, со времен Авраама, никого не жалел.

Евсей вытер слезящиеся глаза и посмотрел на небо. Он думал, что все ответы найдет там. Но на небе ничего не было. Ни одного Божественного знака.

– Уйду я от вас...

Глава 10

– Альберт! Альберт!.. Альба!..

В безутешном горе бродил подполковник по бывшему парку. Он сходил на местное телевидение, где равнодушная деваха выслушала пространные стенания по поводу пропажи собаки, записала окрас, породу, приблизительное время пропажи, хотя бывший военный точно указал часы и минуты. Потом вернулся в опустевшую квартиру, включил телевизор и, дождавшись времени вещания кабельного телевидения, был сильно возмущен тем, что из белого Альберт превратился в пятнистого, а из шпица-кобеля в шпица-суку.

Ничего в нашей стране не меняется. Продавцы, которые, казалось бы, кровно заинтересованы в том, чтобы продать товар, не улыбаются и хамят. В поликлинике тебе ни за что не поставят пломбу из иностранного материала, так как ты пенсионер и обслуживать тебя должны бесплатно, а за бесплатно только кошки на помойке плодятся.

Плюнул подполковник и пошел на пустырь.

– Альберт!.. Альберт!.. Альба!..

На пустыре, как всегда в марте, было грязно, зябко и неуютно. Ни один идиот не прогуливал собак. Больше того, никто из «классиков» не вынес мусор,

Откуда-то тянуло запахом какао. Бубнов собрал все свое самолюбие в кулак и пошел на запах. В канаве сидел бомж. Людей, которые в жизни ничего не смогли сделать и оказались на улице, подполковник не любил. Больше того, никогда не подавал нищим, считая, что, если уж ты родился в СТРАНЕ СОВЕТОВ, соответствуй.

Никогда в жизни у подполковника внутренних войск не было такого чувства, что его надули. Он всегда знал, что командир встает с женщины в шесть утра. Следовательно, заместитель должен вставать на половину часа раньше. И никак иначе. Иначе разрушится вся армейская жизнь. А тут сидит человек и варит на костерке какао.

Пустырь.

Собака пропала.

А он варит.

– Собаку мою не видал?

– Какая из себя? – вопросом на вопрос ответил бомж.

– Брось придуриваться, меня здесь все знают. И шпица моего не хуже.

– Шпица вчера видел. Сегодня нет. Садись. В ногах правды нет.

– А пожалуй, и сяду. Намотался. Сам-то откуда?

– Долгая история. А тебе правда интересно?

– Время есть.

– Раз есть, тогда слушай. Только я издаля начну. Ты «Короля Лира» читал?

– Не довелось.

– Тогда вдвойне интересней. У одного мужика было три дочери и одно королевство. Он взял свое королевство и поделил на три части. И роздал.

– Дочери – это хорошо. Сыновья тоже, но они, мне кажется, как жильцы потом живут. Пока нуждаются в мамкиной сиське и папкиной защите, ещё ничего. Забавные. А потом... Квартиросъемщики на полном пансионе.

– В том-то и вопрос. Вздумал этот Лир жить у всех по очереди. Пенсия... А зачем он им старый да дряхлый и без королевства? Усек?

– Ладно. Понял тебя правильно. Только что ты за королевство имел, чтобы из-за него такая перетурбация совершилась. Зовут-то как?

– А я уж и не помню. Здесь все Евсеем, а раньше... Владимиром Евсеевичем.

Бомж пошевелил губами, как бы пробуя имя на вкус.

– И был я главным инженером горно-обогатительного комбината. У меня машина черная была. Квартира. Жена, дочери и любовница. К ней потом и ушел.

– Как же ты всего лишился?

– Рак у меня двенадцать лет назад обнаружили. Ну, я и отписал все второй своей.

– А рак?

