Текст книги "Паника"

Паника
Игорь Летушов

Редактор Сергей Крутиков

Корректор Александра Ильина

Иллюстратор Артём Королёв

© Игорь Летушов, 2017

© Артём Королёв, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4483-9445-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

G.S. Посвящается

Это было нелепое видение, порождённое паникой, но в момент паники ты не чувствуешь её нелепости. Паника обладает собственной логикой и силой.

Рик Янси. Ученик монстролога

1

Впервые оказавшись в приёмном кабинете сельского стационара №_n_, новоиспеченный педиатр Иван Свободный, захотел посмотреть в лицо тому, кто звал себя Государством и выделил ему это помещение для работы с детьми; и поплакать.

Нарочно поспев к самому открытию больницы, за два часа до начала приёмного времени, Иван не ожидал, что вместо приятного setting [настроя], он соскользнёт в мучительные рефлексии с гарантией нервного срыва.

«Хорошее утро, просто ох… енное. Даже не позавтракал, как человек. Разогретые пирожки с ливером съел из киоска. Были они старые или нечистые, иначе бы она, эта женщина – он подумал «женщина», злобно поморщив нос, – она бы их не грела против моей воли. А ведь я её попросил: «холодные!».

«Куплю-ка я таблеток для пищеварения, а то что-то… – Иван шлёпнул себя рукой по лбу. – Аптека ещё закрыта!».

Для аффирмации он постарался не ощущать, как что-то в желудке клокочет и сосёт. И ему показалось, что сосания и клокотания действительно утихают.

«Ну посмотрим. – Он хмыкнул, стараясь забыть о пирожках с ливером, хотя беспокоил его исключительно ливер. – Посмотрим, как жить дальше».

Брезгливо подтащив затёртое кресло к письменному столу, Иван неудобно уселся, чтобы осмотреть пространство, в котором предстояло работать «до тех пор, пока всё налаживается… налаживается».

С каменным лицом он изучил облупленную поверхность стола, оценивая каждый предмет канцелярии, как нечто презренное. Всё казалось мерзким, отбрасывающим грязные тени, чужим и нечистым.

«Дырокол… сраный. Тетрадь… вонючая. Скрепки… дебильные. – Морщась, шипел Иван. – Ненавижу!».

Его глаза побежали по всей комнате. Пять на четыре метров сырости, оцепленные высоким потолком, выбеленными стенами с глубокими трещинами, умывальником и старинной мебелью, застывшей на полпути из бледной глубины.

«Это тупик. – Отчаялся он. – Захотели сразу меня сломать, волю мою, судьбу разбить. Да пожалуйста. Да ну и пусть».

Он посмотрел на тяжелый секретер и завопил:

«Господи, помоги мне! Как все почистить? Как?!».

Секретер-доходяга был забит пожелтевшей макулатурой. А шкафчики и настенные полки, облепившие его кругом, лопались от историй болезней, назидательных плакатов, различных карточек, старых бланков и прочего мусора. То тут, то там красовались пятна пролитой зелёнки.

«Вместо меня здесь могли усадить жирную помойную крысу, или запущенного знахаря, или бомжа. Но всё-таки решили меня. Ну спасибо им от всей души!».

Взглянув на ржавую кушетку, обтянутую бежевой тряпкой, засаленную пациентами, Иван что-то себе подумал и тут же побледнел.

Сомкнув веки, он решил ненадолго воздержаться от комнатного воздуха – ему вдруг запахло ужасным воспоминанием, которое стремительно всплывало, как фотография в кюветке с проявителем.

«Городской хоспис на улице Тенистой. Ивану 12 лет. Он с матерью навещает бабушку в последний раз. Тело её исхудало до костей, в глазах пустота и безумие. От страданий её выкручивает по всей простыне на высокой койке.

Мать отходит от изголовья, чтобы подвести испуганного сына, стоявшего чуть ли не в дверях, посмотреть на родного и близкого человека, которого почти невозможно узнать.

