Текст книги "Как я из себя выходил"

Как я из себя выходил
Игорь Александрович Куклин

Редактор Софья Наумовна Бараховская

Дизайнер обложки Кирилл Александрович Фалеев

© Игорь Александрович Куклин, 2022

© Кирилл Александрович Фалеев, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0055-9616-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Куклин
Игорь Александрович
КАК Я ИЗ СЕБЯ
ВЫХОДИЛ
РАССКАЗЫ ХИРУРГА

Куклин И. А. Как я из себя выходил. Рассказы хирурга. – Иркутск: ИНЦХТ, 2021. – 170 с., электронная версия

Во второй книге автор продолжает знакомить читателя с короткими жизненными историями. О городах и людях, о студенческой поре, о важном выборе, о малой родине, от одного воспоминания о которой тепло становится на душе, и… немного фантастики.

Мои рассказы

Друзья, перед вами вторая книга моих рассказов. Как говорится – понесли ботинки Митю. Я думал, что как это пришло, так и уйдёт. Но после выпуска первой книги рассказы продолжали писаться. Писались и просились на бумагу. Получилась ещё одна книга, и она перед вами. Будет ли третья книга? Не знаю. Не уверен. На всё Божья воля. Я никогда и не думал, что буду что-то писать, и это кому-то будет интересно. И именно ваш интерес к моим публикациям, дорогие мои подписчики и друзья по Фейсбуку и Инстаграму, послужил моторчиком для написания этой книги. Спасибо! А теперь читайте, думайте, спорьте, не соглашайтесь, находите что-то своё… Удачи вам, мои дорогие, и здоровья!

Художник, иллюстрировавший первую книгу, в армию ушёл на службу срочную, поэтому рисунки (здесь ироническая усмешка) для этой книги рисовал я сам

КЛЮЧИ. УРОК ИЗ ДЕТСТВА

Ключи… От дома, квартиры, ящика стола, гаража, машины, сейфа. Наверное, каждый знаком с ситуациями, возникающими сразу после того как они потеряны, забыты, заперты. Все дела, как правило, отменяются. Появляются внезапные проблемы, их много и поначалу они кажутся неразрешимыми. Как открыть дверь? А после того как она вскрыта и раскурочена, – как её теперь замыкать? Как восстанавливать то, что разломано? То есть потеря маленьких железячек приводит к большим проблемам. Прививку от этих проблем я получил ещё в детстве.

…Мне лет девять-десять. Мы с родителями собираемся идти в гости. С отцом стоим на крыльце, ждём маму. Я кручу на пальце ключи от двери дома. Кольцо большое, крутится легко. «Перестань, – говорит отец, – потеряешь». – «Да ну, – думается мне, – вряд ли…» Выходит мама, ключи срываются с пальца и, весело звякнув, исчезают между забором и поленницей. «Так, – сдвигает брови отец, – иди в дом, переоденься. Мы пошли, а ты ищи». И удерживает за руку маму, которая пытается вернуться в дом. Запасные ключи наверняка где-то в доме лежали.

Я поначалу хотел схитрить. Залез на поленницу сверху и посветил фонариком, приготовив крючок из проволочки. Что-то блестело далеко и невнятно. Потом пытался разобрать малую часть дров. Но закончилось всё полноценными поисками с разбором большей части поленницы. Ключи я нашёл и на всю жизнь понял ценность этих железок.

…С той поры я не потерял ни одного ключа и точно знаю, где и какие мои ключи находятся. Комплект запасных ключей на всякий случай тоже имеется.

РЕСУРСЫ ОРГАНИЗМА

Они удивительны! Человек – такое существо, приспособится к чему угодно. Ну, если захочет.

…Как-то ко мне на приём пришел относительно молодой человек. Он в ДТП получил травму дельтовидной области. Рана, потом нагноение. Пересаженная кожа лежит на кости, нет дельтовидной мышцы. А она нужна для того, чтобы руку от туловища в сторону отводить. Прошу его пошевелить рукой так, как он сможет. А он полностью поднимает руку вертикально вверх! Как? Какими мышцами? Я бы сам этому не поверил, если бы не видел. У меня и видео есть…

