Текст книги "Император Август и его время"

В то же время была проявлена забота о будущем семейном положении Гая. Ему нашли достойную невесту: «Помолвлен он был ещё в юности с дочерью Публия Сервилия Исаврика»[116]116
  Светоний. Божественный Август. 62. (1).


[Закрыть]. Этому браку, впрочем, не суждено будет состояться.

Тем временем великий родственник и покровитель, несмотря на крайнюю свою занятость делами военными, оказавшимися много более непростыми, нежели можно было ожидать после блистательной победы при Фарсале, не забывал о своём внучатом племяннике и продолжал постепенное введение его в разного рода государственные обязанности. Известно, что в 47 г. до н. э. Октавий был префектом Рима во время так называемых Латинских игр. Этот праздник (Feriae Latinae) был одним из древнейших празднеств, восходившим ещё к ранней республиканской эпохе. Он проходил на Альбанской горе, где, как это знал каждый римлянин, сын Энея Асканий Юл, предок рода Юлиев, основал город Альба-Лонгу. Потому, выступать как praefectus Feriarum Latinarum для Гая Октавия было делом не просто почётным, но и знаковым.

Римский политик должен был непременно владеть умением, а лучше сказать, искусством организовывать любезные народу зрелища самого разного толка: и игры, и театральные представления, и гладиаторские бои. Поначалу Цезарь решил привлечь юного родственника к руководству театром: «Цезарь хотел также, чтобы он приобрёл опыт в устройстве зрелищ и исполнял на них обязанности судьи. В Риме было два театра: Римский, в котором он сам взял на себя такие заботы, и Греческий, руководить которым он предоставил Октавию. Тот принялся с таким усердием и добросовестностью исполнять свои обязанности, никуда не отлучаясь даже в долгие жаркие дни до тех пор, пока не заканчивалось представление, что как человек молодой и непривычный к напряжению заболел»[117]117
  Николай Дамасский. О жизни Цезаря Августа. IX. (19).


[Закрыть].

Хворь оказалась тяжёлая, и родные были в страхе, беспокоясь, что его некрепкий организм может не перенести такой жестокой болезни. «Больше всех тревожился Цезарь. Потому в течение дня он или лично находился при больном, внушая ему бодрость, или посылал своих друзей и не позволял врачам оставлять его. Однажды во время обеда кто-то сообщил ему, что юноша впал в забытье и что ему очень плохо. Цезарь сейчас же вскочил с ложа и, не одев обуви, поспешил в помещение, где лежал больной. Полный тревоги, он настоятельнейшим образом требовал помощи врачей, сам сел возле больного и очень обрадовался, когда привёл его в чувство»[118]118
  Там же.


[Закрыть].

Беспокойство Цезаря о больном Октавии говорит о многом. Очевидно, внучатый племянник стал для него действительно родным, близким и дорогим человеком. И это было решающим обстоятельством, определившим будущее Гая. Он ведь не был единственным родственником Цезаря. От другой сестры, Юлии Старшей, у него было ещё два племянника: Луций Пинарий и Квинт Педий. Но их он почему-то никак не выделял. Среди очень дальних родственников Цезаря числился также и один из ближайших его соратников Марк Антоний. Был, впрочем, и прямой потомок – Цезарион, сын Гая Юлия Цезаря и царицы Египта Клеопатры. Но рождён-то он был вне брака и, самое главное, не от римлянки. Потому, наверное, Цезарь никогда сына официально не признавал, поскольку римляне такого, пусть и прямого потомка не одобрили бы. Бережное же отношение к Гаю Октавию Фурину – очевидное свидетельство серьёзных намерений Цезаря в отношении этого молодого человека.

В начале 46 г. до н. э. армия Юлия Цезаря высадилась в Африке. Октавий рвался сопровождать его в этом походе, но Атия не пожелала отпустить сына на войну, опасаясь, скорее, за крепость его здоровья, нежели за сугубо военные опасности, любого на войне подстерегающие. Узнав о мнении матери, Гай по привычке безропотно ей повиновался, оставшись в Риме[119]119
  Там же. VII. (15).


[Закрыть]. Тем не менее, зная, должно быть, о стремлении молодого человека сопутствовать ему на войне, Цезарь вручил Гаю военные награды и позволил участвовать в своём африканском триумфе[120]120
  Светоний. Божественный Август. 8. (1).


[Закрыть]. Октавию было предписано следовать за колесницей триумфатора и украшен он был знаками военной доблести, «точно он вместе с ним участвовал в войне»[121]121
  Николай Дамасский. О жизни Цезаря Августа. VIII. (17).


[Закрыть].

Завершив эту непростую очередную войну, Цезарь, вопреки своему обыкновенному великодушию, на сей раз простил только немногих пленников. Упорство помпеянцев, не пожелавших извлечь должных уроков из предыдущих войн и вопреки всякой логике, с его точки зрения, не признающих поражения, крепко его разозлило. Но эта редкая суровость Цезаря на сей раз оказалась не по душе Октавию, поскольку жертвой её мог стать родной брат лучшего друга Гая Марка Випсания Агриппы. Брат Агриппы был близок к Катону Младшему и из-за дружбы с ним участвовал в Африканской войне на стороне помпеянцев и оказался среди пленников[122]122
  Там же. VII. (16)


[Закрыть]. Ранее Октавий Цезаря никогда ни о чём не просил. Но на сей раз речь шла о жизни родного брата его лучшего друга… Колебания у Гая, конечно, были: и отсутствие опыта подобных обращений, и очевидная враждебность Цезаря к этим своим противникам, коих он полагал великодушия не заслуживающими… «Наконец он отважился, попросил и получил просимое. Вследствие этого он очень радовался, что спас брата своего друга»[123]123
  Там же.


[Закрыть].

Дружба Гая Октавия и Агриппы была замечательно крепкой и длилась до тех пор, пока ладья Харона не увезла Марка в царство мёртвых.

В последней Испанской кампании гражданской войны Цезаря с помпеянцами Гаю наконец-то удалось принять участие. Собственно Цезарь, отправляясь в Испанию, где сыновья Помпея Гней и Секст собрали последние силы, упорно служившие делу их погибшего отца, предписал Октавию, когда он окрепнет от очередной хвори, следовать за ним[124]124
  Там же. XI. (21).


[Закрыть]. Как пишет Светоний: «Когда же затем его внучатный дядя отправился в Испанию против сыновей Помпея, то он, ещё не окрепнув после тяжкой болезни, с немногими спутниками, по угрожаемым неприятелем дорогам, не отступив даже после кораблекрушения, пустился ему вслед; а заслужив его расположение этой решительностью при переезде, он вскоре снискал похвалу и своими природными дарованиями»[125]125
  Светоний. Божественный Август. 8. (1).


[Закрыть].

Задержка из-за кораблекрушения в дороге привела к тому, что Октавий опоздал к главному событию Испанской кампании – битве при Мунде.

Последняя битва гражданской войны оказалась для Цезаря, неожиданно, и самой тяжёлой. Поначалу помпеянцы потеснили легионы Цезаря и он, «видя, что неприятель теснит его войско, которое сопротивляется слабо, закричал, пробегая сквозь ряды солдат, что, если они уже ничего не стыдятся, то пусть возьмут и выдадут его мальчишкам»[126]126
  Плутарх. Цезарь. LVI.


[Закрыть]. Под мальчишками надо понимать, он имел в виду сыновей Помпея.

Однако победа Цезарю на сей раз далась с величайшим трудом. Сам он после боя сказал о нём, «что он часто сражался за победу, теперь же впервые сражался за жизнь»[127]127
  Там же.


[Закрыть]. Но главное всё же было достигнуто: Гней Помпей Младший погиб. Секст Помпей, правда, сумел скрыться где-то в горах Испании, и цезарианцам не удалось его разыскать. Этому «мальчишке», как называл его Цезарь, предстояло ещё напомнить Риму о себе и причинить немало неприятностей и даже бед наследнику божественного Юлия, нашему герою.

Тем временем Гай Октавий прибыл в Тарракону. Здесь «он вызвал у всех крайнее удивление тем, что смог приехать при столь тревожной военной обстановке»[128]128
  Николай Дамасский. О жизни Цезаря Августа. XI. (23).


[Закрыть]. Цезаря, однако, он там не застал и был вынужден двинуться далее, претерпев ещё больше трудностей и опасностей, нежели по пути из Рима в Испанию. Лишь близ города Калии[129]129
  Там же.


[Закрыть] «Цезарь неожиданно увидел юношу, оставленного им больным и счастливо избежавшим многочисленных врагов и разбойников, приветствовал его как сына и, никуда не отпуская, держал его при себе»[130]130
  Там же. XI. (24).


[Закрыть].

Приблизив Гая, Цезарь постарался как можно подробнее оценить способности внучатого племянника, его интеллектуальное развитие, что называется, «испытывая его сообразительность»[131]131
  Там же.


[Закрыть]. Молодой человек порадовал своего родственника и покровителя и остроумием, и сметливостью, краткими и точными ответами на многие важные вопросы, поставленные ему для испытания его ума и способностей.

Испытание Октавий выдержал и Цезарь «полюбил и оценил его ещё больше»[132]132
  Там же.


[Закрыть]. Николаю Дамасскому вторит и Светоний, сообщающий о Гае, что «он вскоре снискал похвалу и своими природными дарованиями»[133]133
  Светоний. Божественный Август. 8. (1).


[Закрыть].

Выдержать испытание на силу интеллекта у такого суперинтеллектуала, как Гай Юлий Цезарь, да ещё и снискать похвалу – дело нешуточное, только молодому человеку с очень неординарными способностями и большим природным умом посильное. Да и недурное образование, им полученное, здесь, конечно же, пригодилось. Едва ли Цезаря могли огорчить некоторые огрехи Октавия в греческом языке. Он более всего наверняка оценил остроумие, сообразительность, умение кратко и убедительно при этом излагать свои мысли. Тем более, что и у самого Цезаря такие таланты были высочайшие.

И ещё одно достоинство внучатого племянника Цезарь высоко оценил. Октавий на обратном пути из Испании в Италию без предварительного разрешения Цезаря взял с собой на его корабль трёх своих друзей. Цезарь вместо того, чтобы рассердиться из-за такого самоуправства, остался доволен такой привязанностью Гая к своим друзьям и даже похвалил за желание «всегда иметь при себе достойных людей»[134]134
  Николай Дамасский. О жизни Цезаря Августа. XI. (25).


[Закрыть].

Вернувшись вместе с Цезарем в Италию, Октавий попросил у него разрешения поехать в Рим для встречи с Атией. Естественный поступок любимого и любящего сына. Но вот, согласно сообщению Николая Дамасского, близ Рима у холма Яникул он встретил целую толпу людей, во главе которой находился некий человек, называвший себя «сыном Гая Мария». Он якобы изъявил желание быть причисленным к роду Цезаря, поскольку Цезарь, как известно, состоял с Гаем Марием в родстве, ибо женат Марий был на тётке Цезаря Юлии[135]135
  Плутарх. Цезарь. I.


[Закрыть]. И якобы Октавий благоразумно ответил, что глава рода – Гай Юлий Цезарь, и только он может принять такое решение. Но пока Цезарь не в курсе – обращаться к Гаю Октавию незачем[136]136
  Николай Дамасский. О жизни Цезаря Августа. XIV. (31).


[Закрыть]. Атия и Октавия поддержали сына и брата в этом благоразумии.

Поверить в такую встречу невозможно. При жизни Цезаря подобный самозванец не посмел бы появиться. Известно, что некий Гай Аматий, он же Герофил, объявился уже после гибели Цезаря в Мартовские Иды, пытался взбунтовать народ и был вскоре убит по приказу Антония, а консул Долабелла приказал истребить всех его сторонников[137]137
  Тит Ливий. История Рима от основания города. Периохи. 115; Аппиан. Гражданские войны. III. 2–3.


[Закрыть]. Биограф Августа, скорее всего, измыслив такую решительно невозможную встречу, старался подчеркнуть, что ещё при жизни Цезаря Гай Октавий воспринимался как представитель рода Юлиев, что было невозможно, ибо в то время Цезарь внучатого племянника ещё не усыновил, да, кажется, при всём к нему уже очевидном расположении делать это не спешил.

Но весьма важные события в жизни Гая Октавия после его возвращения в Рим действительно происходили. В том самом 45 г. до н. э. трибун Луций Кассий предложил закон, согласно которому целый ряд плебейских семейств были бы переведены в состав патрициев. Среди таковых оказались и Октавии. Итак, на восемнадцатом году жизни Гай Октавий стал патрицием.

Понятное дело, закон этот был на деле предложен не плебейским трибуном Кассием, но самим Гаем Юлием Цезарем. Смысл его был в укреплении поредевшего сословия патрициев людьми, на которых победитель в гражданской войне мог бы в дальнейшем опереться. Заодно в этот список он включил и Октавиев, убедившись в толковости и полезности для своей власти молодого родственника. Осенью того же года Цезарь составил своё завещание, в каковом главным наследником своим он как раз назвал Гая Октавия. Но умирать диктатор никак в ближайшие годы не собирался, о чём свидетельствуют его грандиозные военные планы: «…усмирить вторгшихся во Фракию и Понт дакийцев; а затем пойти войной на парфян через Малую Армению, но не вступать в решительный бой, не познакомившись предварительно с неприятелем»[138]138
  Светоний. Божественный Юлий. 44. (3).


[Закрыть]. На последнее замечание следует обратить особое внимание. Цезарь помнил о злосчастной судьбе похода на Парфию своего коллеги по триумвирату Марка Лициния Красса и не желал ни в коем случае повторять его роковые просчёты. Потому усыновление Гая Октавия могло состояться и спустя немало лет.

Но, готовясь к грандиозному восточному походу, в каковом, по его замыслу, должны были принять участие 16 полных легионов и 10 тысяч всадников[139]139
  Егоров А. Б. Рим на грани эпох, с. 73.


[Закрыть], dictator perpetuus – пожизненный диктатор, каковым Цезарь стал официально после своей окончательной победы над помпеянцами при Мунде[140]140
  Герье В. И. История римского народа, с. 322.