Пятясь всем существом, Ваня послушно подходит, но не близко.

«Ванечка, ближе, ближе. – Тихо просит мама, печально моргая сквозь растёкшуюся тушь. – Это наша бабушка. Погляди, кажется, она зовёт тебя.

Не успел Ваня обдумать услышанное, как вдруг старушка хватает его за воротник, подтягивает к себе и истошно хрипит:

«Не-надо было! Не-надо!..».

Иван пытается отстраниться, но первобытный ужас парализует ему конечности.

Исторгая кислое зловоние внуку в лицо, старуха мёртвым голосом повторяет, переходя на крик:

«Не-надо! Не-надо! Зря! Очень зря!».

В затуманенной голове бедного мальчика всё исчезает, и он падает в пропасть.

Придя в себя, Ваня открывает глаза и видит свою расслабленную руку, раскидисто лежащую на холодном полу. К ней со стороны плеча медленно подбирается алая лужица крови. Он сразу понимает, что грохнулся, и вместе с этим в затылок клином врезается колючая боль. Не успев отреагировать, он опять теряет сознание.

«Это она про медицинский тогда. Точно! Не надо туда поступать, не надо! Зря будешь учиться, очень зря! – Вот что бабуля видела перед смертью!» – Заключил Иван после погружения в прошлое, всё так же обходясь без кислорода.

Ему становилось всё хуже. Лицо позеленело, на лбу выступили холодные липкие капли. Противное чувство тошноты галстуком сдавило шею и повисло на стучащей груди.

«Это пройдёт, если задуматься о чём-нибудь прекрасном». – Понадеялся Иван и, зажмурившись покрепче, усиленно постарался что-то представить. Но ничего не выходило.

В голову лезли сначала цветы, затем горящий крест, какие-то известные портреты и пейзажи, потом сцены из кино и рекламные ролики; сумбурной чехардой вразброс рождались: водопад, разные рыбы, дикие животные из документальных передач, чоппер на фоне заката, дорога, встрявшая в горизонт, фотографии голых женщин и полезных продуктов из журналов «Playboy», «Men’s Health», «Lolita» и всякое такое.

Вконец отчаявшись, он решил смузицировать что-нибудь в уме. Сразу заиграла «Маленькая ночная серенада» Моцарта и, озвучив весь этот хаос скупого воображения, моментально вызвала рвоту.

Бедолага наклонился над урной, которую вслепую успел вытащить дрожащими руками из-под стола, раскрыл испуганные глаза и его, не дышавшего около двух минут, дважды обильно вывернуло. Третий позыв оказался наиболее сильным и продолжительным. Не в силах бороться с дыхательным рефлексом, Иван захлебнулся отвратительной субстанцией, отбросил ведро и, упав на четвереньки, около десяти минут боролся за спасение собственной жизни. И победил.

2

За окном было достаточно тепло. До марта оставалась ровно половина месяца, и солнце уже выглядывало зелёную весну. Но любоваться светом приветливой улицы Ивану не приходилось – окно в кабинете было закрашено синей краской почти до потолка, как в школьном туалете, куда в детстве он терпеть не мог заходить по соображениям гигиены.

Обнаружив ещё и это, Иван опечаленно улыбнулся, повернул кресло к подоконнику, на который положил толстую зелёную тетрадь, и начал что-то себе диктовать и записывать, как когда-то давно, в одинокие вечера времён своей учёбы.

Холодный воздух сочился из щелей оконной рамы и, обтекая белизну врачебного халата, вылетал в коридор через открытую дверь – запах минувшего конфуза постепенно улетучивался.

«До первого приёма остался час. – Произнёс Иван и сразу повёл ручкой по страницам. – Вонизм почти выветрился. Но всё плохо. Со мной опять случилась паническая атака, из-за которой я блевал. Очень может быть, что причина в пирожках, но правду мы не выясним. – Иван оторвал глаза от записей, на секунду задумался и перед тем, как продолжить, исправил последнее предложение. – Не выясним никогда. – Добавил он.

