Текст книги "Корень «Suomi»"

Герб Австрийской Республики

…В полутора километрах севернее города, на земле, брошенной уходившими от войны здешними финнами, стоял хутор (позже он сгорел). Почва одичала, заросла бурьяном и мелколесьем, но кое-что культурное осталось. Кроме сохранившихся зарослей шиповника – три низкорослых, похожих на кустарник, деревца – райские яблочки, или ранетка, или, как у нас говорят – «китайка». В пору созревания на этих деревцах листьев не видно – сплошное море созревающих плодов, красных яблочек, скорее, похожих на сливы.

На десерт эти плоды не годятся – мелки и горчат, а вот для…

…Этот-то способ и применил коммерческий директор Дома композиторов Борис Петрович Иванов. Собранный им осенью урожай после шести-семи месяцев упорного труда летом перемещался к Иванову дню во многие ёмкости – вы думаете «вина»? – не только…

Французский яблочный самогон кальвадос, когда-то подаренный Сергеем, стал образцом для подражания.

Таково объяснение загадочных слов Петровича:

– Без проблем…

* * *

…Теперь они сидели в кабинете коммерческого директора, на рабочем столе которого стояла та самая Серёжина бутылка из Онфлёра.

Но содержание её, как вскоре выяснилось, было «не совсем то, не французское, но похожее»… И уже располовинено…

– За всё хорошее против всего плохого! – директор был весьма оживлён.

– Петрович!.. Скажите честно – что происходит?

Коммерческий директор приложил палец к губам:

– Уберите собаку!

Крылов позвал своего пса:

– Юсси, рядом… Сидеть…

Пёс недовольно заворчал, но сел рядом.

Пьяненький хозяин кабинета, пошатываясь, подошёл к старинному шкафу с дверью красного дерева.

Юсси недовольно и громко зевнул.

– Там скелет… – шёпотом сказал Петрович, приоткрыв щёлку и заглянув вглубь.

– Чей? – улыбаясь, спросил Форозин.

– Вяйнямёйнена…

Кирсти усмехнулась этому бреду, встала со словами:

– Обед будет в три…

– Я сделаю плов! – вслед за поварихой вскочила и фольклористка.

– Старая шутка – «скелет в шкафу», – выходя из кабинета, сказал архитектор. – Способ уйти от ответа…

– Вот увидите!.. Вот увидите! – взволнованно зашептал директор, дыхнув на Ивана яблочной настойкой…

* * *

Экипаж зелёного «КИА» расселился в номерах основного, гранитного корпуса Дома творчества, на втором этаже.

В прежние времена в этих номерах с роялями селились народные артисты СССР, герои социалистического труда, лауреаты Сталинских и Ленинских премий, а уж потом академики и профессора, заслуженные артисты и редкие иностранные гости – Легран, например, или Пендерецкий. Всех остальных размещали по деревянным дачкам «на двоих» с простенькими пианино. Как говорили тогда – «в теплушках».

Теперь всюду царила пустота. Но в шкафах ещё оставалось чистое бельё, постели были заправлены.

Музыкальные инструменты ещё стояли на месте – это были тяжёлые неподъёмные рояли. И в коридоре печально звучала одна нота «ре» – кто-то настраивал очередной «Красный октябрь».

* * *

…Погранзастава «Вяртсиля – Ниирала» ближайшая к Сортавале. С российской стороны жизнь кипела – десятки лесовозов, нагруженных золотистыми стволами отборных сосен, ждали под дождём отъезда в Финляндию.

В окошке заставы, смотрящем на финскую сторону, скучал молодой пограничник. Возле него на дороге – никого.

Но вот он оживился. Появился аккуратный новенький автомобиль, который у нас назвали бы «каблук». В чёрной блестящей машине «Форд-Транзит-Коннект» только водитель. Он вышел из-за правостороннего руля. На нём полупрозрачный пластиковый плащ с капюшоном – защита от дождя. На голове твидовая двухкозырка… В зубах трубка.

Он подал документы изнывающему от скуки российскому сержанту-пограничнику.

– Яков Семёнович Лянин, – прочитал страж российской границы.

– Симонович, – поправил прибывший.

– Почти как Ленин… Едете делать революцию?.. Пора?.. – неуклюже пошутил сержант.

– Еду прямо в Мавзолей… – без тени улыбки ответил, затянувшись трубкой, водитель «каблука», – …на Красную площадь.

