Текст книги "Император Август и его время"

Дуумвират правителей острова просуществовал совсем недолго. Вскоре Секст Помпей приказал убить недальновидного Авла Помпея Вифаника и с 42 г. до н. э. стал единоличным правителем Сицилии. Запоздалая попытка триумвиров вернуть себе господство над стратегически и экономически важной провинцией провалилась. В морском сражении флот Секста Помпея одолел морские силы триумвиров под командованием легата и друга Октавиана Квинта Сальвидиена[414]414
  Тит Ливий. История Рима от основания города. Периохи. 123.


[Закрыть]. Сицилия была триумвирами утрачена и стала фактически самостоятельным владением Секста Помпея. Это был пренеприятнейший сюрприз, поскольку и сам плодородный остров снабжал Рим продовольствием и рядом с ним проходил морской путь из Африки – богатейшей хлебной провинции Римской державы. Обеспечив себе господство в Тирренском море, опираясь на Сицилию, Помпей контролировал и морские пути, и побережье Италии. Это создавало сильнейшие трудности с продовольственным снабжением – как столицы, так и всего Аппенинского полуострова. Секст Помпей это прекрасно понимал и, став теперь непримиримым врагом триумвиров (по их же собственной глупости!), делал всё возможное, чтобы создать им как можно больше трудностей и проблем. И это у него прекрасно получалось!

Тем временем в Риме триумвир Марк Эмилий Лепид праздновал свой триумф, каковой он заслужил как раз тогда, когда сумел уговорить Секста Помпея покинуть Испанию и удалиться в Массилию, где и возглавить флот. Поскольку Лепиду удалось в послании к сенату представить свои действия как выдающуюся и главное бескровную победу, то его удостоили и благодарственных молебствий, и даже конной статуи. А солдаты уже во второй раз провозгласили его императором, почему и обрёл он право на триумф. А так как до этого гражданская война на земле Испании, казалось, победой божественного Юлия при Мунде завершившаяся, благодаря энергии Секста Помпея вновь не на шутку разгоралась, то в Риме вправе были полагать действия Лепида немалым благом для Республики.

В честь собственного триумфа Лепид издал «эдикт следующего содержания: «В добрый час! Приказываю всем мужчинам и женщинам приносить жертву и праздновать настоящий день. Кто будет уличён в невыполнении настоящего приказания, будет считаться в числе проскрибированных». Лепид праздновал триумф в храмах, причём все принимали участие в праздничной одежде, но с ненавистью в душе»[415]415
  Аппиан. Гражданские войны. IV, 31.


[Закрыть].

Лепид отмечал свой испанский триумф 31 декабря 43 г. до н. э. А на следующий день, 1 января 42 г. до н. э., все триумвиры, сенат римского народа и все действующие магистраты приняли присягу in acta Caesaris. Она с этого дня стала ежегодно возобновляемой[416]416
  Дион Кассий. Римская история. XLVII, 18.


[Закрыть]. Состоялось торжественное обожествление Гая Юлия Цезаря. Согласно закону Руфрена, его статуи теперь должны были воздвигаться по всей Италии. Наибольшая выгода от произошедшего досталась Октавиану. Он теперь на абсолютно законном основании становился «сыном бога» («divi filius»)[417]417
  Егоров А. Б. Рим на грани эпох, с. 80.


[Закрыть]. Так окончательное воплощение нашли слова Марка Туллия Цицерона о «божественном мальчике»! Только вот получил оратор от него в награду не благодарность, но погибель лютую…

Как divi filius Октавиан теперь явно выделялся среди коллег-триумвиров, ибо те не на что подобное никак не могли претендовать. В то же время полагать, что молодой Цезарь уже тогда возглавил триумвират, отводя Антонию и Лепиду роли простых исполнителей своей воли, преждевременно[418]418
  Гребенюк А. В. Рим: путь к империи, с. 225.


[Закрыть]. Ведь впереди была война с легионами Брута и Кассия, под чьей властью был весь восток римских владений со всеми его огромными ресурсами. И войск убийцы Цезаря собрали под своими орлами предостаточно. Потому сейчас на первый план неизбежно выдвигался Марк Антоний, бывший и многоопытным военачальником, и самым авторитетным в армии триумвиров полководцем.

Восточному походу Антония и Октавиана предшествовало малоприятное для триумвиров открытие: проскрипции не дали им достаточного количества денег на покрытие военных издержек, на что они так рассчитывали. «Домашнее имущество проскрибированных было расхищено»[419]419
  Аппиан. Гражданские войны. IV, 31.


[Закрыть]. Рядовые «творцы» проскрипций, похоже, себя не обижали, не слишком соотнося своим корыстные интересы с целями триумвиров. В итоге «не доставало ещё двухсот миллионов драхм»[420]420
  Там же.


[Закрыть].

В поисках необходимых для продолжения гражданской войны средств триумвиры порешили обложить вновь введённым налогом богатых женщин, каковых в Риме было немало. «Объявив об том в народном собрании, триумвиры составили список 1400 женщин, владевших наибольшим состоянием. Им надлежало, представив оценку имущества, внести на военные нужды сумму, какую каждой назначат триумвиры. Скрывшим что-либо из имущества или неправильно оценившим его назначены были наказания, а осведомлявшим об этом как свободным, так и рабам – награды»[421]421
  Там же. IV, 32.


[Закрыть].

Римские матроны решительно возмутились и сочли для начала наиболее благоразумным обратиться за защитой к женщинам же – родственницам триумвиров. Их сочувственно выслушала мать Антония, но жена его Фульвия, теперь ещё и тёща Октавиана, ни малейшей женской солидарности проявить не пожелала. Она депутацию недовольных новоявленным налогообложением матрон самым вульгарным образом прогнала от своих дверей. Женщины не растерялись и немедленно направились прямо на форум, где в это время заседали триумвиры[422]422
  Там же.


[Закрыть].

Собственно, заседали триумвиры на форуме, где проходило народное собрание – трибутные комиции, и впервые за их многовековую историю на таковые явились женщины, да ещё и с решительными требованиями. Можно сказать, что на форуме в центре Рима возникла ситуация прямо из знаменитой комедии Аристофана «Женщины в народном собрании». Там, правда, афинянки переоделись мужчинами и привязали себе бороды, дабы на собрание проникнуть. В Риме же натурально женщины, не таясь, во всей своей красе явились на комиции, защищая свои, как они полагали, неотъемлемые права. Роль аристофановской героини Праксагоры – предводительницы афинских женщин взяла на себя почтенная матрона, представительница знаменитого плебейского рода Гортензиев. Она была дочерью прославленного оратора Квинта Гортензия Гортала, соперничавшего в этом искусстве с самим Марком Туллием Цицероном. Происходя из богатой и высокоинтеллектуальной семьи, она сама получила прекрасное образование, что было нормой в среде римских женщин знатного происхождения. Как дочь своего отца Гортензия особенно увлекалась риторикой. Ей были прекрасно знакомы выступления как знаменитых греческих, так и римских мастеров слова. Будучи высокообразованной римлянкой, она, понятное дело, свободно владела «божественной эллинской речью». И уж конечно изучила речи своего отца и его славного соперника, так часто звучавшие на этом самом форуме, куда она во главе римских матрон прибыла.

Народ на форуме расступился, пропуская столь внушительную женскую демонстрацию, стража также уважаемым матронам препятствовать не стала. Оказавшись в центре внимания, Гортензия произнесла свою речь: «Как и подобало таким женщинам как мы, нуждавшимся в вашей помощи, мы обратились к вашим женам. Но испытав, что совсем не подобало нам, от Фульвии, мы её поступком вынуждены совместно явиться на форум. Вы отняли уже у нас родителей, детей, мужей и братьев под тем предлогом, что вы были оскорблены ими. Если же вы еще отнимите у нас и средства к существованию, то поставите нас в тяжёлое положение, недостойное нашего происхождения, образа жизни и природы женщины. Если вы считаете себя обиженными нами так же, как мужчинами, то подвергните нас, подобно им, проскрипции. Если же мы, женщины, никого из вас не объявляли врагом отечества, не разрушали домов, не подкупали войск, не приводили армий против вас, не препятствовали вам достигнуть власти и почёта, то почему мы должны подвергнуться карам, не будучи соучастницами во всём этом?

К чему нам платить налоги, раз мы не участвовали ни в отправлении государственных должностей, ни в почестях, ни в предводительстве войсками, ни вообще в государственном управлении, из-за которого вы теперь спорите, доведя нас уже до столь больших бедствий? Вы скажете: потому, что теперь война. Но когда войны не было? И когда женщины платили налоги, женщины, которых сама природа освобождает от этого у всех народов? Наши матери, правда, всего один раз, вопреки нашему полу, собрали налог: это когда грозила опасность всему вашему господству и даже самому городу, когда нам угрожали карфагеняне. Но и тогда женщины вносили налог добровольно и притом не с земель, имений или домов, без чего не может существовать свободная гражданка, но только из своих собственных украшений, к тому же не подвергавшихся оценке, не под угрозой указчиков или доносчиков, не по принуждению или насилию, а вносили столько, сколько сами пожелали. И какой у вас сейчас страх за государственную власть или отечество? Когда наступит война с галлами или парфянами, и мы окажемся не хуже наших матерей в стремлении спасти отечество. Но для гражданской войны мы никогда не станем вносить вам денег или помогать вам в борьбе друг с другом. Мы не вносили налогов ни при Цезаре, ни при Помпее, ни Марий, ни Цинна не принуждали нас к этому, ни даже Сулла, тиран отечества. А вы еще говорите, что упорядочиваете государственный строй!»[423]423
  Там же. IV, 33.


[Закрыть]

Блистательная речь Гортензии триумвиров, однако, только разозлила. Дерзость женщин, вторгшихся в народное собрание, где Антоний, Лепид и Октавиан чувствовали себя полновластными хозяевами положения, их жёсткие и, главное, обоснованные требования решено было незамедлительно пресечь. Но не тут-то было! Народ высоко оценил красноречие Гортензии и справедливость её доводов. Когда триумвиры необдуманно приказали служителям стащить женщин с ораторской трибуны, то собрание неожиданно для «трехглавого чудища» дружно запротестовало, а стражники не решились исполнить приказ… Пришлось Антонию, Лепиду и Октавиану для успокоения матрон и народного собрания заявить о переносе рассмотрения вопроса на следующий день. А наутро они приказали только четырёмстам наиболее богатым гражданкам объявить стоимость своего состояния (изначально предполагалось обложить новым налогом 1400 римлянок) – такой вот компромисс, дабы не выглядеть в глазах народа откровенно проигравшей стороной в этом противостоянии. Тем не менее, думается, Гортензия вправе была считать себя победительницей, а права женщин в целом защищёнными. Само произошедшее на форуме по значимости удивительно: триумвиры в первый и в последний раз не сумели совладать с народным собранием, и впервые римские женщины добились на комициях политической победы! Гортензия оказалась достойной дочерью своего отца!

Недостающие для успешного ведения гражданской войны деньги триумвиры добыли, возложив дополнительные финансовые тяготы на мужскую половину населения Рима и Италии: «Из мужчин же всякий владевший более чем 100 000 сестерций, как гражданин, так и иностранец, вольноотпущенник, жрец и все иностранцы без каких-либо исключений подлежат этому распоряжению под страхом таких же наказаний и таких же наград за доносы. Все должны были 1/50 часть своего имущества немедленно отдать триумвирам взаймы и внести годовой доход на военные нужды»[424]424
  Там же. IV, 34.


[Закрыть].

Так не без труда средства на ведение гражданской войны с Брутом и Кассием были найдены. Что же в это время происходило за пределами Италии, где убийцы Цезаря собирали свои силы?

Брут уверенно закрепился в Македонии, наместник которой Гортензий безропотно уступил ему власть. Брат Марка Антония Гай, пытавшийся Бруту противодействовать, потерпел полное поражение и оказался в плену. Брут долгое время относился к пленнику великодушно и даже за попытку вызвать мятеж наказал мягко: велел лишь получше его сторожить и держать на корабле[425]425
  Плутарх. Брут. XXIII.


[Закрыть]. Однако же, когда он узнал о гибели Децима Брута Альбина, о проскрипциях, о расправе над Цицероном, то приказал Гортензию, теперь уже ему служившему, Гая Антония казнить. Это было отмщение за смерть родственника Децима Брута и друга Цицерона[426]426
  Там же. XXVIII.


[Закрыть]. В конце 43 г. до н. э. Марк Юний Брут со своим уже многочисленным и мощным войском двинулся в провинцию Азия для соединения с силами Гая Кассия Лонгина, утвердившегося в Сирии. Кассий, разделавшись, как мы помним, с Долабеллой, увлёкся войной на Востоке и решил наказать египетскую царицу Клеопатру за поддержку цезарианцев. А кого же ей, былой, пусть и недолгой возлюбленной Цезаря, было поддерживать? Однако египетский поход Кассия лишал врагов триумвиров возможности соединить свои силы и достойно противостоять «трёхглавому чудищу». Брут в своём письме соратнику совершенно резонно писал, что их цель – не власть, но освобождение отечества от тирании и лишь для этого они «скитаются по свету, собирая военную силу, с помощью которой низложат тиранов»[427]427
  Там же.


[Закрыть]. Кассий внял письму Брута, ибо цели у них были общие, и только совместными усилиями они могли добиться желанной победы над цезарианцами и восстановить прежнюю сенатскую республику, каковую напрасно искренне почитали как воплощение «римской свободы».

Знаменитая формула, теоретически обоснованная Николой Макиавелли, а позднее взятая на вооружение создателем Ордена иезуитов Игнасио Лойолой: «цель оправдывает средства» приложима к оценке действий многих и многих исторических деятелей во все эпохи. Античность здесь не исключение!

Вот как Плутарх описывает встречу Брута и Кассия в Малой Азии: «Они встретились близ Смирны-впервые с тех пор, как расстались в Пирее и один направился в Сирию, а другой в Македонию, – и оба ощутили живейшую радость и твёрдую надежду на успех при виде войска, которое собрал каждый из них. И верно, ведь они покинули Италию наподобие самых жалких изгнанников, безоружными и нищими, не имея ни судна с гребцами, ни единого солдата, ни города, готового их принять, и вот, спустя не так уж много времени, они сходятся снова, располагая и флотом, и конницей, и пехотою, и деньгами в таком количестве, что способны достойно соперничать со своими противниками в борьбе за верховную власть в Риме»[428]428
  Там же.


[Закрыть].

Откуда же у несчастных беглецов появились такая военная мощь и огромные денежные средства, явно превосходящие финансовые возможности триумвиров, даром что те находились в столице Республики, располагая Италией и обширными западными провинциями? Секрет предельно прост: «Они узурпировали власть в провинциях, присвоили казённые деньги, имения, короче говоря, предприняли те меры, против которых выступали когда-то»[429]429
  Карл Крист. История времён римских императоров. I–I, с. 76.


[Закрыть]. Оказалось, что в римской армии немало сил, установление единовластия вовсе не одобряющих. Они-то и стали опорой Брута и Кассия – главных цезареубийц. Опираясь на них, противники триумвиров не просто захватили богатые восточные провинции, но и жесточайше их ограбили, добывая средства для ведения гражданской войны. Более того, триумвирам приходилось находить деньги, опираясь в первую очередь на Италию. А там со времён окончания Марсийской или Союзнической войны (88 г. до н. э.) всё население было римскими гражданами, каковых откровенно грабить было невозможно. Брут и Кассий же властвовали в покорённых Римом провинциях Востока, а они традиционно римлянами и рассматривались в качестве источника доходов, совсем не обязательно законных. И с интересами местного населения здесь также не принято было считаться. Ещё недавно Гней Помпей Великий опустошил римский Восток непосильными налогами, добиваясь уплаты таковых жестокими репрессиями. Так теперь уже борцы за «римскую свободу» превзошли своего былого кумира. Провинции, где они утвердились с верными им войсками, должны были выплачивать по 50 миллионов денариев в год. Более того, Гай Кассий Лонгин потребовал, чтобы этот совсем немалый налог был внесён сразу за десять лет вперёд![430]430
  Ковалёв С. И., Штаерман Е. М. Очерки истории Древнего Рима, с. 203.


[Закрыть]

Надо сказать, что вожди борьбы за «римскую свободу» – люди, вне всякого сомнения, глубоко идейные, не стремившиеся к личной власти, самоутверждению и даже личному обогащению, ибо деньги, награбленные в провинциях, были нужны им на ведение гражданской войны, образцами добродетели в своих практических действиях вовсе не были. И до гражданской войны, и во время таковой. Да, как глубоко идейные борцы за спасение сенатской республики они в среде римских политиков той кровавой поры выглядели «белыми воронами»[431]431
  Циркин Ю. Б. Гражданские войны в Риме. Побеждённые. Спб., 2006, с. 303–304.


[Закрыть]. Но их борьбу нельзя почитать только «героической трагедией». Сами «борцы за свободу» сделали немало для того, чтобы события этого противостояния носили не только страшный, но и отвратительный характер. И вовсе не только по вине триумвиров.

Можно ли забыть, что гордившийся своей суровой добродетелью и постоянно выставлявший её напоказ Марк Юний Брут в своё время ссудил через третье лицо городу Саламину на Кипре деньги под 48 процентов? А когда пришла пора долг взыскать, то, получив в своё распоряжение отряд конницы, он взял в осаду местных магистратов и так долго держал их в ней, что некоторые умерли от голода. Кстати, само царство Кипра присоединили к Риму за долги его царя. И здесь проценты были запредельные, и, чтобы их покрыть, не только царство захватили, но и всё царское имущество распродали. Эту «достойную» операцию проводил самый знаменитый блюститель «нравов предков» в Республике Марк Порций Катон Младший[432]432
  Ковалёв С. И., Штаерман Е. М. Очерки истории Древнего Рима, с. 179–180.


[Закрыть]. Катон, кстати, подобно своему соратнику Цицерону, не очень-то заботился о соблюдении законов при борьбе за свои «чистые» идеалы[433]433
  Никишин В. О. Катон Утический. Хранитель устоев и нарушитель традиций. – Studia Historica. Вып. VIII, М., 2008, с. 123–138.


[Закрыть]. Вспомним только беззаконную казнь Лентула и его товарищей – катилинаров, которую Цицерону не удалось бы провести без мощнейшей поддержки Катона Младшего. О том, как Кассий собирал на Востоке деньги на военные нужды, уже говорилось… Что до Брута, то жители ликийского города Ксанф в Малой Азии после озвучивания убийцей Цезаря требований денег и воинов в свою армию предпочли сжечь город и погибнуть в огне, нежели ему уступить. Подобный подвиг их предки совершили в далёком шестом веке до н. э., не желая покориться персидским завоевателям. Жителям города Тарса в соседней с Ликией Киликии «повезло» больше. На них наложили выплату полутора тысяч талантов, и, чтобы собрать столь значительную сумму, большая часть населения города заплатила своей свободой – была продана в рабство. И это только наиболее яркие примеры. Потому весь пафос доблестных «защитников свободы» следует признать ложным[434]434
  Карл Крист. История времён римских императоров. I–I, с. 77.


[Закрыть].

Главная же беда Брута и Кассия с их сторонниками была в том, что обожаемая ими форма правления, каковую они подобно Цицерону отождествляли с самим существованием Республики, безнадёжно себя изжила. По всем статьям! Политически сохранять в огромном государстве, простиравшемся уже от Атлантики до берегов Евфрата, порядки, установленные некогда для управления крохотной общиной на клочке территории левобережья нижнего течения Тибра, было нелепо. Неэффективность такого управления давно уже была очевидной. Нельзя было и далее оставлять провинции в жалком положении «поместий римского народа». Так их печальный статус точно определил Цицерон. Перманентность ограбления провинций в интересах коррумпированного сената руками всадников-публиканов грозила неизбежными волнениями. Наконец, сенатская республика в последние десятилетия никак не гарантировала римлянам мира и личной безопасности. Ведь именно её слабость и неспособность к нормальному управлению и ввергали Рим в гражданские войны. Отсюда не случайно вытекала убеждённость, овладевавшая всё большим и большим числом римлян, что порядок, спокойствие и процветание в Республике может установить только единовластие[435]435
  Циркин Ю. Б. Гражданские войны в Риме. Побеждённые. Спб., 2006, с. 302.


[Закрыть]. Противники же такового в упор не желали видеть, что идея автократии давно обрела в Риме большую популярность, а ко времени описываемых событий ещё и сакральную основу – широко распространившуюся веру в богоподобную сущность Цезаря[436]436
  Mackay Chr. S. «The breakdown of the Roman republic: From oligarchy to empire», p. 315.


[Закрыть].

Беда была только в том, что, желая искомого единовластия, римляне в массе своей принципиально не хотели, чтобы оно осуществлялось в виде откровенной монархии, при которой, что для этой формы правления совершенно естественно, правитель носил бы соответствующий титул – царский.

Что же другая сторона? Как она мыслила будущее республики?

Где-то полтора века спустя после описываемых событий историк Луций Анней Флор, живший во времена Домициана (81–96 гг.), Нервы (96–98 гг.), Траяна (98–117 гг.) и Адриана (117–138 гг.), так написал о причинах гибели римской свободы: «После умерщвления Цезаря и Помпея римский народ, казалось, возвратился к прежнему состоянию свободы. И он действительно возвратился бы, если бы Помпей не оставил детей, а Цезарь – наследника, и, что пагубнее всего, если бы не уцелел Антоний, некогда сотоварищ Цезаря (Октавиана), а позднее его соперник, факел и буря последующего века»[437]437
  Луций Анней Флор. Две книги эпитом римской истории обо всех войнах за семьсот лет. IV. 3.


[Закрыть].

Флор верно не числит Секста Помпея в сторонниках римской свободы, поскольку в Сицилии он установил единовластие. Все магистраты на острове остались римскими, но они теперь назначались правителем. На «римской подкладке» в Сицилии стало возрождаться нечто вроде былой эллинской державы Дионисия (405–367 гг. до н. э.) или же Агафокла (317–289 гг. до н. э.). Что до наследника Цезаря – здесь всё понятно. Именно его единовластие и утвердилось в Риме. И не просто утвердилось, но создало политическую систему на века. Res Publica превратилась в Imperium Romanum. Но почему особую ненависть Флор испытывает к Антонию? Ведь он-то как раз неудачник в борьбе за единовластие. Очевидно, Луций Анней Флор имел в виду не исход личного соперничества триумвиров, но сыгранную Антонием решающую роль в разгроме тех, кто бился за восстановление сенатской республики. И здесь возразить нечего.

Против войск Брута и Кассия Антоний и Октавиан двинули армию в составе двадцати пяти легионов. Шесть из них пришлось оставить в Греции, остальные выступили против войск убийц Цезаря. Численность противостоящих друг другу армий была примерно близка. Так у «республиканцев» могло быть до 80 тысяч пехоты и 20 тысяч конницы, а у триумвиров – до 100 тысяч пехоты и 13 тысяч всадников[438]438
  Ковалёв С. И., Штаерман Е. М. Очерки истории Древнего Рима, с. 303.


[Закрыть]. По другим подсчётам – 90 тысяч у Брута и Кассия и около 110 тысяч у триумвиров[439]439
  Btunt R. Italian manpower. Oxford, 1971, p. 531; Егоров А. Б. Рим на грани эпох, с. 80.


[Закрыть]. В любом случае силы с обеих сторон были огромные, и нельзя не согласиться с Плутархом, написавшим, что «никогда ещё столь громадные войска римлян не сражались друг против друга»[440]440
  Плутарх. Брут. XXXIII.


[Закрыть]. Армии сошлись у города Филиппы, находившемся на рубеже Македонии и Фракии. Местом сражения стали так называемые Филиппийские поля.

Брут и Кассий могли не спешить начинать решающее сражение. А вот Антоний и Октавиан должны были поторапливаться, поскольку дела на морских коммуникациях складывались не в их пользу. Флот Секста Помпея нарушал снабжение хлебом Рима и Италии. А в Ионическом море, отделявшем Грецию и Македонию от берегов италийских, господствовал флот «республиканцев» под командованием Гнея Домиция Агенобарба и Стация Мурка. Затяжная компания в таких условиях могла завершиться печальным исходом для сторонников «дела Цезаря».

Если сравнивать полководцев, то в обеих армиях было по одному опытному и по одному малоопытному военачальнику. Антоний, соратник божественного Юлия, имел наибольший военный опыт. Осечка при Мутине осталась лишь досадным эпизодом, поскольку в дальнейшем он сумел склонить успех и военный, и политический на свою сторону, создав единую армию с Лепидом и добившись союза трёх в Бононии. У «республиканцев» немалый боевой опыт имел Гай Кассий Лонгин, носивший, правда, трагический характер: за одиннадцать лет до описываемых событий он в качестве квестора был участником злосчастного похода Марка Лициния Красса против парфян в 53 г. до н. э. Кассию повезло здесь больше, нежели сокрушителю славного Спартака. Он уцелел и с остатками римской армии вернулся на родину. Брут сколь-либо значительного военного опыта не имел, но в начавшейся гражданской войне уже добился некоторых успехов. Как-никак он сумел утвердиться в Македонии и Эпире, пленив брата триумвира Гая Антония. Об опыте боевых действий Октавиана сказать, собственно, нечего. Его участие в Мутинской войне пусть и принесло ему даже титул «императора», но это была не его заслуга, а погибших консулов-победителей Гирция и Пансы. В первом своём бою, напомним, Октавиан бесславно бежал, утратив плащ, что почиталось позором. Во втором сражении он не командовал. Правда, он якобы героически пробился к телу погибающего Гирция, но ведь это его собственный рассказ. Впрочем, участие в бою молодой Цезарь и в самом деле принимал.

Наверное, всё-таки уровень командования был выше у триумвиров за счёт большего опыта Антония. Что же касается позиций сторон, то войска Брута и Кассия находились в заметно лучшем положении. Их армия заняла гряду высот, легионы Антония и Октавиана располагались в низине. У войск триумвиров были проблемы с продовольствием. Не было у них и проточной воды. Потому приходилось использовать воду колодезную. Её и не хватало, и была она не лучшего качества.

Гай Кассий Лонгин, прекрасно видя своим опытным взглядом преимущества войск республиканцев и зная, что у противника, чем далее, тем более будут нарастать проблемы с продовольствием, какового в их с Брутом станах было предостаточно, и подвоз был отменный, начинать бой не спешил. Досадной помехой для него был, однако, Брут. Тот «стремился как можно скорее завершить дело битвой»[441]441
  Там же. XXXIX.


[Закрыть]. До поры до времени Кассий умело сдерживал нетерпеливца-соратника, но здесь в дело вступил выдающийся военный талант Марка Антония. По его приказу легионеры незаметно для противника проложили насыпь через болото, расположенное к югу от позиций обеих армий. Помогли этому густые кустарники и болотные тростники, скрывавшие земляные работы. Когда насыпь была готова, войска Антония, пройдя по ней, также заняли позиции на холмах, где немедленно построили свой укреплённый лагерь. Римский легионер, как известно, умел дружить с лопатой не хуже, чем с боевым оружием. Но на сей раз это замечательное умение было применено против римлян же.

Таким успешным манёвром Антоний создал для армии Кассия не только угрозу обхода, но и утраты сообщения с лагерем Брута. А это уже грозило катастрофой «республиканцам». Кассий был вынужден вступить в решительную схватку с противником. Понятное дело, что это касалось и войск Брута, и легионов Октавиана. Был ещё один важный момент, вынудивший Кассия поспешить с битвой. В составе «республиканских» армий немалое число легионеров, сражавшихся некогда под началом Гая Юлия Цезаря, проявляли колебания, и не исключалось, что мог начаться их переход на сторону цезарианцев.

Сражение началось 3 октября 42 г. до н. э. Кассий и Брут удачно выбрали время для наступления. Войска Антония и Октавиана к вражеской атаке не были готовы. Солдаты их армий занимались фортификационными работами. Потому изначально успех сопутствовал «республиканцам». Брут, решительно атаковав позиции легионов Октавиана, стремительно добился победного исхода: три легиона триумвиров были разгромлены, позиция обойдена и потерян лагерь. Как пишет Плутарх, «те воины Брута, которые не участвовали в обходе неприятельского фланга, легко потеснили приведённого в замешательство врага и, изрубив в рукопашной схватке три легиона, упоённые своим успехом ворвались в лагерь на плечах неприятеля. С ними был и сам Брут»[442]442
  Там же. XLII.


[Закрыть]. Победа казалась полной. Солдаты Брута даже решили, что вражеский командующий мёртв, поскольку обнаружили пустые носилки Октавиана, насквозь пробитые дротиками и копьями[443]443
  Там же. XLI.


[Закрыть]. Где же на самом деле был тогда молодой Цезарь и как он проявил себя в сражении?

Надо признать, проявил он себя прескверно. Под его руководством легионы натурально прозевали вражеское наступление. По словам Плутарха, они «спокойно выжидали, никак не предполагая, что неприятель завязывает сражение, но в полной уверенности, что это всего-навсего вылазка с целью помешать работам и распугать солдат-землекопов дротиками и грозным шумом. Не обращая внимания на тех, кто выстроился против их собственных позиций, они с изумлением прислушивались к громким, но невнятным крикам, доносившимся со стороны рвов»[444]444
  Там же.


[Закрыть].

Потрясающая беспечность в виду боевого построения изготовившегося к атаке врага! Солдат винить не в чём – если полководец не изволит замечать опасности, может, её и в самом деле нет? Похоже, участие в Мутинской войне мало просветило Октавиана в ведении боевых действий. Вот почему «в первом сражении он был выбит из лагеря и едва спасся бегством на другое крыло к Антонию»[445]445
  Светоний. Божественный Август. 13.


[Закрыть]. Есть даже мнение, что трое суток он вообще скрывался на болоте[446]446
  Неродо Ж-П. Август. М., 2003, с. 95–96.


[Закрыть]. Потому нельзя оспорить вывод Плутарха, что при Филиппах Октавиан ничем себя не проявил, а «в первой битве Брут нанёс Цезарю решительное поражение, взял его лагерь и во время погони едва не захватил в плен самого полководца»[447]447
  Плутарх. Антиной. XXII.


[Закрыть].

Исход общего сражения спасли действия Антония. Он заметил, что увлёкшиеся атакой войска «республиканцев» потеряли всякую связь с главными силами. Это были легионы Брута, громившие лагерь Октавиана. Тогда Антоний всеми своими силами обрушился на центр и левый фланг противника, где начальствовал уже Кассий. Центр «республиканцев», отбиваясь с величайшим ожесточением, выстоял, но левый фланг был обращён в бегство. Легионеры Антония, преследуя противника, сумели ворваться в лагерь Кассия и разорить его. Тот понёс полное поражение[448]448
  Плутарх. Брут. XLII.


[Закрыть]. Вот как описаны эти события у Плутарха:

«Пора, однако, рассказать, что приключилось тем временем с Кассием. Его нисколько не обрадовал первый бросок людей Брута, которые пошли в наступление без пароля и без команды, и с большим неудовольствием следил он за дальнейшим ходом событий – за тем, как правое крыло одержало верх и тут же кинулось грабить лагерь, даже и не думая завершить окружение и сжать неприятеля в кольце. Но сам он вместо того, чтобы действовать с расчётом и решительностью, только медлил без всякого толка, и правое крыло врага зашло ему в тыл, и немедля конница Кассия дружно побежала к морю, а затем дрогнула и пехота. Пытаясь остановить воинов, вернуть им мужество, Кассий вырвал знамя у одного из бегущих знаменосцев и вонзил древко перед собою в землю, хотя даже его личная охрана не изъявляла более ни малейшего желания оставаться рядом со своим командующим. Так, волей-неволей, он с немногими сопровождающими отступил и поднялся на холм, с которого открывался широкий вид на равнину. Впрочем, сам он был слаб глазами и даже не мог разглядеть свой лагерь, который разоряли враги, но его спутники заметили приближающийся к ним большой отряд конницы. Это были всадники, посланные Брутом; Кассий, однако, принял их за вражескую погоню»[449]449
  Там же. XLIII.


[Закрыть].

Дух Кассия уже был жестоко надломлен только что понесённым поражением, а тут ещё и вражеская конница, угроза пленения… Радость же воинов Брута, узнавших в посланном им на разведку некоем Титинии друга Кассия, он принял за торжество победоносного врага.