Текст книги "Иллюзия"

Я задумчиво молчал пока акула проверяла картофель на готовность, а дракон с интересом наблюдал за нами, внимательно прислушиваясь к сказанному. Агафья Тихоновна, видимо окончательно решила покончить с вопросом Времени, и поэтому добавила:

– Время не состоит из мгновений, это в мгновении и есть Время, или то, что люди называют Временем. Вселенная на самом деле – как огромное количество фотоснимков, тщательнейшим образом структурированных. Они не взаимодействуют между собой, они сами в себе являются целыми мирами. Таким образом реальность подобна снимку внутри снимка. Мозг собирает эти картинки и проигрывает их.  Точно так же картинки, прокручиваемые с частотой 24 кадра в секунду дают изображение на экране телевизора. А сами картинки неподвижны. То, что люди зовут Временем – иллюзия. Вселенная статична, в ней ничего не меняется. Текущий момент, такой яркий и живой – вечен.

Она достала картошку из углей. Глубокий черный цвет пропекшейся кожуры сливался с землей и было не совсем понятно где заканчивается земля и начинается картофель.

– А что же мы зачерпнули в бутылочки, если Время – иллюзия? – я хотел разобраться до конца.

– Время и зачерпнули, – Агафья Тихоновна смотрела на меня и говорила медленно, отчеканивая каждое слово, – ведь как только человек начинает верить в существование Времени и, более того, чувствует его ход – оно становится реальным. Любое ваше чувство материализуется, – она повернулась к дракону, и обратившись к нему, сказала, – иначе откуда было ему взяться? Ему, то есть Времени?

– Реальным для человека, который его чувствует или объективно реальным? Реальным полностью? Абсолютно реальным? – по-моему, я уже знал что ответит акула.

– Вселенная просто создает еще одну свою проекцию, и уж в ней-то Время становится реальным. Во Вселенной столько различных воплощений, что каждое, даже самое нереальное, субъективное видение, любого живущего человека, тут же реализуется в какой-то ее части. Так что мы зачерпнули именно ваше Время. Именно ваши мгновения и ваши вечности. Такие же реальные как этот картофель, – Агафья Тихоновна кивнула на черные, в золе, исходящие паром картофелины.

Картофель был горячим, рассыпчатым и вкусным, словно испеченный в костре нашего детства.

6

– Еще в 500-м году до нашей эры философ Парменид заявил, что движение невозможно, так как любое расстояние можно разделить на бесконечное количество отрезков. А бесконечно шагать невозможно. Поскольку ничто не движется – ничто не меняется, следовательно, Время – иллюзия, – Агафья Тихоновна ловко очищала обжигающий картофель, подносила его прямо к носу, вдыхала аромат, и лишь потом ела.

– Вы употребляете в пищу картофель? Я думал что ваша пища – краски!

– Духовная пища – цвета, – Агафья Тихоновна подмигнула мне черным глазом, – но и от картошки, запеченой в костре не откажусь. Особенно в костре моего детства.

Картошка и правда была потрясающе вкусна.

– Получается Парменид был прав?

– Получается что прав, и хоть Парменид пришел к этому выводу основываясь лишь на своих предположениях, оперируя такими математическими понятиями как ноль и бесконечность, он не ошибся, – Агафья Тихоновна доела, стряхнула остатки картофельной кожуры с груди и произнесла, – но в своих утверждениях Парменид затронул еще один важный момент, – она приподняла плавник, – иллюзорность Пространства.

– Пространства тоже нет?

– Нет. Ничего нет, – Агафья Тихоновна счастливо рассмеялась, – Пространство и Время тесно переплетены вместе, они образуют единую сущность, это еще Эйнштейн доказал, и одна иллюзия уж конечно не может существовать без другой. Даже если предположить что Пространство все таки реально, а Время, как мы уже знаем – нет, то получается совсем несуразица, – Агафья Тихоновна развела плавники в сторону, изображая полное недоумение, – получается, что реальность переплетается с иллюзией, и более того, создает с этой иллюзией единую сущность – Пространство-Время, – акула вдруг придвинулась к моему уху вплотную, – понимаете?

