Электронная библиотека » Игорь Губерман » » онлайн чтение - страница 10


  • Текст добавлен: 18 января 2014, 01:11


Автор книги: Игорь Губерман


Жанр: Юмористические стихи, Юмор


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +
На свете ничего нет постоянней превратностей, потерь и расставаний

Еще нас ветер восхищает

и море волнами кипит,

и только парус ощущает,

что мачта гнется и скрипит.

621


Давеча столкнулся я в упор

с некоей мыслишкой интересной:

в душах наших пламя и задор

связаны с упругостью телесной.

622


Уходит засидевшаяся гостья,

а я держу пальто ей и киваю;

у старости простые удовольствия,

теперь я дам хотя бы одеваю.

623


Забавно в закатные годы

мы видим, душе в утешение,

свои возрастные невзгоды

как мира вокруг ухудшение.

624


В толпе замшелых старичков

уже по жизни я хромаю,

еще я вижу без очков,

но в них я лучше понимаю.

625


Совсем не зря нас так пугает

с дыханьем жизни расставание:

страх умереть нам помогает

переживать существование.

626


Чтоб не торчали наши пробки

в бутылях нового питья,

выносит время нас за скобки

текущих текстов бытия.

627


Не ошибок мне жаль и потерь,

жаль короткое время земное:

знал бы раньше, что знаю теперь,

я теперь уже знал бы иное.

628


Люблю вечерний город – в нем

отключено мое сознание

и светит праздничным огнем

трагическое мироздание.

629


Еще одну вскрыл я среди

дарованных свыше скорбей:

практически жизнь позади,

а жажда ничуть не слабей.

630


В одно и то же состояние

душой повторно не войти,

неодолимо расстояние

уже прожитого пути.

631


Что в зеркале? Колтун волос,

узоры тягот и томлений,

две щелки глаз и вислый нос

с чертами многих ущемлений.

632


Вот я получил еще одну

весть, насколько время неотступно,

хоть увидеть эту седину

только для подруг моих доступно.

633


Мне гомон, гогот и галдеж —

уже докучное соседство,

поскольку это молодежь

или впадающие в детство.

634


Непривычную чувствуя жалость,

я вдруг понял, что как ни играй,

а уже накопилась усталость

и готова плеснуть через край.

635


Своя у старости стезя

вдоль зимних сумерек унылых:

то, что хотим, уже нельзя,

а то, что льзя, уже не в силах.

636


Я по себе (других не спрашивал)

постиг доподлинно и лично,

что старость – факт сознанья нашего,

а все телесное – вторично.

637


Зря, подруга, ты хлопочешь

и меня собой тревожишь:

старость – это когда хочешь

ровно столько, сколько можешь.

638


Года меняют наше тело,

его сберечь не удается;

что было гибким – затвердело,

что было твердым – жалко гнется.

639


Смешон резвящийся старик,

однако старческие шалости —

лишь обращенный к Богу крик:

нас рано звать, в нас нет усталости.

640


Я курю в полночной тишине,

веет ветер мыслям в унисон;

жизнь моя уже приснилась мне;

вся уже почти; но длится сон.

641


Когда бессонна ночь немая,

то лиц любимых вереница,

мне про уход напоминая,

по мутной памяти струится.

642


Я в фольклоре нашел вранье:

нам пословицы нагло врут,

будто годы берут свое...

Это наше они берут!

643


Увы, но облик мой и вид

при всей игре воображения

уже не воодушевит

девицу пылкого сложения.

644


Всегда бывает смерть отсрочена,

хотя была уже на старте,

когда душа сосредоточена

на риске, страсти и азарте.

645


Очень жаль, что догорает сигарета

и ее не остановишь, но зато

хорошо, что было то и было это

и что кончилось как это, так и то.

646


Уже куда пойти – большой вопрос,

порядок наводить могу часами,

с годами я привычками оброс,

как бабушка – курчавыми усами.

647


Мои слабеющие руки

с тоской в суставах ревматических

теперь расстегивают брюки

без даже мыслей романтических.

648


Даже в час, когда меркнут глаза

перед тем, как укроемся глиной,

лебединая песня козла

остается такой же козлиной.

649


На склоне лет не вольные мы птицы,

к семейным мы привязаны кроватям;

здоровья нет, оно нам только снится,

теперь его во снах мы пылко тратим.

650


А в кино когда ебутся —

хоть и понарошке, —

на душе моей скребутся

мартовские кошки.

651


Во сне все беды нипочем

и далеко до расставания,

из каждой клетки бьет ключом

былой азарт существования.