– Не иначе в МВД служил или в «конторе». Одни вопросы. Медики наши долбаные анализы перепутали. Мало один раз, в столицу поехал, и там бардак. Потом один дотошный аспирант, он на мне практиковался, докопался-таки. Не рак. Год я по больницам потерял. Вернулся домой, а мне – вот бог, а вот порог. Она себе помоложе завела. Пустился во все тяжкие. Деньги были. Мы ни в горе, ни в радости пить не умеем. В какой-то компашке дали мне по голове пузырем, очнулся – ни денег, ни документов и не помню ничего. Ни кто я, ни что я.

– Амнезия.

– Врачи сказали, что память вернется, но не сразу.

– Вернулась же.

– Я из больницы сбежал. Думал, похожу по городу, вспомню, может, чего. Оказывается, в другой город меня занесло, за двести кэмэ. Вот и не узнал. Четыре года ходил, как человек Никто. Со справкой. И покатилось все под откос. Страна развалилась. Теперь мои бывшие в другом государстве.

– Писать надо было.

– Кому, мил-человек? Я за эти годы так изменился, родная мать не узнает от такой жизни. Ты думаешь, мне лет семьдесят? А я моложе тебя.

–М-да... Что ж с собакой делать? Ума не приложу.

Евсея не удивила странная реакция подполковника на рассказ. Он уже привык к тому, что люди стали черствее, а к таким, как он, и вовсе.

Впервые из головной мешанины Владимир Евсеевич вычленил для себя собственную историю. Да как ловко вычленил!..

– Пес-то хоть ничего?

– Характер, я тебе скажу, ещё тот.

– Да слыхал я, как вы на прогулке лаетесь.

– Веришь – нет, я ж офицеров гнул-ломал-воспитывал, а этот ну никак. Неподдающийся.

– Характер. Ты походи.

– Похожу. Как тут выбираться?

– В соседнем отсеке лестницу приспособили, но осторожней, не закреплена.

Подполковник пошел, куда указали. Он тоже мог кое-что порассказать, но делиться с бомжом, даже такой удивительной судьбы, не хотел. В их военной среде не положено сопли распускать.

Глава 11

До Всероссийского выставочного центра Евсей добрался на автобусе. Из всех видов муниципального транспорта он больше всего любил ездить на автобусе. Почему так, и сам не знал, но однажды, задумавшись над этим вопросом, не нашел на него точного ответа. Эта любовь подсознательна, но связать её с прошлой жизнью не представлялось возможным по причине отсутствия тогда автобусов. Метро вроде бы быстрее, комфортабельнее, температура более-менее постоянная, а все равно выбирал автобус, будь то лютые морозы или невыносимый зной. Вероятно, будучи человеком вольным, он и транспорт любил тот, который имел возможность быть самостоятельным и не бегать, как собачка, на поводке. Правда, многие не разделяли его точку зрения. Евсей же говорил, что дышать чужими миазмами не согласен, хотя от самого порядком пованивало, особенно зимой, когда не было под боком ни речки, чтобы постирушку устроить, ни теплого подвала с краном. Ну а в последнее время, с появлением на улицах города мерседесовских автобусов, и говорить не о чем.

Именно в таком автобусе подкатил к главному входу Евсей. Миновав шеренгу молодых и не очень молодых торгующих всякой всячиной женщин, он направился по аллее к центральному павильону, за которым находилась первая точка постоянного маршрута. Денек не сулил большого сбора из-за погоды, но пройти дистанцию надо.

– Гамарджоба, – поприветствовал Евсей уже немолодого кавказца, торгующего шашлыком и напитками. – Как дела, Гиви?

– Сам видишь, дорогой, какой день, такие и дела. Возьми вон там, за палаткой, пяток белых со вчерашнего вечера валяется, – ответил Гиви, сразу введя добытчика в размышления.