Одно знаю наверняка – мне тут делать нечего, но у меня есть обязанности. Я ведь на работе. Быть ничтожеством – тоже работа!

Но вот вопрос: как получилось, что гордость университета, интерн с Именем и надежда учёных наставников, оказался здесь – в этом ветхом, захудалом стационаре? Кто знал, что реальность – это шиповник, которым подпоясывают трусы! Увы, никто не знал, по крайней мере, я. Мне казалось, всё будет Булгаковским, а не Чеховским. Без морфия, но с химическим волшебством, которым дышат все записи Михаила Афанасьевича о медицине и докторах. Нигде у него не сказано, что «Работаю фельдшером в мусорнике, платят не очень, жду революцию».

Боже, какие мысли! Возвышенные! Это и обидно, что мысли возвышенные, а потолки – низкие! – Иван покосился вверх – где-то 2.2 – Он вписал эту цифру и недовольно улыбнулся. – Я очень люблю свой образ мышления. Каждая крупинка моего существа, каждая плиточка, сообщают мне, что я создан для чего-нибудь великого, исторического, важного! Я уверен, что так себя чувствовали и Наполеон, и Гитлер, и Пиаф, и вообще все великие. Но как! Как они достигли величия?! Уж точно… Уж точно… Уж точно, что?» – Произнёс Иван, но записывать не стал.

Он погрузился в глубокое размышление, понимая, что ни о чём определённом не думает – в голову снова лезла какая-то чушь. Вполне вероятно, что думы его, путанные и нелепые, смогли бы проложить невидимый маршрут к великим ответам, если бы не громоподобный треск, сотрясший комнату – раздался богатырский храп.

Иван тут же отвернулся от окна и бегло осмотрел комнату. К его удивлению дверь, которую он отпирал, была закрыта, а на кушетке, той самой, которая вызывала скверные ассоциации, на ней лежало маленькое существо в джинсовом комбезе и красном свитере. Существо сложило крошечные ручки на вздымающейся груди и спало, свесив короткую ногу, обутую в белый кроссовок с развязанными шнурками.

«Странно. – Подумал Иван. – Ребёнок! А где его мама? И храп какой-то дедовский. Дети вообще храпят? В любом случае я ещё не работаю. – Он посмотрел на стрелки настенных часов, чтоб наверняка убедиться в последней мысли. – Но это не дело. Нужно его будить и всё выяснять! Ага, это уже интересно, и загадочно… – Ивану нравилось, что происходит что-то необычное».

– Мальчик! – Обратился он к ребёнку. – Ты же мальчик? Просыпайся!

Существо тут же отозвалось мужским прокуренным голосом, медленно приподнимаясь.

– Я мальчик. Зовут меня Платон Алексеевич. Можно просто Платон. – Протараторил неизвестный.

– Что за фокусы! – Возмутился Иван. – Кто вы?

– Платон.

– Платон, как философ?!

– Нет. Платон, как Алексеевич. Вижу, что вас вводит в заблуждение мой рост, который ниже среднего. Но поверьте, доктор, я взрослый человек с потребностями и желаниями, как ваши. Я так же мечтал о величии, как Гитлер и тому подобное.

«Это лилипут!» – Догадался Иван и прищурился. Еще раз изучив незнакомца, он сказал:

– Вы, может быть, не в курсе, но педиатр лечит не по росту, – Иван замялся, но договорил, – а по возрасту.

– Знаю, знаю. Я всё знаю. И ничего не знаю. – Платон говорил быстро, словно заученный текст, который не успел осмыслить. – Вы меня просто послушайте, а потом скажите, куда мне идти. Всё скажите. И не прогоняйте сейчас. Приёмный день, знаю, ещё не начался, а ваша дверь была единственно открытая. Я подумал, что это судьба. Пожалуйста, доктор. Это вопрос жизни и смерти. Пожалуйста. Вы давали клятву Гиппократу!

«Загадка-а-а. – Протянул Иван в уме. – Конечно послушаем, конечно».

– Хорошо. – Согласился Иван. – Может, вы приляжете?

– Да, спасибо, спасибо. – Платон снова умостился, положив руки на грудь, и глядя в потолок, начал свою историю.

3

Странно всё это. Очень странно. Этой ночью я не спал, а мучился. Что случилось, Платон? Почему ты не ложился? А я расскажу. Всё расскажу. Если молчать – в итоге взорвёшься от боли.

Платон, то есть я, вот уже целый месяц погружен в глубочайшую ипохондрию, можно сказать Марианскую. Его репрессировали, гм-гм… – он запнулся, но тут же исправился. – Меня репрессировали любовные сокрушения. Обступили, схватили, уничтожили!

Гадать, почему и когда всё началось, не нужно. Всё из-за разрыва с Валентиной… Все беды. Но вчера, то есть, сегодня, то есть, со вчера на сегодня, было хуже, чем до этого. А происходило вот что.

Ночь и тишина. Почти половина третьего. Я в кровати со своей возлюбленной Иолантой. К слову, как и я, ростом она ниже среднего. Но к делу это никакого отношения не имеет.

Так вот, лежу я рядом на боку, поглаживаю ей животик, плечико нежно трогаю, а сам агонизирую и понять не могу, в чём, собственно, дело! Сердце моё перевёртывается, выпадает, а в голове такие помыслы, что хоть на колени падай и Богу молись.

Я так и подумал:

«Сейчас тихонько выйду в туалет, чтобы любаню не будить, упаду и помолюсь там».

Но тут возникает твердый голос, словно из стали вылитый, и командует мне с насмешкой:

– Не паясничай, Платон-дурак! Ты святотатец! – ни в чох, ни в сон не веришь! Вылёживайся, да угрызайся, пока не задрыхнешь.

А я ему:

– Не тебе судить, голос! А что, если Господь поможет? Поймёт ситуацию и в положение войдёт, грех мой отпустит?

Я, конечно, всё это возразил, но молитву творить передумал. Во-первых, испугался такого наезда; во-вторых, меня опять покинула вера.

– Какой грех, Платон? Ну, какой грех? Ты лучше думай о будущем, а не о вечном.

– Нет-нет, что ты! Я не думаю о вечном. За редкими исключениями, конечно, когда приходят совсем плохие мысли. У меня есть охотничье ружьё, но застрелиться я не смогу. Я даже по уткам из него не стрелял, а в себя, что ты! – Оправдывался я неизвестно перед кем.

– Ты глупый, Платон. Можно сказать, совсем Идиот.

– Достоевский?

– Хуже. – Хмыкнул голос. – Клинический.

Мы недолго помолчали. Затем голос продолжил.

– Прошлое – это уже вечность. Всё, что нельзя повторить, исправить – всё вечность. Ну оставил ты Валентину, сердце чутка болит, да и чорт с ним! Ради себя ведь оставил! Какой тут грех. Так, баловство.

– Какой грех?! Какой грех?! Убийство, вот какой! Он человека раздавил! – Вмешался еще один голос, но более мягкий, как ручеёк.

И тут они, эти голоса, стали ссориться. Разнимать было страшно и некого. Я и не вмешивался.

– Смотрите, кто здесь! Внебрачный ребёнок эстрогена! – Зло рассмеялся первый. – Платон никогда не любил Валентину! – Разозлился он. – Испытывал всё, но не любовь!

– Любил. Еще как любил! Просто забыл об этом. – Протестовал второй. – И не обзывайся! Я тебя не обижал! – Ты только вспомни, – продолжал он, – вспомни тот день, когда Платон бросал её. Тот безнадежный взгляд и как она сидела в кресле, словно тонула в нём, а глаза голубые слезами набирались. И с такою тоской говорила, сама не своя, как пёрышко в огонь падающее:

«Я знала, знала. Что-то не так. Понимала, что слишком сказочно… Знала. – А в конце добавила. – Никто тебя не будет любить так, как любила я, Платон».