652


Идея грустная и кроткая

владеет всем моим умишком:

не в том беда, что жизнь короткая,

а что проходит быстро слишком.

653


Ровесники, пряча усталость,

по жизни привычно бредут;

уже в Зазеркалье собралось

приятелей больше, чем тут.

654


Вы рядом – тела разрушение

и вялой мысли дребезжание,

поскольку формы ухудшение

не улучшает содержание.

655


Вокруг лысеющих седин

пространство жизни стало уже,

а если лучше мы едим,

то перевариваем – хуже.

656


Вдруг чувствует в возрасте зрелом

душа, повидавшая виды,

что мир уже в общем и целом

пора понимать без обиды.

657


Где это слыхано, где это видано:

денег и мудрости не накопив,

я из мальчишки стал дед неожиданно,

зрелую взрослость оплошно пропив.

658


Зачем вам, мадам, так сурово

страдать на диете ученой?

Не будет худая корова

смотреться газелью точеной.

659


Спокойно и достойно старюсь я,

печальников толпу не умножая;

есть прелесть в увядании своя;

но в молодости есть еще чужая.

660


Иные мы совсем на склоне дней:

медлительней, печальней, терпеливей,

однако же нисколько не умней,

а только осторожней и блудливей.

661


Но кто осудит старика,

если, спеша на сцену в зал,

я вместо шейного платка

чулок соседки повязал?

662


Прошел я жизни школьный курс,

и вот, когда теперь

едва постиг ученья вкус,

пора идти за дверь.

663


С утра в постели сладко нежась,

я вдруг подумываю вяло,

что раньше утренняя свежесть

меня иначе волновала.

664


С авоськой, грехами нагруженной,

таясь, будто птица в кустах,

душа, чтоб не быть обнаруженной,

болит в очень разных местах.

665


Пора без жалких промедлений

забыть лихие наслаждения;

прощай, эпоха вожделений,

и здравствуй, эра оскудения!

666


Чтобы от возраста не кисли мы

и безмятежно плыли в вечность,

нас осеняет легкомыслие

и возвращается беспечность.

667


Мир создан так однообразно,

что жизни каждого и всякого

хотя и складывались разно,

а вычитались – одинаково.

668


Мы пережили тьму потерь

в метаньях наших угорелых,

но есть что вспомнить нам теперь

под утро в доме престарелых.

669


Не любят грустных и седых

одни лишь дуры и бездарности,

а мы ведь лучше молодых —

у нас есть чувство благодарности.

670


Я стал былых любвей бесплотным эхом,

но слухам о себе я потакаю

и пользуюсь у дам большим успехом,

но пользы из него не извлекаю.

671


Ушли остатки юной резвости,

но мне могилу рано рыть:

вослед проворству зрелой трезвости

приходит старческая прыть.

672


Я мысленно сказал себе: постой,

ты стар уже, не рвись и не клубись —

ты слышишь запах осени густой?

И сам себе ответил: отъебись.

673


Еще наш закатный азарт не погас,

еще мы не сдались годам,

и глупо, что женщины смотрят на нас

разумней, чем хочется нам.

674


Куда течет из года в год

часов и дней сумятица?

Наверх по склону – жизнь идет,

а вниз по склону – катится.

675


Дряхлеет мой дружеский круг,

любовных не слышится арий,

а пышный розарий подруг —

уже не цветник, а гербарий.

676


Туристов суетная страстность

нам тонко всякий раз опять

напоминает про напрасность

попыток жизнь успеть понять.

677


Кто придумал, что мир так жесток

и безжалостно жизни движение?

То порхали с цветка на цветок,

то вот-вот, и венков возложение.

678


От нас, когда, недвижны и чисты,

сойдем во тьму молчания отпетого,

останутся лишь тексты и холсты,

а после не останется и этого.

679


Мы зря и глупо тратим силы,

кляня земную маету:

по эту сторону могилы

навряд ли хуже, чем по ту.

680


Мы начинаем уходить —

не торопясь, по одному —

туда, где мы не будем пить,

что дико сердцу и уму.

681


Поездил я по разным странам,

печаль моя, как мир, стара:

какой подлец везде над краном

повесил зеркало с утра?

682



Ничто уже не стоит наших слез,

уже нас держит ангел на аркане,

а близости сердец апофеоз —

две челюсти всю ночь в одном стакане.

683


Исполнен упований возраст ранний,

со временем смеркаются огни;

беда не от избыточных желаний,

беда, когда рассеялись они.