– Да, понимаю…

– А если быть до конца точной, то единство Пространства-Времени доказал и не Эйнштейн вовсе, а жена его, сербка по происхождению, Милева Марвич, сильнейший физик своего времени! Ее недостаток как ученого заключался лишь в одном – она была женщина и не могла публиковать свои работы, ибо в то время считалось что женщина не может быть ученым. Что либо напечатать и придать гласности она могла только под мужским именем, – Агафья Тихоновна усмехнулась.

– Например, под именем мужа? – я быстро словил намек.

– Да. Под именем мужа. Вот вы, например, знаете за что Эйнштейн получил Нобелевскую премию?

– Ну это знает каждый школьник, – я улыбнулся, – за свою теорию относительности.

– А вот и нет! В формулировке нобелевского комитета, который прекрасно был осведомлен о том кто истинный автор теории относительности, ясно и недвусмысленно сказано – Эйнштейн становится лауреатом самой известной премии Мира только лишь за изучение фотоэлектрического эффекта. Кстати, фотоэлектрический эффект до него был изучен Планком, так что ничего революционного в данной теме он тоже не привнес.

– То есть? – я чуть не поперхнулся картофелем.

– То есть теория относительности была написана и рассчитана при живейшем участии Милевы Марвич и не являлась плодом трудов одного лишь Эйнштейна. В то Время об этом знали абсолютно все. Но нобелевский комитет, учитывая огромное давление масонской ложи, которая лоббировала интересы Эйнштейна, саму премию ему все же выдал. Однако члены этого комитета наотрез отказались подписать формулировку «за создание теории относительности», отлично зная кто автор в действительности.

– И это доказано?

– Какие доказательства вам еще нужны? – Агафья Тихоновна почти смеялась, видя мое неподдельное изумление, – лучшим доказательством является то, что сам Эйнштейн, после развода со своей женой не смог написать ни одной, хоть мало-мальски стоящей работы, – акула сидела смотря куда-то вдаль, и говорила задумчиво, неторопливо. Хотя вполне возможно что Агафья Тихоновна смотрела внутрь себя, и листала свои же воспоминания, – ну а теперь спать! – она привстала и махнула плавником в сторону палатки. Другой плавник, как мне показалось, смахнул набежавшую на ее черный глянцевый глаз слезу.

Ночь накрыла нас как-то целиком и сразу. Сотни небесных светил одновременно погасли, будто кто-то могущественный и невидимый нажал на кнопку «выкл». А может это сама Агафья Тихоновна просто вышла из палатки и сложила мой японский автоматический зонт в крупный красный горох на глубоком синем фоне? Сложила целую Вселенную, такую настоящую и реальную. Всамделишную, подлинную, а для нас троих – единственную. Вселенную. Всю Вселенную целиком. Взяла и просто сложила и поставила в угол. В сушку. Все может быть.

Как бы там ни было – факт остается фактом – солнца погасли одновременно и сразу, будто электрическую лампочку накаливания с вольфрамовой нитью внутри выдернули из розетки.

7

Вовремя.

Не раньше и не позже.

Именно тогда когда надо.

Именно тогда когда должно было.

Сейчас.

В этот самый момент.

Утро пришло без опоздания, и как талантливый художник, то здесь то там, светлыми мазками разбросало свою палитру красок.

Как только сон начал покидать меня, и я открыв глаза, высунул голову из палатки, небосвод уже светился серым – сначала темным, насыщенным тоном, потом светлее, размазанной палитрой. Спустя какие-то мгновение серый начал переходить в нежно-голубой, он становился более насыщенным, синел, словно электризовался, и в конце концов, приобрел глубокий, но в тоже время, яркий оттенок индиго.

Сотни солнц еще не вспыхнули, но инфракрасный свет, который я ощущал как обыкновенное тепло, уже наполнял этот дивный и красочный мир. Складывалось впечатление что я проснулся внутри огромного драгоценного камня, который с течением времени менял свою структуру и свойства. Сначала это был серый топаз, потом аквамарин или бирюза, а с насыщением цвета, с ростом его интенсивности, небосвод, как бы нехотя, но все же превращался, в густо-голубой, прочный и монолитный сапфир.

