Текст книги "Росомаха"

7. Тоска. Истерика

Аркадий, сорокачетырехлетний предприниматель, отъезжал от своего дома в центральной части Озерного в приподнятом настроении.

Почему нет? Тепло, солнечно. Жена с детьми уезжает до вечера воскресения к матери, и ему даже не придется объяснять, почему он поздно вернется домой. По большому счету, сегодня он вообще может не возвращаться, хоть всю ночь проведя со своей любовницей.

Девчонке всего двадцать, энергия из нее прет так, что это передается окружающим. В последние дни Аркадий ощущал себя этаким студентом, чей пик сексуальности достигал апогея и все сильнее мешал выполнению лабораторных работ. Жаль только, что ему приходилось довольствоваться коротенькими свиданиями и все делать наспех.

Привести к себе любовницу Аркадий не мог, сама она жила с родителями. Не будь у Аркадия свободных часа-двух днем, пока девушка находилась дома одна, пришлось бы снимать квартиру.

Представив лицо любовницы, Аркадий улыбнулся. Последние дома поселка остались позади. Всего пару часов потерпеть, и он с ней встретится. Проверить торговые точки, переговорить с бухгалтером и продавцами, и – он свободен.

Они зайдут в какое-нибудь заведение с хорошей кухней, желательно оживленное, чтобы не очень бросаться в глаза. После чего… как только стемнеет, они даже могут поехать к Аркадию. Назад он отвезет ее ночью. Или под утро, пока все в поселке еще будут спать. И никто, ни один любопытный сосед, ничего не увидит.

С любовницы мысли перескочили на жену. Аркадий представил ее лицо, чуть нахмуренное, как будто женщина вспоминала что-то важное. Этот образ наполнил душу тоской.

Аркадий даже хмыкнул, настолько это было неожиданно.

Тоска усилилась. Замелькали образы еще молодой жены. Ее влюбленный взгляд, ее слезы, ее улыбка. Подумалось о детях. Сыну сейчас семнадцать, он уже выше отца, но выглядит таким беспомощным и неуверенным. Дочери – двенадцать. Аркадий почти не уделяет им внимания. Внезапно захотелось обнять их, поцеловать. Это вдруг показалось вопросом жизни и смерти. Как будто, если он не сделает это в ближайшие пятнадцать минут, он их больше никогда не увидит.

– Что за фигня? – Аркадий сбавил скорость.

Он не собирался разворачиваться. Что он, идиот, из-за каких-то сентиментальных переживаний возвратиться домой, когда его ждет работа и… молоденькая девица с упругой попой?

Через двести метров тоска стала нестерпимой, появился страх, и Аркадий, выругавшись, остановил машину. Приоткрыл дверцу, сплюнул на асфальт. Прислушался к урчанию мотора, огляделся.

Внутри все плавилось от тоски, и он не выдержал – развернул машину и поехал назад в поселок.

У своего дома Аркадий притормозил, посмотрел на окна.

Шторы раздвинуты – жена уже встала. Возможно, помогает собраться детям, готовит завтрак.

Аркадий сидел, барабаня пальцами по рулю, и спрашивал себя, что с ним такое случилось? Какого черта он вернулся назад, поддавшись сентиментальному порыву?

Ответа не было.

Аркадий покачал головой, развернул машину, надеясь, что его неожиданное возвращение домашние не заметили. Он снова поехал к шоссе, хмурясь, покусывая губы. Он постарался не думать ни о жене с детьми, ни о любовнице, ни о работе. Просто ехал, глядя перед собой.

В какой-то момент, ощутив безысходность, тоску и необъяснимый стыд, как будто он стянул последние деньги у бродячей монашки, Аркадий непроизвольно вдавил акселератор – он не хотел мириться с этими ощущениями и снова возвращаться домой.

И тогда его обдало страхом – словно волна ударила в грудь, вынудив остановить машину. Он тяжело задышал, утирая рукой пот с лица, затравленно огляделся. Появилась мысль, что он заболел. Странная, конечно, болезнь, но кто сейчас разберет, что там из-за нервов случается. Во всяком случае, в таком состоянии никуда ехать нельзя.