Сбор бутылок напоминал сбор грибов. Нужно сразу правильно решить, что брать, а что не брать, чтобы выйти из леса с полной корзиной тех грибов, которые лучше. Неправильный же выбор грозит окончанием сбора или с полупустой корзиной, или полной, но не тех. Так и здесь, потому что темные бутылки это все равно что боровики, а светлые – сыроежки. Важна конфигурация. Сегодня, как подсказывал опыт, нужно было брать все, и первые четыре бутылки легли на дно его сумки. Эта сумка, служившая уже около полугода, досталась почти новой, когда её ручки и один бок не вынесли перегрузок на маршруте Москва – Пекин – Москва. Попав во вторые, умелые руки Евсея, давшие ей новую жизнь, она исправно несла службу на внутренних линиях. Пришедшие в негодность ручки были заменены на более крепкие, и аккуратно установлена пара заплаток. Перезимовав вместе с новым хозяином она из бело-красно-синей с бело-голубыми заплатками превратилась в коричнево-серую без заплаток с почти черными ручками из когда-то белой толстой капроновой веревки. Пройдя мимо неработающего фонтана, символизирующего нерушимую в прошлом дружбу народов, он оказался в павильоне атомной энергии. Это была вторая точка маршрута. Здесь ещё пару лет назад настырные китайцы выведывали «секреты наших атомных технологий» с помощью разложенного на прилавках дешевого ширпотреба. Тогда кругом вас окружали их постоянно улыбающиеся лица, переговаривающиеся между собой на одном им понятном языке, а воздух был наполнен запахом чеснока, уксуса и других неотъемлемых составляющих китайской кухни. Сейчас, когда, вероятно, все «атомные секреты» были выведаны, китайцев почти не видно и воздух ароматизирован по-новому. Отсутствие объяснялось также и тем, что они выведали ещё и секреты у коллег из Закавказья. Издавна славившиеся своим трудолюбием, китайцы быстро научились ловить кайф от работы на них уроженок славянских стран СНГ. Это удовольствие усиливалось сознанием того, что платили они за работу гроши.

– Чурка косоглазая, – пробормотал Евсей, встретившись с одним представителем древнего народа.

Он в каждое из посещений отмечал эти перемены, и у него возникало чувство обиды за своих славянских сестер и неприязни к их работодателям, кстати, это же чувство преследовало его и на рынках.

Вторая точка заметно не улучшила дела, так как славянские продавцы за свои места держались крепко и пили в основном пепси. Пошел было к третьей, но остановили.

Примерно одного возраста и телосложения, они были помоложе и помельче Евсея. Светлые, почти одинаковой длины свалявшиеся волосы покрывали вязаные шапочки. Одежда состояла из курток похожего покроя и джинсов. Обувь разная – на одном высокие зимние сапоги, на другом – «луноходы», а вот лица одинаковые. Нет, они не были близнецами, но многочисленные свежие ссадины и синяки сделали свое дело.

– Вот такие дела, старик, – вместо приветствия сказал тот, который в сапогах, и замолчал, понимая, что сказанного достаточно.

Собственно, могли бы и вообще ничего не говорить, общаться жестами, ибо перед ним стояли двое из дворовой команды. Гашек – названный так за свою патологическую любовь к чешскому пиву – и Фишер – равнодушный к пиву, но большой любитель поиграть в шашки.

– Выручай, Евсей, с утра не жрамши, – подсказал основную причину встречи другой, что был в «луноходах» и любил пиво.

Выбитый зуб и перекошенная фигура говорили о том, что ему повезло куда меньше товарища.

– Ждите вон на той лавке, – указал Евсей место встречи, – я через десять минут буду.

Отсутствовал раза в два дольше. Ничего не поделаешь, придется менять, подумал он о стольнике адвоката. Зато сейчас, когда они, распив принесенную чекушку, потягивали из бутылок чешское пиво и не спеша жевали колбасу с белым хлебом, жизнь начинала менять свои краски. Евсей, искренне благодарный адвокату за стольник, с радостью смотрел на медленно приходящих в себя ребят и слушал.

Причиной многих бед, как известно, являются женщины. Так было и в этот раз. Еленка зимовала вместе с Гашеком и Фишером на чердаке в адвокатском доме. Все – уроженцы древнего Мурома, они дружно жили в тепле и уюте, подобрав ключи от замка чердачной двери. Аленка, как звал Еленку Гашек, оказалась прекрасной хозяйкой. На пятачке образовались гостиная: коробка из-под телевизора заменяла стол, – кухня, где шумел «Шмель», и спальня. В последнюю ещё осень перетащили списанные из детского сада матрасики, из которых соорудили хорошую кровать. Потом играли в шашки, а ещё позже кто-то из мужчин набрал из пожарного крана воды, и пили чай с конфетами и пряниками. Два лежбища: одно, пошире, – для мужчин, другое, поуже, – для женщины. Это уже потом, в ходе зимовки, на широком ложе спала то Аленка, то Еленка. В зависимости от того с кем.

Накануне днем она нашла журнал «Караван историй», а часом позже, между его страниц, пятидесятидолларовую купюру. Поздно вечером компания, как всегда незаметно, пробралась к себе домой, где Еленка проявила чудеса щедрости. Выпили много, но и закусили. Что уж говорить о сгущенке... Так вот, бомжи к сладкому относятся очень трепетно.

Первый телефонный звонок у дежурного РЭУ прозвучал около шести утра, а потом началось. В то утро все жильцы пятого подъезда, с шестого по двенадцатый этаж, доложили о своем пробуждении жалобой. Количество и однообразие жалоб говорили о ЧП. Все усугублялось ещё и тем, что достаточно опытная диспетчер буквально за пять минут до первого звонка отпустила дежурного слесаря по семейным обстоятельствам. Уже потом, когда женщины во главе с начальницей пошли подсчитывать убытки, а мужчины, выкурив по сигарете, собирались присоединиться к ним, один из срочно вызванных слесарей заметил отсутствие замка на чердачной двери. Здесь-то и были обнаружены крепко спящие после мощного застолья двое мужчин – Фишер, Гашек и одна женщина – Аленка, именно так её называли всю вторую половину прошедшей ночи.

Больше всех из собравшихся на лестничной площадке жильцов орал Генок. И дернул же его черт месяц назад закончить ремонт. Жил не тужил, а здесь свела его в начале года нелегкая с маляром из Тамбова. Месяц притирались, месяц жили, месяц ремонтировали, за неделю расстались. За Генком остались побеленные потолки, поклеенные импортные обои и долги за материалы и содержание мастера. Та ушла с чувством исполненного долга, полная воспоминаний, но без долгов.

– Говорил же я этой тамбовской волчице, что лучше наши покупать, – возмущался Генок. – Так нет, подавай ей шелкографию...

Как только обнаружили бомжей, Генок стал первым, у кого сдали нервы. Это уже потом начали сдавать у соседей, а заодно и у слесарей. Отоваривали долго, в основном, конечно, за кран, но и за образ жизни тоже перепало. Еленка бегала вокруг, материлась отчаянно, не хуже слесарей и жильцов. Но мужики вошли в раж и искренне советовали не попадаться под горячую руку...

Так на двери появился новый замок.

– Да, мужики, история. А кто же из вас кран-то не закрыл? – спросил Евсей, выслушав приятелей.

И когда не получил ответа, понял, что для них дружба дороже истины.

– Ладно, мужики, с вами хорошо, а без вас сподручнее. Мне деньга позарез нужна.

– Всем нужна, – вяло отозвались дружки, но не будет же Евсей всем объяснять, что нанял адвоката, а за услуги Погера надо платить. К тому же у него сильно чесалась спина, напоминая совет еврея сходить в баню.

Отпустили не без сожаления. Чуяли – деньги ещё есть.

Поехав к Сардору, Евсей попал, что называется, в яблочко.

Человек двадцать с небольшим парней, оккупировав половину столиков, что-то отмечали и, как видно, не один час. Довольный хозяин, уже заметно навеселе, с пониманием отнесся к бедам Евсея. Работать, что называется, в зале не пустили, опасаясь за репутацию заведения, но поставленная задача выполнялась точно и без заминок. Пустые бутылки сложены в крафтмешок, котел блистал, как клинок кавалериста, а дров было заготовлено на пару дней вперед.

Заняв у хозяина полтинник, чтобы заполнить адвокатский вакуум, образовавшийся от покупки чекушки, Евсей вознамерился передохнуть.