В то самое мгновение, когда услышал он это, тогда же и вспомнил, что сам безумно любит, но поздно было что-то менять. Вот и мучается теперь наш Платон-дурак.

– Если ты еще не понял, то Платонов дурак – это ты сам. – Рявкнул первый.

– Не смей! – Отозвался второй.

– А что ты сделаешь? Навсегда замолчишь? – Последние слова источали столько обозлённого сарказма, что мне сделалось не по себе и даже как-то обидно.

«Моего дурака обижает. Вот сволочь!» – Возмутился я.

Опять наступило затишье. Мне показалось, что сознание постепенно погружается в сон. Но тут первый голос опять заговорил.

– Если Платон так сильно любил Валентину все эти пять лет, пока они жили вместе, откуда взялась Иоланта? Он её выдумал что ли? Ты сам посмотри: животик ей гладит, греет, пока она спит – настоящая, существующая Иоланта. Откуда она? Что между ними случилось, что они говорят «мой» и «моя» один другому, а когда разлучаются, томятся в ожидании следующей встречи? Что же?

– Случилась интрижка, потерявшая управление. И только.

– Верно. Этому даже название есть.

– Какое же?

– Это по-разному называют: любовь, страсть, амур…

– Ври больше! Это называют предательством, зашедшим слишком далеко! Так далеко, что это уже два предательства!

– Пойми, мой нежный друг, Платону было душно с Валентиной. Душно. Он боялся этих мыслей, избегал, и всё-таки наступил, как на грабли, когда вплотную подошёл к той ступеньке, после которой лестница либо поднимает тебя до небес, либо ты скатываешься в бездну.

– Ты это про женитьбу?

– Так точно, милорд. А бездна – это затяжной развод, при наличии детей, совместно нажитой собственности и обоюдной ненависти.

– А у самого Платона ты спрашивал, что с ним на самом деле?

– А что его спрашивать? Он соврёт. Скажет, как всегда, что дело в нём самом, что красота – не главное, а важно, что внутри человека. Что любовь эгоистична или что-нибудь более пикантное, цитату из книги, например. Слы-ша-ли.

– Здесь я согласен.

– Видишь, не во всём мы разнимся. И всё же. Раз уж началась такая полемика, а хозяин заведения молчит, я задам смелый вопрос, который поставит точку в нашем с тобой конфликте.

– Не делай этого.

– Ага-а-а. Значит, ты знаешь, о чём я собираюсь тебя спросить.

– Знаю. Всё знаю.

– И-и-и? – Протянул первый.

– Об измене.

– Что же ты это. Выбирай выражения! Не об измене. А об изменах!

– Об изменах.

– А кому изменял наш Платон-дурак? – С издёвкой спросил первый.

– Валентине. – Печально ответил второй.

– И что же? Любил он её?

– Мне тут нечего сказать. Это мерзко. И то, что она, прекрасный человек, узнала об этом – ещё хуже. И если тебе, не знаю, кем или чем тебя называть, если тебе всё равно, нам противопоказано жить в одной голове.

– Тем лучше. Проваливай!

– Платон! – Обратился ко мне второй голос, делаясь всё мягче и нежнее, пока не стал знакомым. – Платон! Проснись!

4

Я открыл глаза и увидел перед собой Иоланту. Она стояла надо мной одетая в пальто, а на голове у неё был повязан черный платок.

– Что ты делаешь? – Тревожно спросила она.

Я, даже не рассуждая, тут же ответил, что:

– Кажется, меняю психотип.

– Знаешь, я не думала, что ты так ко всему относишься. Конечно, это очень важно и ты, вижу, сильно переживаешь, но мы счастливы с тобой? Ведь счастливы?

Я выдавил ласковую улыбку и утвердительно кивнул.