684


Нас маразм не обращает в идиотов,

а в склерозе много радости для духа:

каждый вечер – куча новых анекдотов,

каждой ночью – незнакомая старуха.

685


Когда нас повезут на катафалке,

незримые слезинки оботрут

ромашки, хризантемы и фиалки

и грустно свой продолжат нежный труд.

686


Когда все сбылось, утекло

и мир понятен до предела,

душе легко, светло, тепло;

а тут как раз и вынос тела.

687


Те, кто на поминках шумно пьет,

праведней печальников на тризне:

вольная душа, уйдя в полет,

радуется звукам нашей жизни.

688


В конце земного срока своего,

готов уже в последнюю дорогу,

я счастлив, что не должен ничего,

нигде и никому. И даже Богу.

689


Взлетая к небесам неторопливо

и высушив последнюю слезу,

душа еще три дня следит ревниво,

насколько мы печалимся внизу.

690


В местах не лучших скоро будем

мы остужать земную страсть;

не дай, Господь, хорошим людям

совсем навек туда попасть.

691


Несхожие меня терзали страсти,

кидая и в паденья и в зенит,

разодрана душа моя на части;

но смерть ее опять соединит.

692


К любым мы готовы потерям,

терять же себя так нелепо,

что мы в это слепо не верим

почти до могильного склепа.

693


В игре творил Господь миры,

а в их числе – земной,

где смерть – условие игры

для входа в мир иной.

694


В период перевоплощения,

к нему готовя дух заранее,

в нас возникают ощущения,

похожие на умирание.

695


Как будто не случилось ничего,

течет вечерних рюмок эстафета,

сегодня круг тесней на одного,

а завтра возрастет нехватка эта.

696


О смерти если знать заранее,

хотя бы знать за пару дней,

то было б наше умирание

разнообразней, но трудней.

697


На грани, у обрыва и предела,

когда уже затих окрестный шум,

когда уже душа почти взлетела —

прощения у сердца просит ум.

698


Я послан жить был и пошел,

чтоб нечто выяснить в итоге,

и, хоть уход мой предрешен,

однако я еще в дороге.

699


Весь век я был занят заботой о плоти,

а дух только что запоздало проснулся,

и я ощущаю себя на излете —

как пуля, которой Господь промахнулся.

700


1995 год

Закатные гарики

Ушли и сгинули стремления,

остыл азарт грешить и каяться,

тепло прижизненного тления

по мне течёт и растекается.

1


Уже вот-вот к моим ногам

подвалит ворох ассигнаций,

ибо дерьмо во сне – к деньгам,

а мне большие гавны снятся.

2


К похмелью, лихому и голому,

душевный пришёл инвалид,

потрогал с утра свою голову:

пустая, однако болит.

3


Я не искал чинов и званий,

но очень часто, слава Богу,

тоску несбывшихся желаний

менял на сбывшихся изжогу.

4


Вчера взяла меня депрессия,

напав, как тать, из-за угла;

завесы серые развесила

и мысли чёрные зажгла.

А я не гнал мерзавку подлую,

я весь сиял, её маня,

и с разобиженною мордою

она покинула меня.

5


Я в зеркале вчера себя увидел

и кратко побеседовал с собой;

остался каждый в тягостной обиде,

что пакостно кривляется другой.

6


Это был не роман, это был поебок,

было нежно, тепло, молчаливо,

и, оттуда катясь, говорил колобок:

до свиданья, спасибо, счастливо.

7


На любое идейное знамя,

даже лютым соблазном томим,

я смотрю недоверчиво, зная,

сколько мрази ютится под ним.

8


Слежу без испуга и дрожи

российских событий пунктир:

свобода играет, как дрожжи,

подкинутые в сортир.

9


Когда остыл душевный жар,

а ты ещё живёшь зачем-то,

то жизнь напоминает жанр,

который досуха исчерпан.

10


Когда бы сам собой смывался грим

и пудра заготовленных прикрас,

то многое, что мы боготворим,

ужасно опечалило бы нас.

11


Надежды огненный отвар

в душе кипит и пламенеет:

еврей, имеющий товар,

бодрей того, кто не имеет.

12


Вижу лица или слышу голоса —

вспоминаются сибирские леса,

где встречались ядовитые грибы —

я грущу от их несбывшейся судьбы.

13


Уже мы в гулянии пылком

участие примем едва ли,

другие садятся к бутылкам,

которые мы открывали.

14


Еврей опасен за пределом

занятий, силы отнимающих;

когда еврей не занят делом,

он занят счастьем окружающих.

