Текст книги "Луна и пес"

– Ты когда-нибудь опаздываешь? – спросил Кент, когда лысый сел рядом.

– Редко, – ответил Макошин, жестом подозвал официантку, заказал американо со сливками. – Я не люблю опаздывать. Опаздывать всегда плохо. А иногда и опасно.

– Опоздавшие на «Титаник» остались живы.

– Правил без исключений не бывает.

Принесли кофе. Макошин налил в чашку сливки, размешал, отпил.

– Иногда мне кажется, что я работаю рядом только потому, что здесь готовят вкусный кофе.

– Ты здесь потому, что тебе хорошо платят, – сказал Кент.

– У тебя злой язык.

– В твоей конторе знают, что ты со мной общаешься?

– Они все знают.

Выпив половину чашки, Макошин откинулся на спинку стула. Лицо его казалось простоватым. Глаза искрились добротой, но наблюдательный человек мог бы заметить в них постоянную готовность к неожиданностям.

– Ты меня заинтриговал, – улыбнулся Макошин. – Продолжай.

Кент замялся.

– Даже не знаю, как сказать… Мне тревожно.

– Почему?

– Мне кажется, за мной следят.

– Следят? – удивился Макошин.

– Я не уверен.

– Почему ты думаешь, что за тобой следят?

– То машина долго едет за мной, то лицо мелькнет… Все чаще возникает ощущение, что кто-то рядом думает обо мне…

– Когда это ощущение появилось?

– Недели две назад.

– При каких обстоятельствах?

– Как-то я сел в троллейбус. За мной вошел человек… Я поймал его взгляд…

Макошин отпил кофе, посмотрел на Кента.

– Может, так начинается паранойя? – улыбнулся Кент.

– Может быть, – согласился Макошин. – Сходи в отпуск.

– В отпуск?

– Да. Съезди в Прагу. Она в эту пору особенно хороша. Мало туристов. Холодная Влтава. Белые лебеди. Посидишь в ресторанчике с видом на Карлов мост, попьешь пиво… Я тебе завидую!

Макошин приложил палец к губам, взял мобильный телефон Кента и вместе со своим отнес бармену.

– А теперь – рассказывай!

– Что рассказывать?

– Рассказывай, чем занимаешься.

Кент помолчал. Макошин терпеливо ждал.

– В последнее время произошли странные убийства, – сказал Кент. – убили банкира Куталию и руководителя элитного охранного предприятия в Питере Жигаря. Одного отравили ядом, изготовленным в ваших лабораториях, второго – полонием.

Макошин поднес чашку к губам, на мгновение замер, сделал глоток, поставил чашку на блюдце.

– На какой стадии твое расследование? – спросил Макошин.

– Я встречался с профессором, который установил формулу яда, и с лечащим врачом Жигаря.

– Это он тебе рассказал про полоний?

– Нет. Я встречался еще с одним человеком.

Макошин зачем-то помешал ложечкой остывающий кофе.

– У меня ощущение, что воздух вокруг меня изменился, – сказал Кент. – Что делать?

– У тебя только один вариант: прекратить расследование. Причем сделать надо так, чтобы они об этом узнали.

– Но это невозможно!

– Почему?

– Мне кажется, я ухватил хвост гадюки!

– Она укусит тебя! Ты их уже чувствуешь. Это очень плохо.

– Что же делать?

– Я дал тебе совет.

– В стране происходит что-то ужасное!

– В нашей стране всегда происходит что-то ужасное.

– Ты один так думаешь?

– К счастью, нет.

– Я хочу, чтобы люди узнали то, что узнал я!

– Что это изменит?

– Люди, которые обладают информацией, и люди, которые ею не обладают, это разные люди.

– Или ты прекращаешь расследование, или Серафим останется без отца, – жестко произнес Макошин.

– Ты это серьезно?

– Твоя машина стоит у дома?

– Да.

– Я бы не садился в машину с Серафимом. Я бы вообще перестал пользоваться машиной. Это во-первых.

– А во-вторых?

– Поскольку ты упрям – подготовься к побегу.

– К чему?

– К побегу.

– К побегу куда?

– За границу, дорогой! За границу!

Кент застыл от удивления.

– Собери «тревожный чемоданчик». Положи туда загранпаспорт, деньги, то, что может понадобиться на первых порах за рубежом. Храни этот чемоданчик в доме, в котором есть запасной выход. Если за тобой действительно следят, у этого дома тебя должны будут потерять. Продумай дальнейший маршрут.

– И… когда это сделать?

– Ты почувствуешь. По моему телефону больше не звони.

Макошин вынул авторучку, на салфетке написал номер мобильного телефона.

– Запомни.

Кент прочил номер, несколько раз про себя повторил. Макошин скомкал салфетку, положил в карман.

– Попроси кого-нибудь из надежных друзей – пусть купит самый дешевый мобильник и сим-карту. Ни в коем случае не покупай на свое имя. Никому, кроме меня, по этому телефону не звони. Если потребуется встреча, скажи, что было бы хорошо попить пива. Это будет означать: встреча в торговом центре «Панорама» в Новых Черемушках в 17.00.

– Спасибо тебе!

– Не за что.

– Тебе не кажется все это странным?

– Что именно?

– Наш разговор. Мы ведем себя, словно находимся не в родном городе, а во вражеской стране на нелегальном положении.

– Так оно и есть. Надеюсь, я тебя еще увижу.

Макошин забрал у бармена телефон и вышел из кафе.

Кент заказал еще кофе. Когда его принесли, почувствовал в горьковатом аромате едва уловимый запах печных труб…

– Что-нибудь еще желаете?

Официантка с узкими глазами склонилась у столика.

– Вы давно были дома? – спросил Кент.

Девушка смутилась.

– Давно.

– Скучаете?

– Очень!

В книжку со счетом Кент вложил двести рублей чаевых. «Может, и мне кто-то там посочувствует», – подумал он и нехотя покинул кафе.

Вернувшись в редакцию, Кент не стал подниматься на седьмой этаж, а спустился в полуподвал, через него вышел во двор. Из недр типографии доносился гул: работали ротационные машины. Кент обогнул корпус, прошел мимо ремонтных мастерских, свернул к шестиэтажному зданию с колоннами. Здесь располагались издательские службы, в том числе и та, которая занималась поставками рулонов бумаги. Его интересовала проходная. Кивнув охраннику, он беспрепятственно вышел в Настасьинский переулок. Прошелся к Малой Дмитровке, вернулся к проходной.

– Простите, – обратился к охраннику, – если мне придется задержаться на работе допоздна, до какого часа я смогу воспользоваться этой проходной?

– Да когда угодно! – безразлично ответил охранник. – Мы работаем круглые сутки.

Вторая проходная располагалась напротив кинотеатра. Она тоже работала круглосуточно, по служебному удостоверению через нее можно было проходить беспрепятственно в обоих направлениях.

Кент решил проверить еще один вариант. В издательской поликлинике поднялся на второй этаж, прошел по длинному, изогнутому коридору и вышел к вестибюлю с широкой лестницей и лепным потолком. Лестница вела к парадному входу. Кент толкнул деревянную дверь и очутился на Малой Дмитровке.

«Три выхода – это очень хорошо», – подумал Кент.

* * *

Кент опомнился, когда прошел турникет. С недавних пор метро для него стало самым мерзким местом на земле. Здесь не то что можно уколоть иглой с ядом, считал он, здесь можно воткнуть нож, и никто не заметит, пока на остановке толпа не вынесет бездыханное тело. Он стал избегать подземки и злился на себя, когда обнаруживал, что спускается по эскалатору. Вот и сейчас вместо того, чтобы сесть в троллейбус, по привычке вошел в метро. Перед ним на ступеньках спускался мужчина в камуфляже с рюкзаком на спине. Позади стоял кто-то, от кого пахло мужской туалетной водой. Кто они? Что у них в голове? Может, они заодно? Может, взяли его в «вилку»? Кент шагнул влево, побежал по ступенькам.

Был час пик. Людская волна внесла Кента в вагон. Левое ухо щекотал женский локон. В ногу упирался чей-то кейс. Пахло дезодорантами, лаком для волос, табаком, чьим-то давно не мытым телом… На остановке Кент вышел, сел в следующий поезд. Зажатый со всех сторон пассажирами, он размышлял над тем, как неправильно себя ведет. Нельзя в одно и то же время выходить из дома. Нельзя пользоваться одним и тем же маршрутом. Нельзя пить кофе в одном и том же кафе. Нельзя находиться в квартире, не зашторив окна. Он все делал неправильно! И то, что сейчас ехал на встречу с Варей, тоже было неправильно. На какое-то время надо бы отказаться от встреч. Но в таком случае нужно объяснить почему, а Кент этого делать не хотел. Он переживал сложное состояние. С одной стороны, интуиция подсказывала, что он в опасности. Но с другой – с трудом верилось, что с ним может что-то случиться. С ним, законопослушным гражданином, журналистом крупной газеты. Это второе ощущение размывало его дилетантскую бдительность.

Варе было, как и ему, за сорок. Она работала переводчиком в издательстве, любила путешествовать на байдарке и была уверена: Кент – именно тот, кто ей нужен. Она сама сказала ему об этом. Но она не знала всей правды о нем.

В саду Эрмитаж Варя сидела на скамейке, элегантно скрестив ноги в сапожках. Увидев Кента, порывисто встала, направилась навстречу. Кент обнял ее, поцеловал в губы. Губы у Вари были чуткие и ласковые.

– Что мы сегодня слушаем? – спросил Кент.

– «Риголетто».

– О, «Риголетто»!

– Ты что-то имеешь против? – насторожилась Варя.

– С тобой я готов смотреть и слушать все, что угодно!

В гардеробе они оставили одежду.

– Ты знаешь, с чего начинается театр? – поинтересовался Кент.

– Это знают все. С вешалки.

– Театр начинается с буфета!

Кент взял два бокала шампанского, они заняли место у окна.

– К встрече с прекрасным нужно готовиться, – сказал Кент. – Один мой знакомый как-то заметил, что шампанское углубляет взгляд.

– Шампанское?

– Вообще-то он говорил о коньяке. Но это, по-моему, не принципиально.

– Видимо, все зависит от количества?

– От того, насколько сложно произведение. Думаю, для «Риголетто» двух бокалов будет достаточно.

Они выпили еще по бокалу. Вино зашалило, мир подобрел.

Пара заняла место в первом ряду на балконе. В зале царила атмосфера высокомерной небрежности. Зрители лениво искали свои места, но не занимали их сразу, а подолгу стояли в проходе или прогуливались.

Они были словно на сцене. С балконов и лож на них смотрели, это возвышало. Оркестр настраивал инструменты, в воздухе висел гул разговоров, царило торжественное ожидание.

Кент не был большим любителем оперы. Этот вид искусства ему казался слишком условным, а потому все, что происходило на сцене, его мало интересовало. Ему достаточно было выпитого в буфете шампанского и этого томного гула перед началом спектакля, чтобы получить удовольствие от оперы. Тем более, рядом была Варя. А все остальное не имело значения. Его рука лежала на ее руке. После двух неудачных браков ему казалось, что он, наконец, вытянул счастливый билет, и его задача теперь лишь в том, чтобы не потерять его. Когда они были вместе, у Кента возникало ощущение, что оба они не касаются земли, а скользят над нею…

Все угомонилось, свет погас. Первые несколько минут Кент был во власти музыки, но постепенно мыль о том, что ему придется бежать из страны, вытеснила все остальное. Главное, что теперь мучило его, это как быть с Серафимом? Брать ли с собой? Он склонялся к мысли, что уезжать нужно одному. Ведь никто не знает, что его ждет впереди. Какая страна примет? На что будет жить? Потом, освоившись, можно будет забрать и Серафима. И Варю. Если, конечно, она на это решится.

Кент представил, как летом могила родителей будет зарастать травами – все больше и больше, как начнет трескаться и крошиться бетонный цоколь, как покроется ржавчиной чугунная ограда и, в конце концов, покосятся надгробные плиты… А может, все обойдется? Кент посмотрел на балкон с противоположной стороны. Прожекторы, словно инопланетяне стояли с повернутыми к сцене головами. Стрелять оттуда было бы очень удобно! Кент скользнул взглядом выше. И там, наверху, среди прожекторов тоже можно пристроиться. А впрочем, они это могут сделать и в гардеробе. Или, скажем, на выходе из театра.

Кенту захотелось пойти в буфет и напиться.

На улице было зябко. Кент и Варя свернули в ресторан. Заказали белое сухое и жареную тиляпию. Варя хотела взять дорадо, но Кент настоял на тиляпии.

– Это хорошая рыба? – спросила Варя.

– Это очень знаменитая рыба. На берегу озера Кинерет Иисус ею кормил тех, кто приходил слушать его.

– Вот как!

Рыба оказалась действительно вкусной.

– Я давно хотела спросить: почему тебя все зовут Кентом? Это прозвище заменило тебе и фамилию, и имя.

– Тебя это раздражает?

– Нет, но я почти забыла, что тебя зовут Олег Юрьевич.

– Да?

– Это похоже на собачью кличку.

Кент усмехнулся.

– Важно, чтобы собака была хорошая.

– Это твой псевдоним?

Кент рассмеялся.

– Это больше, чем псевдоним. Мы жили в захолустье. Однажды я нашел пачку из-под сигарет. Это было свидетельство какого-то другого мира… Я спросил у отца, что написано на пачке. Он прочитал: «Кент». Я побежал к ребятам с криком «Кент! Кент! У меня Кент!» Так и прилипло ко мне это слово.

– Как все просто, – сказала Варя, помолчав.

– Да, все очень просто, – согласился Кент.

– Ты чем-то озабочен?

Варя пригубила бокал, глаза распахнулись, настороженно ожидая ответа.

– Озабочен? – растерялся Кент.

– Ты куда-то уходил. У тебя проблемы?

За столик в углу зала метрдотель проводил пару. Залысины мужчины показались Кенту знакомыми. Он попытался вспомнить, где видел их, но не смог. Отпил вина. Он был в том состоянии приподнятости, когда развязывается язык. Ему захотелось рассказать Варе о своих опасениях. Ему казалось, Варя в ответ рассмеется, скажет, что он все преувеличивает, на самом деле все идет своим чередом, и не о чем переживать. И он поверит ей…

– Ну вот, ты снова куда-то ушел, – сказала Варя.

Кент заметил, как на ее шее пульсирует жилка. Она вызвала прилив нежности, вслед за которым появилось чувство вины. Ведь все, что с ним может произойти, ударит и по ней. Кент не знал, как ее от этого уберечь, и решил не посвящать в свои проблемы, надеясь, что все как-нибудь обойдется. А если не обойдется, он расскажет ей обо всем перед самым побегом.

– Что ты сказала? – спросил Кент.

– Я сказала, что ты снова куда-то уходил.

– Да?

– Так мне показалось.

– Я готовлю статью. Там много вопросов.

– Расскажи.

– Конечно. Только позже.

– А почему не сейчас?

– Об этом еще рано говорить.

– Почему?

– Чтобы не сглазить.

Варя пристально посмотрела на Кента.

– Это правда?

– Истинная правда! – сказал Кент не моргнув глазом. Они допили вино, в котором растворилась неуклюжая ложь Кента.

* * *

Закончив завтрак, Кент взялся мыть посуду.

– Серафим, ты сегодня поедешь в школу на метро.

– Почему? – удивился сын.

– Я ставлю машину в автосервис.

Кент проводил Серафима в коридор. У лифта уже ожидал сосед – восьмидесятилетний Евгений Мартынович Франк.

– А, Серафим, привет!

Франк пожал мальчику руку.

– В школу?

– Да.

– А почему не на машине?

– Папа говорит, барахлит.

– Ты знаешь, я тоже к метро.

И они вместе вошли в лифт.

Двери с шумом захлопнулись. Черт возьми, подумалось Кенту, как же так получилось, что он оказался в западне? Ведь всего лишь писал заметки. Кенту захотелось, чтобы о нем никто не знал, а кто знал – забыл. Как было бы здорово нырнуть в норку, где начинал – в районную газету. Окна редакции были на уровне земли, иногда в них заглядывали бездомные псы… Когда-то он мечтал вырваться оттуда. А сейчас хотел бы вернуться туда.

Кент вынул спортивную сумку. Положил в нее майки, трусы, носки, рубашки, свитер, альбом с фотографиями. Сходил в банк, снял со счета триста тысяч рублей. Сто положил в конверт, конверт – в верхний ящик комода. Двести тысяч взял с собой, позвонил соседу. Евгений Мартынович вышел с трубкой в руке.

– Все в порядке, Олег! Я довел Серафима до вагона.

– Спасибо, Евгений Мартынович! У меня к вам еще одна просьба. Вы не могли бы обменять на доллары двести тысяч рублей?

Франк взял деньги.

– Это, видимо, нужно сделать безотлагательно? – спросил он.

– Если можно…

Спустя полчаса сосед вернулся, отдал Кенту валюту и справку о совершенной операции. Кент пригласил Франка на кухню, достал рюмки и коньяк. Молча налил.

– Пусть лихо обойдет вас стороной! – сказал Евгений Мартынович.

Оба пригубили терпкий напиток.

– Я помню, как в сороковом арестовали отца, – сказал сосед.

– За что?

– О, у него была уйма недостатков! Он был блестящий экономист. Это, во-первых. Во-вторых, он был широко образованным человеком: знал наизусть почти всего Лермонтова, играл на скрипке… В-третьих, он был еврей.

– Он вернулся?

– Нет.

Сосед поднял рюмку, посмотрел на свет.

– Какой теплый цвет!

Пригубил.

– Перед тем, как отца пришли арестовывать, мама собрала в узелок все сбережения, отдала мне, и я отнес их папиной сестре. Я тогда очень многое понял.

Франк помолчал.

– Я ни о чем вас не спрашиваю, Олег. Но знайте: Серафим не останется один. Можете на нас с Галиной Моисеевной положиться.

– Спасибо, Евгений Мартынович!

Мужчины посмотрели друг другу в глаза. Рюмки столкнулись, издав звук, достойный янтарного цвета.

Когда Франк ушел, Кент положил в сумку загранпаспорт и доллары. Спустя час вошел в свой кабинет, сумку положил в шкаф, встроенный в стену. Сел в кресло, положив ноги на журнальный столик. «Как же угадать, когда бежать? – подумал Кент. – После публикации или до нее?»

Размышления Кента прервал стук в дверь. Валера Тужич пожал Кенту руку, сел напротив, закинул ногу за ногу. Политический обозреватель был безукоризненно подстрижен и безупречно одет. Казалось, он работал в дорогом бутике манекеном. Валера ловко вытряхнул из пачки сигарету, вынул губами, красиво, слегка небрежно прикурил от золотой зажигалки, глубоко затянулся и медленно выпустил дым. Его маленькие умные глаза ощупывали Кента.

– Как дела, Кент?

Вопрос взмыл вслед за ленивой струйкой дыма.

– Нормально, – ответил Кент, убрав ноги со столика. – Как ты?

– Сегодня встречаюсь с главой администрации президента.

Тужич произнес фразу небрежно, но было видно, как он горд, что именно ему поручили провести такую встречу.

– Да? И как тебе это удалось? – удивился Кент.

– Через начальника хозяйственного управления администрации. Это человек, который может все. Ну, ты же понимаешь!

– Будешь брать интервью?

– Уже передал вопросы.

– О чем?

– Об организации работы президента, о взаимоотношениях с правительством…

– Ты не знаешь, какие у президента взаимоотношения с правительством?

– Все зависит от вопросов. Какой вопрос ему задал бы ты?

Кент подумал.

– Я бы спросил его, что такое УРПО?

– УРПО? А что это?

– Спроси и узнаешь.

– Нет, серьезно, что это?

– Подразделение ФСБ.

– И чем оно занимается?

– А ты выясни у него!

– Ну тебя к черту, Кент!

Тужич элегантно стряхнул в пепельницу пепел.

– Что копаешь на этот раз?

– Да так…

Кент сделал неопределенный жест рукой.

Тужич усмехнулся.

– Я знаю, ты ездил в Питер. Это как-то связано со смертью Жигаря?

– Зачем тебе?

– Странная смерть, не правда ли?

– Почему странная?

– Бывший спецназовец, глава преуспевающего охранного предприятия, был когда-то на короткой ноге с нынешним директором ФСБ. И вдруг умер.

– А ты задай этот вопрос главе администрации.

– Ты в своем уме?!

– Задай. Твое дело – спросить.

Тужич загасил сигарету.

– Кент, ты, возможно, этого не чувствуешь, но от тебя веет опасностью.

– С чего ты взял?

– Я ни за что не сяду в твою машину!

– Почему?

– Потому!

– Брось!

– Ты или очень смелый человек, или не понимаешь, с чем имеешь дело.

Тужич встал, прошелся по комнате.

– На всякий случай ты бы не пользовался машиной.

– Уже.

– Что уже?

– Не пользуюсь.

– Значит, я прав: ты занимаешься Жигарем.

Тужич снова элегантно закурил. Снял трубку внутреннего телефона.

– Витя, ты очень занят? Отлично! Захвати аппарат и загляни к Кенту.

Фотограф вошел через несколько минут.

– Привет, ребята! Кого будем снимать?

Несмотря на солидный возраст и грузную комплекцию, Ахлопов перекатывался по комнате, как ртуть.

– Вначале его. – Тужич кивнул на Кента. – Потом нас обоих.

Виктор окинул взглядом комнату, заставил Кента пересесть и начал непрерывно щелкать аппаратом. Затем жестом велел Тужичу встать за креслом, в котором сидел Кент.

– Все! Пока, ребята!

Кент удивленно посмотрел на коллегу.

– Если тебя укокошат, газета опубликует твое фото, а я напишу комментарий.

Кент не нашелся, что сказать.

– Извини, старина, такая работа! Ты же понимаешь!

Тужич загасил сигарету и вышел.

* * *

Кент открыл тяжелую дверь. Шагнул в «шлюзовую камеру». Повернул замок второй двери. На площадке никого не было. Вызвал лифт. Пока лифт поднимался, Кент неотрывно смотрел на стеклянную дверь, ведущую к пожарной лестнице. При малейшей опасности он готов был укрыться в тамбуре. Лифт вздохнул, распахнул двери. Внутри было пусто. Кент шагнул в кабину, нажал кнопку. Прежде чем выйти, сжал в кармане отвертку. По привычке хотел направиться к опелю, но вспомнил, что решил не пользоваться машиной. На троллейбусе доехал до редакции, поднялся на седьмой этаж.

Облака толстым слоем закрыли небо. Кент снова почувствовал радостную легкость, как будто здесь вырос. Мысленно потрогал шершавый кирпич дымохода, сдвинул крышку с воздуховода, задел ветвистую антенну… И снова, как уже бывало, волна сладкая и тревожная прокатилась по телу, будто совсем близко подвинула его к тому, что щекотало его память и ускользало. Она вела его к старому клену с ободранной у основания корой и голыми ветками. Мальчик взобрался на самый верх, «включил» двигатель, набрал скорость, взмыл в небо. Оттуда, с верхушки клена, были видны соломенные крыши хат, сбегающие к пруду голые ветки акаций, скребущие серое небо…

День только что был и вдруг пропал. Растворился за хлевом, в кустах сирени, между ботвой картофеля.

Ночь упала быстро, неожиданно, сметя с улиц детские голоса, заменив их скрипом колес запоздалой телеги, шорохами укладывающихся на ночлег птиц, редкими взвизгиваниями угомонившихся поросят… Он остался один. Ему некуда было идти. Выкатилась луна – огромная, как тыква. Она словно осыпала на землю невидимую светящуюся пыль, от которой земля стала загадочной и незнакомой. От призрачного холодного света засветились мазанки, заблестела трава, а там, куда этот свет не попадал, зашевелились тени, ожили забобоны верующих старух.

Время от времени совсем близко, словно пытаясь заглянуть в лицо, проносились летучие мыши. Мир притих, заговорил шепотом – осторожно, робко, то ли чтобы не спугнуть этот неверный зыбкий свет, то ли из почтения к величественной ночи.

Среди холодного лунного сияния и пугающего трепета непроницаемых теней мальчик почувствовал себя одиноким, брошенным, никому не нужным. Страх, но больше всего обида заставили вздрагивать худое тельце. Слезы сверкали как два ручейка, они катились к губам, он их слизывал… Мальчик подходил к воротам, возвращался к хате, слонялся по двору, снова шел к воротам… В очередной раз, возвращаясь от ворот, увидел, как от черных кустов малины отделилась тень и двинулась к нему. Мальчик не успел испугаться – он узнал Цыгана – черного как смоль пса. Цыган был псом беспородным, бездомным, со свалявшейся шерстью, полной блох. Глаза у него слезились, а взгляд напоминал прогоревшие и залитые водой угли. Пес был настолько стар, что уже не бегал – только ходил.

Цыган подошел к мальчику, прижался к ногам. Мальчик погладил пса, они вместе поплелись к воротам. От чужого тепла стало спокойнее, мальчик перестал всхлипывать, его плач перешел в тихий скулеж, словно это был не человек, а потерявшийся щенок.

Так они ходили от хаты к воротам, от ворот – к хате. Страх покинул мальчика. Рядом с псом тени не казались такими уж зловещими, а все, что они скрывали, не посмело бы теперь выбраться под серебристый лунный свет. Потому что пес был сам из этого притаившегося, настороженного, чего-то ожидающего мира. Он был там своим, а теперь, сопровождая ребенка, охранял его.

Кент догадывался, что именно та ночь, та луна и тот пес очень повлияли на него, на всю его жизнь. И если прежде он не мог объяснить самому себе, почему поступает так, а не иначе, то теперь ему казалось, что все дело было в той лунной ночи. Он до сих пор чувствовал тепло пса, его густую и грязную шерсть, его преданность и благородство. Кент догадывался: именно пес научил его чему-то такому, чему не научили люди.

Сделав это открытие, Кент окончательно понял, почему его так тянет именно сюда, в безлюдное кафе с видом на крыши и небо. Он снова прошелся по мутной жести, потрогал кирпич дымоходов, заглянул в слуховые окна… Было слишком далеко, и Кент не мог видеть, как одно из них приоткрылось.

Конец

Москва

18 декабря 2018 г.