…У кума моей тёщи не было правой руки выше локтя. Травма на пилораме уже в зрелом возрасте. А тёще надо забор поменять. И она зовёт мне на помощь кума. Это потом стало непонятно, кто кому помогал. А вначале я засомневался в помощнике. Но тёща убедила, сказав, что кум вдвоём с сыном недавно новую баню построили. Приехал он на мотоцикле с коробом вместо люльки. Рыжий, жилистый. На культе правой руки самодельный протез с квадратным гнездом на торце. Достал из короба крюк, вставил его в протез и пошёл смотреть фронт работ. А там – ямы копать, столбы менять, прожилины прибивать, доски пилить и ими забор зашивать (так говорится, а на самом деле – доски к прожилинам гвоздями прибивать). Поплевал он на левую ладонь, вытер её о штаны, взял лопату и положил на крюк. Ага, понятно про копание. А ещё пиление и гвоздезабивание. Я попытался помочь, но кум разозлился и отправил меня свою работу делать. Работу-то делаю, но поглядываю, как однорукий приспособился. А у него всё просто и понятно. На доску ногой наступил, левой рукой отпилил. Гвоздь в ладонь взял, с размаху его в нужное место доски воткнул и молотком забил. Быстрее, чем у меня, двурукого, получается. Меня любопытство разбирает, как он на мотоцикле поедет. Правой рукой ручку газа крутить ведь надо.

Работа закончилась. Чай попили. Подходит кум к мотоциклу, вынимает крюк из гнезда и кидает его в короб. А в освободившееся гнездо в протезе вставляет штырёк, приваренный под прямым углом к ручке газа. Лихо разворачивается и укатывает вдоль по улице, только пыль столбом…

…Как-то коллега попросил меня посмотреть знакомого его знакомого. Протез стал натирать. Когда человек пришёл на приём, я растерялся. Какой протез? У него их четыре. Нет ни стоп, ни кистей. Когда-то девушку провожал в район города, глухой и отдалённый. Когда обратно шёл, получил по голове, шапку отобрали. Пролежал в снегу несколько часов. Нашли, спасли, но руки-ноги отморозил до ампутации. После долгой реабилитации парень окончил вуз, женился на той девчонке и работает в престижной фирме ведущим программистом. Растёт дочка.

А сейчас избыток мягких тканей на культе голени подворачивается в гильзе протеза и натирается. Операция на час-полтора. Любопытные коллеги видели, как уехал он после консультации на маленьком мерседесике с ручным управлением.

В день операции он снял протезы. Приковылял в кабинет на коленях. Отфотались, разметились. А как ему ручку дать? Подписывать бумаги надо. Он увидел моё смущение и уковылял в палату, вернулся с резинкой на предплечье, за которую вставлена ручка. Лихо подписал всё, что нужно. Вот только уходил он после операции из отделения на спине жены. Она донесла его до автомобиля…

С тех пор я иногда рассказываю об этих людях тем моим пациентам, для которых трагедия – негнущаяся ногтевая фаланга у мизинца.

РУКИ ХИРУРГА

Авиценне приписываются слова, что у врача должно быть сердце льва, глаза орла, а руки женщины… На первый взгляд, руки как руки, как у всех… Но это не так. Есть у них свои особенности.

Одна из них – это тонкая и ранимая кожа, которая легко повреждается или занозится о шершавую поверхность. Перед каждой операцией руки обрабатываются специальными растворами, а потом всю операцию находятся в резиновых перчатках. Раньше эти растворы были достаточно агрессивными – нашатырный спирт в двух тазах, затем дубление 96%-м этиловым спиртом и ещё обработка ногтей йодом. Или смесь из муравьиной кислоты и пергидроля (30%-й перекиси водорода). Помоешься такой смесью за дежурство раз пять, и сухая красная кожа на руках обеспечена. Вы видели когда-нибудь сморщенную кожу у бабушек на тыле кистей? Так вот, у моей тёти, хирурга с немыслимым стажем, такая кожа была до локтей. То есть до того уровня, до которого обрабатывают руки хирурги. Теперь антисептики не такие агрессивные, но от их постоянного употребления, а возможно, и от постоянной стрессовой нагрузки, кожа рук хирургов способна реагировать даже нейродермитами, дерматитами и экземами. А это уже очень серьёзно, можно работу потерять. Поэтому хирурги или меняют растворы, или пользуются кремами и мазями после операций. Я одно время даже пользовался жидкими перчатками. Наносишь жидкость тонким слоем, ждёшь пока подсохнет, потом сверху надеваешь обычные резиновые. Снимаются жидкие перчатки только с помощью специального раствора, через боль, особенно с волос…

Другая особенность – особая гибкость и чувствительность пальцев. Предлагаю эксперимент. Надеваете печатки (благо, их сейчас в ковидные времена в каждой семье достаточно), затем берёте кусочек нитки и смачиваете в воде или, что ближе к реалиям, в растительном масле. На столе уже лежит какой-нибудь столовый прибор, вилка или ложка. А теперь завязываете нитку вокруг черенка вилки или ложки в узком месте. Столовый прибор не должен подниматься, нитка не должна болтаться. Если получилось с десятого раза, то в вас сидит рукастый хирург.

Как-то в ординатуре я ассистировал при удалении большой забрюшинной опухоли Евгению Абрамовичу Паку. Он это делал виртуозно и бескровно, кончиками пальцев ощущая малейшую пульсацию сосудов и перевязывая их, не глядя, в глубине раны. Потом, в конце операции, вдруг встревоженно спросил у нас с первым ассистентом: «Ой, а это что?» Мы щупали по очереди и предполагали: «Ещё одна опухоль? Неужто метастаз?» А он улыбнулся хитренько: «Это я там салфетку для гемостаза оставил». Мы слегка покраснели…

На операции хирург на ощупь может определить: метастатический лимфоузел или нет. Отделить только пальцем, глядя куда-то в сторону, по плотности, доброкачественную опухоль от здоровой ткани молочной железы. Как-то в гостях мой ребёнок забрался ко мне на колени и попросил почистить для него куриное яйцо. Через какое-то время я понимаю, что все сидящие за столом смотрят, как я это делаю. Ничего особенного, на мой взгляд, не происходило. Я правой рукой держал ребёнка, а левой на весу одновременно удерживал и очищал яйцо от скорлупы.

Наш Учитель – Евгений Георгиевич Григорьев – на одной из лекций говорил, что при рождении Бог целует хирургов в руки. Потом, отвернувшись, ворчал: «Ну, хоть бы иногда в голову…» Когда я был в Корее и Японии в компании с нашими медиками, то перейти на палочки для еды хирургам никакого труда не составляло, терапевты же чаще просили вилки.

Яркое впечатление оставила хирургическая техника Сергея Павловича Чикотеева. Руки его порхали ако птицы. Но обучал он жёстко. Мог и по рукам инструментом ударить. Как-то спросил меня во время операции: «Спишь?» – «Любуюсь», – ответил я честно. Иглодержатель остановился в нескольких сантиметрах от моей руки…

Как-то моя новая знакомая, глядя на рубцы на моих руках, полученные ещё в детстве по разным причинам, спросила: «Это всё от операций?» Меня невольно хохотнуло. Это ж как оперировать-то надо? Вспомнился Высоцкий: «Он резал вдоль и поперёк и говорил: «Держись, браток!”…»

Да, случаются проколы пальцев иглами. Ну, снял перчатку, выдавил кровь из пальца, обработал спиртом, надел новую перчатку – и дальше оперировать, время-то идёт… Однажды меня попросили выйти из отпуска и сделать одномоментно удаление и реконструкцию молочной железы родственнице высокопоставленного фармацевта. Хорошего человека, надо сказать. Родственница, гепатитом переболевшая. И во время операции я прокололся. А это большой риск самому гепатит подхватить. Третий гепатит для моей печени был бы чреват серьёзными последствиями. Первый я перенёс в детстве. Второй – на врачебной практике. С бабушкой-заразительницей в одном отделении потом лежал. Так фармацевт сама вечером мне домой иммуноглобулин, дефицитный в то время, привезла. Для уменьшения вероятности заражения гепатитом. И вот сижу я один на один с набранным шприцем. В традиционное место ставить неудобно, придётся в переднюю поверхность бедра. Жалко себя и страшно! А что делать? Минут пять сидел. Потом размахнулся и от отчаяния всадил шприц себе в ногу. Два дня хромал…

Ещё эти руки память имеют. Да, да. Отдельную от головы. Делаешь, казалось бы, давно забытую операцию, голова не помнит, а руками получается. Ещё ярко эта память проявляется, когда тебя кто-нибудь во время операции внезапно спросит: «А почему именно так вы делаете?» Тут нужно время, чтобы головой вспомнить, почему руки так сделали.

Суеверий у врачей много. Это отдельного рассказа достойно. Но что касается рук, то это ритуал надевания перчаток. Мною замечено, что хирурги вначале надевают правую, затем левую, а травматологи наоборот. И операционные сёстры, которые и халаты, и перчатки врачам надевают, не ропщут, а спокойно меняют правые на левые, левые на правые, если сразу вдруг не угадают. Суеверия уважаются.

Руки руками, но инструменты – их основное продолжение. Большое многообразие разработано для каждой хирургической специальности и для каждой операции. Например, у травматологов много инструментов, похожих на столярные и слесарные: молотки, остеотомы (стамески), дрели, пилы, пластины, шурупы… Но и объекты их операций очень плотные – кости, суставы, связки… А сопоставить перелом так, чтобы на рентгеновском снимке оставалась только тонкая полоска, тоже уметь надо. «Самосвал триста тысяч кило мне скелет раздробил на кусочки». Это тоже Высоцкий. Более изящные инструменты у микрохирургов. Пинцеты, больше похожие на две иголки. Мининожницы, маленькие иглы и нити, тоньше волоса. Объекты соответствующие – кровеносные сосуды диаметром от одного до трёх миллиметров, нервы с их пучками, лимфатические сосуды… Сколько нежных микроинструментов погибло просто после падения на кончики. Удивительная техника у нейрохирургов, сначала они травматологи, потом микрохирурги. Инструменты у них и такие, и такие… А детские хирурги? Техника детских хирургов более тонкая и нежная. Их пациенты – дети. Это ко многому обязывает. Юрий Андреевич Козлов своими руками может полностью закрыть новорождённого пациента. Но у этих рук есть продолжение – изящные эндоскопические инструменты, которыми он чудеса творит!

Надо сказать, что мануальные (ручные) навыки не у всех медиков одинаковые. Здесь есть что-то врождённое, а что-то приобретённое. Рукастых спецов оказалось не очень много. Знаю нескольких со сложными характерами, но их терпят, с ними считаются, их рекомендуют, у них оперируются. Потому что в руки Богом поцелованные!

Способный ученик – редкость. Чтобы ему один раз показать, и он сразу бы повторил. Для меня самое большое разочарование в последнее время, если такой ученик, которому оставалось-то пару видов операций показать, уволился и вообще ушёл из медицины из-за финансовых проблем в семье. В душе в-о-о-т такая дыра! Берегите рукастых. Если их не будет, останутся только проверяющие и контролирующие.

ПРО «НЕНОРМАЛЬНОСТЬ» МЕДИКОВ

Во время учёбы я подрабатывал санитаром в отделении реанимации. Тогда в палате интенсивной терапии лежали все подряд, кто в этом нуждался. Одно время бичом была стафилококковая деструкция лёгких у детей. И вот такой ребёнок нескольких месяцев от роду лежал в нашей палате. Всё бы ничего, дитё стабильное, лечим. Только вот пѝсать он никак не хотел. В эту смену дежурила старшая медсестра, очень опытная и очень строгая, её все немного побаивались. И вот сидит она на краю кровати у детёныша, готовится катетером мочу выводить, но чего-то медлит, крутит катетер в руках задумчиво. И тут ребёнок выгибается и выдает струйку прямо ей на грудь! А она даже не отодвинулась, улыбается: «Ой, ты мой хороший!» Первый раз я видел счастливым человека, которого только что обмочили.

ВЕЗУНЧИК

Небольшая речушка плавно текла по маленьким плёсам под густыми кустами, весело перекатывалась по камешкам на перекатах. Но не веселило это седого старателя. Его бригада – он, племяш и давний приятель – несколько часов промывала лотками речной песок. Солнце уже перевалило за полдень и жарило не по-сибирски, но ноги мёрзли в резиновых сапогах в студёной воде – начало речка брала в горах, и вода в ней не нагревалась даже в жару. Поясницу ломило. Ещё пауты покоя не давали, жалили сквозь мокрую от пота рубаху. Несмотря на все старания, золота сегодня намыли совсем немного. Пора бы и перерыв сделать, чаю сварить, но что-то заставляло его зачерпывать в лоток речной песок снова и снова…

«Здорова, мужики!» Оглянулся на голос. На берегу стояли двое местных, волосы нечёсаные, сами небритые, один светлый, другой потемнее, возраста непонятного. Рудник, который при Союзе исправно добывал в шахтах золото, давно закрыт и развалился. Местные, кто разъехался, кто спился. Вот и эти явно с бодуна. «Можно тоже попробовать? Есть ещё лоток какой-нибудь?» В другой день может и шумнул бы гостей непрошеных, а сегодня, то ли от усталости, то ли от чего ещё (глаза у спрашивающего были такими же голубыми и ясными, как у сына, которого давно не видел), неожиданно для себя буркнул: «Привет. Вон, возьми в кустах. Только он сломанный чуток». Тот, который посветлее, нырнул в кусты, вытащил лоток и босиком залез в воду ниже по течению. «Что он там намоет? – подумалось. – Муть сплошная… Да и вода студёная». Чернявый на берегу сел на корточки, закурил. Ясноглазый сопел, старался. Через полчаса, когда мысли ушли уже куда-то далеко, в город, к сыну, и о пришедших уже забылось, новенький с шумом откинул лоток и окликнул чернявого: «Кольча, нам такого похмелиться хватит?» И самородок размером с ноготь большого пальца показывает. Тот встал, головой кивнул: «Хватит. Пошли». – «Ну, спасибо, мужики! Бывайте». Седой старатель аж плюнул с досады: «За полдня втроём песка чуток. А этот за полчаса самородок! Видно, в детстве говно горстями ел». И крикнул своим: «Всё! Завязывай! Пошли чаёвничать…»

ГОЛОД НЕ ТЁТКА

Именно он погнал нас по вечерней Чите в поисках чего-нибудь поесть. Было уже тепло, и те продукты, которые оставались в сетках за окнами на «чёрный день», были безнадёжно испорчены. Мы выбежали из общежития мединститута за несколько минут до закрытия магазинов. Мы – это я и два моих однокурсника, Олег и Сеня. Мы с Олегом примерно одной комплекции, а Сеня и повыше, и покрепче. На троих у нас была трёшка (три рубля) от моей стипендии. Мы носились по Ленинградской от магазина к магазину, и они закрывались буквально перед нашими носами. Не сговариваясь, мы направили свои голодные, молодые, растущие организмы на железнодорожный вокзал, там всегда работало круглосуточное кафе.

Нет, были ещё варианты поужинать. Например, я мог пойти в комнату к двоюродной сестре, которая училась курсом старше, и чего-нибудь отремонтировать. Поесть у девчонок всегда бы нашлось. Но втроём туда не пойдёшь. А ещё оставались голодающие соседи по комнатам в общежитии…

Мы прошли мимо ресторана «Забайкалье». Чуть бы пораньше, и можно было завернуть в «стоячку» – это кафе на первом этаже, с высокими столиками и без стульев, поэтому там ели только стоя (отсюда и название). С этим кафе у меня связана странная история. Как-то в подобной ситуации, голодный и с последним рублём в кармане, я зашёл туда. Кафе было не самым дешёвым, до стипендии оставалось около недели, но кушать уж очень хотелось. И я решил проесть эти деньги, а дальше будь что будет! Набрал на поднос еды и подошёл к кассе. Там сидела крупная дама, как сейчас помню, с большой причёской из мелких кудряшек и томным взглядом. Она взяла мой рубль и почему-то положила вместо него десятку. Я недоуменно молчал… Потом она очнулась, взяла десятку и рассчитала меня, дав сдачи. Было стыдно, но я сдачу взял и унёс поднос на самый дальний столик. Что это было – благотворительность бледному студенту или рассеянность, – до сих пор не знаю, но до стипендии я дожил.

Бодро дошагав до вокзала, завернули в знакомый угол и разочарованно остановились возле закрытого кафе, где два маляра лихо красили над ним потолок. Теперь оставался только хлебный киоск на перроне. Там купили по булке свежего, ещё горячего хлеба. С голодухи умяли сколько вошло, а пить тут не продавали. Студенческая мысль работала чётко: запрыгнули в троллейбус, мелочь у нас уже от сдачи была, и доехали до ближайших автоматов с газированной водой на улице Ленина. Мы наслаждались, отщипывая по кусочку от свежих булок и запивая их водой. Пили воду с сиропом за три копейки, без сиропа – за копейку. Было тепло и в животах уже не урчало. В кустах над нами пели птицы…

Когда мы, не спеша, пешком возвратились в общежитие, у нас с Олегом оставалось ещё по полбулки, а у Сени остаток хлеба поместился в горсти. Обрадовавшиеся соседи пожарили на прогорклом сале изумительные гренки.