Очередной разворот, и – Аркадий снова вернулся к дому. На этот раз он не сидел в машине, пытаясь разобраться в собственных ощущениях. Оставив машину у тротуара, он поспешил в дом.

Жена удивилась.

– Что-то случилось? Забыл что?

Аркадий заглянул в кухню, где завтракала дочь. Страх ушел. Стало спокойней. Жена смотрела на него с тревогой. Неудивительно – вряд ли он справился со своей мимикой.

– Нет, не забыл. Просто вернулся. Послушай, давай ты сегодня с детьми никуда не поедешь. Останемся все вместе дома, а?

Несколько секунд она смотрела на него, потом кивнула.

– Хорошо. Останемся.

– Спасибо.

– А что с работой?

Он махнул рукой.

– Я позвоню – предупрежу, что меня сегодня не будет. Сами разберутся.

Он прошел в спальню, прикрыл за собой дверь. Прежде, чем позвонить, какое-то время стоял с закрытыми глазами, массируя лоб. Было такое ощущение, что он всего лишь отложил решение проблемы, которую не в силах решить.

Как и вчера, в субботу, сегодняшнее утро было солнечным.

Валера и Люба, поглядывая на дочь, забрались на переднее сидение. Малышка грызла попкорн.

– Вкусно? – спросила мать.

Девочка кивнула.

– Ага.

– Умница.

Валерий завел двигатель, машина тронулась.

– Пап, а куда мы едем?

– В лес. Выберем место посимпатичней, разложим вкуснятину, что мама приготовила. Отдохнем как следует. Ты ведь хочешь в лес? На полянку?

– Хочу.

– Ну, вот. Скоро приедем.

Люба отыскала молодежный канал, сделала громче. Композицию Шакиры сменила Кайли Миноуг.

Они выехали на шоссе, покинув Озерный. Люба покачивала ногой в такт мелодии, Валера улыбался. Изредка он поглядывал в зеркальце: как там дочка на заднем сидении? Девочка сосредоточенно жевала лакомство.

Валеру неожиданно захлестнуло щемящее чувство – любовь к дочери стала огромной, настолько огромной, что появился риск, что это чувство разорвет его. Он даже заволновался: что это на него нашло? За рулем ведь, в конце концов.

В этот момент он сообразил, что жена уже выключила магнитолу и сидит с таким лицом, словно ей плохо.

– Люба? Что такое?

Люба не успела ответить – заплакала дочь.

Они вдвоем обернулись, посыпались испуганные восклицания, Валера остановил машину. Вслед за женой он выскочил из машины, распахнул заднюю дверцу, подался к девочке, зашедшейся в истерике.

Успокоили они ее не сразу. Ничего внятного от нее не добились, только убедились, что она не поперхнулась попкорном, не поранилась, не укусила себя за язык. Дочка всхлипывала, прижимаясь к матери, и, когда Валера успокоил ее настолько, чтобы можно было говорить, он предложил:

– Ну, что? Теперь поедем искать полянку?

Дочка замотала головой.

– Я домой хочу. К маме.

Это вызвало у Валеры растерянную улыбку.

– Вот же мама. Она с нами.

– Я с тобой, моя хорошая.

– Я хочу домой, – повторила девочка.

Валера и Люба переглянулись. С Любой тоже было что-то не то. В чем же дело? Все было нормально считанные минуты назад.

– Поехали домой, Валера, – сказала жена.

Он помолчал, наблюдая, как дочка снова заплакала, и пришел к выводу, что поездка в лес отменяется.

– Я хочу домой, – повторяла девочка сквозь всхлипывания. – К маме.

– Все, едем домой. Едем.

В понедельник утром из поселка пытались выехать несколько сотен автомобилей. Ни один из них так и не достиг трассы на Славянск – все возвратились к своим домам.

Большинство водителей совершили повторную попытку, но безуспешно.

Дети впадали в истерику, заходились плачем, у взрослых возникал страх, как у человека, отплывшего от спасительной шлюпки в бурное ночное море. У некоторых женщин начиналось обильное кровотечение, если даже не было критических дней. Люди испытывали необъяснимую тоску, стыд, желание вернуться домой, запереться и никуда не выходить. Хотя бы сегодня не выходить.

Кое-кто попытался выехать из Озерного в третий раз. И лишь несколько человек решились на четвертую попытку. Все так или иначе возвратились домой.

К середине дня столь же безуспешно попытались уехать еще около сотни машин.

Жиденький поток одиноких машин не прекращался до самого вечера.

Но ни один человек поселка не покинул. Люди возвращались домой, запирались в комнатах. Пытались решить свои проблемы с помощью телефонных звонков. Неважно, по поводу работы, личных проблем, учебы, покупок или других дел, все они позволили себе бороться с этим лишь на расстоянии, используя достижения научного прогресса.

Кто-то принимал успокоительное, кто-то алкоголь. Кто-то валился на кровать и засыпал. Кто-то садился в кресло, тупо уставившись в телевизор, кто-то бессмысленно листал журнал, подвернувшийся под руку, кто-то включал музыку, но почти не слушал ее. Кто-то звонил друзьям, родственникам, знакомым, кому угодно, лишь бы поговорить неважно о чем, отвлечься. Кто-то ругался со своими домашними. Кто-то, наоборот, пытался обсудить то, что сегодня случилось. Те, кто выяснял причину происходящего, разговаривали неуверенно, запинаясь, следя за реакцией собеседника. Казалось, они обсуждали нечто постыдное. И все-таки никто из них не приблизился к сколько-нибудь удовлетворительному объяснению.

На следующий день, во вторник, жители Озерного повторили вчерашние действия с точностью зеркального отражения. Те же тщетные попытки выехать на трассу, то же позорное возвращение ни с чем. И снова – звонки, снова бесцельное блуждание по дому, выглядывание в окна и очередные звонки.

В среду машин поубавилось.

В четверг стало еще меньше. Людям хватило всего несколько дней, чтобы убедиться в тщетности своих попыток. Другое дело – почему это происходило. Но для большинства проблемы лежали в иной плоскости – в практической, и надрываться, выясняя суть, никто не стремился. Все усилия пошли на то, чтобы не потерять работу – используя знакомства, люди уходили на больничный, брали отпуск за свой счет, по семейным обстоятельствам. Конечно, некоторым это не удалось, не все это вообще себе позволили, и потому их увольняли, но таких было меньшинство. Никто не задумывался, что делать, если эти меры исчерпают себя, но ничего не изменится. Никто так далеко не заглядывал. Казалось, достаточно просто пережить пару-тройку дней, и все придет в норму.

Закрывшись в своих домах и понимая, что нечто похожее произошло с соседями, никто не навестил их, чтобы обсудить происходящее сообща. Слишком странными казались собственные ощущения, слишком отчетливым страх, вынуждавший повернуть назад. И еще к страху примешивался необъяснимый стыд – самое надежное лекарство против откровенности.

Пожалуй, были еще две причины, вынуждавшие людей закрыться в собственной скорлупе, не рискуя выяснить суть или хотя бы позвонить в соответствующие инстанции.

Во-первых, в Озерный по-прежнему приезжали те, кто здесь работал, живя в других местах, кто поставлял продукты либо предлагал различные услуги населению, и те, кто навещал родственников или друзей. И эти люди, сделав все, что надо, уезжали из поселка без проблем.

Во-вторых, что-то происходило. Что-то, имевшее определенную цель. И определенного исполнителя. Очень многие, выглядывая из окон по вечерам, видели странную старуху в фиолетовом плаще, медленно проходящую мимо их дома.

8. Отчужденность. Кошмар

Илья вел машину медленно, готовый в любой момент притормозить.

Ужасно не хотелось вновь испытывать то, что случилось с ним в воскресение, потом дважды в понедельник. Одно дело – почувствовать прежние симптомы, развернуться и уехать назад. И совсем иное – очередная встряска нервной системы.

Илья был уверен: встряхнись он так еще с десяток раз, и что-нибудь малоприятное, например, полное и резкое облысение, язва желудка или сердечный сбой, обеспечено. Или того хуже – обнаружится рак какого-нибудь органа. Илья не знал, откуда у него такая уверенность. Наверное, интуитивная догадка, если исходить из того, какой силы стресс он испытал, когда выезжал из поселка.