Весельчак-пограничник, хохотнув, пару раз хлопнул печатью по бумагам гостя:

– Прошу вот тут отметочку…

Приезжий чиркнул шариковой ручкой.

– Скатертью дорога!.. – шутник с удовольствием втянул носом аромат трубочного табака и ещё раз неудачно заметил: – «Курить – здоровью вредить».

– Чьему здоровью? – вновь приехавший даже не обернулся.

* * *

…В проёме двери номера «Дачи Маннергейма», где остановился Иван Крылов, появилась странная фигура старичка то ли в белом поношенном халате, то ли в коломянковой толстовке.

– Вы тоже из санэпидстанции? – шепотом спросил дедушка.

– Нет… – отрезал Иван.

– Ну, слава богу! – старичок вошёл в номер и представился: – Пётр Ильич… Но не Чайковский, а всего лишь настройщик… Залесский. Жалко инструментов… Вот я их и поддерживаю… Здравствуй, хаски, – обратился он к собаке.

Неожиданно Юсси подал ему лапу, и они поздоровались.

– Как тебя зовут, хаски?

– Юсси, – подсказал хозяин собаки.

– Ты тоже финн? – улыбнулся старичок. – Есть у меня друг в Хельсинки, твой тёзка – Юсси Коганен… Тоже настройщик, только органный… У него жена русская – Прасковья, отсюда – из Карелии… Сам-то он, правда, из Одессы.

– Много ли здесь местных, не приезжих? – спросил Иван.

– Например, я… С Валаама… – не без гордости сказал господин Залесский. – И в финское время там жил, и в советское, и теперь – в российское. Настраиваю монастырские звонницы… И сейчас слежу за ними… Правда, мало сил…Чем кормите собаку?

– Сухой корм с собой… Фарш – в супермаркете.

– Лучше я дам ему нашего ладожского сига – свежайшего. Мы сами едим его сырым, – и настройщик вышел…

…Тем временем в просторной кухне на задних пределах старинного дома познакомившиеся девушки приступили к сочинению обеда.

Всю кухню заполнял запах огурцов, которых, тем не менее, не было видно.

– Теплица? – поинтересовалась Динара.

– Нет! – засмеялась Кирсти. – Это корюшка, наша, ладожская… Единственная рыба, которая не пахнет рыбой. Будет уха… Чудесная чистая рыбка.

– Кристина, я правильно вас назвала? – обратилась с молодой поварихе Динара. – Я её почищу…

– У неё нет чешуи… И зовите меня просто – Кира… К ухе будут калитки – пирожки из полбы с картошкой.

– Серёжа рассказывал про ваши пирожки…

– Да уж, Седой их поел вдоволь!.. А всё равно не потолстел.

– У меня есть всё для плова, нашего – бурятского.

– Наверное, его лучше на ужин?..

* * *

…В комнате, где поселился Крылов, снова появился Пётр Ильич, держа в руке кювету с серебристой рыбой.

– Сиг «по-старофински»… Можно?

– Юсси, бери… – скомандовал Крылов.

И собака с хрустом перекусила сырого ладожского сига.

– Ему бы сейчас мороженой тресочки, чего-нибудь морского… – улыбнулся настройщик…

– Я вижу, вам нравятся собаки.

– Был тут у нас славный пёс, огромный, косматый, жил возле кухни, имел даже свою будку… И вот сбежал!..

– Почему?

– Тут, вы видите, все сбежали… Звали его Моцарт!

– Собака Шостаковича? – проявил осведомлённость Иван.

– Это был общий друг многие годы и после Дмитрия Дмитриевича… Я бы теперь тоже сбежал, – он продолжал свою грустную тему. – Инструментов жалко… А мне уже пора на остров Валаам к моим колоколам… – и засмеялся. – Стихи получились… Иногда у меня такое бывает – говорю стихами… Даже иногда песни получаются… Сами собой!

– Разве можно настроить всю эту многоголосую тяжесть на колокольне? – вернулся архитектор к колоколам.

– Конечно, невозможно… Медь колеблется дольше железа, железо вибрирует дольше олова и так далее. Их нужно упорядочить, иной раз перевешивая… Достичь церковных гармоний, ансамбля… Сила, длительность, высота, тембр… Чтобы не было трезвона, бестолковщины… Это ведь не барабанный бой при обороне Севастополя и не дробь при Бородине… Даже если это сполохи, тревога или набат. Или, наоборот, широкий таинственный благовест, «малиновый звон»…

– Из бельгийского Малина, – проявил эрудицию архитектор.