ПРИЧАСТНОСТЬ

Ранняя весна. Чита. Железнодорожная больница. Я студент второго курса мединститута и санитар ИТАР (это отделение интенсивной терапии, анестезиологии и реанимации). Дежурство спокойное, воскресенье. В палате работают медбрат, тоже студент, только шестого курса, и тётя Катя – опытная, ворчливая медсестра. Лежат четверо пациентов, из них двое после плановых операций, они оставлены до понедельника под наблюдением. Третий – висельник, поступил в предыдущую смену. «Верёвочка оборвалась, – поджав губы, пояснила тётя Катя, – такой бугай в петельку из бельевой верёвки полез». Ну да, мужик здоровый, килограммов под сто пятьдесят. За то короткое время, пока он в петле был, с мозгом что-то успело произойти. Глаза безумные, орёт так, что, наверное, на улице слышно. Кроме странгуляционной борозды от петли на шее, такие же борозды у него уже на руках, ногах и поперёк груди, в местах его фиксации к кровати. Мы всей сменой боимся: если он оторвётся, что с ним делать будем? Тётя Катя впрыскивает что-то из шприца в его капельницу, оглядывается и подмигивает мне. Через некоторое время бугай успокоился, но стал храпеть почти так же громко, как кричал. Медсестра брезгливо, но как-то ловко, мимоходом, ставит ему воздуховод. Храп прекращается. Четвертый пациент – «самовар» – нестарый ещё мужик с ампутированными на разных уровнях руками и ногами. Диагноз его – облитерирующий эндартериит, то есть заболевание сосудов. У нас он лежит после очередной ампутации. И уже несколько раз у меня жестами просил покурить, прижимая единственный палец к губам. Курение играет не последнюю роль в развитии этой болезни. Я в который раз терпеливо повторяю, что курить ему нельзя, я не курю, и никто в нашей смене тоже не курит.

…Как-то раз я оказался в компании, где было несколько компьютерщиков. Они настолько увлеклись своей специфической темой, что я предложил им рассказать об этиологии и патогенезе облитерирующего эндартериита. Помогло. После этого разговор перешёл в общепонятное русло. Но это так – к слову…

Во второй половине дня в палату зашёл дежурный хирург. Он о чём-то коротко поговорил с анестезиологом. Анестезиолог что-то сказала дежурному медбрату. По их сосредоточенным лицам было понятно, что произошло нечто серьёзное. Мы с тётей Катей остались в палате вдвоём, остальные ушли в операционную. Но напряжение не исчезло. Через некоторое время заглядывает анестезиолог, ищет глазами меня: «Кровь нужна, третья положительная». – «Сколько?» – «Неси всю». Мне всё понятно, не в первый раз. Переобуваюсь, накидываю тёплый коричневый халат. Жёлтая пилотка остаётся на голове. Это символ принадлежности к элитному отделению и моя гордость. Быстро сбегаю по запасной лестнице до первого этажа. Дверь за мной захлопывается, и уже на улице понимаю, что ключ от неё я не взял. Не беда. Обратно вернусь через приёмный покой. Добегаю до отделения переливания крови, это отдельное здание во дворе. Захожу внутрь. Быстро к холодильнику. Там нужной эритроцитарной массы всего два гемакона (это пластиковые контейнеры с этикетками). Записываю их данные в журнал. Сую за пазуху и бегом обратно.

В приёмном покое дорогу мне перегородило громадное тело, выше меня головы на две. «Стой, братан!» С соответствующей интонацией и распальцовочкой. Моя реакция молниеносная: «Уйди! Я кровь несу!» И оба гемакона ему под нос сую. С некоторым удовольствием отмечаю округлившиеся глаза, бледное лицо и уходящее куда-то вправо и вниз тело. Досматривать нет времени, я перепрыгиваю через его ноги и бегу к операционной. На мой топот вышла анестезиолог, молча взяла кровь и закрыла дверь.

Спасли. У мужика было ножевое ранение живота с повреждением крупных сосудов. Потом его в палате долечивали. Я тоже доволен, поскольку причастен. Пусть и самую малость.