[Закрыть], о Гае Октавии не забывал. Более того, тот должен был принять участие в этом грандиозном походе по пути Александра Великого, чей образ тревожил доблестного Юлия с молодости[141]141
  Плутарх. Цезарь. XI.


[Закрыть]. Есть версия, что Гай Октавий, вдохновлённый, надо думать, успехами последних месяцев, и, переоценив своё влияние на Цезаря, стал домогаться должности «начальника конницы» в предстоящем походе. Начальник конницы – Magister equitum – второе лицо в армии после главнокомандующего! Цезарь, однако, столь великие притязания восемнадцатилетнего iuvenis’a решительно пресёк. Начальником конницы был назначен Марк Эмилий Лепид, человек многоопытный и Цезарю, безусловно, преданный[142]142
  Плиний Старший. Естественная история. VII. 46.


[Закрыть].

Самого Октавия Цезарь направил в Эпир, в город Аполлонию, куда молодой человек прибыл на третий месяц после своего возвращения в Рим[143]143
  Николай Дамасский. О жизни Цезаря Августа. XIV. (32).


[Закрыть]. Это означало, что диктатор мыслил привлечение Гая к участию в грядущем походе против дакийцев и затем против парфян[144]144
  Светоний. Божественный Август. 8. (2).


[Закрыть]. Согласно пожеланию Цезаря, в Аполлонию Гая сопровождали его близкие друзья – Марк Випсаний Агриппа и Квинт Сальвидиен Руф. Вместе с ними он проходил обучение военному делу в кавалерийских подразделениях, прибывших в Эпир из Македонии[145]145
  Шифман И. Ш. Цезарь Август, с. 28.


[Закрыть]. Помимо этого Октавий продолжал занятия свободными науками и искусствами[146]146
  Веллей Патеркул, Римская история. LIX. (4).


[Закрыть]. Сам Гай Юлий Цезарь, готовясь к главному военному походу своей жизни по пути Александра Великого, продолжал обустраивать Римскую державу, наконец-то, после тяжёлой Испанской кампании полностью оказавшейся в его власти. Власть эта для него, в чём сомневаться не приходится, была средством вывода государства из явно затянувшегося всеобъемлющего кризиса, для чего следовало провести необходимые преобразования[147]147
  Егоров А. Б. Юлий Цезарь, с. 322.


[Закрыть].

Для проведения реформ требовалась, прежде всего, организация той самой высшей власти, каковой после четырёх лет гражданской войны Цезарь и добился. И здесь важен взгляд самого победителя на Республику, которая и оказалась в его власти.

Необходимо помнить, что само это понятие «Республика» для римлян вовсе не было обозначением формы правления[148]148
  Межерицкий Я. Ю. «Восстановленная республика» императора Августа, с. 222.


[Закрыть]. Для них оно было равноценно понятию «respopuli» – делу всего римского народа. «Оно охватывало всю сферу его интересов, материальных и духовных ценностей, государственных институтов и обычаев»[149]149
  Там же.


[Закрыть]. Такова была историческая традиция понимания римлянами сути их Республики, насчитывавшая уже более четырёх с половиной столетий. Однако, потрясения гражданских войн, безусловная неспособность традиционной формы правления обеспечить Римской державе внутреннюю прочность не могли не породить и появления иного взгляда на понятие «Республика». И первым, кто озвучил этот новый взгляд, был Гай Юлий Цезарь: «Республика ничто, пустое имя без тела и облика[150]150
  Светоний. Божественный Юлий. 77.


[Закрыть]».

То, что здесь Цезарь истолковывает слово «республика» исключительно как форму правления – сомнению не подлежит. Ведь само Государство Римское вовсе не было для него пустым именем. Его величию и процветанию диктатор отдавал все свои силы. Могущество, слава, благополучие Рима – в этом Цезарь и полагал весь смысл своей державной деятельности. Пустым же местом для него была изжившая себя форма правления.

В этом, правда, мало кто в Риме мог быть с ним солидарен. Для того же Цицерона «res publica amissa» – «утраченная республика» – это не просто уходящая в прошлое форма правления[151]151
  Межерицкий Я. Ю. «Восстановленная республика» императора Августа, с. 199.


[Закрыть]. В одном из писем к Луцилию Пету великий оратор оплакивает не форму правления, погибающую при единовластии Цезаря, но погибель самого государства, отечества: «Отечество я уже оплакал сильнее и оплакивал дольше, чем любая мать – единственного сына … Мы уже четыре года живы по милости, если милость или жизнь – пережить государство»[152]152
  Цицерон. Письма к Луцилию Пету. IX, 20.


[Закрыть].

И ведь это было не приватное мнение Марка Туллия Цицерона, так мыслило подавляющее большинство римской элиты. Так что, сильнейшая оппозиция представлениям Цезаря и, главное, его действиям по упразднению Республики как формы управления Римом была неизбежна.

Что же являла собой власть Гая Юлия Цезаря в Риме, завоёванная им в итоге Гражданской войны 49–45 гг. до н. э.?

Споры об этом ведутся историками уже не одно столетие и конца таковым не видно. Во второй половине XIX века сформировался сугубо апологетический взгляд на Цезаря, причём параллельно в трёх разных историографиях – французской, немецкой и английской. Это Огюст Конт, министр образования Наполеона III Жан Виктор Дюруи, крупнейший немецкий антиковед Теодор Моммзен, английский историк Джеймс Фрауд. Независимо друг от друга у всех этих авторов Юлий Цезарь изображался в идеальных формах и образцах, это был просто культ гения[153]153
  Герье В. И. История римского народа, с. 321.


[Закрыть]. Отсюда и идеализированная оценка власти Цезаря: «демократическая монархия»[154]154
  Моммзен Т. История Рима. Т. III, М., 1941, с. 381.


[Закрыть].

Приписывание Цезарю «гениальной проницательности», способной предвидеть события трёх ближайших веков, никуда не ушло и в XX столетии[155]155
  Ehrenberg V. Caesar’s Final Aims. – Harvard Studies in Classical Philology, 1904, № 68, pp. 149–150.


[Закрыть]. Это отметил С. Л. Утченко[156]156
  Утченко С. Л. Юлий Цезарь. М., 1976, с. 326.


[Закрыть]. Приписывались Цезарю и стремления установить в Риме эллинистическую форму монархии с очевидным уклоном в монархию восточную[157]157
  Егоров А. Б. Рим на грани эпох, с. 70.


[Закрыть].

Строго говоря, отрицать монархические устремления Цезаря сложно. Для ведущих исследователей той эпохи они совершенно очевидны[158]158
  Машкин Н. А. Принципат Августа, с. 533; Шифман И. Ш. Цезарь Август, с. 27; Межерицкий Я. Ю. «Восстановленная республика» императора Августа, с. 156; Гребенюк А. В. Рим: путь к империи. М., 2019, с. 216; Syme R. The Roman Revolution. Oxford, 1939, p. 380–381; Steel C. The End of the Ronan Republic, 145 to 44 BC: Conquest and Grisis. – Edinburg University Press, 2013, p. 208.


[Закрыть]. Что же лежит в основе этого подхода?

Цезарь не стал упразднять или даже покушаться на традиционные римские учреждения. Сенат, консулы, преторы, эдилы, квесторы, трибуны, народные собрания – все это продолжало существовать, будто в государстве ничего не произошло. Да было бы и странно, если бы Цезарь на них покусился. Во-первых, здесь он не нашёл бы ни малейшей поддержки ни в одном из слоев римского общества, во-вторых, а как же тогда собственно управлять государством? Естественно, что он должен был опираться на действующие государственные институты. Задача была только в одном: их надо было приспособить к новой реальности – обретённому им по итогом гражданской войны единовластию. А оно вытекало из следующих его полномочий: пожизненная диктатура – dictator perpetuus, консульская власть, каковой он располагал с 48 г. до н. э., цензорская власть – praefectura morum, а также трибунские полномочия – tribunicia potestas. Как патриций он не мог быть трибуном, но полномочия таковые ему были послушно предоставлены. Не забудем и полномочия верховного понтифика, каковыми он обладал с 63 г. до н. э., когда ещё и помышлять не мог о грядущем единовластии[159]159
  Герье В. И. История римского народа, с. 322.


[Закрыть].

Помимо официальных магистратур, самый набор каковых обеспечивал ему безграничное единовластие, у Цезаря ещё были и дополнительные права, таковое гарантирующие. Он получил личное имя imperator и оставался верховным главнокомандующим всеми римскими войсками. Также он распоряжался финансами Республики, назначением наместников в провинции и должностных лиц в самом Риме[160]160
  Там же, с. 322–323.


[Закрыть].

Всё это вкупе обеспечивало Цезарю полновластие в Римской республике.

Но полновластие политическое ещё не есть монархия. Это диктатура или же тирания – в зависимости от личных качеств правителя, но это не царская власть. Таковая непременно нуждается в той или иной степени сакрализации и должна, как правило, быть наследственной принадлежностью одного рода. Надо сказать, что процесс сакрализации власти Гая Юлия Цезаря шёл, причём темпы его, очевидно, были высоки: «Мало того, что он принимал почести сверх всякой меры: бессменное консульство, пожизненную диктатуру, попечение о нравах, затем имя императора, прозвание отца Отечества, статую среди царских статуй, возвышенное место в театре, – он даже допустил в свою честь постановления, превосходящие человеческий предел: золотое кресло в сенате и суде, священную колесницу и носилки при цирковых процессиях, храмы, жертвенники рядом с богами, место за угощением для богов, жреца, новых луперков, название месяца по его имени; и все эти почести он получал и раздавал по собственному произволу»[161]161
  Светоний. Божественный Юлий. 76. (1).


[Закрыть].

На публичных торжествах Цезарь стал появляться в одежде древних альбанских царей, что должно было подчёркивать связь времён: первым царём в Альба Лонге был Асканий Юл, предок рода Юлиев. Царственная преемственность здесь угадывалась немедленно. Более того, имя Цезаря было включено в молебствие, которое совершалось в храмах, – это уже чисто монархическое явление. Цезарю также было предоставлено право устроить в своём доме fastigium – остроконечный верх, что в Риме до этого допускалось только на храмах, но никак не на частных постройках[162]162
  Герье В. И. История римского народа, с. 323.


[Закрыть].

Столь немалые числом, да и важные, по сути, элементы сакрализации власти Гая Юлия Цезаря носили уже откровенно монархический характер. Если изобилие магистратур, пусть оно и было слишком уж непривычно для римлян (даже Сулла столько не имел), но всё же оставалось сочетанием исконных, традиционных римских магистратур, потому не выглядело покушением на царскую власть, то статуи рядом с царями и в храме Квирина, да ёще с надписью, и иные перечисленные сакральные нововведения не могли у кого-то оставить сомнения в том, что всё идёт к утверждению в Риме чистой монархии – царской власти. Не забудем, что сам Цезарь никогда не забывал о своих царственных предках. Будучи в самом начале своей политической карьеры скромным квестором, он на похоронах своей тетушки Юлии так говорил о предках её и своего отца: «Род моей тетки Юлии восходит по матери к царям, по отцу же к бессмертным богиням: ибо от Анка Марция происходят Марции-цари, имя которых носила ее мать, а от богини Венеры – род Юлиев, к которому принадлежит и наша семья. Вот почему наш род облечён неприкосновенностью, как цари, которые могуществом превыше всех людей, и благоговением, как боги, которым подвластны и самые цари»[163]163
  Светоний. Божественный Юлий. 6. (1).


[Закрыть].

Должно ли удивляться, что, будучи уже единовластным повелителем Рима, он воспринимал самого себя как подлинного царя, который лишь из-за косности сознания многих римлян не может так себя называть? Да, он был пожизненным диктатором, консулом мог быть столько, сколько ему заблагорассудится, но обе эти должности не были ему симпатичны. Подобным диктатором был и ненавистный ему Луций Корнелий Сулла, «консулом без коллеги» побывал Помпей Великий… у самого Цезаря и ныне были коллеги-консулы, декоративные коллеги, но без них никуда… Да, он получил важнейшие трибунские полномочия, но сами плебейские трибуны оставались и вели себя порою просто дерзко. Один из них – некто Понтий Аквила не изволил встать, когда Цезарь во время триумфа проезжал на колеснице мимо трибунских мест. Обычно очень выдержанный Цезарь здесь вспылил и негодующе воскликнул: «Не вернуть ли тебе и республику, Аквила, народный трибун?» И ещё много дней, давая кому-нибудь какое-нибудь обещание, он непременно оговаривал: «если Понтию Аквиле это будет угодно»[164]164
  Там же, 78. (2).


[Закрыть]. Ещё более разозлили Цезаря два других плебейских трибуна – Эпидий Марулл и Цезетий Флав. Когда некто в момент бурных народных рукоплесканий диктатору возложил на его статую лавровый венок, перевитый белой перевязью, что было знаком царской власти, то они сорвали перевязь, а самого энтузиаста царственности Цезаря велели отправить в тюрьму. Крайне раздражённый Цезарь не только сделал трибунам жёсткий выговор, но и лишил их должностей, в очередной раз показав всем необъятность своей власти и презрение к римским традициям и законам. «Но с этих пор он уже не мог стряхнуть с себя позор стремления к царскому званию»[165]165
  Там же, 79. (2).


[Закрыть]. Потому едва ли можно согласиться с мнением, что авторитарная власть Цезаря была всего лишь «механизмом выхода из кризиса, защиты империи и средством реформ»[166]166
  Егоров А. Б. Юлий Цезарь, с.322.


[Закрыть]. Указанные здесь цели Цезарь, разумеется, прекрасно осознавал и делал всё для их воплощения в жизнь, но желание стать именно царём, а не каким-то подобием Суллы или Помпея, этому вовсе не мешало. Тем более и происхождение его само по себе как бы сулило ему царственную диадему. Потому-то и сугубо римскую, а не как некое подражание эллинистическим восточным царям[167]167
  Syme R. The Roman Revolution, pp. 50–60.


[Закрыть]. Беда, однако, была в том, что косность римского сознания более чем за четыре с половиной века крайнего неприятия царской власти и чьего-либо стремления к ней была настолько сильна, что преодолеть её не было никакой возможности. Отсюда неизбежное рождение заговора против Цезаря как убийцы республики и тирана, рвущегося к царскому венцу. И здесь уместно вспомнить замечательно верные и точные слова Плутарха: «Удивительное дело! Те, кто по сути вещей уже находился под царской властью, страшились царского титула, точно в нём одном была потеря свободы!»[168]168
  Плутарх. Антоний. XII.


[Закрыть]

Увы, и сам Цезарь невольно способствовал возникновению заговора. Прежде всего, особенностями своей выдающейся, без преувеличения просто гениальной личности. Такие люди у окружающих всегда вызывают не столько восхищение, сколько зависть, порой и лютую. Цезарь в качестве единовластного правителя решительно не походил на Мария, незадолго до смерти сумевшего захватить власть в Риме и в седьмой раз стать консулом, ни на его врага Суллу, обретшего безграничную диктаторскую власть. И тот, и другой безжалостно уничтожали своих противников или же тех, кто таковыми им казался. Великодушие же Цезаря не знало границ. Но вызывало оно у множества римлян, прежде всего из числа тех, кто принадлежал к элите Республики, «не восхищение, а зависть, не благодарность, а чувство унижения и ненависть»[169]169
  Межерицкий Я. Ю. «Восстановленная республика» императора Августа, с. 156.


[Закрыть]. И речь здесь не только о давних политических противниках Цезаря. Ведь многие из его сторонников сражались в его войсках против Помпея и помпеянцев вовсе не для того, чтобы завоевать для своего полководца единоличную власть. «Эти люди и создали заговор против Цезаря»[170]170
  Mackay Chr. S. «The breakdown of the Roman republic, p. 315.


[Закрыть].

Понятно, что у римского нобилитета было достаточно причин не жаловать Цезаря и его власть. Ведь при таковой их права на высшие должности в государстве и, что скрывать, на совсем немалые доходы, каковые благодаря таковым можно было получить (незаконно, как правило!), ныне зависели от милости, а то и просто прихоти властителя. Разумеется, об этом прямо никто не говорил, скрывая подлинные причины ненависти к диктатору воплями об угрозе его правления «libertas» – «свободе» и наступающем «servitas» – «рабстве»[171]171
  Межерицкий Я. Ю. «Восстановленная республика» императора Августа, с. 156.


[Закрыть]. Как идейная основа для заговора очень пригодились исторические напоминания о злодеяниях Тарквиния Гордого и обстоятельствах перехода Рима от монархии к республике. При наличии такой идейной платформы возникновение заговора становилось неизбежным[172]172
  Там же.


[Закрыть].

Не забудем и то, что Цезарь, находясь на вершине власти, вовсе не забывал о своей принадлежности в прошлом к популярам, благодаря каковой он во многом и завоевал народную любовь. Его аграрные и колонизационные программы, законы против коррупции и роскоши, частичная кассация долгов свидетельствовали о верности делу популяров»[173]173
  Егоров А. Б. Юлий Цезарь, с. 544.


[Закрыть].

Усугубляли положение дел и всякого рода зловредные слухи, скорее всего, провокации ради измышлённые, но, увы, на благодатную почву падающие: «Более того, все чаще ходили слухи, будто он намерен переселиться в Александрию или в Илион и перевести туда все государственные средства, обескровив Италию воинскими наборами, а управление Римом поручив друзьям, и будто на ближайшем заседании сената квиндецимвир Луций Котта внесет предложение провозгласить Цезаря царем, так как в пророческих книгах записано, что парфян может победить только царь. Это и заставило заговорщиков ускорить задуманные действия, чтобы не пришлось голосовать за такое предложение»[174]174
  Светоний. Божественный Юлий. 79. (3).


[Закрыть].

Если слухи о том, что Цезарь хочет перенести столицу государства в Александрию, где у него была возлюбленная им некоторое время Клеопатра, или же в Илион – в троянскую родину своего мифического предка Энея, явно были нелепы, то скорое принятие в самом сенате (!) царского титула нобилитет счёл вполне возможным, учитывая полную покорность диктатору большинства «отцов, внесённых в списки». Для римских нобилей такое развитие событий действительно выглядело как окончательная потеря свободы и наступление порабощения[175]175
  Межерицкий Я. Ю. «Восстановленная республика» императора Августа, с. 156.


[Закрыть].

Противники Цезаря совершенно не желали признавать его свершений за недолгие месяцы мирной власти, их не интересовали его грандиозные замыслы… они воображали себя борцами за свободу, за восстановление попранной республики, в упор не замечая очевидного: «римская свобода» давно уже выродилась в скудоумную олигархию, решительно неспособную управлять державой. В рамках действующей политической традиции добиться ощутимо позитивных перемен в жизни Рима было невозможно[176]176
  Mackay Chr. S. «The breakdown of the Roman republic, p. 149.


[Закрыть]. Марк Туллий Цицерон возлагал надежды, правда, на появление некоего идеального управителя государства, какового он именует rector rei publicae, либо rector сivitatis. Этот образцовый государственный муж, чуждый стремлениям к славе, почестям, богатству, личной власти должен был бы укрепить римское государство, покоящееся на древних традициях, и тем обеспечить его процветание[177]177
  Цицерон. О государстве. 2, 29, 31.


[Закрыть]. Цезарь, понятное дело, никак не подходил на роль такого вот идеального государственного мужа, ибо любил он и славу, и почести, и богатство, а более всего личную власть. Потому-то и видели заговорщики в Цицероне своего единомышленника.

Что же успел совершить Цезарь? Прежде всего, он реформировал сенат. Таковой был увеличен с шестисот до девятисот человек, а пополнили его представители всадничества, италийской знати и даже галлы, что немедленно привело к появлению в Риме забавной песенки: «Галлов Цезарь вёл в триумфе, галлов Цезарь ввёл в сенат, сняв штаны, они надели тогу с пурпурной каймой»[178]178
  Светоний. Божественный Юлий. 80. (2).


[Закрыть]. Такая политика была сильнейшим ударом по претензии нобилитета сохранить монополию на господствующее положение в сенате[179]179
  Егоров А. Б. Юлий Цезарь, с. 336.


[Закрыть].

Принципиально новой стала при Цезаре политика по отношению к провинциям. В них стало по его инициативе широко распространяться римское гражданство. И, главное, прежней политике беззастенчивого грабежа этих «поместий римского народа» руками бесчестных публиканов, представлявших, прежде всего, интересы множества насквозь коррумпированных сенаторов, был положен конец.

Наконец, изданный по инициативе Цезаря закон о муниципальном управлении – lex Iulia municipalis – стал основой системы городского управления Италии, а потом и всей Римской империи[180]180
  Там же.


[Закрыть].

А вот, какие дела он хотел свершить в будущем: «День ото дня он задумывал все более великие и многочисленные планы устроения и украшения столицы, укрепления и расширения державы: прежде всего, воздвигнуть храм Марса, какого никогда не бывало, засыпав для него и сравняв с землею то озеро, где устраивал он морской бой, а на склоне Тарпейской скалы устроить величайший театр; гражданское право привести в надлежащий порядок, отобрав в нескольких книгах все самое лучшее и самое нужное из огромного множества разрозненных законов; открыть как можно более богатые библиотеки, греческие и латинские, поручив их составление и устройство Марку Варрону; осушить Помптинские болота; спустить Фуцинское озеро; проложить дорогу от Верхнего моря через Апеннинский хребет до самого Тибра; перекопать каналом Истм»[181]181
  Светоний. Божественный Юлий. 44.


[Закрыть]. Грандиозны были и военные планы Цезаря: «Он готовился к войне с парфянами, а после покорения их имел намерение, пройдя через Гирканию вдоль Каспийского моря и Кавказа, обойти Понт и вторгнуться в Скифию, затем напасть на соседние с Германией страны и на самое Германию и возвратиться в Италию через Галлию, сомкнув круг римских владений так, чтобы со всех сторон империя граничила с Океаном»[182]182
  Плутарх. Цезарь. LVIII.


[Закрыть]. Столь грандиозные планы прямо свидетельствуют о том, что Цезарь предполагал, вернее сказать, был уверен в долговременности своего правления. Один потрясающе замысленный поход после покорения Парфии через прикаспийские земли и Кавказ в скифские степи Причерноморья и далее в Германию с последующим возвращением в Италию через Галлию мог занять несколько лет, едва ли меньше, чем Александр Македонский потратил на войну в Азии, добравшись едва ли не до «сердца» Индии. Отсюда понятно, почему Цезарь не спешил обозначить своего наследника, что стало бы третьей важнейшей составляющей его уже явно монархического правления. Да, он составил завещание, да, Гай Октавий в нём был назван главным наследником, но содержание документа никому не было известно, а многократно проявленная доброжелательность к юному родственнику ещё ни о чём прямо не говорила. Об усыновлении его при жизни Цезарь никаких разговоров не вёл, потому такое развитие событий никто и не предполагал. Отказав Октавию в должности начальника конницы в предстоящем до большой войны с Парфией походе на гето-дакийское царство Буребисты, диктатор не просто поставил молодого человека «на место». Цезарь отправил его для начала как следует поучиться военному делу, не забывая при этом и о светских науках.