15


Казённые письма давно

я рву, ни секунды не тратя:

они ведь меня всё равно

потом наебут в результате.

16


Мне слов ни найти, ни украсть,

и выразишь ими едва ли

еврейскую тёмную страсть

к тем землям, где нас убивали.

17


Покуда мы свои выводим трели,

нас давит и коверкает судьба,

поэтому душа – нежней свирели,

а пьёшь – как водосточная труба.

18


Зачем-то в каждое прощание,

где рвётся тесной связи нить,

мы лживо вносим обещание

живую память сохранить.

19


Я искренне люблю цивилизацию

и все её прощаю непотребства

за свет, автомобиль, канализацию

и противозачаточные средства.

20


Я даже мельком невзначай

обет мой давний не нарушу,

не выплесну мою печаль

в чужую душу.

21


Мы столько по жизни мотались,

что вспомнишь – и каплет слеза;

из органов секса остались

у нас уже только глаза.

22


Не знаю блаженней той тягостной муки,

когда вдоль души по оврагу

теснятся какие-то тёмные звуки

и просятся лечь на бумагу.

23


Когда наплывающий мрак

нам путь предвещает превратный,

опасен не круглый дурак,

а умник опасен квадратный.

24


Есть люди – пламенно и бурно

добро спешат они творить,

но почему-то пахнут дурно

их бескорыстие и прыть.

25


Высок успех и звучно имя,

мои черты теперь суровы,

лицо значительно, как вымя

у отелившейся коровы.

26


Нам не светит благодать

с ленью, отдыхом и песнями:

детям надо помогать

до ухода их на пенсии.

27


Не сдули ветры и года

ни прыть мою, ни стать,

и кое-где я хоть куда,

но где – устал искать.

28


Всюду ткут в уюте спален

новых жизней гобелен,

только мрачен и печален

чуждый чарам чахлый член.

29


Заметь, Господь, что я не охал

и не швырял проклятий камни,

когда Ты так меня мудохал,

что стыдно было за Тебя мне.

30


Вольно ли, невольно ли,

но не столько нация,

как полуподпольная

мы организация.

31


В одной учёной мысли ловкой

открылась мне блаженства бездна:

спиртное малой дозировкой —

в любых количествах полезно.

32


Из века в век растёт размах

болезней разума и духа,

и даже в Божьих закромах

какой-то гарью пахнет глухо.

33


Уже порой невмоготу

мне мерзость бытия,

как будто Божью наготу

преступно вижу я.

34


О помощи свыше не стоит молиться

в едва только начатом деле:

лишь там соучаствует Божья десница,

где ты уже сам на пределе.

35


Здесь я напьюсь; тут мой ночлег;

и так мне сладок дух свободы,

как будто, стряхивая снег,

вошли мои былые годы.

36


На старости я сызнова живу,

блаженствуя во взлётах и падениях,

но жалко, что уже не наяву,

а в бурных и бесплотных сновидениях.

37


Сегодня многие хотят

беседовать со мной,

они хвалой меня коптят,

как окорок свиной.

38


А всё же я себе союзник

и вечно буду таковым,

поскольку сам себе соузник

по всем распискам долговым.

39


На старости я, не таясь,

живу, как хочу и умею,

и даже любовную связь

я по переписке имею.

40


Чувствуя страсть, устремляйся вперёд

с полной и жаркой душевной отдачей;

верно заметил российский народ:

даже вода не течёт под лежачий.

41


Жалеть, а не судить я дал зарок,

жестока жизнь, как римский Колизей;

и Сталина мне жаль: за краткий срок

жену он потерял и всех друзей.

42


Покрыто минувшее пылью и мглой,

и, грустно чадя сигаретой,

тоскует какашка, что в жизни былой

была ресторанной котлетой.

43


Забавно мне, что жизни кладь

нам неизменно

и тяжкий крест и благодать

одновременно.

44


Опыт наш – отнюдь не крупность

истин, мыслей и итогов,

а всего лишь совокупность

ран, ушибов и ожогов.

45


Ругая жизнь за скоротечность,

со мной живут в лохмотьях пёстрых

две девки – праздность и беспечность,

моей души родные сёстры.

46


Окажется рощей цветущей

ущелье меж адом и раем,

но только в той жизни грядущей

мы близких уже не узнаем.

47


С высот палящего соблазна

спадая в сон и пустоту,

по эту сторону оргазма

душа иная, чем по ту.

