Электронная библиотека » Игорь Котляров » » онлайн чтение - страница 7


  • Текст добавлен: 29 сентября 2014, 01:31


Автор книги: Игорь Котляров


Жанр: Социология, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Многие прекрасно знают его знаменитые высказывания:

Мораль – это важничанье человека перед природой.

Должно быть, некий дьявол изобрел мораль, чтобы замучить людей гордостью: а другой дьявол лишит их однажды ее, чтобы замучить их самопрезрением.

Когда морализируют добрые, они вызывают отвращение; когда морализируют злые, они вызывают страх.

В моей голове нет ничего, кроме личной морали, и сотворить себе право на нее составляет смысл всех моих исторических вопросов о морали. Это ужасно трудно – сотворить себе такое право.

«Послушание» и «закон» – это звучит из всех моральных чувств. Но «произвол» и «свобода» могли бы стать еще, пожалуй, последним звучанием морали.

В каждом поступке высшего человека ваш нравственный закон стократно нарушен [393].

В работе «По ту сторону добра и зла» Ф. Ницше показывал глубокую пропасть в противоречивой природе и сущности человека как общественного существа. Нравственность суперчеловека основывается на искренности, открытости, силе и желании помочь человечеству. Ф. Ницше призывал сверхчеловека всегда быть сильным и не сдаваться ни при каких обстоятельствах, бороться во что бы то ни стало. Он против ханжества, лицемерия, фальши в человеческих отношениях. Таким должен быть, по его мнению, подлинный лидер – сверхчеловек. Когда Ницше говорил о необходимости стать «по ту сторону добра и зла», это надо понимать как призыв к преодолению рабской морали, которая, с его точки зрения, ставит всех на одну доску, любит и охраняет посредственность, препятствует формированию сверхчеловека [395].

Мировоззрение Ф. Ницше насквозь антигуманно. Отрицательное отношение мыслителя к цивилизации и морали порождено страхом, который вызвала Парижская коммуна. «Кого более всего я ненавижу? Сволочь социалистическую, апостолов, которые хоронят инстинкт, удовольствие, чувство удовлетворенности рабочего с его малым бытием, – которые делают его завистливым, учат его мести… Нет несправедливости в неравных правах, несправедливость в притязании на «равные» права… Что дурно? Но я уже сказал это: все, что происходит из слабости, из зависти, из мести» [390, с. 686]. Человек, для Ф. Ницше, – это «грязный поток» [396, с. 9]. Он жалок и уродлив. «Вы совершили путь от червя к человеку, – говорил он о людях, – но многое в вас еще от червя. Некогда были вы обезьяною, и даже теперь еще человек больше обезьяна, чем иная из обезьян. Даже мудрейший среди вас есть только разлад и двойственность между растением и призраком [396, с. 8].

Отвратительны мужчины: «их глаза говорят – они не знают ничего лучшего на земле, как лежать с женщиной. Грязь на дне их души; и горе, если у грязи их есть еще дух» [396, с. 39]. Отвратительны женщины: «лишком долго в женщине были скрыты раб и тиран. Поэтому женщина не способна еще к дружбе: она знает только любовь. В любви женщины есть несправедливость и слепота ко всему, чего она не любит. Но и в зрячей любви женщины всегда еще есть неожиданность, и молния, и ночь рядом со светом. Еще не способна женщина к дружбе: женщины все еще кошки и птицы. Или, в лучшем случае, коровы. Еще не способна женщина к дружбе» [396, с. 41].

Ф. Ницше считал, что человек – это лишь «канат, закрепленный между зверем и сверхчеловеком, – канат над пропастью. Опасно переходить, опасно быть в пути, опасно оглядываться, опасны страх и остановка. Великое в человеке то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель. Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как погибая, ибо они переходят. Я люблю тех, кто не ищет за звездами основания, чтобы погибнуть и сделаться жертвою – а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землею сверхчеловека [396, с. 9–10].