Самое чудесное время суток – утро. Утро – время тихой радости. Эти часы – не для спешки, не для суеты. Утро – время неторопливых, глубоких, золотых мыслей.

Я лежал в палатке на спине, высунув одну лишь голову, и в ожидании рассвета, глотал утреннюю прохладу, молча наблюдая за сменой окраски небосвода. Рассвет даже одного солнца непередаваемо красив, но здесь, в этом Мире, была добрая сотня светил, готовых засиять в любое мгновение.

Надо мной, над Агафьей Тихоновной и над Артаком.

Мы все были внутри этого чудесного драгоценного камня с живой, дышащей и казавшейся нам совсем не твердой, кристаллической решеткой.

Агафья Тихоновна открыла глаза и потянулась. Вся, от кончика хвоста, до пасти. Сначала замерев в согнутом, напряженном положении, потом выпрямившись, пустив живительный кислород к затекшим участкам тела, она подплыла к костру, подпалив его своим взглядом, достала чайник, как обычно, из-за спины, и примостила его на огонь.

– Доброе утро, Агафья Тихоновна, – я поздоровался и улыбнулся как можно доброжелательнее и искреннее, тем более что это полностью соответствовало моим чувствам и внутреннему состоянию, – а почему нельзя сразу достать кипяток?

– Доброе утро. Можно и кипяток, – она улыбалась, – но тогда нет необходимости в костре, а что может быть приятнее, чем смотреть на огонь в приятной компании, в ожидании пока вскипит вода? – улыбка продолжала освещать ее лицо, – наверное, только одно – уже потягивать ароматный обжигающий чай, опять-таки, наблюдая за пламенем костра.

Агафья Тихоновна выпрямилась во весь рост и подняв вверх плавники, потянулась еще раз. Словно сотни корундов вспыхнули одномоментно на густом синем небосклоне. Это был наш рассвет, рассвет нашего общего Мира. Солнца не появлялись постепенно из-за горизонта, они зажглись на тех же самых местах, где были вчера.

– Рассвет, – почему-то шепотом произнесла акула.

– Рассвет, – эхом повторил я.

Больше она ничего не сказала.

Мы лежали рядом и смотрели вверх, на небо, иногда поглядывая на костер, в ожидании пока вскипит чайник.

– Почему так? – я кивнул на солнца, – они сразу там же где были вчера?

– Мы все-таки в Мире японского зонта, и должны уважать законы данного мироустройства, – Агафья Тихоновна показала на небо, – сколько горошин, столько и солнц, и их положение на небосводе неизменно. Такова физика данного Мира.

– Значит этот Мир не настоящий?

Агафья Тихоновна разлила уже вскипевший чай по чашкам, вручив одну Артаку, который тоже проснулся и, словно послушное домашнее животное, смиренно ждал свой завтрак, а другую всучила мне в руки и лишь после этого спросила:

– Что значит ненастоящий? Этот чай, который вы пьете – настоящий?

Я отхлебнул горячий и сладкий, насыщенный вкусом напиток и немного поразмышляв, ответил:

– Чай настоящий.

– Почему? Что убедило вас в этом?

– Ну я чувствую вкус. Я чувствую температуру.

– Вот видите! Вы чувствуете! Это основное. Значит ли это что чувства являются основным критерием оценки реальности происходящего?

– Возможно, – я немного подумал, – да, скорее являются.

– И что вы чувствуете в этом Мире?

– Я чувствую тепло на своей коже. От костра и от солнц.

– Что же вам еще надо? – акула засмеялась, – что вам еще надо чтобы определить реальный ли этот Мир, критериев реальности которого масса, а нереальности – лишь один? И этот один критерий – а именно отказ вашего мозга верить в то что он видит – готов перечеркнуть все ваши чувства и ощущения?

– Но получается что мы просто создали свой маленький мирок под синим куполом зонта? А крупный красный горох выполняет роль солнц?

– Вы же чувствуете тепло? Значит оно есть и значит солнца светят, – Агафья Тихоновна посмотрела вверх, туда, где краснели и наливались цветом наши светила, – что же вам нужно еще? Вы, люди, создаете свой маленький, но от этого не менее настоящий Мир каждое мгновение и без купола знакомого вам зонта. Кто вам сказал что вы и ваши друзья, ваши города и улицы, страны и континенты, ваше единственное Солнце, вокруг которого вращается Земля, ваши галактики и ваша Вселенная, не является лишь чьим-то маленьким мирком, прикрытым тряпочкой законов физики этого же, отдельно взятого мирка, которые вам уже удалось открыть и даже тех, еще не открытых законов, к которым вы только приближаетесь в своих изысканиях?

Агафья Тихоновна гладила Артака по голове, а он отхлебывал горячий чай, щурясь под солнцами своего Мира.

– Разница лишь в том, – акула продолжала, – что в этом Мире свои физические, и наверняка, химические законы, которые нам еще предстоит определить. Но он так же реален как и любой другой Мир.

– Получается, что каждый зонт, каждый футбольный мяч, каждое яблоко, и даже, каждая молекула или атом, являются целой Вселенной?

– Конечно! Как и вся ваша, в вашем понимании реальная, Вселенная может быть лишь одним атомом в каком-нибудь другом мире. Протоны и нейтроны, электроны, кварки, бозоны и фермионы – неделимые элементарные частицы в вашем Мире, являются целыми Вселенными в какой-нибудь другой, для вас, метафизической Вселенной.

– А расстояния?

– Расстояния, а значит и размеры, иллюзорны! И нет предела движения ни в макро, ни в микромир. Всегда, слышите, всегда, элементарные и якобы неделимые частички будут продолжать делиться на еще более элементарные, и еще более неделимые, и так до бесконечности, – акула задула ненужное больше пламя костра и повернулась ко мне.

– А галактики? Вселенные?

– Они всегда будут составными частями еще более крупных объектов. Повторюсь – пределов не существует.

– Получается что расстояния действительно иллюзорны.

– Получается да.

– И мы живем в одной точке?

– Да. Если хотите, вывернутой наизнанку точке.

Агафья Тихоновна допила чай, потом свернула ненужную нам более палатку и выкинула ее за спину. Палатка, как и все остальное, уже ненужное, исчезла без следа.

– А есть и объективная реальность?

– Есть.

– И можно с ней познакомиться?

– Конечно!

– Но как?

– Во-первых, принять как данность способ нашего мозга воспринимать объективную реальность и посмотреть на то что вы видите немного под другим углом. Позволить Миру быть самим собой и не подгонять его под какие-то ваши устои и убеждения.

– Значит можно увидеть Мир и по-другому?

– Не только можно, но и нужно! Только совсем не увидеть, – акула многозначительно подмигнула мне, – ни в коем случае не увидеть, а именно почувствовать. Только тогда откроется другое, объективное зрение.

– Что для этого необходимо?

– Выйти за пределы ума, – Агафья Тихоновна усмехнулась, – отказаться от ограниченности восприятия. Услышать свой внутренний голос.

– Внутренний голос? Как можно его услышать? Как поймать свою волну?

– Это достаточно легко сделать. Все что нужно – это просто прислушиваться к себе. Как можно чаще. Прислушиваться к внутреннему. Даже если вам кажется что вы ничего не слышите. Продолжайте слушать. И в конце концов, вы обязательно услышите. По-другому не бывает.

– Но как отличить его от всего остального? От потока своих мыслей? От переживаний? Он решений, которые мне подсказывает мой мозг, но не чувства?

– Ваш внутренний голос лишен страхов, в то время как мысли часто перемежаются с тревогами. Ваш внутренний голос всегда ориентирован на конкретные действия, тогда как мысли дезорганизованы. Он очень специфичен, этот внутренний голос, это надо понимать. Иногда он молчит, но это не значит что его нет. Ваш внутренний голос не боится, не завидует, не сравнивает, не корит себя за проступки, никогда не чувствует себя ничтожным или слабым и никогда не ошибается.

– Хм, но это то что он не делает – не боится, не ошибается, не завидует и так далее, – я даже немного приуныл, – а есть какой-то безошибочный признак именно действия, а не бездействия, то есть без частички не?

– Нет, – акула смотрела прямо мне в глаза, – когда вы его услышите, то станете им самим, и вы сами наделите его полномочиями действий. А пока что мы знаем только то, чего он никогда не может сделать по определению.

– Но как не ошибиться и знать что это точно он?

– Он звучит только в тишине, – Агафья Тихоновна отвела взгляд, – только в полной тишине.

Я замолчал и закрыл глаза.

– Еще никто не заблудился, следуя своему внутреннему голосу, – добавила она, – когда вы услышите, то не ошибетесь.

– Но…

– Никаких но, – акула перебила меня, – помните основное – ваш внутренний голос полностью лишен страхов, волнений, и всех, даже самых маленьких переживаний.

– Всех?

– Абсолютно. В Мире внутренних голосов страхов и переживаний не существует. Их просто нет.

Артак кружил в ярко-синем небе, заслоняя собой то одно, то сразу несколько солнц, и по-моему, понимал много больше меня.

Не зря же он, своими действиями и делами выбрал образ существа, умеющего подниматься ввысь. Не только над планетой, но и над Сознанием. А может он и был формой общего Сознания, принявшей облик дракона? Или он был Любовью? Молчаливой, и от этого самой что ни на есть истинной. Ведь все настоящее – как счастье, так и горе – всегда безмолвно.

8

Попив чай, и таким образом немного подкрепившись, мы засобирались в путь. Вещей у нас было немного – только рюкзак с красками и немного Времени в двух бутылочках. Я достаточно быстро справился с застежками на рюкзаке и повесил его на спину.

– Куда мы отправимся?

– Вперед, – Агафья Тихоновна как-то неопределенно указала вдаль, – только вперед.

– Но в каком направлении? – я крутил головой по сторонам и видел только одинаковую, уходящую вдаль зеленую равнину.

– Это совсем неважно. При движении вперед важны только действия, а не их направление, – акула уже залезла на дракона и ждала меня там. Увидев на моем лице недоумение, она проговорила:

– Имея летающего дракона глупо идти пешком, не так ли?

Артак подставил мне крыло, по которому я смог быстро забраться на его спину. Дракон взмыл вверх столь стремительно что закружилась голова. Акула потянулась куда-то вверх, что-то щелкнуло, и я увидел у нее в плавнике мой зонт, целый и невредимый, но уже сложенный. Он был бесцветный, мой зонт. Его горошины, каким-то волшебным и непостижимым образом продолжали ярко светиться в небе, и судя по всему наш путь лежал именно туда. Вверх, по дороге к одному из Солнц.

Земля скрылась из виду достаточно быстро, но мы продолжали лететь вдаль от планеты с неизменной и невероятной скоростью, однако, если мерить расстояние на глаз, то к солнцам нам так и не удалось приблизиться. Ни на километр. Да что там километр, ни на один метр. Они продолжали величаво висеть на одинаковом расстоянии от нас, тускло поблескивая красным. Возможно, эти зонтичные звезды были настолько далеки, что даже огромная скорость, с которой мы двигались, не могла перечеркнуть это расстояние. А может быть – это был край этого Мира, край, которого нельзя достичь по определению.

– Что происходит? – я повернулся к Агафье Тихоновне, и кивая на зонт и горящие в небе солнца, спросил, – почему так?

– Почему солнца остались светить, если я забрала небосвод? – акула засмеялась, – потому что в вашем восприятии эти светила уже реальны. Ваше Сознание приняло данный Мир, а приняв – дало ему, Миру, настоящую Жизнь.

– Значит я творец этой Вселенной? – от удивления я широко открыл глаза, но тут же подумал что это несправедливо – приписывать создание всего Мира себе одному, и тут же поправил сам себя, – мы, я хотел сказать – мы творцы…

– Ахаха, – Агафья Тихоновна громко рассмеялась, – нет, нет, только вы. Вы сами. Мое Сознание неспособно на такие творения, мое Сознание – лишь Сознание сказочного, выдуманного персонажа. А если быть совсем точной – выдуманного вами персонажа.

– А он? – я показал на Артака.

– Он – тем более – нет, – акула стала вдруг серьезнее и перестала смеяться, – он – выше этого. Драконы не создают, они лишь созерцают. Созерцание уже существующего – проявление Сознания высших существ.

– Так этот Мир реальный?

– Да. И вы – его Бог! Только ваше Сознание способно на такие вещи. Как только оно приняло этот Мир как существующую данность, Вселенная тут же смоделировала его из того что было под рукой, – Агафья Тихоновна продолжала терпеливо объяснять, – ну а под рукой оказался ваш зонт. Для создания вашей Вселенной, как вы можете наблюдать, этого оказалось вполне достаточно.

– И они действительно там? – я кивнул на яркие горошины в густом синем небе?

– Этого мы никогда не узнаем. Но мы чувствуем их тепло, а значит в нашей системе восприятия они действительно там, – она посмотрела вверх и добавила, – если еда действительно насыщает, вы же не спрашиваете, настоящая ли она.

– Но…

– Никаких но, – акула пришпорила дракона и он полетел еще быстрее. Свист от рассекаемого нами пространства почти заглушал звук голоса Агафьи Тихоновны, но каким-то непостижимым образом, как только она начинала говорить, ее слова всплывали в моем Сознании автоматически, словно они там и родились. Однако, я четко понимал, что эти слова принадлежат белой акуле. Это ее речь и ее ответственность.

– И когда мы будем на месте? – я решил немного схитрить, рассчитывая на то, что Агафья Тихоновна, отвечая на мой вопрос, невольно выдаст конечную точку нашего путешествия.

– Почему будем? – она смеялась, видимо прочитав мои мысли, – мы уже на месте. Каждое мгновение мы на своем месте, – Агафья Тихоновна подмигнула мне черным лакированным глазом, – только так, привыкайте. Только так и никак иначе.

– А там? – указывая взглядом на звезду, я продолжал хитрить.

– Никогда, – акула внезапно посерьезнела и добавила:

– Чем быстрее мы пытаемся двигаться, тем быстрее начинаем уменьшаться в сравнении с остальным миром, а если брать объективно – максимум чего мы можем достичь – это остаться на том же самом месте.

– На одном и том же месте?

– На одном и тоже месте.

– И где это место?

– В центре Вселенной! – Агафья Тихоновна замолчала лишь на одно мгновение и твердо добавила:

– А вы разве не знали? Где бы мы ни были, мы всегда точно в центре Вселенной.

– Как это?

– Любой известный нам Мир расширяется с большей, чем мы можем двигаться, скоростью, – Агафья Тихоновна усмехнулась, – но прошу вас, не забывайте, что мы находимся в зонтичном мире, а он, в отличие от других миров, имеет края, четко ограниченными куполом зонта, и раз уж купол не в состоянии расширяться вдаль, ибо удерживается на металлических спицах, его поддерживающих, то уменьшаться вынуждены мы. Уменьшаться вглубь с той же самой скоростью, с которой он бы расширялся, если бы мог, – акула немного помолчала, обдумывая смысл сказанного, – в этой Вселенной купол и есть наш местный Большой Взрыв, убегающий от нас же со скоростью Света. Правда в данном случае все с точностью наоборот – мы убегаем вглубь центра данного Мира, а край Вселенной статичен. Но для нас, как и для Артака, – акула потрепала его по шее, – это совершенно неважно.

– Эти законы действуют только в этом Мире? – я был немного сбит с толку, но сама идея мне понравилась.

– Это универсальный закон и я вам сейчас это докажу.

Агафья Тихоновна на ходу придвинула к себе одно облако, и ловко спрыгнув на него с дракона, предложила мне сделать тоже самое.

– Сколько раз на Земле вы смотрели в ночное небо?

– Не знаю. Много, – я задумался и подтвердил:

– Очень много раз.

– И что вы там видели?

– Звезды. Далекие и очень далекие. Свет от некоторых путешествует к Земле миллионы, а то и миллиарды лет.

– То есть каждый раз заглядывая в ночное небо, вы заглядывали в прошлое, и иногда очень далекое прошлое?

– Да, именно так, и это всегда восхищало и пленило меня, – я вспомнил несметное количество звезд на земном небосклоне и невольно закрыл глаза, представляя известную всем картинку.

– И где заканчивается эта ваша Вселенная? – спросила, как мне показалось, немного скептически, Агафья Тихоновна.

– Ну если Большой Взрыв был почти 14 миллиардов лет назад, то и Вселенная смогла распространиться примерно на 14 миллиардов световых лет от нас.

– В каком направлении? – акула прищурилась в ожидании ответа.

– Да в любом! В любом направлении! – я отвечал уверенно, будучи уверен в предмете спора, но увидев скептический взгляд Агафьи Тихоновны, повторил уже не так уверенно:

– В любом направлении.

– Значит ли это что, чисто геометрически, вы находитесь в центре шара с радиусом 14 миллиардов световых лет?

– Конечно, для наглядности можно сказать и так, – я внимательно следил за разговором, пытаясь вовремя поймать и нейтрализовать подвох, который, Агафья Тихоновна, несомненно, мне готовила. А может быть и не подвох вовсе, а какое-то логическое несоответствие.

– И наблюдая в самый мощный телескоп за краем, за оболочкой Вселенной, мы можем видеть именно то, что происходило в тот момент, когда прогремел Большой Взрыв?

– Да, именно так. Мы видим реликтовое излучение, возрастом почти 14 миллиардов лет, – я все еще не понимал куда клонит акула.

– Я не сильна в математике, но с воображением у меня все в порядке, – она смеялась одними глазами, пытаясь сохранить серьезное выражение лица, – вы сами только что сказали что засматриваясь в телескоп на край обозримой Вселенной везде вокруг себя вы видите Большой Взрыв, – она кивала головой, – а это значит что вы в самом его центре, где бы вы ни находились! Тадам! – Агафья Тихоновна, смеясь, поставила заключительный аккорд в нашем разговоре, – Тадададам! – она утерла со лба выступивший пот и замолчала.

– Ну да… – и тут замолчал и я, – в самом центре. В самом что ни на есть центре, – я бессвязно повторял одно и тоже, наконец-то поняв, к чему клонила акула, – в самом центре. А Большой Взрыв именно вокруг нас…

– Вы понимаете? Физика вашей родной Вселенной ничем не отличается от физики Вселенной, созданной нами после обеда и ограниченной куполом японского зонта с сотнями ярких горошин-солнц! Вы постоянно проваливаетесь в середину Большого Взрыва, в каком бы Мире вы не находились. Да и если быть до конца откровенной, надо отметить что Никто не в состоянии создать ничего отличного от того самого Мира, в каком это созидание и происходит.

– Так был ли вообще Большой Взрыв? – я немного оторопело прошептал сначала про себя, а потом подняв глаза на Агафью Тихоновну, повторил немного смелее:

– Или все-таки это было большое сжатие?

– Ах не все ли равно расширяемся мы или сжимаемся. Вполне возможно, что и ваша реальная Вселенная лишь чей-то зонт, – акула рассмеялась, – с одним отличием – голубой, а не синий фон ткани, и одна желтая горошина вместо сотни красных. Какая разница, – Агафья Тихоновна хитро посмотрела прямо на меня, – ведь пределов расширяться, впрочем как и сжиматься не существует. И для нас, как участников процесса, по сути ничего не меняется!

Она подбила облако под собой энергичными движениями плавников, словно взбивала подушку, и устроившись немного удобнее, произнесла:

– Кстати, здесь нас никто не услышит. Готовы ли вы продолжить разговор на тему спора Света со Временем? Этот вопрос, хоть и является достаточно сложным, но на самом деле очень простой, – она усмехнулась, – нужно только повернуть мозги наоборот.

– Наоборот?

– Да, именно наоборот. Представьте на секундочку, что все что вам говорили в школе о Пространстве и Времени, о материи, о движении, все – неверно.