48


Все муки творчества – обман,

а пыл – навеян и вторичен,

стихи диктует некто нам,

поскольку сам – косноязычен.

49


В России часто пью сейчас

я с тем, кто крут и лих,

но дай Господь в мой смертный час

не видеть лица их.

50


Ещё мне внятен жизни шум

и штоф любезен вислобокий;

пока поверхностен мой ум

ещё старик я не глубокий.

51


Хмельные от праведной страсти,

крутые в решеньях кромешных,

святые, дорвавшись до власти,

намного опаснее грешных.

52


Слава Богу, что я уже старый,

и погасло былое пылание,

и во мне переборы гитары

вызывают лишь выпить желание.

53


Вёл себя придурком я везде,

но за мной фортуна поспевала,

вилами писал я на воде,

и вода немедля застывала.

54


На Страшный суд разборки ради

эпоху выкликнув мою,

Бог молча с нами рядом сядет

на подсудимую скамью.

55


Мне жалко, что Бог допускает

нелепый в расчётах просчёт,

и жизнь из меня утекает

быстрее, чем время течёт.

56


Что с изречения возьмёшь,

если в него всмотреться строже?

Мысль изречённая есть ложь...

Но значит, эта мысль – тоже.

57


Увы, но время скоротечно,

и кто распутство хаял грозно,

потом одумался, конечно,

однако было слишком поздно.

58


Весь век себе твержу я: цыц и никшни,

сиди повсюду с края и молчи;

духовность, обнажённая излишне,

смешна, как недержание мочи.

59


Наверно, так понур я от того,

что многого достиг в конце концов,

не зная, что у счастья моего

усталое и тусклое лицо.

60


Вон те – ознобно вожделеют,

а тех – терзает мира сложность;

меня ласкают и лелеют

мои никчёмность и ничтожность.

61


Для игры во все художества

мой народ на свет родил

много гениев и множество

несусветных талмудил.

62


Таким родился я, по счастью,

и внукам гены передам —

я однолюб: с единой страстью

любил я всех попутных дам.

63


Я старый, больной и неловкий,

но знают гурманки слияния,

что в нашей усталой сноровке

ещё до хера обаяния.

64


Я не выйду в гордость нации

и в кумиры на стене,

но напишут диссертации

сто болванов обо мне.

65


О чём-то срочная забота

нас вечно точит и печёт,

и нужно нам ещё чего-то,

а всё, что есть, – уже не в счёт.

66


Любезен буду долго я народу,

поскольку так нечаянно случилось,

что я воспел российскую природу,

которая в еврея насочилась.

67


Я хоть и вырос на вершок,

но не дорос до Льва Толстого,

поскольку денежный мешок

милее мне мешка пустого.

68


Мы сразу правду обнаружим,

едва лишь зорко поглядим:

в семье мужик сегодня нужен,

однако не необходим.

69


Висит над нами всеми безотлучно

небесная чувствительная сфера,

и как только внизу благополучно,

Бог тут же вызывает Люцифера.

70


Обида, презрение, жалость,

захваченность гиблой игрой...

Для всех нас Россия осталась

сияющей чёрной дырой.

71


По многим ездил я местам,

и понял я не без печали:

евреев любят только там,

где их ни разу не встречали.

72


Не знаю, чья в тоске моей вина;

в окне застыла плоская луна;

и кажется, что правит мирозданием

лицо, не замутнённое сознанием.

73


Бог задумал так, что без нажима

движется поток идей и мнений:

скука – и причина, и пружина

всех на белом свете изменений.

74


Любовных поз на самом деле

гораздо меньше, чем иных,

но благодарно в нашем теле

спит память именно о них.

75


Мне вдыхать легко и весело

гнусных мыслей мерзкий чад,

мне шедевры мракобесия

тихо ангелы сочат.

76


Увы, великодушная гуманность,

которая над нами зыбко реет,

похожа на небесную туманность,

которая слезится, но не греет.

77


Попал мой дух по мере роста

под иудейское влияние,

и я в субботу пью не просто,

а совершаю возлияние.

78


Унылый день тянулся длинно,

пока не вылезла луна;

зачем душе страдать безвинно,

когда ей хочется вина?

79


Хотя политики навряд

имеют навык театральный,

но все так сочно говорят,

как будто секс творят оральный.

80


Мне в жизни крупно пофартило

найти свою нору и кочку,

и я не трусь в толпе актива,

а выживаю в одиночку.

81


У Бога сладкой жизни не просил

ни разу я, и первой из забот

была всегда попытка в меру сил

добавить перец-соль в любой компот.

82


Владеющие очень непростой

сноровкой в понимании округи

евреи даже вечной мерзлотой

умеют торговать на жарком юге.

83


Увы, стихи мои и проза,

плоды раздумий и волнений —

лишь некий вид и сорт навоза

для духа новых поколений.

84


Я всегда на сочувствия праздные

отвечаю: мы судеб игралище,

не влагайте персты в мои язвы,

ибо язвы мои – не влагалище.

85


Плетясь по трясине семейного долга

и в каше варясь бытовой,

жена у еврея болеет так долго,

что стать успевает вдовой.

86


Кошмарным сном я был разбужен,

у бытия тряслась основа:

жена готовила нам ужин,

а в доме не было спиртного.

87


Когда мне о престижной шепчут встрече

с лицом, известным всюду и везде,

то я досадно занят в этот вечер,

хотя ещё не знаю, чем и где.

88


Порою я впадаю в бедность,

что вредно духу моему;

Творец оплачивает вредность,

но как – известно лишь Ему.

89


Наше стадо поневоле

(ибо яростно и молодо)

так вытаптывает поле,

что на нём умрёт от голода.

90


Пришла прекрасная пора

явиться мудрости примером,

и стало мыслей до хера,

поскольку бросил мыслить хером.

91


Таланту чтобы дать распространённость,

Творец наш поступил, как искуситель,

поэтому чем выше одарённость,

тем более еблив её носитель.

92


Я часто многих злю вокруг,

живя меж них не в общем стиле;

наверно, мне публичный пук

намного легче бы простили.

93


Глазея пристально и праздно,

я очень странствовать люблю,

но вижу мир ясней гораздо,

когда я в комнате дремлю.

94


По чувству, что долгом повязан,

я понял, что я уже стар,

и смерти я платой обязан

за жизни непрошеный дар.

95


Пора уже налить под разговор,

селёдку покромсавши на куски,

а после грянет песню хриплый хор,

и грусть моя удавится с тоски.

96


Пишу я вздор и ахинею,

херню и чушь ума отпетого,

но что поделаешь – имею

я удовольствие от этого.

97


Меж земной двуногой живности

всюду, где ни посмотри,

нас еврейский ген активности

в жопу колет изнутри.

98


Дикая игра воображения

попусту кипит порой во мне —

бурная, как семяизвержение

дряхлого отшельника во сне.

99


Жить беззаботно и оплошно —

как раз и значит жить роскошно.

100


Я к потрясению основ

причастен в качестве придурка:

от безоглядно вольных слов

с основ слетает штукатурка.

101


Мне не интересно, что случится

в будущем, туманном и молчащем;

будущее светит и лучится

тем, кому херово в настоящем.

102


Когда текла игра без правил

и липкий страх по ветру стлался,

то уважать тогда заставил

я сам себя – и жив остался.

103


Я ценю по самой высшей категории

философию народного нутра,

но не стал бы относить к ветрам истории

испускаемые обществом ветра.

104


Трагедия пряма и неуклончива,

однако, до поры таясь во мраке,

она всегда невнятно и настойчиво

являет нам какие-нибудь знаки.

105


Я жизнь мою листаю с умилением

и счастлив, как клинический дебил:

весь век я то с азартом, то с томлением

кого-нибудь и что-нибудь любил.

106


Блаженны нищие ленивцы,

они живут в самих себе,

пока несчастные счастливцы

елозят задом по судьбе.

107


Вдоль организма дряхлость чуя,

с разгулом я всё так же дружен;

жить осмотрительно хочу я,

но я теперь и вижу хуже.

108


Я к эпохе привёрнут, как маятник,

в нас биение пульса единое;

глупо, если поставят мне памятник —

не люблю я дерьмо голубиное.

109


Ты с ранних лет в карьерном раже

спешил бежать из круга нашего;

теперь ты сморщен, вял и важен —

как жопа дряхлого фельдмаршала.

110


В пустыне усталого духа,

как в дремлющем жерле вулкана,

всё тихо, и немо, и глухо —

до первых глотков из стакана.

111


Уже виски спалила проседь,

уже опасно пить без просыпа,

но стоит резко это бросить,

и сразу явится курносая.

112


Любил я днём под шум трамвая

залечь в каком-нибудь углу,

дичок еврейский прививая

к великорусскому стволу.

113


Глаза мои видели, слышали уши,

я чувствовал даже детали подробные:

больные, гнилые, увечные души —

гуляли, калеча себе неподобные.