– Ты пока спал, всё бубнил «Валентин, Валентин». Но это ладно. Я тебя нарочно не будила, боясь, что нарушу что-нибудь, ну, ты понимаешь. Но представь моё удивление, когда я обнаруживаю в почтовом ящике письмо из психлечебницы, или как её называют, где с врачом беседуют и легче становится. Так вот, на листе, помимо всяких непонятных слов, пропечатано «Депрессивное состояние по причине, и написано от руки, «ТРЕВОЖНЫЕ МЫСЛИ О ВАЛЕНТИНЕ».

– Какой ещё лечебницы? – Испугался я, но не психиатров, а того, что мог наплести во сне.

– Не притворяйся, Платончик. – Улыбнулась Иоланта. – Мне приятно, что тебя это волнует. Ты у меня такой внимательный! Так переживать о подарке на День святого Валентина, что пойти к доктору – это неподражаемо! Странно, конечно, но о-о-очень мило!

Я не знал, что ответить. А Иоланта продолжала, руками указав на свой внешний вид.

– Смотри, я ухожу на похороны. Скончался (она кого-то назвала, не помню, кого) и там будут (тоже забыл). – Когда вернусь, то обещаю тебе сладенький сюрприз! – Она нежно улыбнулась, поцеловала меня в щеку и словно растворилась в пространстве. Ну, не исчезла, конечно, а быстро ушла. Видимо, опаздывала.

В моих руках остался жёлтый конверт, из которого, как язык, торчал белый листок. Повертев его, я увидел своё ФИО и место проживания, указанные в соответствующем квадратике. Отправителем оказались некие «Self-Help Corp» (Корпорация Самопомощи), обратного адреса не было. Затем я вытащил само письмо со следующим содержанием.

14 ФЕВРАЛЯ, 2017 года.

«Diagnosis: Депрессивное состояние по причине: ТРЕВОЖНЫЕ МЫСЛИ О ВАЛЕНТИНЕ. Self-help: однократное увеличение секреции эндорфинов, серотонина, тестостерона, мелатонина; снижение уровня эстрогена в крови до состояния «дефицит». Status: кратковременная ремиссия с непродолжительным избавлением от навязчивых состояний

Для полного избавления от беспокойств обратитесь к нам по телефону горячей линии 222—32—32 (все звонки бесплатны). Стоимость процедуры определяется по завершению одноразового сеанса с гарантией полного выздоровления. Спасибо за внимание! С наилучшими пожеланиями, команда «Self-Help Corp»

Разумеется, я перечитал письмо несколько раз. Даже больше. Потому и запомнил названия всех витаминов.

Что ж, долго размышляя, я решил позвонить и узнать, кто всё это затеял. Взяв с тумбочки телефон, я набрал указанный номер и стал ждать. Трубку подняли до того, как закончился первый гудок.

– Алло! – Поздоровался я. – Кажется, произошла ошибка. Сегодня утром мне пришло письмо, но я не…

– Машина прибыла. Выходите. – Перебил меня сухой электронный голос и наш разговор оборвали короткие сигналы «пи-пи-пи».

Я спрыгнул с кровати, побежал на кухню и посмотрел в окно. Действительно, к парадной подъехала чёрная иномарка и, словно заметив меня, моргнула фарами.

«Надо выйти и спросить, в чём тут дело!» – Подумал я, натягивая штаны.

Выйдя из подъезда, я сразу упёрся в тот самый автомобиль, задняя дверь которого была открыта. Что ж, я решил сесть в него и всё разузнать.

Как только я взобрался на комфортное сидение, дверь за мной захлопнулась. Я выпрямился в надежде увидеть шофёра, но его там не оказалось! И руля тоже не было! Двери, как орешек щелкнули, и машина сама поехала в неизвестном направлении с каждой секундой всё быстрее.

Всю дорогу я плакал, молил о пощаде, прыгал по пустому салону, ругался матом и бился ногами в стёкла. А потом от усталости перестал, вдавился в спинку сиденья и ждал, когда разобьюсь насмерть. Спустя где-то полчаса внезапно потемнело. Я поморгал, протёр глаза, но это не помогло.

«Наверно от нервов потерял зрение!» – Расстроился я.

Вдруг раздался знакомый щелчок, и все двери одновременно распахнулись, впустив в салон ослепительный белый свет. Выходить было жутковато, но я всё же решился. И не пожалел.

Это было похоже на будущее! Хорошее, не такое, которого ожидаешь, скажем, через 5—10 лет. Нет. Гораздо позже и наверняка не в СНГ.

Чистота, мраморный пол, из которого выныривают толстые колонны и летят в высоченный потолок. Повсюду какие-то стекла, зеркала, винтовые лестницы, лифты, эскалаторы, винтики, гаечки – всё вращается, работает, и всякое такое. В общем, трудно описать. Одним словом – олл инклюзив в Сикстинской капелле, вот как было.

Что удивительно – вокруг ни души. Только красивая девушка с белыми волосами стояла напротив машины с табличкой «Платон». Я к ней подошёл, и она тут же сказала, что нужно торопиться, что мы опаздываем.

– Куда опаздываем?! – Спросил я.

– Наверх.

Она подхватила меня на руки и подбежала к эскалатору. От неожиданности я даже не сопротивлялся. Подъёмник резво доставил нас до второго этажа, прямо к двери, на которой было написано «ЛСД».

– ЛСД? – Спросил я девушку.

– Лечение состояний депрессии. Вам как раз сюда.

Она поставила меня на пол, коротко постучала в дверь и удалилась. Мне открыла такая же красотка, только брюнетка. Поманив меня пальчиком в уютный кабинет, сделанный в стиле хай-тек, она с приятной улыбкой заговорила.

– Проходите, присаживайтесь. Пока что ничего не говорите. Я вижу, вы у нас впервые и ещё не знакомы с системой «Self-Help». Всё работает достаточно просто, но объяснять действие нашей методики я не имею права. Главное, что вы должны себе уяснить – мы знаем всё о вашей проблеме и с вашего согласия поможем избавиться от неё за, – она закатила глаза, согнула 3 пальца и сказала, – три, максимум четыре секунды. Итак, как ваш лечащий наставник «SHC», я спрашиваю: готовы ли вы, Платон Алексеевич, навсегда избавиться от чувства вины перед вашей бывшей девушкой Валентиной? Отвечайте «да» или «нет».

– Готов. Точнее «да».

– Вы готовы заплатить за это ровно столько денег, сколько понадобится?

– А вы точно мне поможете? – Осведомился я.

– Безусловно.

– Тогда ответ «да».

– Поздравляю. – Она значительно помолчала, будто чего-то ожидая. – Да, теперь точно – поздравляю! С вашего банковского счёта были сняты и перечислены денежные средства на сумму 37.870 рублей, а также передано право собственности на автомобильный гараж (по такому-то адресу) в пользу Мур Валентины Мироновны.

– Кому? Валентине?! – Заорал я.

Девушка вытащила из-за спины какую-то маску, похожу на респиратор и лёгким движением надела его себе на лицо. Добродушно поглядев на меня, она глухо произнесла:

– Да, Валентине Мур. Так же следует сказать, что комиссия «SHC» составляет 12,25% от общей суммы сделки, включая оценочную стоимость вышеуказанного имущества, выведенную нашим выездным экспертом. Таким образом, ваша проблема полностью решена. Прощайте.

– А мне!? А мне тогда что?! Это все мои сбережения!

– Вам, Платон Алексеевич, достанется душевное равновесие.

– Ну и нах..й оно мне без гаража и денег!? – Заругался я, но свет в комнате внезапно погас и что-то сильно зашипело. Я стал кашлять, а вместе с тем ослабевать. Это длилось совсем недолго, и я отключился.