Между тем он знал, что это случилось со всеми жителями поселка. В понедельник утром, после первой в этот день неудачной попытки, Илья не сразу вернулся домой. Он остановился в торговом центре и некоторое время приходил в себя. Понимая, что напугает Олю, что надо прийти домой в нормальном состоянии, он выдерживал паузу. Тем самым он получил возможность наблюдать многих жителей, кто возвращался домой, хотя минут десять до этого на высокой скорости, мчался к шоссе. Лица некоторых Илья рассмотрел. И понял: они испытали то же самое, что и он. Или что-то очень похожее.

Не будь это фактом, это показалось бы абсурдом или просто глупостью – то, что никто не может выехать из поселка только из-за собственных ощущений, переживаний, из-за каких-то личных страхов. Но фактов оказалось более чем достаточно.

Хорошо еще, что Илья с Олей отлично понимали друг друга, и у них не было никаких недоговоренностей, личных секретов. Илья не сразу, но все же рассказал, что происходит в поселке, и что случилось с ним самим. Отдельные моменты он скрасил, но суть передал. И жена поступила так, как он и хотел. Она не запаниковала, не стала докапываться до сути. Наоборот – она его успокоила, сказала, чтобы он выбросил это из головы, что все образуется само собой.

Он получил передышку. Страх за здоровье жены отступил.

Впрочем, это не избавило Илью от страха за здоровье жены в ближайшем будущем. Понедельник закончился, но никто из жителей поселка так и не покинул его.

И во вторник, рано утром, как только рассвело, Илья решил снова рискнуть. Почему-то он надеялся, что сегодня все изменится. Изменится, и воскресение с понедельником покажутся кошмарным сном. Какое-то время люди пошепчутся о том, что случилось в эти дни, но постепенно тот необъяснимый страх сотрется из памяти, и жизнь станет прежней. В конце концов, человеку свойственно забывать самые неприятные моменты собственной жизни. Те же женщины, кто сразу после родов клянется больше не рожать, спустя время смотрят на это спокойно. Некий механизм в голове выправляет ситуацию, и мы снова видим все в розовом свете.

Надежда иссякла внезапно, как только Илья почувствовал страх – резкий невидимый удар, заставивший его затормозить. Пока он давал задний ход, перед глазами мелькнуло искаженное болью лицо жены. Лицо женщины, захваченной врасплох родовыми схватками. Женщины, которая находится далеко от людей, одна и беспомощна. Женщины, муж которой куда-то не вовремя отлучился и теперь рискует не увидеть живой не только ее, но и ребенка.

Машину занесло, она съехала на обочину. Илья едва успел притормозить – еще немного и он бы врезался в дерево. Остановив машину, он открыл дверцу, высунулся из салона, ртом хватая воздух. Его трясло, страх за жену лишь ослаб, не ушел окончательно. Илье понадобилась пауза – в таком состоянии он не доедет до дома.

Илья вытер лоб от пота, огляделся. Его по-прежнему тянуло домой, толкало туда, хотелось поскорее вернуться и убедиться, что с Олей все в порядке. Он не мог с этим бороться. Не мог, даже понимая, что ему необходимо покинуть поселок, что страх за жену не имеет под собой основы и вызван не реальной угрозой, а неизвестной пока причиной, перед которой оказались бессильны все местные жители.

Не выдержав, Илья выехал на дорогу, повернул назад. Когда показались первые дома, дискомфорт ослаб. К счастью, поселок был пустынным, Илья решил остановиться в торговом центре. Заглушив мотор, он тяжело вздохнул.

Нужно было что-то делать.

Мимо проехал зеленый «Опель».

Илья проводил его недоверчивым взглядом. Водителя он знал в лицо, но имени не помнил. Тот даже не посмотрел в сторону Ильи. Ехал, сосредоточенно, хмуро глядя перед собой. Илья смотрел ему вслед, пока автомобиль не исчез из виду. Илья закрыл глаза, опустил голову.

Поехать следом, держась на расстоянии?

Он покачал головой. Возникло чувство, что это равносильно тому, чтобы подсматривать за человеком в его же дворе. Илья подождет и здесь. Через двадцать, в крайнем случае тридцать минут станет ясно, покинет ли зеленый «Опель» поселок или нет.

Илья глянул на дальнее окно в здании – кабинет Назарова.

Зайти?

Это напрашивалось еще вчера, а если точнее – вообще позавчера, в воскресение. Назаров обещал, что сообщит Илье о результатах вылазки егеря в лес. Прошло время, капитан даже не позвонил. Дополнительный повод, чтобы наведаться к нему. Если же его нет, Илья узнает у дежурного помощника, когда капитан появится. В любом случае Илья дождется его.

Илья открыл дверцу, поставил ногу на асфальт, когда решил, что сначала дождется зеленого «Опеля». Или убедится, что автомобиль не вернется.

Прошло минут десять. Со двора дома в ста метрах от торгового центра выехала белая «Ауди». С такого расстояния Илья водителя не рассмотрел. Кому принадлежит этот добротный двухэтажный коттедж, он не знал. Все-таки четыре года, что они с Олей живут в Озерном, не такой существенный срок.

Поглядывая на окно кабинета Назарова, Илья ждал. На часы он больше не смотрел, без этого понимая, что зеленый «Опель» уже должен возвращаться назад. Если, конечно, с водителем случилось то же, что с Ильей и другими жителями.

Минуло не менее четверти часа. Илья подумал, не поехать ли к выезду из поселка, когда с той стороны что-то мелькнуло. Так и есть. Белая «Ауди». Она возвращалась, превышая скорость, установленную для такого населенного пункта. Зеленого «Опеля» по-прежнему не было. Неужели кто-то выехал на трассу?

«Ауди» затормозила возле дома, откуда отъехала менее десяти минут назад. Взвизгнули шины, машину развернуло. Это выглядело абсурдно – резкое торможение в тишине еще не проснувшегося селения. Как будто некий подросток перестарался, не заметив, что зрители отсутствуют и никто не видит его дерзости. С минуту машина стояла в том же положении, словно водитель заснул или о чем-то задумался. Монотонно урчал двигатель. Затем «Ауди» медленно подкатила к дому, урчание смолкло.

Илья выскочил из машины, поспешил к водителю «Ауди». Тот медленно, будто сомневался, стоит ли это делать, приоткрыл дверцу, выбрался из машины. Посмотрел в салон, приподнял руку с дистанционным управлением – дверцы автомобиля закрылись. Услышав шаги, он обернулся. Высокий, зрелого возраста мужчина с залысинами.

Илья приподнял руку:

– Доброе утро.

Мужчина помедлил, коротко кивнул и… быстро прошел к калитке. Он, конечно, понял, что Илья хочет поговорить с ним, но, несмотря на это, пытался уйти.

– Подождите! Я спросить хочу.

Водитель «Ауди» нехотя обернулся, но калитку приоткрыл. Лицо было странным – бледное, встревоженное и… злое. Похоже, злость вызвало не только вынужденное возвращение, но и появление Ильи. Мужчина не хотел никаких разговоров.

Еще не приблизившись, Илья спросил:

– Вы случайно не видели зеленую машину на выезде из поселка? Зеленый «Опель»?

Мужчина покачал головой.

– Нет, – он шагнул во двор.

Илья растерялся, не зная, как еще задержать человека и хоть что-то из него вытянуть.

– Пожалуйста, мне надо поговорить.

– Я спешу.

– Вы собирались уехать из Озерного, но… И вот вернулись, да?

Мужчина промолчал, глядя на Илью, колеблясь, захлопнуть ли калитку.

– Почему вы не уехали?

– Я очень спешу, – пробормотал мужчина.

Илья стоял, глядя в закрытую калитку. Водитель «Ауди» прошел в дом, его шаги замерли. Илья огляделся. Центральная улица пустынна, но скоро оживет. Илье не хотелось видеть, как большинство машин возвращается назад. Он не был уверен, что вновь подойдет к кому-нибудь и спросит, почему человек не уехал.