114


Жизни надвигающийся вечер

я приму без горечи и слёз;

даже со своим народом встречу

я почти спокойно перенёс.

115


Российские невзгоды и мытарства

и прочие подробности неволи

с годами превращаются в лекарство,

врачующее нам любые боли.

116


Был организм его злосчастно

погублен собственной особой:

глотал бедняга слишком часто

слюну, отравленную злобой.

117


Я под солнцем жизни жарюсь,

я в чаду любви томлюсь,

а когда совсем состарюсь —

выну хер и заколюсь.

118


Житейскую расхлёбывая муть,

так жалобно мы стонем и пыхтим,

что Бог нас посылает отдохнуть

быстрее, чем мы этого хотим.

119


Затаись и не дыши,

если в нервах зуд:

это мысли из души

к разуму ползут.

120


Когда я крепко наберусь

и пьяным занят разговором,

в моей душе святая Русь

горланит песни под забором.

121


Кипит и булькает во мне

идей и мыслей тьма,

и часть из них ещё в уме,

а часть – сошла с ума.

122


Столько стало хитрых технологий —

множество чудес доступно им,

только самый жалкий и убогий

хер живой пока незаменим.

123


Если на душе моей тревога,

я её умею понимать:

это мировая синагога

тайно призывает не дремать.

124


Я знаю, зрителя смеша,

что кратковременна потеха,

и ощутит его душа

в осадке горечь после смеха.

125


По жизни я не зря гулял,

и зло воспел я, и добро,

Творец не зря употреблял

меня как писчее перо.

126


Мы вдосталь в жизни испытали

и потрясений, и пинков,

но я не про закалку стали,

а про сохранность чугунков.

Ещё судьба не раз ударит,

однако тих и одинок,

ещё блаженствует и варит

мой беззаветный чугунок.

127


Давным-давно хочу сказать я

ханжам и мнительным эстетам,

что баба, падая в объятья,

душой возносится при этом.

128


Прекрасна в еврее лихая повадка

с эпохой кишеть наравне,

но страсть у еврея – устройство порядка

в чужой для еврея стране.

129


Прорехи жизни сам я штопал

и не жалел ни сил, ни рук,

судьба меня скрутила в штопор,

и я с тех пор бутылке друг.

130


Я слишком, ласточка, устал

от нежной устной канители,

я для ухаживанья стар —

поговорим уже в постели.

131


Хоть запоздало, но не поздно

России дали оживеть,

и всё, что насмерть не замёрзло,

пошло цвести и плесневеть.

132


Одно я в жизни знаю точно:

что плоть растянется пластом,

и сразу вслед начнётся то, что

Творец назначил на потом.

133


Вечерняя тревога – как недуг:

неясное предчувствие беды,

какой-то полустрах-полуиспуг,

минувшего ожившие следы.

134


Создателя крутая гениальность

заметнее всего из наблюдения,

что жизни объективная реальность

даётся лишь путем грехопадения.

135


Много высокой страсти

варится в русском пиве,

а на вершине власти —

ебля слепых в крапиве.

136


Создан был из почти ничего

этот мир, где светло и печально,

и в попытках улучшить его

обречённость видна изначально.

137


При всей игре разнообразия

фигур её калейдоскопа,

Россия всё же не Евразия,

она скорее Азиопа.

138


Я по жизни бреду наобум,

потеряв любопытство к дороге;

об осколки возвышенных дум

больно ранятся чуткие ноги.

139


В периоды удач и постижений,

которые заметны и слышны,

все случаи потерь и унижений

становятся забавны и смешны.

140


С людьми я вижусь редко и формально,

судьба несёт меня по тихим водам;

какое это счастье – минимально

общаться со своим родным народом!

141


России теперь не до смеха,

в ней жуткий прогноз подтверждается:

чем больше евреев уехало,

тем больше евреев рождается.

142


Любовь завяла в час урочный,

и ныне я смиренно рад,

что мне остался беспорочный

гастрономический разврат.

143


Нам потому так хорошо,

что, полный к жизни интереса,

грядущий хам давно пришёл

и дарит нам дары прогресса.

144


Всего лишь семь есть нот у гаммы,

зато звучат не одинаково;

вот точно так у юной дамы

есть много разного и всякого.

145


Я шамкаю, гундосю, шепелявлю,

я шаркаю, стенаю и кряхчу,

однако бытиё упрямо славлю

и жить ещё отчаянно хочу.

146


Политики раскат любой грозы

умеют расписать легко и тонко,

учитывая всё, кроме слезы

невинного случайного ребёнка.

147


Я часто угадать могу заранее,

куда плывёт беседа по течению;

душевное взаимопонимание —

прелюдия к телесному влечению.

148


Разуму то холодно, то жарко

всюду перед выбором естественным,

где душеспасительно и ярко

дьявольское выглядит божественным.

149


Нам разный в жизни жребий роздан,

отсюда – разная игра:

я из вульгарной глины создан,

а ты – из тонкого ребра.

150


Сегодня думал я всю ночь,

издав к утру догадки стон:

Бог любит бедных, но помочь

умножить ноль не может Он.

151


Поскольку много дураков

хотят читать мой бред,

ни дня без тупости – таков

мой жизненный обет.

152


Жаль Бога мне: святому духу

тоскливо жить без никого;

завел бы Он себе старуху,

но нету рёбер у Него.

153


Когда кому-то что-то лгу,

таким азартом я палим,

что сам угнаться не могу

за изолжением моим.

154


Творец живёт не в отдалении,

а близко видя наши лица;

Он гибнет в каждом поколении

и в каждом заново родится.

155


На нас эпоха ставит опыты,

меняя наше состояние,

и наших душ пустые хлопоты —

её пустое достояние.

156


Полностью раскрыты для подлога

в поисках душевного оплота,

мы себе легко находим Бога

в идолах высокого полёта.

157


Только полный дурак забывает,

испуская похмельные вздохи,

что вино из души вымывает

ядовитые шлаки эпохи.

158


От мерзости дня непогожего

настолько в душе беспросветно,

что хочется плюнуть в прохожего,

но страшно, что плюнет ответно.

159


Я много повидал за жизнь мою,

к тому же любопытен я, как дети;

чем больше я о людях узнаю,

тем более мне страшно жить на свете.

160


Всё в этой жизни так заверчено

и так у Бога на учёте,

что кто глядел на мир доверчиво —

удачно жил в конечном счёте.

161


На всё глядит он опечаленно

и склонен к мерзким обобщениям;

бедняга был зачат нечаянно

и со взаимным отвращением.

162


Если хлынут, пришпоря коней,

вновь монголы в чужое пространство,

то, конечно, крещёный еврей

легче всех перейдёт в мусульманство.

163


Я достиг уже сумерек вечера

и доволен его скоротечностью,

ибо старость моя обеспечена

только шалой и утлой беспечностью.

164


Себя из разных книг салатом

сегодня тешил я не зря,

и над лысеющим закатом

взошла кудрявая заря.

165


Льются ливни во тьме кромешной,

а в журчании – звук рыдания:

это с горечью безутешной

плачет Бог над судьбой создания.

166


К чему усилий окаянство?

На что года мои потрачены?

У Божьих смыслов есть пространство,

его расширить мы назначены.

167


К нам тянутся бабы сейчас

уже не на шум и веселье,

а слыша, как булькает в нас

любви приворотное зелье.

168


За то, что теплюсь лёгким смехом

и духом чист, как пилигрим,

у дам я пользуюсь успехом,

любя воспользоваться им.

169


Та прорва, бездонность, пучина,

что ждёт нас распахнутой пастью,

и есть основная причина

прожития жизни со страстью.

170


В любом пиру под шум и гам

ушедших помяни;

они хотя незримы нам,

но видят нас они.

171


Есть у меня один изъян,

и нет ему прощения:

в часы, когда не сильно пьян,

я трезв до отвращения.

172


Мы с рожденья до могилы

ощущаем жизни сладость,

а источник нашей силы —

это к бабам наша слабость.

173


Твой разум изощрён, любезный друг,

и к тонкой философии ты склонен,

но дух твоих мыслительных потуг

тяжёл и очень мало благовонен.

174


Листая календарь летящих будней,

окрашивая быт и бытиё,

с годами всё шумней и многолюдней

глухое одиночество моё.

175


Женился на красавице

смиренный Божий раб,

и сразу стало нравиться

гораздо больше баб.

176


Нелепо – жить в незрячей вере

к понявшим всё наверняка;

Бог поощряет в равной мере

и мудреца, и мудака.

177


Друзья мои, кто первый среди нас?

Я в лица ваши вглядываюсь грустно:

уже недалеко урочный час,

когда на чьём-то месте станет пусто.

178


Когда растёт раздора завязь,

то, не храбрейший из мужчин,

я ухожу в себя, спасаясь

от выяснения причин.

179


Людей обычно самых лучших,

людей, огнём Творца прогретых,


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6
  • 4.2 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации