Текст книги "Император Август и его время"

Окончательно отчаявшись, Кассий велел своему либертину Пиндару помочь ему расстаться с жизнью. Оба удалились в пустую палатку, где вскоре нашли голову Кассия, отделённую от туловища. Пиндар исчез, более его никто не видел в стане. Командующим всей армией «республиканцев» теперь стал Брут, который проявил себя в первой битве у Филипп как раз отменно: «С меньшим, чем у неприятеля числом легионов он разбил все стоявшие против него силы»[450]450
  Там же. XLIV.


[Закрыть]. Правда, и полководец ему противостоял никудышный, называя вещи своими именами. Октавиан в дальнейшем очень постарался скрыть свой военный позор выдуманной историей. Всё-де произошло потому, что он был очень слаб, а врач его Арторий умолял его остаться в лагере из-за какого-то своего ужасного сновидения. Но он всё же взял на себя командование…[451]451
  Веллей Патеркул. Римская история. II. LXX. (I).


[Закрыть] Октавиан действительно заболел, когда прибыл из Италии в Эпир. Но не слишком ли долго длилась его болезнь? Конечно, был он человеком, к хворям крепко расположенным, что общеизвестно. Но здесь, похоже, рассказы о непрекращающемся недомогании, каком-то там страшном сне врача… Не попытка ли это просто оправдать своё постыдное поражение и прикрыть свою очевидную полководческую бездарность? Думается, именно так.

Впрочем, версию, что Октавиан не участвовал в первой битве у Филипп, поскольку оставил лагерь из-за дурного сна своего лекаря, можно встретить и в современной исторической литературе[452]452
  Неродо Ж-П. Август, с. 95–96.


[Закрыть].

Вернёмся на Филиппийские поля. Общий исход первого сражения не был ни победоносным, ни однозначно проигрышным ни для одной из сторон. Но, если в армии триумвиров фактическое единоначалие Антония было сугубо во благо, то у «республиканцев» всё обстояло хуже. Легионы «Кассия не так-то легко и спокойно встретили смену полководца, а, вдобавок, потерпевшие поражение страдали от зависти и даже ненависти к своим более удачливым товарищам»[453]453
  Плутарх. Брут. XLV.


[Закрыть]. Понятно, что подобные настроения в армии никак не укрепляют её боеспособности. Дабы таковую восстановить, Брут, подобно Кассию ранее, порешил не спешить с началом нового сражения.

У Антония же (Октавиан, как легко можно понять, только присутствовал в стане армии триумвиров, но ничего не решал) дела, несмотря на разгром легионов Кассия и гибель их полководца, были вовсе не хороши. Продовольствия в лагере оставалось в обрез, и подвоз его, как выяснилось, в ближайшее время не ожидался. Если на суше триумвиры чувствовали себя всё ещё уверенно, то на море обозначился полный перевес флота «республиканцев». Триумвиры ожидали серьёзного подкрепления из Италии: к ним должны были прибыть два полных легиона, две тысячи солдат преторианских когорт и четырёхтысячная конница. Немалое подспорье в сложившемся пока неясном в перспективе противостоянии. Но вот приходит убийственное известие: корабли Брута совершенно разгромили флот триумвиров в Ионическом море и практически весь его пустили на дно. Лишь немногие уцелели, но сколь-либо значимой силы они собой уже не являли. Морское сражение случилось одновременно с первой битвой на Филиппийских полях, но, по счастью для триумвиров, они-то получили эту весть, а вот Брут о морской победе своих сторонников не ведал. Когда некий перебежчик из стана Антония сообщил «республиканцам» о победе их флота, то его словам не поверили и подняли на смех, решив, что он просто пытается расположить к себе новых товарищей по оружию[454]454
  Там же. XLVII.


[Закрыть].

Вторая битва у Филипп произошла 23 октября 42 г. до н. э., спустя двадцать дней после первой. Настроение Марка Юния Брута в канун сражения было не из лучших. Он знал, что его конница не слишком горит желанием сражаться и всё время озирается на пехоту. Ему доносили о возможной измене отдельных отрядов, да он и сам некоторых подозревал… Удивительно, но и приказ начать бой Брут отдал, когда сам увидел акт измены одного из лучших кавалеристов своей армии, славного своей отвагою и многократно награждённого некоего Камулата. Тот ускакал в расположение войск Антония прямо на глазах у Брута, находясь до этого едва ли не рядом с ним.

Начало битвы, однако, казалось, сулило «республиканцам» успех. Брут, сам командовавший правым флангом своей армии, сумел опрокинуть левый фланг войск триумвиров, причём, та самая конница, в преданности которой он сомневался, прекрасно себя проявила, умело поддержав пехоту. Но, увы, это оказался не только первый, но и последний успех «республиканцев» или, как они сами себя называли – «liberatores» («борцов за свободу»). Их центр не выдержал мощной атаки войск Антония, левый их фланг также был разгромлен. Теперь легионы триумвиров ударили в тыл войск Брута. Исход сражения был решён.

Кому принадлежит честь победы над последними защитниками «римской свободы», а, вернее, сенатской олигархии поздней Республики – споров быть не может. Это Марк Антоний[455]455
  Cambridge Ancient History. – 2^nded. – Volume Х: The Augustian Empire. 43 BC – AD 69. – Cambridge, 1996, pp. 5–8.


[Закрыть]. Во втором сражении Октавиан даже формально не принимал участия, привычно сказавшись больным. Впрочем, если он действительно три дня сидел в болоте после первого сражения, то при его слабом здоровье заболеть было не мудрено. Можно только представить себе, как должен был испытанный доблестный воин Антоний презирать этого юнца, в самом жалком виде прибежавшего в его стан после позорного поражения от меньших сил противника, а теперь перед решающей схваткой в очередной раз своевременно захворавшего!

Итак, благодаря военному таланту Марка Антония битва при Филиппах стала посмертной победой божественного Юлия[456]456
  Егоров А. Б. Юлий Цезарь, с. 417.


[Закрыть], торжеством его дела.

Печальной оказалась судьба вождя «liberatores» Марка Юния Брута. Следуя примеру Кассия, он покончил с собой. Тело Брута, бросившегося на меч, было найдено. Согласно Плутарху, Антоний распорядился достойно похоронить доблестного врага. Тело Брута он велел обернуть в самый дорогой из своих плащей, а урну с пеплом покойного отправить его матери Сервилии[457]457
  Плутарх. Брут. LIII.


[Закрыть].

Светоний и Дион Кассий, однако, сообщают об иной судьбе останков последнего борца за «римскую свободу». По сведениям Светония, Октавиан велел отсечь голову мёртвого Брута и отправить её в Рим, чтобы там бросить к ногам статуи Цезаря[458]458
  Светоний. Божественный Август. 13.


[Закрыть]. Именно так ему виделся последний акт отмщения за убийство диктатора. Дион Кассий же пишет, что близ города Диррахия на побережье Ионического моря корабль, везущий этот мрачный трофей, попал в бурю и пошёл ко дну[459]459
  Дион Кассий. Римская история. XLVII. 49.


[Закрыть].

Если верны сведения Светония и Диона Кассия, то поведение Октавиана следует признать недостойным. Глумиться над телом мёртвого врага у римлян всегда считалось проявлением варварской дикости. В обращении с пленными триумвиры также вели себя по-разному. Антоний лишь велел казнить Гортензия – непосредственного убийцу своего родного брата Гая. К остальным же явил великодушие. А об Октавиане Светоний сообщает, что «вымещая свою ярость на самых знатных пленниках, он еще и осыпал их бранью. Так, когда кто-то униженно просил не лишать его тело погребения, он, говорят, ответил: «Об этом позаботятся птицы!» Двум другим, отцу и сыну, просившим о пощаде, он приказал решить жребием или игрою на пальцах, кому остаться в живых, и потом смотрел, как оба они погибли – отец поддался сыну и был казнен, а сын после этого сам покончил с собой. Поэтому иные, и среди них Марк Фавоний, известный подражатель Катона, проходя в цепях мимо полководцев, приветствовали Антония почётным именем императора, Октавию же бросали в лицо самые жестокие оскорбления»[460]460
  Светоний. Божественный Август. 13. (1–2).


[Закрыть].

Нельзя не признать, что Октавиан своим поведением и во время сражения на Филиппийских полях, и отношением к телу погибшего Брута, и обращением с пленными показал себя во всех смыслах отвратительно. Даже не соблюл многовековой римской традиции уважения к доблести поверженного врага! Конечно, Филиппы доставили ему слишком много огорчений! По молодости он, похоже, ещё не научился сдерживать худшие свои эмоции и прятать самые дурные черты своей натуры. К сожалению, полномочия триумвира, каковых его жалкое поведение на войне вовсе не лишало, позволяли ему все самые скверные свои настроения проявлять. Внутренняя его жестокость, способность ею даже упиваться, впервые вырвавшиеся у него наружу в страшные дни проскрипций, проявились вновь. Но в первом случае все триумвиры были по-своему «хороши». Здесь же наследник Цезаря явно проигрывал на фоне Антония.

Главного триумвиры на Филиппийских полях достигли: силы противников цезарианцев были повержены навсегда. Да, это не стало окончанием гражданской войны. Но она перешла отныне совсем в иную плоскость. Теперь друг другу будут противостоять противники, стремящиеся к одной и той же цели – к единовластию. Провозглашаемое «Восстановление Республики» воспринималось всеми триумвирами менее всего как возврат к былому господству сенатской олигархии. Их идеалом мог быть только Цезарь и единовластное правление. О форме этого правления никто из них, естественно, пока задумываться не мог – сначала надо было обрести заветное единовластие, а уж затем действительно навести государственный порядок в Республике. Как это будет происходить, пока никому не могло быть ясно. Хотя каждый из триумвиров, конечно же, желал оказаться единственным победителем, используя свои сильные стороны. У Антония таковыми были военный талант и популярность в войске, Филиппийскими полями подкреплённая. Октавиан – главный наследник божественного Юлия и его божественный же потомок.

Слабее выглядел Лепид. Но и он, как выяснится, не лишён был властолюбия.

Глава III
Нежданная тетрархия. Вызов «сицилийского владыки»

Итак, триумвиры торжествовали победу. Сопротивление «республиканцев» на суше после битвы у Филипп и гибели Кассия и Брута прекратилось. Репрессии коснулись немногих из верхушки поверженного воинства. Иные последовали печальному примеру своих предводителей. Рядовые же воины массово перешли на сторону победителей. В этом нелепо видеть нечто малодостойное и предательское. Ведь они пусть под новым командованием продолжали служить Риму. Путь Брута и Кассия оказался ошибочным, потому и привёл их к гибели. Но римский воин обязан служить Римской державе. А ведь триумвиры с памятного 27 ноября 43 г. до н. э., согласно закону плебейского трибуна Публия Тиция, получили власть на пять лет именно для обустройства Республики. Потому переход бывших солдат Брута и Кассия к Антонию и Октавиану должен был этому благородному делу и служить. А то, что было ранее, надо забыть и простить. Силы триумвиров пополнили одиннадцать легионов пехоты и четырнадцать тысяч конницы. Распределили они их следующим образом: Антоний получил шесть легионов и десять тысяч конницы, Октавиан – четыре тысячи всадников и пять легионов пехоты, два из которых тут же уступил Антонию. Взамен он должен был получить такое же число воинов из тех, кого Антоний оставил для безопасности Италии и Рима под началом Калена[461]461
  Аппиан. Гражданские войны. V. 3.


[Закрыть]. Дальнейшие действия триумвирам виделись так: Антоний должен был восстановить порядок на Востоке, Октавиан же обязался «отвести в Италию ветеранов и расселить их на муниципальных землях»[462]462
  Светоний. Божественный Август. 13. (3).


[Закрыть]. Так предполагалось провести в жизнь ранее данное ветеранам легионов обещание предоставить им участки земли, изъятых у восемнадцати наиболее богатых земельными владениями италийских городов.

А вот на морские силы «республиканцев» триумвирам наложить свою руку не удалось. Гней Домиций Агенобарб сохранил под своим командованием часть флота, не пожелал подчиниться победителям и крейсировал по Ионическому и Адриатическому морям, досаждая, где только мог, триумвирам. Только в 40 г. до н. э., осознав очевидную полную бесперспективность своего дальнейшего противостояния сокрушителям «римской свободы», он счёл за благо подчиниться Марку Антонию. Другой же «республиканский» флотоводец Стаций Мурк с морскими силами, столь успешно действовавшими против флота триумвиров, «вместе со всей доверенной ему частью войска и кораблями направился к Сексту Помпею»[463]463
  Веллей Патеркул. Римская история. II. LXXII. (4).


[Закрыть]. И без того мощные военно-морские силы владетеля Сицилии получили существенное подкрепление. К Помпею бежали и иные воины из разбитых при Филиппах войск Брута и Кассия, родственники проскрибированных, сами уцелевшие из тех, кто угодил в проскрипционные списки. Секст, как мы помним, принимал всех без разбора, включая десятки тысяч беглых рабов. Справедливы здесь слова Веллея Патеркула: «Обездоленным подходил любой предводитель, ведь судьба не предоставила выбора, не указала убежища, а тем, кто бежит от бури, и якорная стоянка кажется гаванью»[464]464
  Там же.


[Закрыть].

Усиление и без того немалого флота Помпея всё более и более ухудшало положение населения Италии. Оно и так крепко пострадало от поборов триумвиров на ведение гражданской войны с Брутом и Кассием. Проскрипции благополучию италийцев тоже не благоприятствовали. А господство сицилийского флота в Тирренском море крайне затрудняло доставку в Италию и Рим хлеба. Массовое бегство рабов к Сексту Помпею, активно им поощряемое, также скверно сказывалось на сельском хозяйстве полуострова, ибо в большинстве своём они ранее трудились на полях. Потому разорение землевладельцев становилось массовым. Наконец, многие из тех, кому не удалось добраться до заветной Сицилии, создавали разбойничьи отряды, безжалостно грабившие и купеческие обозы, и отдельных торговцев, и просто людей с достатком, отважно в одиночку путешествующих, нападали на виллы и грабили их. Властям же Республики, занятым решением глобальных задач гражданской войны, было как-то, увы, не до борьбы с преступностью на дорогах Италии, даром, что она была основой Римского государства. Для триумвиров в целом, а для Октавиана в особенности, ибо он возвращался как раз в Италию, главнейшей задачей представлялось удовлетворение всё растущих запросов растущей же армии. Нельзя было забывать о ветеранах с их требованиями. Невыполнение данных обещаний могло стать роковым.

В конце 42 г. до н. э. Октавиан возвратился в Рим из Македонии, причём опять больной и весьма серьёзно. В Брундизий он прибыл в таком жалком состоянии, что немедленно распространился слух о его смерти. Но молодой Цезарь в очередной раз одолел болезнь. Выздоровев, Октавиан начал энергично действовать. Прежде всего он предъявил людям Антония его собственноручное письмо, где тот сообщал о решении передать под командование Октавиана два легиона, ранее бывшие под началом Калена. Италия теперь должна была находиться под управлением Октавиана, а третьему триумвиру – Лепиду была оставлена Африка, где ему надлежало навести порядок, поскольку и её коснулась гражданская война[465]465
  Тит Ливий. История Рима от основания города. Периохи. 123.


[Закрыть]. Африку обязательно надо было надёжно контролировать, ибо была она хлебной житницей Республики, богатейшей сельскохозяйственной провинцией – наследие Карфагена! Не зря когда-то сенат римского народа постановил перевести на латинский язык с пунического трактат карфагенянина Магона о сельском хозяйстве!

Октавиан тем временем организовал распродажу остатков конфиската – имущества проскрибированных. Теперь ему предстояла наисерьёзнейшая и сложнейшая задача: произвести наделение землёй для поселения во вновь основанных колониях солдат-ветеранов[466]466
  Аппиан. Гражданские войны. V. 12.


[Закрыть].

Что и говорить, обстановка в Италии пред началом раздачи обещанных ранее триумвирами ветеранам земель была неблагоприятной. И в самом тяжёлом положении из трёх правителей государства оказался Октавиан, поскольку именно он, ответственный за Италию, должен был все эти аграрные преобразования проводить. Прежде всего, выяснилось, что далеко не все намеченные земли можно реально раздать. Пришлось из их состава вывести владения ряда богатейших сенаторов и всадников, протестовавших против изъятия их земель под новые колонии. Раздражать и дальше элиту Октавиан не решился и вынужденно пошёл латифундистам на уступки. Более того, и из числа восемнадцати городов, чьи земельные угодья были намечены для раздачи, два города – Регий и Гиппонию – пришлось вывести из этого списка[467]467
  Короленков А. В. «Coldsworthy A. Augustus. From Revolutionary to Emperor», с. 336.


[Закрыть]. Аппиан даёт яркую картину положения дел в Италии и общественных настроений в это крайне непростое для молодого триумвира время: «При составлении списков войска для поселения в колониях и при раздаче ему земель у Цезаря возникли затруднения. Солдаты просили дать им те города, которые как лучшие были им выбраны еще до войны; города же требовали, чтобы колонии были распределены по всей Италии или чтобы они получили наделы в других городах, а за землю требовали платы с получающих ее в дар. А денег не было. Тогда все обиженные, молодёжь, старики, женщины с детьми, стали стекаться в Рим; сходясь группами на форуме или в храмах, они с плачем говорили, что, не совершив никакого преступления, они, жители Италии, изгоняются со своих земель и от своих очагов, словно они проживали во вражеской стране. Слыша это, римляне негодовали и скорбели вместе с ними, так как понимали, что война велась не ради пользы Рима, а в интересах правителей, желавших произвести государственный переворот. Награды раздавались и колонии учреждались для того, чтобы более уже не возрождалась демократия, так как устраивались для правителей поселения наёмников, готовых на всё, чего бы от них ни потребовали»[468]468
  Аппиан. Гражданские войны. V. 12.


[Закрыть].

Октавиан надеялся погасить недовольство италиков, выплачивая денежные компенсации бывшим владельцам земель, которые роздали солдатам, но средств явно не хватало[469]469
  Cambridge Ancient History. Volume Х: The Augustian Empire. 43 BC – AD 69, pp. 14–15.


[Закрыть]. Он пытался оправдать свои действия перед ущемлёнными городами государственной необходимостью таких мер. Те же не очень в это верили. Все понимали, что новая власть за их счёт пытается решить свои собственные проблемы – обеспечить себе поддержку солдатской массы. Некогда, кстати, Луций Корнелий Сулла расселил на италийских землях своих ветеранов, чем обеспечил себе прочность власти в Риме: «В Италии к его услугам были 120 000 человек, недавно служивших под его начальством и теперь получивших от него большие подарки, обильные земельные наделы; в его распоряжении были в Риме 10 000 корнелиев (рабы, получившие свободу по воле Суллы – И.К.) и прочий народ, принадлежавший к числу его сторонников, преданный ему, страшный для других; все они как действовавшие раньше вместе с Суллой видели свою безопасность в том, чтобы он долго жил»[470]470
  Аппиан. Гражданские войны. I. 104.


[Закрыть].

Октавиану действовать подобно Сулле было много сложнее. В Италии в его время свободных земель практически не было. Не зря в Риме ходила шутка, что осталось только одно ещё никому не выделенное земельное угодье – Марсово поле в самой столице. Оно, как известно, исторически предназначалось для воинских упражнений молодёжи и на нём же происходили выборы высших магистратов Республики центуриатными комициями.

У Суллы не было и денежных проблем: богатая добыча после победной Первой Митридатовой войны (89–85 гг. до н. э.) и «доходы» от проскрипций обеспечили ему замечательную прочность финансового положения. У Октавиана же не было и не могло быть никакой богатой добычи, ибо гражданские войны даже победителям приносят сплошные убытки. Проскрипционные «доходы» надежд не оправдали. Создать себе поддержку среди массы новых либертинов не представлялось возможным, поскольку одни рабы убежали к Сексту Помпею, а остальные нужны были их владельцам, каковых обижать не следовало. Вот и приходилось Октавиану воздействовать на италиков уговорами, а на солдат упрёками. Но, не будучи должным образом материально подкреплёнными, и на первых, и на вторых действовали они плохо. Солдаты, понимая, насколько новая власть, каковую в Италии для них олицетворял Октавиан, в них нуждается как в своей опоре, относились к триумвиру с откровенным пренебрежением.

Но постепенно ситуация стала меняться для молодого Цезаря к лучшему: «За это время по необходимости постоянно обусловливалась прочность положения каждой из сторон зависимостью одной из них от другой; вождям нужно было, чтобы власть их поддерживалась войском, войску – чтобы существовала власть для закрепления того, что они себе забрали. А так как утверждение за воинами их владений не было бы прочным, если бы не была прочна власть, передавшая им эти владения, то воины и боролись бы за неё с вынужденным к ней сочувствием. Цезарь давал нуждающимся солдатам много и сверх переданного сначала, заимствуя для этого деньги из храмов. Это подняло еще более его престиж в глазах войска и приобрело еще большую благодарность, когда они видели, что Цезарь даёт им не только земли, но и города, дома и деньги»[471]471
  Там же. V. 13.


[Закрыть].

Надо сказать, что и солдаты себя не обижали. Столкнувшись с нерешительностью власти при передаче им ряда земель, они «стали нагло нападать на соседей, забирать больше, чем им было предоставлено, стали забирать лучшее»[472]472
  Там же.


[Закрыть]. Благодаря ограблению храмов и решительности солдат в «обретении» подаренной собственности популярность Октавиана в войсках заметно возросла.

Понятно, что великая щедрость молодого Цезаря вызывала совершенно иные чувства у тех, за счёт кого он угождал войску. Его теперь часто встречали «криками негодования и ненависти»[473]473
  Там же. V. 13.


[Закрыть]. Но ради сохранения и умножения доверия к нему армии Октавиан был готов сносить любые оскорбления.

Успехи молодого триумвира в завоевании любви солдатской массы встревожили, однако, тех, кто был близок к Марку Антонию. Они сочли, что многим легионерам теперь покажется: их благополучие – исключительная заслуга Октавиана. Строго говоря, он вовсе не превысил своих полномочий. После Филипп было чётко договорено, что Антоний двинется с войском на Восток, дабы не только установить там власть триумвирата, но и добыть как можно больше денег. Октавиан же и обязан был заниматься аграрными преобразованиями в Италии. Но вот брат Марка Антония Луций, полная энергии и решительности влиять на государственные дела жена триумвира Фульвия, управляющий делами Антония в его отсутствие некто Маний забеспокоились, как бы популярность, обретённая Октавианом, не затмила в глазах войска уважения к их патрону. Ведь только он имел заслуженное право считаться единственным победителем на Филиппийских полях. Надо признать, что опасения родных Антония и его ближайшего окружения имели под собой основания. Что до солдат, то их логика была предельно проста: Антоний ушёл с легионами в Азию, а деньги и земельные наделы они получают от молодого Цезаря… Конечно, воины помнили, кто победитель Брута и Кассия, но…

Фульвия с детьми Антония непосредственно предстала перед легионерами, напоминая им о славе своего мужа. В результате, в нарушение заключённого ранее по доброму согласию договора, «друзья Антония назначили своих уполномоченных для устройства колоний из числа солдат Антония. Эти уполномоченные, желая показать себя ещё более щедрыми к воинам, чем Цезарь, позволяли им причинять ещё большие обиды населению»[474]474
  Там же. V. 14.


[Закрыть].

Самым обидным для Октавиана здесь было то, что негодование италиков, пострадавших от произвола колонистов и солдат Антония, обрушивалось не на пребывающего в восточных провинциях державы триумвира, а на находящегося в Италии и прямо отвечающего за всё, что в ней происходит, его молодого коллегу. Храмовых денег хватило для облагодетельствования солдат, а вот для уплаты землевладельцам за их переданные воинам угодья средств катастрофически не было[475]475
  Борухович В. Г. Последний период гражданских войн (исторический очерк / – Античный мир и археология, вып. 6, Саратов, 1986, с. 116.


[Закрыть]. Да тут ещё усиленный флотом Стация Мурка Секст Помпей окончательно блокировал Апеннинский полуостров с запада[476]476
  Cambridge Ancient History. Volume Х: The Augustian Empire. 43 BC – AD 69, p. 15.


[Закрыть]. Эскадра неопределившегося пока с политической ориентацией Гнея Домиция Агенобарба, крейсировавшая у италийских берегов с востока, только масла в огонь подливала. В итоге, среди италиков пошло уже не брожение, но явственно обозначилось начало волнений, могущее перерасти в настоящее восстание[477]477
  Eck W. The Age of Augustus. Oxford, 2007, p. 20–21.


[Закрыть].

Тем временем отношения Октавиана с солдатами оставались непростыми. Обычно он, учитывая сложность положения, старался не замечать наглости и дерзости славных воинов. Но временами не выдерживал. Так однажды некий легионер в театре в его присутствии прошёл на места, предназначенные для сословия всадников, что было очевидным нарушением установленных правил посещения театра в Риме. На это обратили внимание зрители, и Октавиан счёл, что спустить солдату такую демонстративную наглость – уронить себя в глазах публики. Потому он велел дерзкого воина из театра выставить. Известие об этом заурядном, в общем-то, происшествии дошло до солдат, и те оскорбились за своего товарища по оружию. Как всегда в подобных случаях бывает везде и во все времена, немедленно появились ужасающие слухи. Стали говорить, что Октавиан то ли велел бросить безвинного солдата в тюрьму, то ли вообще приказал его убить. Когда триумвир вышел из театра, то уже целая толпа легионеров окружила его и потребовала показать им этого воина, какового многие считали убитым. Солдат вскоре появился, но протестующие немедленно решили, что его просто привели из тюрьмы. Тот честно рассказал, как было дело, однако, его возмущённые «произволом триумвира» товарищи по оружию оказались разочарованы такой обыденностью происшествия. Они заявили, что он просто лжёт, выгораживая Октавиана, получив соответствующий приказ, и даже стали поносить его как «изменника общему делу»[478]478
  Аппиан. Гражданские войны. V. 15.


[Закрыть].

Вскоре после этого легионеров созвали на Марсово поле, где должны были объявить об очередном наделении землёй. Объявлять об этой отрадной новости должен был лично Октавиан. Воины из понятного нетерпения стали собираться на указанном месте ещё с ночи. К утру Марсово поле было заполнено солдатами, жаждущими, как они это понимали, своей заслуженной награды, участием во многих и многих войнах обретённой. Октавиан, однако, задерживался. Очередной раз из-за нездоровья. Солдаты же, уставшие его ждать, стали негодовать, полагая, что он медлит из неуважения к ним. Раздражение легионеров быстро нарастало, и вскоре пролилась кровь. Преданный молодому Цезарю центурион Ноний стал резко порицать негодующих воинов, напоминая им о долге повиновения своему командующему, и справедливо указал, что задержка его прибытия на Марсово поле связано с нездоровьем, но никак не с пренебрежением к ним. Легионеры подвергли Нония осмеянию, но, увы, этим дело не ограничилось. Пресытившись ругательствами, озлобленные солдаты принялись метать в центуриона камни. Несчастный пытался спастись бегством, но за ним устремилась погоня. Он попробовал уйти от преследования, бросившись в Тибр, но его из воды быстро достали – солдаты хорошо плавали – и убили. Растерзанный труп честного воина с умыслом швырнули на дорогу, по которой должен был прибыть Октавиан[479]479
  Там же. V. 16.


[Закрыть].

Это трагическое происшествие немедленно стало известно в городе, и друзья триумвира советовали ему ни в коем случае не появляться перед разъярёнными легионерами, но «отступить перед этим безумным натиском»[480]480
  Там же.


[Закрыть]. Но Октавиан, отдадим ему должное, совершенно не растерялся в такой не просто сложной, но и крайне опасной для его жизни ситуации. Справедливо рассудив, что его неявка на Марсово поле только усилит озлобление солдат, он решительно и, скажем прямо, мужественно предстал перед толпой. Положение было предельно рискованное: вкусившая первую кровь озлобленная масса легионеров при первом же его неверном движении или неосторожном слове могла легче лёгкого отправить Октавиана вслед за несчастным Нонием… Искать даже тени сохранившегося почтения к его статусу триумвира и военачальника не приходилось. И вот здесь молодой Цезарь доказал, что, если он и лишён дара полководца на поле боя, то нрав своих солдат он, тем не менее, отлично знает, настроение их понимает и умеет подбирать нужный ключик к их сердцам.

Убийство Нония он представил как трагическую случайность, виновны в каковой лишь немногие неразумные, потерявшие, что называется, голову от злобы. Стал убеждать солдат в дальнейшем быть осторожнее, не допускать, чтобы несколько безумцев могли творить подобные злодейства. После такого вступления Октавиан немедленно «произвёл раздачу земель, предложил, чтобы за наградами приходили те, кто их достоин, и дал подарки также и некоторым, не заслужившим их, сверх их ожиданий»[481]481
  Там же.


[Закрыть].

Эффект выступления и последующих действий триумвира превзошёл все ожидания. Солдатская масса немедленно раскаялась в своём неправедном отношении к Октавиану и устыдилась столь недостойного римских воинов поведения. Легионеры дружно сами себя осуждали и изъявляли абсолютную преданность своему военачальнику. Они даже обратились к нему с просьбой расследовать дело об убийстве центуриона Нония и строго наказать повинных в нём. Наказание, кстати, могло быть только одно – смертная казнь. Октавиан, однако, как мы помним, человек, очень даже склонный к жестокости, на сей раз благоразумно явил исключительное великодушие. Он сказал, что виновные ему известны, но пусть суровым наказанием для них станет осознание своей вины и осуждение такого ужасного поступка их боевыми товарищами. Тут уже легионеры напрочь позабыли о своих недавних мятежных настроениях и стали возглашать здравицы Октавиану. Ещё бы, ведь к прощению их вины триумвир с замечательной щедростью добавил превышавшие их ожидания подарки.

Что ж, молодой Цезарь в крайне непростой и чреватой роковыми последствиями ситуации проявил себя на уровне, достойном божественного Цезаря. Тому тоже приходилось сталкиваться с недовольством солдат, даже с их мятежами. Но он всегда их успокаивал, не доводя дела до решительных мер, приводящих к неизбежному кровопролитию. Однажды Гай Юлий Цезарь сумел погасить буйные настроения своих легионеров одним-единственным словом, обратившись к ним «квириты», то есть, «римские граждане», вместо обычного для военачальника обращения «воины».

Справедливости ради скажем, что у Октавиана в описываемом случае положение было много сложнее. Солдаты его были куда более разъярены, да и сам триумвир не имел у них того авторитета, что был у его великого родственника. На Марсовом поле любые слова бы его не спасли, да и сами легионеры были не те, что у Цезаря. Долгие годы гражданских войн сильно повлияли на мироощущение солдатской массы, на их понимание чувства долга, восприятие военачальников, дисциплины. Аппиан замечательно описал причины, как он это назвал, «тогдашнего безначалия»[482]482
  Там же. V. 17.


[Закрыть]:

«Причинами его было и то, что полководцы занимали свои должности по большей части, как это бывает в период междоусобных войн, не на основании выборов, а также и то, что войска набирались не по установленным издревле воинским спискам и не для нужд всей родины, служили не для общественного блага, а в интересах только тех, кто их в войска зачислял; да и им они служили, подчиняясь не силе закона, а потому, что их привлекали данные отдельными лицами обещания; и сражались они не против врагов всего государства, а против врагов отдельных лиц, не против чужеземцев, а против равноправных с ними сограждан. Все это подорвало воинскую дисциплину: солдаты считали себя не столько отправлявшими военную службу, сколько помощниками своих начальников на основе личного расположения, личного желания и полагали, что и правители нуждаются в них в личных своих интересах. Переход на сторону неприятеля, считавшийся прежде совершенно недопустимым, в это время даже удостаивался даров; так и поступали солдаты в громадном числе, а некоторые из знатных людей считали, что переход из одной партии в другую, совершенно ей подобную, не представляет собой «перебежки». Партии же были действительно вполне схожи, и никогда ни та, ни другая из них не занимала сама по себе враждебного положения в отношении римского государства как такового. Скорее предводители обеих партий представляли себе дело так, будто все они содействуют благу родины, и это в свою очередь облегчало такие «перебежки»: везде оказывалось возможным служить на пользу родине. Предводители понимали это положение и мирились с ним, зная, что они солдатами управляют не в силу закона, а скорее путем их задабривания. Таким образом, все войско было готово к смуте и к анархии, к неповиновению возглавлявшим смуту вождям»[483]483
  Там же.


[Закрыть].