Илья вернулся к своей машине, завел ее, направил к выезду из поселка. Он хотел убедиться, что зеленая машина покинула Озерный, а не стоит посреди дороги или на обочине.

Сейчас это показалось особенно важным: кто-то все-таки уезжает из поселка.

Вот и знакомая ель – она росла ближе других деревьев к полотну дороги. Илья запомнил ее, как знак – именно на этом участке его окатил страх. Дальше он ехать не рискнул. Остановил машину, не заглушая двигатель, покосился на ель, словно это из-за нее происходило необъяснимое. Всмотрелся в дорогу. Она просматривалась метров на двести, не больше, но зеленой машины не было.

«Опель» уехал?

Илья покачал головой. Как ни странно, это лишь добавило необъяснимости в происходящее. Так и не решившись проехать вперед хотя бы метров на пятьдесят, Илья развернулся и возвратился в торговый центр. На этот раз он подъехал к кабинету Назарова. Не колеблясь, прошел к двери, постучал. За дверью послышался сонный голос. Илья слов не разобрал, но, скорее всего, ему предлагали войти. Илья вошел.

Как он и предполагал, Назарова еще не было. Вместо него дежурил молодой, не больше двадцати четырех, сержант. Сонная физиономия, растрепанные светлые волосы. Они поздоровались, сержант поспешно пристегнул кобуру с табельным оружием.

– Капитан скоро будет? – спросил Илья.

Сержант ответил не сразу. Он помялся, как будто его спрашивали о чем-то личном, чтобы вот так запросто все рассказать.

– Его сегодня… Я точно не знаю, но капитана сегодня, наверное, не будет.

– У него выходной? Дежурил в воскресение?

– Нет, в воскресение дежурил я. И сегодня ночью тоже. Капитан взял пару дней в счет будущего отпуска.

Похоже, лицо у Ильи стало растерянным, потому что сержант пояснил:

– По семейным обстоятельствам.

– Понятно… Позвонить ему можно?

Сержант пожал плечами.

– Он сотовый отключил, чтобы его не отвлекали.

– Черт.

– Я могу чем-нибудь помочь? – кажется, сержант окончательно проснулся.

Илья посмотрел на сержанта. Что он мог ему сказать? Описать свои ощущения и сказать, что так не должно быть? Что подавляющее большинство жителей поселка по каким-то необъяснимым причинам тоже не могут уехать отсюда? И как все это будет выглядеть? В конце концов, перед Ильей – представитель органов правопорядка, но ни о каком преступлении речь не идет.

Нет, нужен Назаров. Только с ним можно говорить. Сержант тоже участвовал в поисках мальчика Короткевичей, целых два дня, но вряд ли капитан сообщал своему помощнику то, о чем говорил с Ильей.

– Ладно, – сказал Илья. – Ничего срочного. Я приду, когда… капитан появится.

Сержант пожал плечами: мол, как знаешь, приятель, дело твое. Илья повернулся, чтобы открыть дверь и выйти, когда подумал о дежурстве сержанта в воскресение.

– Вы сказали, что дежурили в воскресение?

Сержант кивнул. Илья помялся, соображая, как лучше сформулировать следующий вопрос.

– После дежурства вы уезжали домой?

Как и Назаров, его помощник жил в Славянске.

– Конечно, – сержанта вопрос удивил. – Уезжал.

– Понятно. А когда вы… Перед выездом из Озерного… Ну, как на трассу выезжаешь, ничего странного… не было? В смысле ничего странного не видели или не чувствовали?

Сержант молчал, пытаясь понять, что от него хотят. Илья почувствовал неловкость. Его вопросики казались, мягко говоря, странноватыми. Он подумал, не извиниться ли и выйти на улицу, когда сержант сказал:

– Нет, ничего. А в чем дело?

– Да так, – Илья открыл дверь. – Просто спросил.

Кехха посмотрела на ком в углублении, заменявший паучкам жилье.

Светало. Где-то в глубине леса робко запела птица. Ее трель подхватила еще одна. Чуть позже – сразу несколько. Лес оживал после тихой безветренной ночи.

Скоро проснутся и паучки: сначала один-два, потом больше, потом – все остальные. Снова начнется прежняя суета, к которой склонны любые существа, чей желудок требует пищи по меньшей мере несколько раз в день. Так или иначе, заведя шарманку, нужно ждать окончания первой мелодии, прежде чем позариться на другую.

В клетке зашевелились крысы. Прожорливые твари заволновались, не находя пищи, кроме самого крайнего варианта – ослабевшей Росомахи. Впрочем, они понимали, что такая жратва им не по зубам. Кехха коротко глянула на них, и крысы на всякий случай замерли. Они догадались, что сейчас Кехха лучше не отвлекать даже малейшим шумом. Очень уж странно она смотрела туда, где находился ком. Кехха что-то почувствовала прежде, чем это произошло.

Появился один паучок. Он суетливо выбежал наружу, покинул углубление. Дальше его не пустила тоненькая нить, которая тянулась за ним от самого кома.

Уже несколько дней такие нити тянулись за каждым из паучков, выбегавших наружу. Изредка возле углубления появлялись паучки без нитей, но эти были чужими – они приходили и уходили. Кехха не могла им помешать, но это не имело значения. Главное – прозрачные, едва уловимые зрением нити тянулись за каждым паучком, живущим в углублении.

Нити вынуждали паучков вернуться назад. Рано или поздно.

Первый паучок, сегодняшняя ранняя пташка, вернулся назад, в углубление. И замер, точь-в-точь, как сама Кехха. Появился второй паучок. Казалось, он не торопился отбежать от своего жилища подальше, но Кехха сосредоточила внимание на этой букашке. Интуиция ее не подвела. Отбежав от углубления и чувствуя снижение собственной скорости, он упрямо перебирал лапками. Конечно, он не видел нить, не знал о ее существовании и потому не знал, что нить натягивается все сильней.

Кехха приблизилась к настырной букашке вплотную. С минуту она наблюдала, как насекомое с натугой карабкается все дальше и дальше. Было ясно, что паучок испытывает сильнейший дискомфорт, но это его никак не останавливало. Похоже, он приготовился умереть, но не отступиться.

Нить, растянувшись, стала настолько тонкой, что даже Кехха перестала ее видеть. Конечно, это не означало, что нить порвалась. Какое-то время нить еще будет растягиваться, тем самым сохраняя шансы на то, что паучок развернется и возвратится назад. Однако Кехха решила не рисковать. Позже ее присутствие станет необязательным – система, наладившись, заменит Кехха.

Нить, порвавшись, станет причиной гибели любой букашки, решившей, что можно освободиться ценой лишь одного упрямства. Но это будет позже. Пока же Кехха не так сильна, чтобы быть полностью уверенной.

Паучок едва полз вперед, но Кехха приподняла ногу и опустила ее на букашку.

Убрав ногу и убедившись, что паучок раздавлен, Кехха осмотрелась. Крысы, высунув носы из клетки, замерли, опасливо изучая Кехха. Росомаха приподняла голову, тоже посматривая на свою тюремщицу.

Кехха наконец «нащупала» направление и легкой, скользящей походкой, словно шла, не касаясь земли, поспешила прочь. Она рассчитывала, что окажется в нужном месте раньше, чем кто-то проедет мимо в сторону поселка.

Когда она ушла, крысы суетливо забегали по клетке. Они пищали и время от времени грызли прутья клетки, словно это был единственный путь к свободе, которая не была им нужна.

Стефан уже просыпался, как только рассвело – он планировал встать пораньше, чтобы сделать, как можно больше. Стефан решил, что полежит минут пять, и незаметно задремал. В этот промежуток ему и приснился кошмар, такой отчетливый, яркий, словно все происходило в реальности. Стефан, казалось, еще слышал вонь тех тварей, что притворялись людьми.

Он вышел к какой-то широкой поляне и там заметил две группы людей – они перетягивали канат. Только это было не просто состязание: от того, кто победит, зависело, кто останется в живых. Между ними зияла черная дыра – в нее провалятся те, кого соперник перетянет на свою сторону.

Стефан отчетливо видел каждого: потные красные лица, на шеях вздулись жилы, люди кряхтят, рубашки потемнели от пота, ступни упираются в землю, скользят, снова упираются. Стефан медленно приближался к соперникам, и его, конечно, заметили. Глаза умоляюще обратились в его сторону. Никто, впрочем, не произнес ни слова – говорить при таком напряжении было нереально, тем более махнуть ему рукой. Понятно, что обе группы жаждали, чтобы Стефан присоединился именно к ним. Их глаза умоляли, взывали о помощи.

Стефан попытался понять, на чью сторону он должен встать. То, что он не останется в стороне, было так же ясно, как и то, что он видит этих людей и чувствует запах их пота. Он никак не пройдет мимо – упрется в канат, и потому обязан сделать выбор. Просто стоять в стороне и смотреть… Ему такое даже в голову не пришло. И еще Стефан подумал: победят те, на чью сторону он встанет, здесь вариантов не было. Силы были равными, и даже ребенок своим вмешательством отправил бы одну из групп в яму.

Еще ближе. И еще. И тут Стефану померещилось нечто непонятное. Сначала ему показалось, что группа людей справа, большинство из которых умоляюще звали Стефана одними глазами, словно рыбы на берегу, отличается от группы слева. Присмотревшись, Стефан заметил, что люди слева вовсе не так напряжены, по их взглядам не чувствуется, что они хотели бы увидеть Стефана в своих рядах. Только он это заметил, как на мгновение вместо человеческих голов у группы слева возникли головы животных: свиней, коров, медведей, волков.

Раз – и все это исчезло: люди вновь приняли прежний облик.

Стефан замер. Заморгал глазами. Быстро потер их и…

Вновь мелькнули звериные головы. Словно кто-то щелкнул выключателем два раза – туда-сюда, и – темнота. И снова перед ним всего лишь люди, которые перетягивают канат. Стефан почувствовал дрожь, там, во сне. Люди все кряхтели, упирались ногами, напрягали свои тела под влажными, почерневшими от пота рубашками.

Стефану нужно было сделать выбор – времени почти не осталось. Он присмотрелся к людям, принюхался, надеясь хоть что-то определить по запаху. И… почувствовал, что за спиной кто-то находится. Это вызвало у Стефана страх, он хотел оглянуться, но поймал взгляд одного мужчины из правой группы. Взгляд взывал: не оборачивайся! Краем глаза Стефан увидел, что у людей в левой группе на мгновение появились… крысиные головы!

Казалось, исчез воздух: Стефан не мог вдохнуть. Ему все стало ясно. Не только человеческие головы играли роль камуфляжа, маскировки, но и прежде виденные головы животных. На самом деле слева находились не люди, а крысы! Гигантские крысы, стоявшие на задних лапах! Кажется, именно они перетягивали людей на свою сторону.

Нечто сзади приблизилось, а Стефан никак не мог сдвинуться с места. Открытие шокировало его, страх нападения сзади лишил воли, превратил ноги в рыхлый студень. Стефан пытался сделать хотя бы шаг, но ничего не получалось, а человеческие глаза умоляли. Нечто уже нависало сзади, Стефан почувствовал странный специфический запах. Собравшись, Стефан рванулся вперед, но казалось, он пробирается сквозь слой земли. В глазах людей он видел панический ужас, а твари в левой группе уже не скрывали свою сущность и… скалились-улыбались, довольные близкой победой.

Показалось ли ему, что на его плечо легла чья-то рука? Стефан не знал – в этот момент он проснулся.

Он сел в постели, моргая, посмотрел в окно. Солнце давно встало, птицы заливались вовсю, но холод кошмара ушел не сразу. Стефан разозлился, что на него так подействовал какой-то сон. Он опустил ноги на пол, поднялся, прошел на кухню и замер: осознал, что кошмар приснился ему в четвертый раз! Всего лишь за одну неделю!

– Что за хрень?

Ему хотелось пить, он налил себе полную чашку воды, жадно проглотил. Постарался успокоиться и обдумать все, отстраняясь, как будто это происходило не с ним.