– Но это же наука! Не религия, не верование, а чистая наука! – я совершенно не понимал что имеет в виду моя спутница.

– Наука, конечно, наука, – она успокаивающе погладила меня по голове, и ловко выхватив у меня из рюкзака бутылочку с надписью «мгновения», немного разбрызгала рядом с нами. Бутылочка вернулась на свое место в рюкзаке, а облако вокруг нас застыло в настоящем моменте.

Артак, заметив остановившееся мгновение, тут же довольно заурчал и начал поглощать инфракрасный свет, исходящий от наших зонтичных, и уже можно было сказать – домашних, ручных солнц. Он сыто развалился на облаке, подставив брюхо под Свет.

Странные вещи происходили вокруг. После того, как акула остановила мгновение, Мир изменился в ту же секунду. Исчезли звуки, исчезли цвета, исчезли запахи. Казалось, исчезла не только вся привычная нам материя, но и наше восприятие материи и Пространства. Исчезло любое движение, любое изменение чего бы то ни было. Исчезла сама жизнь в ее нашем, человеческом понимании. Ведь мы привыкли считать, что жизнь – это тогда, когда что-то изменяется. Где изменяется? Во Времени, конечно. Во Времени и в Пространстве. Других критериев человечество пока не придумало.

Агафья Тихоновна молча наблюдала за преобразованиями куска нашей маленькой Вселенной, и казалось, была весьма довольна происходящим.

– Вы видите, остановить Время достаточно легко, – она жестом показала вокруг и продолжила:

– Сейчас мы с вами оказались внутри одного лишь мгновения, только одного единственного фотоснимка из огромного альманаха «Время», и как вы можете видеть, в нем вполне можно быть, и даже жить и чувствовать.

– То есть для нас Время остановилось?

– Оно остановилось не для нас, – акула терпеливо растолковывала мне казавшиеся ей азбучными истины, – оно остановилось для нашего восприятия. А для нас самих Времени никогда и не было. Нечему и останавливаться.

– Но что это такое? – я нерешительно протянул руку и дотронулся до непонятных кругов, опоясывавших все вокруг нас. Эти круги были похожи на волны от брошенного в воду камня. Они пересекались и создавали причудливые узоры, формы и фигуры, и казалось, совсем не мешали существованию друг друга.

– Поля. Это энергетические поля. Энергия, если хотите. Поля, одни из которых мы воспринимаем как видимый свет, другие – как звуки, третьи – ощущаем как обыкновенное тепло, и так далее. Таких полей бесконечное количество, и каждое из них лишь органично дополняет другое. Сейчас они заморожены, в этом, остановившемся для нас мгновении, но если бы не это, все волны вокруг нас находились бы в постоянном движении и видоизменялись бы каждое мгновение.

– И переливались бы разными цветами?

– Ах, нет, – акула рассмеялась, – цветов, отдельно от воспринимающего их человека не существует, – но вы правы, они переливались бы. Энергиями, – она произнесла это слово с величайшим уважением, – и поверьте, это еще красивее, чем просто цветами.

– Но почему я продолжаю вас слышать, если все остальные звуки, насколько я понимаю, пропали и превратились в вибрации?

– Ведь мы остановили именно ВАШЕ мгновение. В вашем мгновении вы вправе устанавливать свои правила. Это ваша иллюзия, и вам ее придумывать. Что вам, например, мешает прожить хоть всю свою жизнь в каком-либо одном, отдельно взятом мгновении? – Агафья Тихоновна дотронулась плавником до колец, опоясывавших ее самое, и плавник легко прошел сквозь энергетическое поле, – ведь Природа совсем не собирается лишать вас привычных способов восприятия, – она приподняла плавник, – но в данный момент вы более или менее можете видеть реальный Мир своими, привычными для вас органами чувств. Именно реальный Мир, а не человеческое его восприятие, это безмерно урезанное, бедное на видимые Энергии, но все же восприятие. Субъективное видение. Я бы даже сказала – то что вы постоянно наблюдаете – это человеческая интерпретация реальной Вселенной.