Текст книги "Император Август и его время"

Теперь военные возможности Антония резко возросли. «Итак, снова поднявшись на ноги и выпрямившись во весь рост, Антоний перевалил Альпы и повёл на Италию семнадцать легионов пехоты и десять тысяч конницы. Кроме того, в Галлии для сторожевой службы он оставил шесть легионов во главе с Варием, одним из своих приятелей и собутыльников, известным под прозвищем «Пропоец»[342]342
  Плутарх. Антоний. XVIII.


[Закрыть].

Едва ли, конечно, доблестный Варий заслужил доверие Антония и командование шестью легионами в такой важной провинции, как Трансальпийская Галлия, исключительно беззаветным служением римскому богу вина и винопития Либеру. Сам Антоний, как известно, этому был вовсе не чужд, но здесь он, должно быть, руководствовался тем, что Варий был из тех, к кому можно отнести слова И. А. Крылова: «По мне хоть пей, да дело разумей!»

Теперь Антоний и Лепид вместе обладали стотысячной армией – 17 легионов полного состава без ауксилиариев, которых было не менее 85 тысяч, да ещё и десятитысячная конница. А вот у их противника, преданного сенату Децима Брута дела шли всё хуже и хуже. Его попытка увести свои легионы из Италии в Македонию, чтобы там соединиться с армией Марка Брута, полностью провалилась. Из десяти легионов, которыми Брут располагал, четыре ушли к Антонию, шесть к Октавиану, чьи отношения с сенатом стремительно ухудшались. Верными Дециму Бруту сначала остались только триста всадников, да и те скоро разбежались, оставив своего военачальника всего с десятком спутников, что в условиях уже развернувшейся гражданской войны было охраной никакой! Вскоре Децим Брут был захвачен галлами-секванами и их предводитель, то ли Карен, как его именует Тит Ливий, то ли Камилл, как его называет Аппиан, по приказу Антония велел его убить[343]343
  Тит Ливий. История Рима от основания города. Периохи. 120; Аппиан. Гражданские войны. III. 97–98; Дион Кассий. Римская история. ХLVI, 53; Орозий. История против язычников. VI. 17. 7.


[Закрыть].

Теперь вернёмся к нашему герою. Его легионы продолжали стоять на северо-востоке Италии в Пицене. Октавиан не спешил переходить к решительным действиям, наблюдая за происходящими событиями и в Риме, и в Галлии. Нет, у него не было и уже не могло быть колебаний, в каком лагере находятся те, с кем он будет заключать союз. Полное торжество сената во главе с Цицероном, и в этом не могло быть уже ни малейших сомнений, означало приход к власти убийц Цезаря. Не хватало только одного – прибытия из Македонии легионов Марка Юния Брута. Пока его задерживали открывшиеся военные действия с фракийцами[344]344
  Тит Ливий. История Рима от основания города. Периохи. 122.


[Закрыть]. Брут вёл их успешно, но переправить свои легионы в Италию возможности не имел. В то же время его ближайший друг и соратник Гай Кассий Лонгин, получивший от сената поручение вести войну с Публием Долабеллой, сумел, опираясь на расположенные в Сирии три легиона, целиком овладеть этой важной и богатейшей провинцией, «а Долабеллу, осаждённого в городе Лаодикее, принудил умереть»[345]345
  Там же. 121.


[Закрыть]. Для Октавиана задержка легионов главных убийц Цезаря на Востоке была однозначно во благо. Утвердись они в Италии, у него не было бы ни малейших шансов сохранить своё только-только так успешно завоёванное место в римской политической жизни, да и саму жизнь.

Октавиан неизбежно как наследник Цезаря получил как симпатии цезарианцев, так и ненависть его противников[346]346
  Межерицкий Я. Ю. «Восстановленная республика» императора Августа, с. 213.


[Закрыть]. Имя Цезаря притягивало всю вражду к покойному диктатору со стороны тех, кому это убийство не принесло желаемого торжества. Октавиан не мог не понимать, что в предстоящей неизбежно борьбе ему надо не просто бороться, но непременно взять верх, чтобы «просто хотя бы выжить»[347]347
  Адриан Голдсуорти. Октавиан Август. Революционер, ставший императором, с. 104.


[Закрыть]. Он не скрывал, что полагает «первым своим долгом месть за убийство дяди и защиту всего того, что тот сделал»[348]348
  Светоний. Божественный Август. 10. (1).


[Закрыть]. Этим-то он и привлёк сердца множества римлян. А, не поставив такой цели, молодой Цезарь вообще не имел бы никаких шансов даже не в борьбе за власть, но и на место в политической жизни Рима[349]349
  Межерицкий Я. Ю. «Восстановленная республика» императора Августа, с. 213.


[Закрыть]. Его союз с оптиматами и Цицероном был вынужденным. Антоний, сам претендующий на наследие Цезаря и потому изначально недружественный к его официальному наследнику, сделал со своей стороны всё, чтобы этот противоестественный союз состоялся. Не хитроумие, не цинизм, не какой-то глубоко продуманный расчёт толкнули молодого человека в стан друзей убийц его усыновителя, но жестокая политическая ситуация, не оставившая ему в тот момент другого выбора. А те решили его использовать в своих интересах. Пришлось на время с этим смириться. Отдадим должное Октавиану. Он сумел со своей стороны успешно использовать этот странный союз для обретения достойного политического статуса. Пропретор, наряду с консулами возглавляющий войско, для девятнадцатилетнего юноши – успех выдающийся. Да, это было делом рук Цицерона, замыслившего руками наследника Цезаря уничтожить наследие Цезаря. Но с чего это славный оратор вообразил, что молодой человек согласится быть лишь орудием в его руках, а, когда необходимость в нём отпадёт, то и позволит покорно убрать себя в сторону? Человек крайне эмоциональный, склонный впадать то в эйфорию при достигнутых успехах, то в жесточайшую депрессию при неудачах[350]350
  Утченко С. Л. Цицерон и его время, с. 189–192.


[Закрыть], Цицерон не дал себе труда задуматься над таким достаточно простым вопросом.

Октавиан же, анализируя действия сената и того же Цицерона, идейного и на тот момент реального его лидера, не мог не сделать для себя самого печального вывода: в Риме, где в открытую прославляют кровавые иды марта и их творцов, ему делать нечего. Закрепившись у власти, эти люди непременно от него избавятся. И не надо думать, что только политически! Ядовитая шутка Цицерона про «вынос покойника» была тому явным подтверждением. Потому не было и не могло быть никакой «измены» с его стороны, когда он начал переговоры с Антонием им Лепидом. При всей сложности их отношений, доходящих до прямой враждебности, они были из одного стана – стана тех, кто был верен памяти Цезаря, и, пусть каждый по-своему и в своих интересах, но старался сохранить и упрочить наследие божественного Юлия. И здесь справедливо вспомнить, что «альтернативой победе Цезаря была не победа Помпея или Катона, а всеобщий крах и распад государства»[351]351
  Егоров А. В. Юлий Цезарь, с. 227.


[Закрыть]. Потому не заслуживает Октавиан упрёков за своё возвращение на сторону цезарианцев. Оно как раз было для него естественным. Противоестественным стало временное служение сенатской олигархии и тем, на ком была кровь Гая Юлия Цезаря. Ведь Октавиан ощущал себя не просто наследником божественного Юлия, но борьбе за торжество его дела он посвятил всю свою жизнь.

Историки во все времена были несправедливы к Октавиану. И в античную эпоху в созданной им же Римской империи, и в Новое время, и позднее. Споры о его личности начались сразу же после его смерти. По словам Публия Корнелия Тацита, «среди людей мыслящих одни на все лады превозносили его жизнь, другие порицали»[352]352
  Тацит. Анналы. I. 9.


[Закрыть]. Причём порицавшие, прежде всего, ставили ему в вину притворство и коварство[353]353
  Там же. I. 10.


[Закрыть]. А вот Гай Светоний Транквилл стремился проявить полнейшую объективность: с одной стороны, он добросовестно указывал на все великие державные заслуги Августа, с другой, не просто перечислял его слабости и пороки, но и безжалостно живописал самые жуткие злодеяния. В XVIII веке, в эпоху Просвещения, Вольтер назвал Августа «лицемерным чудовищем»[354]354
  Егоров А. Б. Антоний и Клеопатра. Рим и Египет. Встреча цивилизаций. Спб., 2012, с. 229.


[Закрыть]. Взгляд на Октавиана как на «виртуоза лицемерия» никуда не делся и в современной историографии[355]355
  Шифман И. Ш. Цезарь Август, с. 6.


[Закрыть]. Но мог ли молодой политик в той ситуации выжить иначе? Он должен был либо принять сложившиеся «правила игры», по которым действовали все участники этой схватки за власть, либо погибнуть. Ведь как законный наследник Цезаря, свалившийся на голову римской политической элите подобно снегу в июле, он всем был желателен только как временный попутчик. Но он-то хотел стать полноценным и независимым политиком, наследие своего усыновителя утверждающим. Юноша прекрасно понимал истинное отношение к себе различных политических группировок и потому был свободен от иллюзий в своих отношениях с ними. В главном же, в борьбе за мщение за подлинно коварное и подлое убийство Цезаря и за посмертное торжество в Римском государстве его дела, Октавиан был замечательно последователен. Потому и победил.

Сразу после Мутинской войны молодой Цезарь начал демонстрировать цезарианцам свою готовность к новому сотрудничеству. Войска пропретора не преследовали разбитые легионы Антония, к пленным отношение было доброжелательным, с Децимом Брутом, пока тот был ещё жив и стоял во главе своих легионов, прямым сотрудничеством Октавиан себя не замарал. Когда близ расположения его армии оказались легионы Публия Вентидия Басса, открыто ведомые им на помощь Антонию, молодой Цезарь не проявил к ним ни малейшей враждебности. Потому эти три легиона успешно вскоре соединились с армией Антония и Лепида.

Завязалась неизбежная в сложившейся ситуации переписка Октавиана с Антонием. Последний справедливо указывал наследнику Цезаря на принципиальную враждебность к нему партии былых помпеянцев, напоминал, сколь страстно Цицерон восхвалял Брута и Кассия. Потому, и с этим невозможно было спорить, Октавиан был куда больше обязан мстить за своего «отца», нежели он, Антоний, за своего друга[356]356
  Веллей Патеркул. Римская история. II. LXV. (1).


[Закрыть]. Заканчивал Антоний предупреждением, что в случае несогласия Октавиана заключить с ним союз, он готов даже соединить свои силы с семнадцатью легионами Брута и Кассия[357]357
  Там же.


[Закрыть].

Последнюю угрозу воспринимать всерьёз Октавиан, разумеется, не мог. Если бы даже Антоний, сойдя с ума, попытался бы на такое противоестественное объединение сил пойти, то убийцы Цезаря – по-своему люди принципиальные – ни за что бы ему руки не протянули.

Но всё прочее было верно и убедительно. Октавиан получал наконец-то реальную возможность объединить все цезарианские силы. И с такой-то военной мощью можно и нужно было покончить с творцами кровавых мартовских ид и продолжить дело Цезаря. Пусть до поры до времени и при неизбежно совместном командовании и управлении.

Но прежде, чем перейти к конкретным действиям по объединению сил цезарианцев, Октавиан решил повысить свой политический статус. Республика осталась без консулов. Кому же ныне ими быть? В первую очередь, ему – Гаю Юлию Цезарю Октавиану! Понимая, насколько сенат и все враждебные цезарианцам силы будут потрясены такой заявкой и, ясное дело, ей решительно воспротивятся, Октавиан умело укрепляет свой престиж в армии, ему подчинённой. Легионерам он страстно объясняет, что именно сенат злодейски и коварно лишил их законных выплат и наград. Потому, лишь став консулом, он, законный наследник божественного Юлия, сможет исполнить всё то, что было завещано Цезарем его славным воинам. Только тогда будут щедро розданы земли ветеранам, появится множество новых колоний.

Самое главное, что слова сии вовсе не были ложью. Октавиан говорил легионерам чистую правду. Эмоциональность оценок и определений здесь ничего не меняла. Сенат реально не вознаградил войско за одержанную во славу и упрочение его власти победу, наследие Цезаря сенатское большинство изо всех сил стремилось похоронить. Только став консулом, Октавиан мог действительно все свои обещания выполнить. Хотя бы из естественного желания поддержать преданность себе армии. Вот поэтому собрание легионов и решило однозначно требовать от сената консульской должности для своего командующего. В Рим отправилась делегация из наиболее заслуженных центурионов добиваться высшей магистратуры Октавиану. И сам он при этом попытался всё же поискать поддержки в сенате. Возобновив переписку с Цицероном, молодой Цезарь предложил ему совместное консульство. Было бы потрясающее сочетание высших магистратов Республики: старейший, самый заслуженный римский политик и удивительно юный, но уже и авторитетный участник идущей в государстве политической борьбы[358]358
  Аппиан. Гражданские войны. III, 83.


[Закрыть]. Цицерон поначалу заколебался. Соблазн был велик. Он мог ещё надеяться, что ему всё же удастся подчинить своему влиянию этого дерзкого наследника Цезаря. Но, при здравом рассуждении, Цицерон не мог не чувствовать обреченность для себя при таком союзе. У недавнего птенца стремительно выросли орлиные крылья. Его поведение после Мутинской войны сомнений в том не оставляло. Цицерон отказался[359]359
  Дион Кассий. Римская история. XLVI, 43.


[Закрыть].

О дальнейших действиях Октавиана так повествует Светоний: «Консульство он захватил на двадцатом году, подступив к Риму с легионами, как неприятель, и через послов потребовав этого сана от имени войска; а когда сенат заколебался, центурион Корнелий, глава посольства, откинув плащ и показав на рукоять меча, сказал в глаза сенаторам: «Вот кто сделает его консулом, если не сделаете вы!»[360]360
  Светоний. Божественный Август. 26. (I).


[Закрыть] По другой версии, центурион, услышав отказ сенаторов дать консульство Октавиану, похлопал по мечу и сказал: «Вот, кто даст!»[361]361
  Дион Кассий. Римская история. XLVI, 43.


[Закрыть] Цицерон, услышав это, обречённо сказал: «Если вы так просите, пусть он возьмёт его»[362]362
  Там же.


[Закрыть].

Получив от своего посольства такой ответ, Октавиан и стал действовать согласно словам Цицерона, которого на сей раз подобное послушание «божественного мальчика» никак не могло порадовать.

Сенат в очевидном отчаянии заметался. «Хватается, кто тонет, говорят, за паутинку и за куст терновый»[363]363
  Толстой А. К. Сон Попова. – «Колокольчики мои…», М., 1978, с. 403.


[Закрыть]. Таковыми сенаторам показались два легиона, расположенные в Африке. Они были срочно вызваны в Италию для защиты Рима от армии Октавиана. Всем, однако, было очевидно, что таких сил для противодействия войску, решительно шедшему на столицу с требованием консульства для «сына Цезаря», крайне недостаточно. Более того, легионы эти, оказавшись в Италии, не проявили ни малейшего желания биться со своими товарищами по оружию за сенат и при приближении армии Октавиана с энтузиазмом перешли на его сторону. В итоге молодой Цезарь «двинулся с войском на Рим и, поразив своим явлением прежних недоброжелателей, был избран консулом девятнадцати лет отроду»[364]364
  Тит Ливий. История Рима от основания города. Периохи. 120.


[Закрыть].

В городе поначалу была паника. Многие боялись, что торжествующий Октавиан, опираясь на многочисленную и, безусловно, преданную ему армию, непременно учинит своим противникам кровавую расправу. Иные бежали из Рима, куда глаза глядят, иные надеялись, высказав победителю восторги по поводу его торжества, уцелеть и приспособиться к новым условиям. Цицерон, поддавшийся общему для близких ему по взглядам людей настроению, тоже покинул столицу, но вскоре вернулся, полагаясь, должно быть, что сумеет вопреки обстоятельствам договориться с Октавианом и как-то обеспечить для себя хотя бы простую безопасность. Приёма у молодого Цезаря ему пришлось добиваться. Когда же недавние «учитель» и «ученик» встретились, то ничего для себя утешительного славный оратор не услышал. Его великое искусство красноречия не смогло помочь вернуть утраченную дружбу. О таковой юный консул говорил с откровенно издевательской иронией, подчеркнув, что из «всех друзей» Цицерон соизволил явиться к нему последним[365]365
  Аппиан. Гражданские войны. III, 92.


[Закрыть]. Так и не сумев до конца понять «божественного мальчика», несмотря на свой, казалось бы, колоссальный политический опыт, Цицерон в своём последнем письме Марку Юнию Бруту наивно выражал надежду, что сумеет удержать на своей стороне молодого Цезаря, пусть это и встречает сопротивление многих.

19 августа 43 г. до н. э. девятнадцатилетний Октавиан становится консулом. Его коллега – дальний родственник Квинт Педий. Он, несмотря на свой скромный плебейский род, также состоял в родстве с Гаем Юлием Цезарем, поскольку был сыном его старшей сестры Юлии, вышедшей замуж первым браком за его отца. Наконец-то потомки рода Цезарей оказались у власти!

Их первые же действия ни у кого не могли оставить сомнений в самом решительном повороте всей государственной политики в Республике. Прежде всего – праведная месть убийцам «отца»: все участники рокового заговора объявлены вне закона[366]366
  Утченко С. Л. Цицерон и его время, с. 301.


[Закрыть]. Лучшей участью при таком постановлении могло быть изгнание, но в сложившейся ситуации все прекрасно понимали: смерть – единственно достойная кара! Были отменены все решения сената, направленные против цезарианцев и благоприятные для убийц диктатора. С Публия Долабеллы сняли объявление его «врагом отечества», что, впрочем, уже ничем не могло ему помочь… Тот же приговор был снят с Марка Антония и с Марка Эмилия Лепида, которого сенат также поспешил после его союза с Антонием назвать «врагом отечества». Октавиан открыто протянул руку остальным ревнителям дела Цезаря и, понятное дело, она не могла быть не принята. Не позабыл он и окончательно узаконить своё право быть Гаем Юлием Цезарем. Куриатные комиции наконец-то оформили законность и правомочность его усыновления, и он был внесён в родовые списки Юлиев[367]367
  Дион Кассий. Римская история. XLVIII, 4–8.


[Закрыть].

Главным действом, разумеется, стало осуждение убийц Цезаря. Уголовное преследование назначалось «за убийство первого из должностных лиц в государстве». Было это совершенно справедливо и юридически безупречно обосновано. То, что государственная власть более года не изволила замечать убийства своего законного руководителя как тягчайшего преступления, с точки зрения государственных же интересов было противоестественно и создавало опаснейший прецедент на будущее. Месть Октавиана здесь не должно воспринимать как дело личное и родовую обязанность, но как государственно правильное и законное решение. К этому времени, как мы помним, уже понесли заслуженное наказание Требоний и Децим Брут, а ещё один цезареубийца, Базилл, был лишён жизни собственными рабами[368]368
  Орозий. История против язычников. VI, 18, 7.


[Закрыть].

Политика «божественного мальчика», завоевавшего при опоре на верные ему легионы высшую магистратуру государства и очевидное полновластье в Риме, ввергла в полное отчаяние главного идейного защитника доцезаревской республики Марка Туллия Цицерона. Он окончательно осознал совершенный крах всех своих надежд на спасение традиционной многовековой формы римской государственности. На его глазах Рим бесповоротно вступал в эпоху «утраченной республики» («res publica amissa»), грозившую полным забвением «mos maiorum» – нравов, завещанных предками[369]369
  Межерицкий Я. Ю. «Восстановленная республика» императора Августа, с. 199.


[Закрыть]. Обо всём этом он скорбел ещё при жизни Цезаря, но мартовские иды подарили ему великую надежду на возрождение столь любезной его сердцу и уму сенатской республики во главе с оптиматами – Цицерон ведь искренне считал её благом для Рима и римского народа. И вот – всё. Конец. Старик заметался. Ещё недавно он писал Бруту, что надеется сохранить своё влияние на Октавиана, как бы этому иные люди не противились, теперь же, когда политика юного консула проявила себя во всей своей ужасной для славного оратора красе, он был готов даже отречься от авторства своих «Филиппик». Это было отчаяние, граничащее с безумием, ибо толпы римлян внимали ещё совсем недавно его речам на форуме, когда Цицерон последний раз блистал своим несравненным красноречием. В Риме ему отныне делать было нечего, и он удалился в свои поместья. Но все они находились не слишком далеко от столицы, были хорошо всем известны и ни малейшей безопасности Цицерону не гарантировали. Сближение молодого Цезаря с уже объединившимися Антонием и Лепидом уже произошло, официальное его оформление было лишь делом времени. Ясно, что такой союз сулил их политическим противникам.

Самому Октавиану до заключения союза с Антонием и Лепидом довелось испытать жестокий удар судьбы, омрачивший ему торжество обретения консульства и власти в Риме. Внезапно скончалась его мать Атия. Ей было всего сорок три года. Отца Октавиан потерял в четыре года и едва ли мог помнить. Но мать была всегда рядом с ним, отдала все силы для достойного воспитания любимого сына. Да, она поначалу не одобряла его намерения вступить в борьбу за наследство великого диктатора. Трудно было ведь поверить в его грядущий успех! Но, увидев решимость сына, оценив разумность его первых действий, она горячо поддержала Октавиана, что, конечно же, его духовно подкрепило. Ведь был он не только горячо любимым, но и горячо любящим сыном. И вот такая потеря…

Молодой Цезарь достойно проводил мать в последний путь. Были устроены и пышные похороны, и игры в её память. Так в Риме традиционно хоронили выдающихся людей.

Октавиан был не первым римлянином, для которого большой успех совпал с великим горем. В далёком 168 г. до н. э. славный Луций Эмилий Павел одного из своих сыновей похоронил накануне своего триумфа в честь окончательной победы над Македонией, другого – сразу после триумфа[370]370
  Плутарх. Эмилий Павел. XXXVI.


[Закрыть]… Но тяжкое горе не сломило его дух. Справился с жестоким ударом и наследник Цезаря.

Первые месяцы осени прошли в переговорах с Антонием и Лепидом. В ноябре настало время их личной встречи с Октавианом, предназначенной не просто для заключения союза, но и решающей дальнейшую судьбу всей великой Римской державы.

Встреча трёх, прямо скажем, соискателей высшей власти в Римской республике состоялась в ноябре 43 г. до н. э. Каждый из них прибыл к оговоренному месту во главе пяти легионов. Для непосредственной беседы выбрали небольшой островок на реке Лавинии близ Бононии (совр. Болонья в Италии). Вот как описывает их встречу Аппиан: «они направились каждый в сопровождении трехсот человек к мосту через реку. Лепид, пройдя вперед, осмотрел островок и сделал знак плащом, чтобы одновременно идти тому и другому. Они оставили стоять на мостах со своими друзьями триста человек, которых они привели с собой, двинулись к середине островка на обозримое со всех сторон место и все трое сели, причем Цезарь в силу своего звания занял место посередине»[371]371
  Аппиан. Гражданские войны. IV, 2.


[Закрыть].

Октавиан оказался в центре совещания, поскольку был консулом и его избрание таковым и Антоний, и Лепид однозначно признавали законным. Ведь консул Октавиан начал проводить политику, их полностью устраивающую. Встречались потому единомышленники-цезарианцы, «и так начинался союз во имя власти»[372]372
  Веллей Патеркул. Римская история. II. LXIII. (2).


[Закрыть]. Этими словами Веллей Патеркул называл и былой союз Цезаря, Помпея и Красса, заключённый то ли летом, то ли осенью 60 г. до н. э., то ли в самом начале 59 г. до н. э.[373]373
  Этьен Р. Цезарь. М., 2003, с. 83; Gruen E. Caesar as a Politican. – A Companion to Julius Caesar (ed. by M. Griffin). – Oxford, 2009, p. 31.


[Закрыть]. Тогда, впрочем, это «трёхглавое чудище», как его в своей сатире поименовал Варрон, могло только мечтать о власти в весьма отдалённом будущем, при этом каждый из триумвиров мечтал по-своему. Ныне же их исторические наследники по тройственному союзу реально делили власть в Римской державе.

Непростые по понятным причинам переговоры шли два дня с утра до позднего вечера. Их итоги оказались следующими: Антоний, Лепид и Октавиан отныне на пять лет становились «triumviri rei publicae constituendae» – «триумвирами для наведения порядка в государстве». Титул диктатора был обойдён, поскольку Антоний для успокоения сената в своё время провёл решение должность эту, многих в Риме пугающую, упразднить навеки. Октавиан в связи с принятием должности триумвира складывал с себя уже ненужные ему в сложившейся ситуации консульские полномочия. Таковые на оставшуюся часть года должен был на себя взять Публий Вентидий Басс[374]374
  Аппиан. Гражданские войны. IV, 2.


[Закрыть]. Тот самый военачальник, который не так давно вёл три легиона на помощь Антонию мимо расположения войск Октавиана, тогда ещё формально подчинённого сенату. Именно через Вентидия молодой Цезарь передал Антонию многозначительный упрёк в том, что тот не понимает их общей пользы[375]375
  Шифман И. Ш. Цезарь Август, с. 57.


[Закрыть].

Триумвиры теперь собирались действовать следующим образом: «Тотчас они должны были назначить ежегодно меняющихся городских магистратов на ближайшие пять лет. Управление провинциями должно было быть поделено так, что Антоний получал всю Галлию, исключая область, прилегающую к Пиренейским горам и называемую Старой Галлией, Лепид – эту последнюю и в придачу Испанию, Цезарь – Африку, Сардинию, Сицилию с остальными прилегающими островами»[376]376
  Аппиан. Гражданские войны. IV, 2.


[Закрыть]. Вопрос об управлении восточными провинциями – Македонией, Ахайей, Азией, Вифинией, Киликией, Сирией – триумвирам пришлось вынужденно отложить. На этих землях к их превеликому огорчению успешно утверждались легионы главных убийц Гая Юлия Цезаря – Гая Кассия Лонгина и Марка Юния Брута. Напомним, что в Сирии жертвой Брута уже стал цезарианец Публий Корнелий Долабелла. В руках же Брута оказался родной брат Марка Антония Гай Антоний. До поры до времени Брут относился к пленнику доброжелательно.

Решение «восточного вопроса» в военном плане справедливо представлялось триумвирам делом первоочередным. Потому решено было, что Лепид, который должен был стать консулом на следующий год, останется в Италии с тремя легионами для охраны столицы, а Антоний и Октавиан брали на себя военную кампанию на Востоке, для чего выделялись двадцать пять легионов. Понятно, что столь многочисленное войско нуждалось в немалой материальной поддержке для обеспечения верности солдат триумвирам. Легионерам были обещаны щедрые награды за грядущую победу, в каковой сомнений ни у Антония, ни у Октавиана, да и у Лепида не было. Дабы легионы также не сомневались в будущих наградах и подарках, было решено «предоставить им 18 италийских городов для поселения; эти города, отличающиеся богатством, плодородием почвы и красотой зданий, они намерены были вместе с землёю и домами разделить между войском, как если бы эти города были завоеваны ими в неприятельской стране. Среди этих городов самые известные были Капуя, Регий, Венузия, Беневент, Нуцерия, Аримин, Гиппоний. Так лучшая часть Италии предназначалась для войска»[377]377
  Аппиан. Гражданские войны. IV, 3.


[Закрыть]. О том, насколько благодарны им будут италийцы, чьи интересы сим щедрым даром жестоко ущемлялись, триумвиры почему-то не задумались. А ведь ими попирались и интересы многих известных людей – сенаторов, видных всадников[378]378
  Адриан Голдсуорти. Октавиан Август. Революционер, ставший императором, с. 144.


[Закрыть].

Главным же плодом этого двухдневного совещания, потрясшего Рим, являлось следующее: «Решено было также расправиться со своими личными врагами, чтобы они не мешали им в осуществлении их планов и во время ведения ими дальнего похода»[379]379
  Аппиан. Гражданские войны. IV, 3.


[Закрыть]. В Рим возвращалось страшное понятие «проскрипции», за сорок лет до этого уже оставившее по себе ужасную память.

«Проскрипции» («proscription») – буквально «объявление», слово, происходящее от глагола «proscribere»-«оглашать». Впервые в Риме они были объявлены Луцием Корнелием Суллой в 82 г. до н. э., когда он после гражданской войны овладел наконец-то Римом. Суть их – обнародование списков, где указывались имена приговорённых Суллой к смерти. Решение Сулла принял, ни с кем не посоветовавшись, и сам составил первые списки[380]380
  Плутарх. Сулла. XXXI.


[Закрыть]. При этом он издевательски заявил, что записал только тех, чьи имена вспомнил, а те, кого он запамятовал, внесены будут позднее[381]381
  Там же.


[Закрыть]. Все, внесённые в списки, подлежали смерти, их сыновья и внуки лишались гражданской чести, а их имущество (и это было главное!) подлежало конфискации[382]382
  Там же.


[Закрыть]. За убийство осуждённых полагалась награда – два таланта. При этом даже рабам дозволялось убивать проскрибированных. Они за это получали свободу.

До Суллы бессудные убийства в Риме учинил Гай Марий, сумевший овладеть столицей, когда его противник вёл войну с Митридатом. Семикратный консул, правда, не удосужился составить какие-либо списки, а просто учинил в городе резню, опираясь на преданную ему стражу из рабов-иллирийцев племени вардеи, которых он называл «бардиеями»[383]383
  Плутарх. Марий. XLIII.


[Закрыть]. По счастью для римлян, здоровье семидесятилетнего победителя кимвров и тевтонов не выдержало многодневного запоя. Со смертью Мария убийства прекратились.

У Суллы же репрессии носили организованный и целенаправленный характер. И дело было не только в политической зачистке Рима. Важнейшим должно признать захват имущества и состояний проскрибированных, что крепко обогатило и Суллу, в первую очередь, и тех из его соратников, кому диктатор также великодушно позволил разжиться за счёт убиенных.

Число жертв резни, учинённой престарелым Марием, определить невозможно. Во время сулланских проскрипций погибло около девяноста сенаторов и двух тысяч всадников[384]384
  Ковалёв С. И., Штаерман Е.М… Очерки истории Древнего Рима, с. 161.


[Закрыть]. Общее число проскрибированных достигало примерно 4700 человек[385]385
  Егоров А. Б. Рим на грани эпох, с. 57.


[Закрыть].

Решение учинить проскрипционный террор триумвиры принимали коллегиально и, похоже, не сразу пришли к согласию. По Светонию, Октавиан сначала противился своим коллегам и даже пытался проскрипции предотвратить[386]386
  Светоний. Божественный Август. 27. (1).


[Закрыть]. Веллей Патеркул также сообщает, что репрессии начались, «несмотря на тщетное противодействие Цезаря – одного против двоих, – возобновилось зло, пример которому дал Сулла – проскрипции»[387]387
  Веллей Патеркул. Римская история. II. LXVI. (1).


[Закрыть]. А вот по Плутарху, единственной причиной разногласий между триумвирами при объявлении проскрипций была личность Марка Туллия Цицерона: «Рассказывают, что первые два дня Цезарь отстаивал Цицерона, а на третий день сдался и выдал его врагам. Взаимные уступки были таковы: Цезарь жертвовал Цицероном, Лепид – своим братом Павлом, Антоний – Луцием Цезарем, дядею со стороны матери. Так, обуянные гневом и лютой злобой, они забыли обо всём человеческом или, говоря вернее, доказали, что нет зверя, свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть»[388]388
  Плутарх. Цицерон. XLVI.


[Закрыть].

Наиболее обстоятельно и сущностно подготовку проскрипций триумвирами описал Аппиан: «Тем временем триумвиры наедине составили списки имен лиц, предназначенных смерти, подозревая при этом всех влиятельных людей и занося в список личных врагов. Как тогда, так и позднее своими родственниками и друзьями они жертвовали друг другу. Один за другим вносились в список кто по вражде, кто из-за простой обиды, кто из-за дружбы с врагами или вражды к друзьям, а кто по причине выдающегося богатства. Дело в том, что триумвиры нуждались в значительных денежных средствах для ведения войны, так как налоги с Азии предоставлены были Бруту и Кассию и поступали ещё и теперь к ним, да и цари и сатрапы делали им взносы. Сами же триумвиры в разоренной войнами и налогами Европе, особенно в Италии, терпели нужду в деньгах. Вот почему они налагали тягчайшие поборы и на простой народ и даже на женщин и изобретали пошлины на куплю-продажу и договоры по найму. Некоторые подверглись проскрипции из-за своих красивых загородных вилл и домов. И было всех приговоренных к смерти и конфискации имуществ из сената около 300 человек, а из так называемых всадников 2000. Среди них были их братья и дяди, даже некоторые из служивших у них, оскорбившие чем-либо верховных правителей или других начальствующих лиц»[389]389
  Аппиан. Гражданские войны. IV, 5.


[Закрыть].

Итак, совершенно очевидно, что главным в проскрипциях, помимо сведения личных счётов, было стремление раздобыть максимальное количество денег, ибо без них вести войну с Брутом и Кассием, утвердившихся в богатых восточных провинциях, не было бы никакой возможности. Верность легионов могла быть обеспечена только предельно щедрым вознаграждением солдатам, добытым в ходе проскрипций[390]390
  Дион Кассий. Римская история. XLVII, 14–17.


[Закрыть]. Конечно, у каждого из триумвиров могли быть и свои цели. Луций Анней Флор выделял здесь жадность Лепида, мстительность Антония, стремление Октавиана покарать убийц Цезаря[391]391
  Луций Анней Флор. Две книги эпитом римской истории обо всех войнах за семьсот лет. IV. 6. 2.


[Закрыть].

Нас, разумеется, более всего интересует роль именно молодого Цезаря в организации проскрипций. Нельзя, конечно, воспринимать всерьёз слова Веллея Патеркула о том, что он «был вынужден кое-кого проскрибировать и кем-то был проскрибирован Цицерон»[392]392
  Веллей Патеркул. Римская история. II. XLVI. (2).


[Закрыть]. Так же никак нельзя согласиться и с Флором, что Октавиан-де хотел лишь покарать убийц Цезаря. Масштаб репрессий демонстрирует куда более широкий подход триумвиров к этому кровавому делу, нежели только личные счёты и чувства. Они, само собой, придали остроту ряду расправ, но главная цель – деньги.