Многие прекрасно знают знаменитые изречения Ф. Ницше – «падающего подтолкни», «пусть гибнут слабые и уродливые – первая заповедь нашего человеколюбия. Надо еще помогать им гибнуть. Что вреднее любого порока? – Сострадать слабым и калекам» [390, с. 633]. «Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!» [396, с. 48]. Если человек в чем-то слаб, то не надо ему помогать, а, напротив, надо способствовать его дальнейшему падению. Ничто, по Ф. Ницше, не причиняет такого вреда, как представительные учреждения. Появление их – это опасный симптом упадка здоровых форм жизни. Поэтому полностью отрицал демократию, сравнивал ее с опасной игрой с огнем, так как она порождает такие болезни, как «рабочий вопрос», «социализм» и т. д.

Ф. Ницше утверждал, что эксплуатация не может быть уничтожена, так как она является следствием воли к власти. Его учение наполнено ненавистью к народным массам. Народ мыслитель считал «постаментом для избранных натур». Труд, по его мнению, – это позор, а народ – «рабы», «плебеи», «стадо». Демократию Ф. Ницше считал изобретением людей со слабой волей к власти, с помощью которого они подчиняют себе людей с сильной волей к власти. Ф. Ницше страшила возможность восстания «рабов». Для удержания людей в оковах он предлагал уничтожить демократию и равенство перед законом, ликвидировать права человека и всеобщую мораль, достижения мировой культуры, вернуться назад и утвердить открытое и безраздельное господство касты господ над «стадом рабов». С моралью коллективизма и сочувствия Ф. Ницше вел постоянную борьбу, нападал на изнеженность буржуа и эмоциональность мелочного торгашества, духовную стадность и равенство демократизма. По его мнению, любое отступление господ от своей твердой позиции по отношению к рабам уже ведет к ослаблению жизнеспособности, к упадку, декадансу, ухудшению расы, породы.

Многие идеи Ф. Ницше были широко использованы в моделях индивида, ориентированного извне, Дэвида Рисмена и направляемого изнутри, опирающегося на собственные ценности человека Юджина Дженнингса [479; 822].

Существенное влияние на развитие современных концепций лидерства оказал французский социолог Габриель Тард, который до сих пор плохо известен широкой массе белорусских читателей.

Г. Тард попытался выделить из огромного количества социальных групп наиболее примитивный ее вид, однако существенно влияющий на жизнь общества – толпу, определить и проанализировать ее отличительные признаки. «Прохожие на многолюдной улице, – писал он, – путешественники, сошедшиеся, даже густо набившиеся на пакетботе, в вагоне, за табльдотом, молчащие или не связанные общим разговором, группируются физически, а не в общественном смысле слова… Стоит, чтобы произошел на улице динамитный взрыв, стоит, чтобы возникла опасность крушения судна или поезда, чтобы вспыхнул пожар в отеле, распространилась на ярмарке какая-нибудь клевета против заподозренного барышника, – и тотчас же эти способные к ассоциированию индивидуумы соединяются для стремления к общей цели под давлением общего возбуждения.

Тогда сама собою рождается первая ступень ассоциации, которую мы называем толпой. Через ряд посредствующих ступеней от этого примитивного агрегата, летучего и аморфного мы поднимаемся к толпе организованной, имеющей иерархическое разделение, продолжительную и регулярную жизнь, словом, к той толпе, которую мы называем корпорацией в самом широком смысле этого слова» [527, с. 370–371].

Мыслитель был убежден, что каждая более-менее организованная социальная группа имеет своего лидера. Он писал, что толпу, корпорацию или настоящую ассоциацию создает явный или сокрытый лидер. «С момента, когда масса людей начинает трепетать общим трепетом, одушевляется и идет к своей цели, можно утверждать, что какой-нибудь вдохновитель или вожак, или группа таких вдохновителей, вожаков, среди которых один является активным ферментом, вдохнули в эту толпу свою душу, вдруг ставшую грандиозной, искаженной, чудовищной; и сам вдохновитель нередко первый бывает поражен и охвачен ужасом. Подобно тому, как всякая мастерская имеет своего руководителя, всякий монастырь – своего настоятеля, всякий полк – своего командира, всякое собрание – своего председателя, или, вернее, всякая фракция собрания – своего лидера, точно так же всякий оживленный салон имеет своего корифея в разговоре, всякий мятеж – своего вождя, всякий двор – своего короля, или князя, или князька, всякая клака – начальника клаки» [527, с. 372–373].

Г. Тард считал, что вожаки, вожди, лидеры приводят в действие толпы. Иногда «толпа, приведенная в движение кучкой воспламененных людей, образующих ядро, обгоняет их и всасывает в себя, и, ставши безголовой, не имеет, как может показаться, вожака; но в действительности она не имеет его в том смысле, в каком тесто, поднявшись, не имеет больше дрожжей. Наконец – существенное замечание – роль этих вожаков тем значительнее и заметнее, чем с большим единодушием, последовательностью и разумом действует толпа, чем более приближается она к нравственной личности, к организованной ассоциации» [527, с. 377].

Сторонники или последователи вожаков, которых Г. Тард считал «толпой», подражают своим вождям. Основным законом общественной жизни, с точки зрения мыслителя, является подражание большинства членов общества лидерам – людям, имеющим определенные личностные качества, совершающим великие дела и навязывающим другим определенные образцы поведения. В работе «Законы подражания» Г. Тард много внимания уделил созданию теории подражания, которую распространил на все сферы межличностных и групповых взаимодействий. Наиболее типичным видом социального подражания он считал подражание низших слоев высшим. Социальное познание – это прежде всего познание того, как происходит подражание. Оно имеет внутренние (логические) и внешние (внелогические) причины. Среди последних он особо выделял социальные причины, к которым относил религиозные, экономические, политические, эстетические, лингвистические и другие влияния [526].

Вождь, по мнению Габриеля Тарда, – организующее, цементирующее ядро массы, он – ее центр. Общество предстает в виде пирамиды, вершину которой занимает вождь-лидер, ниже расположена группа вождей более низкого уровня, а основание образуют массы. Главный вождь, используя личностные качества, очаровывает толпу, гипнотизирует ее, делает управляемой. Без лидера толпа – обезглавленное чудовище, которое не может самостоятельно действовать; толпу увлекают «не избранники, а отбросы», толпа не рассуждает, она верит лидеру, находится под его обаянием, она презирает слабого лидера и рабски покоряется сильному [527; 528].

Однако имеются и вожаки, которые порождены толпой и зависят от нее. Мыслитель подчеркивал, что ниже всех стоят те «вожаки, которые решаются быть избранниками толпы или терпеть ее над собою; самого низкого качества, бывают и те внушения, которые исходят от них. Почему? Во-первых, потому, что чувства и идеи, наиболее заразительные, естественно обладают наибольшей силой, как среди колоколов наибольшей силой обладают не те, которые лучше или правильнее звучат, а самые большие, звук которых разносится как можно дальше; во-вторых, потому, что наибольшей силой обладают идеи самые узкие или самые ложные, идеи, которые поражают не ум, а чувство, точно так же самыми интенсивными чувствами бывают наиболее эгоистические; вот почему в толпе легче распространить пустой образ, чем абстрактную истину, легче склонить ее к сравнению, чем к разумному соображению, легче внушить ей веру в человека, чем заставить отказаться от предрассудка; и вот почему, – ввиду того, что в толпе удовольствие от поношения кого-нибудь всегда живее, чем удовольствие поклонения, и чувство самосохранения всегда сильнее чувства долга, – свистки скорее раздаются в толпе, чем крики «браво», и порывы паники чаще охватывают ее, чем порывы храбрости» [527, с. 378–379].

Как формируются лидеры? Этот вопрос волновал многих мыслителей того времени. По мнению Г. Тарда, в толпе существует группа отдельно взятых социальных субъектов, которые собирают остальных, увлекают их за собой и управляют ими. Они стоят у истоков всех перемен, нововведений, общественных событий, которые делают историю. Великий лидер, неоднократно подчеркивал Г. Тард в исследовании «Мнение и толпа», высшая случайность, высший источник социального развития [527, с. 260]. Большинство населения не способно к самостоятельному социальному творчеству. Поэтому многие люди, поддаваясь внушению, подражают лидерам и следуют за ними.

Существует несколько методов, которые способствуют формированию лидерства. Чтобы стать лидером, – отмечал Г. Тард, – необходимо производить впечатление, добиваться внушения своих идей социальным субъектам. «Один человек, – подчеркивал мыслитель, – получает власть над другими либо благодаря исключительному развитию воли, хотя при этом ум остается посредственным, либо благодаря исключительному развитию ума или только убеждения, хотя бы характер оставался относительно слабым; либо эту власть дает непреклонная гордость или сильная вера в себя, при которой человек превращает себя в апостола, либо творческое воображение. Нельзя смешивать эти различные способы вести за собой, смотря по тому, который из них преобладает, влияние, оказываемое одним и тем же человеком, может быть прекрасным или пагубным. Эти четыре главных вида влияния – железная воля, орлиная острота взора и сильная вера, могучее воображение, неукротимая гордость – очень часто соединяются вместе у первобытных народов; отсюда происходит глубокая сила поклонения известным вождям. Но с развитием цивилизации эти свойства разделяются и кроме некоторых исключений, например, Наполеона, начинают постепенно отличаться друг от друга. Так ум изощряется за счет характера, который смягчается, или за счет веры, которая слабеет. Преимущество заключается в тенденции придать характер взаимности действию внушения, которое вначале было односторонним. Кроме того, власть при действии вблизи и при действии на расстоянии приобретается превосходством не одних и тех же качеств. При действии на расстоянии главную роль играет превосходство ума и воображения; при действии вблизи особенно заразительно действует сила решимости, даже зверская, сила убеждения, даже фанатическая, сила гордости, даже безумная» [527, с. 400–401].

Общественное движение, по мнению Г. Тарда, развивается по определенной социальной технологии: лидер-новатор борется с косностью толпы; толпа увлекается инновациями; толпа послушно идет за лидером, подражая ему.

Лидер – это, как был убежден Г. Тард, прежде всего изобретатель. Именно он преодолевает косность толпы, детерминируя общественный прогресс. Если вождь завораживает массу, то это происходит благодаря определенным оригинальным, целенаправленным и экстраординарным действиям, при помощи которых он пытается сформировать политический авторитет. Можно говорить об огромном количестве копий – толпе, воспроизводящих сознание, дух и идеи одного человека – лидера.

Несколько под другим углом рассматривал взаимоотношения лидера и широких народных масс французский психолог, социолог, антрополог и историк, основатель социальной психологии Гюстав Лебон, заявивший о наступлении эпохи масс, где главную роль начинает играть толпа. Нам придется считаться с принципиально новой силой, – писал Г. Лебон во всемирно известном труде «Психология масс», – настоящей повелительницей современной эпохи – могуществом масс, которая «представляет собой единственную силу, которой ничто не угрожает и значение которой все увеличивается. Наступающая эпоха будет поистине эрой масс» [306, с. 6].

Великий мыслитель был убежден, что «политические традиции, личные склонности монархов, их соперничество уже более не принимаются в расчет, и, наоборот, голос толпы становится преобладающим. Массы диктуют правительству его поведение, и именно к их желаниям оно и старается прислушаться. Не в совещаниях государей, а в душе толпы подготавливаются теперь судьбы наций» [306, с. 6].

Народные массы не занимаются теоретическими рассуждениями, зато склонны к конкретным действиям. «Благодаря своей теперешней организации, – подчеркивал Г. Лебон, – толпа получила огромную силу. Догматы, только что нарождающиеся, скоро получат силу старых догматов, т. е. ту тираническую верховную силу, которая не допускает никаких обсуждений. Божественное право масс должно заменить божественное право королей» [306, с. 7].

Особое значение для управления любой толпой, для направления ее движения в нужном русле, имеет вождь или лидер. «Лишь только известное число живых существ соберется вместе, – отмечал Г. Лебон в исследовании «Психология масс», – все равно, будет ли то стадо животных или толпа людей, они инстинктивно подчиняются власти своего вождя. В толпе людей вождь часто бывает только вожаком, но тем не менее роль его значительна. Его воля представляет то ядро, вокруг которого кристаллизуются и объединяются мнения. Он составляет собой первый элемент организации разнородной толпы и готовит в ней организацию сект. Пока же это не наступит, он управляет ею, так как толпа представляет собой раболепное стадо, которое не может обойтись без властелина» [306, с. 70–71]. Причем, по мнению французского мыслителя, всех вожаков можно условно подразделить на две категории. К одной группе относятся «люди энергичные, с сильной, но появляющейся у них лишь на короткое время волей; к другой – вожаки, встречающиеся гораздо реже, обладающие сильной, но в то же время и стойкой волей. Первые – смелы, буйны, храбры; они особенно пригодны для внезапных дерзких предприятий, для того, чтобы увлечь массы несмотря на опасность и превратить в героев вчерашних рекрутов. Таковы были, например, Ней и Мюрат во времена первой Империи. В наше время таким был Гарибальди, не обладавший никакими особенными талантами, но очень энергичный, сумевший овладеть целым неаполитанским королевством, располагая лишь горстью людей, тогда как королевство имело в своем распоряжении дисциплинированную армию для своей защиты» [306, с. 73].

Ко второй категории относятся лидеры, обладающие огромной силой воли. Их упорная воля представляет собой такое бесконечно редкое и бесконечно могущественное личностное качество, которое всех заставляет покоряться. Часто не отдают себе отчета в том, чего можно достигнуть посредством упорной и сильной воли, а между тем ничто не может противостоять такой воле – ни природа, ни боги, ни люди.

В целом Г. Лебон достаточно негативно относится к лидерам: «Обыкновенно вожаки не принадлежат к числу мыслителей – это люди действия. Они не обладают проницательностью, так как проницательность ведет обыкновенно к сомнениям и бездействию. Чаще всего вожаками бывают психически неуравновешенные люди, полупомешанные, находящиеся на границе безумия. Как бы ни была нелепа идея, которую они защищают, и цель, к которой они стремятся, их убеждения нельзя поколебать никакими доводами рассудка. Презрение и преследование не производят на них впечатления или же только еще сильнее возбуждают их. Личный интерес, семья – все ими приносится в жертву. Инстинкт самосохранения у них исчезает до такой степени, что единственная награда, к которой они стремятся, – это мученичество. Напряженность их собственной веры придает их словам громадную силу внушения. Толпа всегда готова слушать человека, одаренного сильной волей и умеющего действовать на нее внушительным образом. Люди в толпе теряют свою волю и инстинктивно обращаются к тому, кто ее сохранил. Часто вожаками бывают хитрые ораторы, преследующие лишь свои личные интересы и действующие путем поблажки низким инстинктам толпы. Влияние, которым они пользуются, может быть и очень велико, но всегда бывает очень эфемерно. Великие фанатики, увлекавшие душу толпы, Петр Пустынник, Лютер, Савонарола, деятели революции, только тогда подчинили ее своему обаянию, когда сами подпали под обаяние известной идеи. Тогда им удалось создать в душе толпы ту грозную силу, которая называется верой и содействует превращению человека в абсолютного раба своей мечты» [306, с. 71–72].

Вожаки или лидеров стремятся заставить человека искренне поверить в какую-то идею (религиозную, политическую, социальную), в результате чего их влияние существенно возрастает. Г. Лебон в работе «Психология масс» подчеркивал, что «из всех сил, которыми располагает человечество, сила веры всегда была самой могущественной, и не напрасно в Евангелии говорится, что вера может сдвинуть горы. Дать человеку веру – это удесятерить его силы. Великие исторические события произведены были безвестными верующими, вся сила которых заключалась в их вере. Не ученые и не философы создали великие религии, управлявшие миром и обширные царства, распространявшиеся от одного полушария до другого!» [306, с. 72].

Великие вожди, которых «не так много в истории» [306, с. 72], подвергали своих сторонников целенаправленному гипнотическому влиянию. А во всех сферах общественной жизни, «если только человек не находится в изолированном положении, он легко подпадает под влияние какого-нибудь вожака. Большинство людей, особенно в народных массах, за пределами своей специальности не имеет почти ни о чем ясных и более или менее определенных понятий. Такие люди не в состоянии управлять собой, и вожак служит им руководителем» [306, с. 72].

Роль политических лидеров, особенно в условиях обострения политической ситуации или ухудшения экономического положения, постоянно растет. Поэтому, по мнению Г. Лебон, «вожаки толпы все более и более оттесняют общественную власть, теряющую свое значение вследствие распрей. Тирания новых властелинов покоряет толпу и заставляет ее повиноваться им больше, чем она повиновалось какому-нибудь правительству. Если же вследствие какой-нибудь случайности вожак исчезает и не замещается немедленно другим, то толпа снова становится простым сборищем без всякой связи и устойчивости. В душе толпы преобладает не стремление к свободе, а потребность подчинения; толпа так жаждет повиноваться, что инстинктивно покоряется тому, кто объявляет себя ее властелином» [306, с. 72–73].

Важнейшее качество великого лидера – его обаяние. «Обаяние – это род господства какой-нибудь идеи или какого-нибудь дела над умом индивида. Это господство парализует все критические способности индивида и наполняет его душу удивлением и почтением. Вызванное чувство необъяснимо, как и все чувства, но, вероятно, оно принадлежит к тому же порядку, к какому принадлежит очарование, овладевающее замагнитизированным субъектом. Обаяние составляет самую могущественную причину всякого господства; боги, короли и женщины не могли бы никогда властвовать без него» [306, с. 79].

Г. Лебон предложил оригинальную типологию вожаков. В ее основу он положил следующие основания:

время влияния – краткосрочные, энергичные вожаки (Гарибальди, Марат) и способные к сильному, длительному и стойкому влиянию (основатели религий Христос, Магомет и т. д.);

способ воздействия – использующие утверждение, повторение и заражение (подражание);

обаяние – приобретенное, связанное с богатством, именем, репутацией и т. д.;

личностное – магическое очарование (Будда, Магомет, Наполеон) и детерминированное успехом в делах и битвах [306].

Широкое распространение получила еще одна типология Г. Лебона. Ученый в работе «Психология социализма» предложил несколько типов политических проповедников социалистической религии, апостолов, как он их называет, и главных факторов, влияющих на распространение новых учений – несбыточных мечтаний, слов и формул, утверждений, повторений, обаяния и заразительности.

«Социализм, может быть, восторжествует на короткое время, – отмечал мыслитель, – главным образом благодаря своим проповедникам. Одни лишь они, эти убежденные люди, имеют рвение, необходимое для создания веры – этой магической силы, преображавшей в разные времена мир. Они владеют искусством убеждать, искусством одновременно и тонким и простым, законам которого ни в каких книгах выучиться нельзя. Они знают, что толпа ненавидит сомнения, что она понимает только крайние чувства: энергичное утверждение или такое же отрицание, горячую любовь или неистовую ненависть. Они знают, как возбудить и развить эти чувства» [308, с. 123].

Апостолы, – отмечал Г. Лебон, – всегда представляют собой религиозно настроенный ум, одержимый желанием распространить свое верование; но вместе с тем и прежде всего это ум простой, совершенно неподдающийся влиянию доводов разума. Его логика элементарна. Законы и всякие разъяснения совершенно недоступны его пониманию. Можно составить себе вполне определенное понятие о его воззрениях, просмотрев интересные выдержки из ста семидесяти автобиографий воинствующих социалистов, напечатанных недавно одним писателем из их среды, Гамоном. Среди них находятся люди, исповедующие крайне различные между собой учения; так, анархизм представляет собой не что иное, как крайнюю форму индивидуализма, по которой всякое правительство подлежит уничтожению, и каждый человек должен быть предоставлен самому себе, между тем как коллективизм рекомендует полное подчинение человека государству. Но на практике это различие, впрочем едва замечаемое проповедниками, совершенно исчезает. Последователи разных форм социализма проявляют одну и ту же ненависть к существующему общественному строю, капиталу, буржуазии и предлагают одни и те же средства для их разрушения. Самые мирные секты социализма добиваются только конфискации богатств у их обладателей; самые боевые, кроме такого грабежа, настаивают еще и на истреблении побежденных [308, с. 124–125].

Первый тип апостолов – это проповедники, убежденные в том, что они ведут людей к новой жизни, новой вере, «мессии», апостолы религиозных, социальных или сугубо политических верований. Это харизматические лидеры, обладающие именно теми качествами, которые востребованы массой. «Эти убежденные люди, – писал Г. Лебон, – имеют рвение, необходимое для создания веры – этой магической силы, преображавшей в разные времена мир. Они владеют искусством убеждать, искусством одновременно и тонким и простым, законам которого ни в каких книгах выучиться нельзя. Они знают, что толпа ненавидит сомнения, что она понимает только крайние чувства: энергичное утверждение или такое же отрицание, горячую любовь или неистовую ненависть. Они знают, как возбудить и развить эти чувства» [308, с. 123]. Такие лидеры – как бы «прообраз толпы», они «несут в себе все ее основные свойства». В известном исследовании «Психология социализма» он отмечал: «Необязательно число этих апостолов должно быть очень велико для выполнения их задачи. Надо вспомнить, какое небольшое число ревнителей было достаточно для возбуждения столь крупного движения, как крестовые походы – события, быть может, более чудесного, чем насаждение какой-либо религии, так как миллионы людей были доведены до того, что бросили все, чтобы устремиться на Восток, и возобновляли не раз это движение, несмотря на самые крупные неудачи и жесточайшие лишения» [308, с. 123].

Такие люди появляются главным образом из среды умов, одаренных религиозным инстинктом, характерным тем, что человек чувствует потребность подчиняться какому-либо существу или символу веры, и жертвовать собой для торжества предмета своего поклонения. Эти люди загипнотизированы своей верой. Они готовы на все жертвы для ее распространения. Целью своей жизни ставят воплощение этой веры в политическую реальность. «Апостолы» находятся как в полубреду, изучение их требует патологического исследования их умственного состояния, но, несмотря на это, они всегда играли в истории громадную роль. Г. Лебон особо подчеркивал внешнюю «простодушную наивность» этих людей. «Ничто их не затрудняет, – пишет исследователь. – Для них ничего нет легче, как перестроить общество: стоит только свергнуть революционным путем правительство, отнять социальные богатства у их обладателей и предоставить все в распоряжение всех… Общество, в котором исчезло различие между капиталистом и работником, не нуждается в правительстве» [308, с. 125].

В поведении таких лидеров особенно выделяется жажда разрушения: по-видимому, почти во все времена имел силу общий психологический закон, по которому нельзя быть апостолом чего-либо, не ощущая настойчивой потребности кого-либо умертвить или что-либо разрушить [308, с. 126–127].

Проповедники представляют собой первобытные и мистические умы, совершенно не способные рассуждать, поглощенные религиозным чувством, которое заглушило у них всякую мыслительную способность. Они действительно очень опасны, и общество, не желающее быть разрушенным ими, должно старательно их удалять из своей среды. Но умственное их состояние гораздо более подлежит ведению психиатра, чем криминалиста, – подчеркивал Г. Лебон [308, с. 129–130].

Второй тип апостолов – случайные фанатики. Это более умеренные фанатики одной идеи, своего рода «моноидеисты» в определенных ситуациях. У них существует свой «пунктик», своя «идея фикс», но она проявляется не постоянно. Г. Лебон писал о них: «Повседневно встречаются очень умные люди, даже выдающиеся, теряющие способность рассуждать, когда дело касается некоторых вопросов. Увлеченные тогда своей политической или религиозной страстью, они обнаруживают изумительное непонимание и нетерпимость. Это случайные фанатики, фанатизм которых становится опасным лишь тогда, когда его раздражают. Они рассуждают с умеренностью и ясностью обо всем, кроме тех вопросов, которые соприкасаются с охватившей их страстью – единственным руководителем их в этих случаях. На этой ограниченной почве они встают со всей яростью преследования, свойственной настоящим проповедникам, которые находят в них в критические моменты помощников, полных ослепления и пылкого усердия» [308, с. 131]. В обычное время, в обычных условиях это могут быть вполне нормальные с виду люди, однако при возникновении соответствующих экстремальных обстоятельств (возникновение массы, появление «апостола» и т. п.) в них просыпается дремлющая фанатичная сущность. И тогда они – самые верные и надежные «помощники апостолов», их приспешники и ближайшие подручные, часто движимые яростью и манией преследования.

Третий тип проповедников принадлежит к кластеру дегенератов. «Занимая, благодаря своим наследственным физическим или умственным порокам, низшие положения, из которых нет выхода, они становятся естественными врагами общества, к которому они не могут приспособиться вследствие своей неизлечимой неспособности и наследственной болезненности. Они – естественные защитники доктрин, которые обещают им и лучшую будущность, и как бы возрождение. Эти уродливые жертвы наследственности, которыми мы займемся в главе о «неприспособленных», значительно пополняют ряды проповедников. Особенность наших современных цивилизаций заключается, несомненно, в том, что они создают и, по странной иронии гуманности, поддерживают с самой близорукой заботливостью все более и более возрастающий запас разных общественных отбросов, под тяжестью которых рухнут, быть может, и сами эти цивилизации» – отмечал Г. Лебон [308, с. 132–133]. У данного типа мало фанатизма, нет увлечения одной идеей и даже стойкости веры. Здесь все решает чувство обиды на жизнь и личная заинтересованность в ее изменении.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации