Текст книги "Росомаха"

Назаров развел руками.

– Думаю, что лучше на специалистов полагаться. Да, они там подтвердили, что помешательство произошло из-за совокупности факторов. И усталость, и общее состояние нервной системы, и возможность испуга в лесной темноте, – Назаров покачал головой. – Человек – сложная система. И, по правде говоря, на все сто не определить, что из-за чего происходит.

Они помолчали, не глядя друг на друга.

Илья решился:

– Капитан, вы помните, как Иван, когда вы его держали, сказал что-то вроде «… старуха в плаще сказала…»? Помните?

Назаров глянул на него, сменил позу в кресле, словно затекли ноги. Наконец кивнул. Во взгляде было: «И что?»

Илья, не выдержав, прошелся по небольшому кабинету – от окна к стене и обратно.

– Понимаю, человек помешался, с ним что-то случилось, и… В общем, сам знаю, что в таком случае обращать внимание на его слова… не… неразумно. Но…

Илья замялся, растерявшись, чувствуя, что упускает наиболее удачное развитие разговора, и Назаров подбодрил его:

– Продолжайте. Я слушаю.

– Словом, мне надо рассказать вам, капитан, об одном случае, это произошло еще зимой, но… В общем, слушайте.

Стефан долго сидел на кровати, глядя перед собой. Сна уже не было. Удивительно, как такое вообще может быть: только что умирал от сонливости, и вот никакого желания прилечь на кровать.

«Иди за ней»?

Чтобы это значило? Кто «она» и куда идти? И значит ли это вообще что-нибудь?

Наверное, значило. Только не укладывалось в сознании, что к этому тихому голосу – то ли в голове, то ли прозвучавшему из-за плеча – имел отношение тот давний индеец. Жив ли он вообще сейчас, этот старик? Стефан не мог это узнать – связь со Стивом потеряна много лет назад. Почему же Стефану померещилась седовласая голова шамана?

В тот день, во время «сидения в дыму», Стефан «поплыл». Ему мерещилось много чего, в том числе, что он парит, а индеец внимательно рассматривает что-то вокруг его тела и особенно вокруг головы, как если бы у Стефана появился некий нимб. Позже, когда Стефан, ничего не помня, оказался на траве возле дома, старик привел его в чувство, внимательно заглядывая ему в глаза, и вложил в руку какую-то вещицу – круглую, вмещавшуюся в ладонь. Вещица напоминала кусок кожи или пергамента и была неопределенного цвета – некая смесь коричневого, серого и желтоватого. И еще она показалась Стефану отталкивающей: казалось, от нее исходило нечто неприятное.

На английском с сильным акцентом старик пояснил, что дарит эту вещицу Стефану, и пусть парень всегда носит ее с собой. Стефан с трудом разобрал то, что говорил индеец. Талисман, твердил тот. Никому не отдавай, это – твое. Носи, как люди носят на цепочке драгоценные камни или клык хищника. Стефан, конечно, забрал непонятный подарок, привез домой как сувенир, потому что больше ничего другого дельного, как ни странно, не раздобыл. А, может, не до того ему было.

Когда они со Стивом возвращались в студенческий городок, Стефан спросил приятеля, что это за штука такая, круглый кусок кожи. Стив, покосившись на кругляшок, пожал плечами и вскоре пустился в рассуждения, что его прадед – чистокровный семинол, а это племя – в прошлом единственное, не сдавшееся американским войскам и не подписавшее формального мирного договора с правительством. Правда, старик на самом деле не такой шаман, о которых слагались легенды, а вот дед его прадеда, тот был великим охотником, потратившим большую часть жизни на преследование разных опасных животных. Он часто уходил в глухие леса и не возвращался домой более полугода.

Стефан поднялся с кровати, ему захотелось снова взглянуть на тот кругляшок из Америки. Кусок кожи лежал в одном из старых писем, которые Стефан до сих пор не выбросил и, переезжая на эту квартиру, взял с собой. После недолгих поисков Стефан действительно отыскал кругляшок, который, конечно же, не носил с собой, как советовал шаман, и о котором не вспоминал тринадцать лет.

Вернувшись в спальню, Стефан присел на кровать и пригляделся к вещице в руках. Ничего не изменилось: тот же неопределенный цвет, идеально ровный круг. И вновь то же неприятное ощущение, словно держишь в руках замершее опасное насекомое. А носить такую штуку в кармане…

Стефан вздохнул. К черту все! Ему нужно поспать. Да, весьма неприятно, когда в собственной квартире что-то мерещится, как неприятно слышать странный голос возле умирающей кошки, но в конце концов это не смертельно, а вот сон игнорировать – это для здоровья опасно.

Стефан потушил лампу.

Никаких фигур больше не возникло.

Он лег под одеяло и быстро уснул.

Спустя десять минут в кабинете повисла тишина. Было слышно, как где-то на озере улюлюкает ребятня.

Илья ждал реакции капитана. Назаров молчал. Его взгляд блуждал по полу, словно он искал потерянную вещицу. Илья не выдержал, прервал затянувшуюся паузу:

– Капитан, может, я что-то и напутал, но двоим это не могло померещиться. Люда тоже видела какую-то старуху. Потом пропал ее сын.

Назаров глянул на Илью.

– И что вы предлагаете?

Илью вопрос удивил. Он даже растерялся.

– Не знаю. Я думал, вы сделаете из этого какие-то выводы. Вот и пришел, чтобы…

– Хорошо. Вы видели какую-то старуху. Люда Короткевич тоже видела кого-то. Хорошо. Дальше. Как я понимаю, вы как-то увязываете эту… старуху не только с пропавшим мальчиком, но и с тем, что случилось с Иваном?

Илья помедлил, неохотно кивнул и на всякий случай пояснил:

– Я не уверен. Я только допускаю, что это… Что есть такая возможность.

Назаров снова уставился в пол, чуть заметно покачал головой.

– Ладно, Илья, вы только не обижайтесь, но мы можем предполагать все, что угодно. Я даже допускаю мысль, что вы в чем-то правы. Или хотя бы идете в верном направлении. Но… Как бы это сказать? Что вы предлагаете предпринять в практическом смысле? Объявить в розыск старую женщину в плаще, похожую на побирушку?

– Ну… не обязательно так. Не лучше ли еще раз пройти тот сектор, в котором с Иваном что-то случилось? Может, найдутся какие-то следы?

– Вы надеетесь, что мы там кого-то найдем? Илья, во-первых, прошло время, и вряд ли человек, находившийся там, будет сидеть на одном месте так долго. Во-вторых, Иван… Я даже не знаю, что сказать. Он ведь был живой. Разве что умом тронулся, но при чем тут старуха? Иван же не ползал тогда с заточкой в спине или какими-то повреждениями на теле.

Илья промолчал, не зная, что сказать.

– Мы достаточно плотно прочесали то место. Да, мальчика жаль. Жаль, что не нашли хотя бы тела. Но… Да, это странно. Я хочу сказать про старуху, которая вряд ли живет в нашем поселке. Только как нам поступить? Или вы считаете, надо предупредить людей в поселке, чтобы они были осторожны и сразу же сообщили мне, что видели кого-то похожего?

Илья пожал плечами. Идея не показалась разумной, и, будто подтверждая его мысли, Назаров добавил:

– Не думаю, что это что-то даст. Только слухов дурацких наплодим.

Они помолчали.

Назаров, поглядывая на Илью, сказал:

– Трагично все получилось. Ребенка не нашли, так еще Иван помешался. Ладно, Илья, я вас понимаю. Есть какие-то странности. Есть, признаю.

Капитан оперся на локти, погрузил лицо в ладони, потер виски.

– Я вот что думаю. Попрошу я егеря еще разок пройти в том месте, где с Иваном что-то случилось. Посмотрим, может что-нибудь новое и обнаружится. Егерь – человек опытный, что касается изучения следов.

– Спасибо, капитан.

– Ну, а вы, Илья, не волнуйтесь. Уверен, несчастье больше не повторится. Главное, следите за своим мальчиком, чтоб без спросу в лес не уходил.

Илья еще раз поблагодарил Назарова, извинился за то, что побеспокоил, и вышел.

Ближе к дому, он обнаружил, что не купил фруктов. Возвращаться не хотелось, но Илья не расстроился. Наоборот, настроение немного поднялось. Почему-то ушло напряжение, необъяснимое беспокойство за семью.

Кажется, он действительно немного переборщил. Есть у него такое свойство – слишком все драматизировать. И в прошлом он не раз убеждался, что торопился с выводами, готовясь к самому худшему. Да, у соседей случилось несчастье, но это лишь вынудит его присматривать за собственным ребенком. В жизни всякое бывает, и в том, что маленький мальчик потерялся в лесу, нет ничего необъяснимого. А Иван… У Ивана и раньше были нелады с психикой.

Илья свернул к дому. Перед крыльцом остановился, глядя в небо, где уже проступали бежевые осколки звезд. Из дома доносился лепет Данилы. Приятный, теплый вечер.

И, конечно, все будет хорошо.

6. Клетка. Старуха в плаще

За прутьями клетки все замерло.

Четыре громадные крысы застыли, растопырив уши, и лишь кончики их носов подрагивали, исследуя воздух.

Крупный самец повернул свою голову вправо, откуда ему послышались тихие шаги. Его черные круглые глаза влажно поблескивали в тусклом свете луны, заглянувшей на поляну, где находилась клетка.

Только что самец и три его подруги все свое внимание и злобу направляли на животное, занимавшее другую половину клетки. Крысы подходили к перегородке, принюхивались, пищали, шипели на животное, темной массой затаившееся в своей тюрьме.

В этом животном было что-то странное. С одной стороны крысы знали его как росомаху – сильного, выносливого зверя, неприхотливого в еде и в условиях обитания. И очень опасного для самих крыс. С другой стороны эта особь там, за прутьями, отличалась от обычной росомахи. Даже в запахе было что-то не то.

Более странным, необъяснимым и пугающим для крыс к этому моменту стало лишь поведение той сущности, которую они сначала приняли за обычного человека – старуху в плаще.

Старуха принесла крыс в мешке из прежних мест обитания. Принесла усыпленными и выпустила в клетку через маленький люк в крыше. Все четыре особи грузно упали на землю, устланную хвоей, и обнаружили, что они – не единственные узники этой непонятной темницы. И еще оказалось, что из клетки не так уж сложно удрать – прутья стояли не слишком часто, и, немного помучавшись, даже самец протиснулся бы между ними.

Крысы не воспользовались этим немедленно только потому, что в теле оставалась заторможенность. И… потому, что сама Старуха, посмотрев на них, развернулась и отошла. Она не пыталась их убить, не пыталась спустить на них росомаху, затаившуюся в другой половине клетки. Более того, от Старухи не исходила угроза смерти, что крысы чувствовали безошибочно.

И, когда Старуха принесла и бросила через люк в клетку живую беременную белку, стало ясно – сущность, которую они приняли за человека, не причинит им вреда. Наоборот, эта сущность в них нуждается.

В первые дни после того, как они получили бельчатину, крысы предполагали, что в дальнейшем их пищей станет росомаха. Да, они испытывали страх перед ней и, хотя могли пролезть на ее половину, никто на это, конечно, не решился. Но росомаха пищу от Старухи не получала, и было ясно: со временем она ослабнет настолько, что крысы безбоязненно нападут на нее и прикончат.

Однако время шло, сами крысы начали голодать и подумывали, не покинуть ли клетку, пока не поздно, а росомаха, казалось, была полна прежней силой. Иногда она прижималась мордочкой к прутьям и следила за Старухой, стоявшей неподвижно часами.

Затем Старуха куда-то исчезла, и крысы решили, что больше дармового корма им не получить. На всякий случай они в очередной раз подразнили росомаху, свернувшуюся калачиком в дальнем конце клетки, чтобы убедиться: та по-прежнему им не по зубам. Одна из самок уже приноравливалась к тому, чтобы протиснуться между прутьев за пределы клетки, а две другие следили за ней, когда Старуха вернулась. В руках она держала мешок, в котором оказался… человеческий детеныш. Лакомство для крыс в прежней жизни недоступное. Они замерли, не веря, выглядывая из клетки. Росомаха заметалась, закружила по клетке, пытаясь разгрызть прутья, протиснуться сквозь них, разрыть землю, но тщетно – прутья не пропускали ее тело и не давались ее зубам, внизу же был сплошной настил – врытый в землю пол клетки. Росомаха скулила, как собачонка, у которой забрали щенков. Жалкий пронзительный звук был едва ли не единственным на поляне.

Ребенок был без сознания, но живой. Старуха держала его за ворот курточки, как щенка за шкирку. Держала на вытянутой руке. И медленно приближалась к клетке.

Запах человечины наполнил внутренности крыс сладкой, почти болезненной истомой. Росомаха заметалась еще неистовей, и на миг показалось, что внутренняя перегородка не выдержит ее напора, но для трех изголодавшихся самок это прошло незамеченным. Только самец, покосившись на росомаху, обнаружил кое-что непонятное.

От росомахи исходило свечение. Свечение чем-то напоминало прозрачный красноватый дым. Это дым поднимался вверх, проходя сквозь крышу клетки, и Старуха, державшая ребенка, втягивала этот дым ноздрями.

Вскоре и самец перестал видеть это – Старуха нагнулась, чтобы открыть люк.

Кехха вошла в ельник и заметила очертания клетки.

Она не видела деталей сквозь прутья, но слух у нее стал достаточно острым, чтобы определить, что там происходит.

Как обычно, крысы, изголодавшись, проявляли повышенный интерес к животному в другой половине клетки. Глупые твари! Они хоть и обладали очень высоким интеллектом, близким к человеческому, по-прежнему не понимали, что видят не просто росомаху. Не понимали, что эта особь – Особенное Животное. И похожую они никогда больше не встретят в своей никчемной жизни. Другую такую увидят лишь их далекие потомки, если только род не прервется.

Как обычно, первым приближение Кехха обнаружил самец – самый трусливый и осторожный из четверки. Кехха слышала, как он приник к прутьям, втягивая воздух. Через пару шагов Кехха услышала, как зашевелились самки – три крысы тоже подались к той стороне клетки, к которой она приближалась. Наверняка они пытаются унюхать, несет ли, кроме запаха самой Кехха, человечиной.

Наверняка Кехха углядит в их маслянистых глазках разочарование, когда окажется, что руки ее пусты. Зато Росомаха, неуловимо шевельнувшаяся лишь сейчас, чуть расслабится, убедившись, что время очередной человеческой жертвы еще не пришло.

Кехха остановилась неподалеку от клетки и вслушалась в лес.

Где-то, между этой поляной и окраиной поселка, послышался сухой щелчок – человек, идущий в этом направлении, наступил на ветку. Дальнейшие его шаги теперь едва угадывались, но очень скоро Кехха услышит его, не напрягаясь – медленно, но неумолимо человек сокращал расстояние.

Следующие полчаса Кехха не шевелилась, застыв с закрытыми глазами. Звук шагов человека, медленно, с остановками приближавшегося к поляне, становился все явственней.

Крысы тоже замерли, недоверчиво и боязливо глядя на странную человекоподобную сущность, которая принесла их сюда, откуда при желании можно сбежать, и почему-то их кормила. Они по-прежнему больше всего опасались Кехха, когда та находилась в таком состоянии – превращалась в изваяние. Для них это оставалось необъяснимым, а у живых существ необъяснимое всегда вызывает страх. На всякий случай крысы не двигались, справедливо полагая, что их неправильное поведение вызовет гнев Кехха.

Замерла и Росомаха, поглядывая на Кехха из своей половины.

Когда человек оказался не дальше, чем в сотне шагов от поляны, Кехха шевельнулась, и в движении ее безгубого рта крысам почудилась плотоядная улыбка.

Егерь продвигался медленно, несмотря на то, что при желании отыскал бы нужный сектор леса очень быстро. Он давно изучил эту чащу, что протянулась от Озерного к Славянску, и место, где две недели назад с одним из местных случилось нечто странное, не представляло для него тайны.

И все же он не спешил.

Его что-то смущало. Что? Интуиция?

Он не знал. Он шел вглубь леса, пытаясь понять, откуда взялось это тревожное чувство. То, что он сейчас делал, несмотря на просьбу капитана Назарова, было неофициальным, и егерь не взял помощников. И теперь жалел об этом.

Когда ему позвонил Назаров и предложил встретиться, егерь признал, что и сам думал об этом. В чем-то его не устраивал случай с Иваном. Казалось, егерь что-то не доделал в прошлый раз.

Тогда все его помыслы были о прочесывании леса, о потерявшемся ребенке, и лишь, когда прошло время, и вероятность найти мальчика живым стала нулевой, мысленно егерь вернулся к той первой ночи поисков. К тому моменту он уже знал официальное заключение лечебницы в отношении несчастного. И все же это его не удовлетворило. Егерю по-прежнему казалось, что какие-то детали остались вне поля зрения тех людей, кто участвовал в поисках.

Капитан Назаров тоже оказался недоволен поисками пропавшего мальчика и поинтересовался, нельзя еще раз изучить то место, где помешался Иван, Егерь ответил утвердительно. Кажется, Назаров хотел сказать что-то еще. Хотел, но так и не сказал. Как истинный работник правоохранительных органов Назаров посчитал, что лучше промолчать, нежели приводить ни чем не подтвержденные версии.

Сейчас егерь подумал, что капитан был не совсем прав.

По мере приближения к оврагу егерь все придирчивей осматривал землю и деревья. Он по-прежнему не знал, что ищет, какого рода следы, но это лишь усиливало напряжение.

Вот и овраг.

Егерь решил перейти овраг в полусотне шагах от того места, где предположительно его переходил Иван. Если на Ивана повлияло что-то извне, это случилось либо в самом овраге, либо сразу после него. И лучше держаться оврага как той ниточки, которая куда-нибудь выведет.

Оказавшись на другой стороне, егерь постоял, прислушиваясь к лесу.

Что-то неуловимо изменилось в лесу по сравнению с прошлым годом. Сложно было сказать что. Нет, лес не стал выглядеть умирающим. И живность, и растительность продолжали свой жизненный бег.

Вот и птицы поют, а это верный признак, что все более-менее в норме. Но…

Что-то все равно не так. Даже в пении этих птиц. Словно они… не так свободно сообщают миру, что заняты поисков партнеров? Возможно. Было что-то неуверенное, приглушенное в этих трелях. Или так всего лишь казалось самому егерю?

Покачав головой, он двинулся вдоль оврага. Спустя пару минут на пути возник густой ельник. Иван наверняка прошел здесь перед тем, как его обнаружили ползающим на четвереньках. Егерь сдвинулся в сторону от оврага, отыскивая пространство между деревьями. Решив не удаляться от оврага, он протиснулся меж густых мрачных ветвей.

На мгновение у него возникло ощущение, что его не пускает ветка, которую он не заметил, свисавшая на уровне пояса. Но это тут же прошло, когда он опустил глаза. Секунда – и он вышел на свободное пространство.

И замер.

В глаза бросилось сооружение, напоминавшее клетку. И за ее прутьями что-то шевельнулось.

Желая рассмотреть, что внутри, егерь не огляделся, хотя и почувствовал на себе чей-то взгляд. Когда он шагнул к клетке и, казалось, вот-вот поймет, что видят его глаза, какой-то звук заставил его оглянуться.

Егерь вздрогнул.

В десяти шагах стоял человек в плаще. Невысокая старуха с омерзительной, отталкивающей кожей лица. Порывы ветра трепали полы ее плаща, но егерь даже не осознал, что ветра на поляне и вообще в лесу нет. Его охватил страх. И от неожиданности, и от вида старухи, и от исходившей от нее явственной угрозы, и от понимания, что она как-то связана с тем, что случилось с Иваном, и, возможно, даже с пропавшим мальчиком.

Егерь вскинул ружье.

– Что вы здесь делаете?

Старуха не ответила. Она по-прежнему стояла, не шевелясь, чуть опустив голову, и капюшон не позволял видеть ее лицо.

На всякий случай егерь взвел курки, и в этот момент ему почудились сзади тихие шаги. Он быстро оглянулся, но никого не обнаружил. Однако шаги стали отчетливей – кто-то подходил к нему.

– Стой, где стоишь! – приказал егерь.

Старуха на это никак не отреагировала, но шаги приблизились вплотную.

Егерь встал к старухе боком, никого не заметил, а когда повернулся назад, старухи уже не было. Он тихо ахнул, оглядывая поляну, и в этот момент что-то проткнуло ему шею.

Изо рта у него хлынула кровь, в глазах потемнело.

Кехха вытянула свои пальцы из шеи егеря, и его тело распласталось на земле.

Крысы, увидев, что двуногий неподвижен, заметались в клетке, поглощая воздух короткими жадными порциями. Они запрыгивали друг другу на спины, царапали когтями прутья, пищали. Они справедливо полагали, что им тоже достанется от общего пирога. Потом, заметив, что Кехха не двигается, они замерли, опасаясь, что своим поведением лишат себя пищи.

Некоторое время Кехха стояла, рассматривая тело егеря. Нет, она не убеждалась, что он мертв, она знала это с того момента, как ее пальцы проткнули шею человека. Кехха размышляла, как практичней распорядиться этим подарком обстоятельств.

Еще два часа назад она не думала, что кто-то из людей сам придет сюда, прямо к ней в логово. Она планировала, что уже сегодня ей придется найти второго ребенка, так как силы начинали блекнуть.

Она рисковала, что крысы, вовремя не получив пищи, начнут пожирать друг друга. Эти глупые прожорливые твари могли и уйти, но, скорее всего, чтобы не покидать такого необычного места, они для начала прикончили бы самую слабую самку.

Восстановить прежнее равновесие-антагонизм «Крысы – Росомаха» будет не просто. И осуществимо, если только заменить этих тварей и начать все сначала.

Между тем Кехха рисковала перейти ту грань, когда в поселке поднимется настоящая паника, но селение еще не будет зависимо от нее. Кехха рисковала, пока не возведет здесь, на этой поляне, своеобразный макет селения.

С паучками вместо людей.

С паучками, спавшими одним большим клубком, который Кехха держала в мешке из плотной ткани, зарытом в овраге.

Пришло время выпустить их на волю.

Прошло три дня.

Сытые крысы, развалившись, дремали. Изредка они открывали глаза, чтобы лениво посмотреть на застывшую Кехха. Та стояла так долго, очень долго.

Сначала крысы проявляли любопытство, высовывали свои носы из клетки, следя за странными манипуляциями Кехха. Она вырыла в земле углубление шириной в два человеческих шага и что-то положила туда. Из клетки ничего не было видно. Потом интерес у крыс пропал, и они предались приятной и продолжительной дреме.

Росомаха все это время лежала, свернувшись калачиком, и лишь по медленно вздымавшейся шерсти можно было понять, что Она дышит и жива.

Положив клубок из паутины, мха и ветвей на дно углубления, Кехха принялась ждать. Когда солнечные лучи коснулись клубка, внутри послышалось движение. Тысячи лапок зашелестели, перенося тщедушные уродливые тельца по лабиринтам жилища.

Кехха ждала.

Наконец из клубка показался один паучок. Затем второй, третий. Четвертый.

Они недавно проснулись и еще не покидали клубок. Они суетливо бегали снаружи, не решаясь спуститься на землю. Их становилось больше и больше, и некоторые стали покидать клубок. Отбегать на небольшое расстояние.

Кехха ждала.

Со временем отдельные паучки стали выбираться из углубления, без труда одолевая его склоны. Но в любом случае паучки возвращались домой, как только наступали сумерки.

Кехха по-прежнему ждала.

Паучки обживались на новом месте, привыкали к своим каждодневным маршрутам, которые рано или поздно заканчивались возвращением домой. Одни уходили далеко, другие не очень, третьи вообще не покидали углубления, где находилось их пристанище, но так или иначе все они приходили обратно.

Однажды перед рассветом, пока вся живность на поляне дремала, кроме Росомахи, настороженно следившей сквозь прутья клетки, Кехха прочертила большим пальцем борозду на земле. В форме окружности, охватывавшей углубление.

Выждав какое-то время, Кехха снова наклонилась и провела еще одну окружность, на этот раз шире в диаметре. Окружность охватывала и углубление, и первую окружность. Между линиями появился зазор шириной в два человеческих шага. Чуть позже, когда Кехха почувствует, что солнце вот-вот появится на горизонте, она проведет еще одну окружность. Самую широкую.

Кехха выпрямилась, глядя на свои художества, и Росомахе, следившей за ней, показалось, что та удовлетворенно улыбнулась.

Теперь обеим – и Кехха, и Росомахе – оставалось ждать, когда взойдет солнце и паучки начнут покидать свое пристанище. Многое решится и станет ясным, когда первый паучок достигнет ближайшей борозды.