– Есть прекрасные образцы таких звонов – мягкое контр-ля Ивана Великого в московском Кремле. А ведь его колокол весит, как говорят, сорок тысяч пудов!..

– Молодых готовите?

– Увы, – мастер развёл руками, – только личная одарённость в цене…

Когда Юсси покончил с ладожским сигом, к нему подошёл старик, вынул из кармана складной резиновый кисет, взял из него щепотку чего-то толчёного и дал понюхать.

– Запомнил? – спросил лайку Пётр Ильич. – Будешь искать этот гриб в здешних лесах. Это корень «Suomi».

– А если найдёт? Что дальше?

– Ешьте…Это как трюфель у французов или итальянцев… Реакция будет отменная… Память… Зоркость… Внимание… Обоняние… Здесь, в Сортавале, вы оказались на краю реальности. Имейте это в виду…

– В каком смысле «на краю»? – не понял Иван. – Как он выглядит, этот край? И что за «реальность»?

– Он очень красив… Но это «край», а не «окраина», – Пётр Ильич был очень серьёзен, встал со стула и подошёл к двери.

Увидев, что приятный гость уходит, собака занервничала, стала прислушиваться к звукам в коридоре, поводить носом.

– И ещё… – что-то вспомнив, развёл руками старичок. – Если почувствуете запах табака, постарайтесь не вдыхать его, избегайте трубочного дыма…

При этих словах Крылову показалось, что его гость как бы растворился в прямоугольнике двери, и до архитектора донеслось только: – До скорого ужина!

– В котором часу? – крикнул вдогонку Иван.

Но не было ни старичка, ни ответа. Вероятно, в коридоре второго этажа или на просторной красивой кривой лестнице просто-напросто погасла электрическая люстра богемского стекла… Не разглядеть…

* * *

…Обедали по-походному. Уха из ладожской корюшки пролетела незаметно – лёгкий бульон, светлые маленькие рыбки, пластины сухого финского хлеба, румяные, ещё горячие калитки – творчество Кирсти. Всё было оценено по достоинству… Все спешили заняться делом, ради которого приехали, но не понимали – в чём оно состоит.

– Серёга, я видел у тебя планшет… – сказал Крылов, допивая кофе. – Ты взял его?

– Всегда со мной.

– Ну-ка, набери в поисковике всё про финских духов… А заодно и про русских чудищ… А также и про Иванов день по-здешнему…

– Может, в шахматишки? – с надеждой спросил композитор.

– Нет… Давай разберёмся, что такое «край реальности»…

* * *

…Весёлый пограничник был в этот момент совсем не весел. Он стоял по стойке смирно у своего окошка погранзаставы и слушал громкий голос начальства в полевом телефоне:

– Сколько машин прошло за это время в сторону Российской Федерации?

– Одна, товарищ майор.

– Марка?

– «Каблук».

– Не понял…

– «Форд-Транзит» праворульный, товарищ майор.

– Зелёный?

– Никак нет…Чёрный.

– Не было никакого «Форда»!.. Был, по нашим сведениям, «КИА»… Ты, Семёнов, в машинах хоть как-то разбираешься?

– Так точно, товарищ майор. Я закончил курсы.

– А какой у неё госномер?

– Сейчас посмотрю… – «весельчак» заглянул в бумажки. – «О – сто двадцать три – ОО – десять».

– Не было такого номера!.. У нас засечён другой – петербургский… «78». Флаг?

– Российской Федерации – «рус».

– Вот флаг такой же… Опиши личность…

– Голос низкий, хриплый баритон, прокуренный. Лицо лошадиное…

– Что ты несёшь, Семёнов?.. Ты что – в конюшне?.. Усы?.. Борода?

– Гладко выбрит. Похож на Шерлока Холмса, товарищ майор.

– Акцент?

– Никак нет, товарищ майор. Но есть трубка.

– Вот это важно! – раздался голос начальства. – Молодец, Семёнов!.. Особые приметы?

– Левша… Подписался левой рукой…

– Это важно.

– На голове дисталкер.

– Что?

– Дисталкер – кепка с двумя козырьками и наушниками.

– Ты что – английский знаешь?

– По службе положено…

– Отлично, Семёнов, пиши рапорт…

* * *

…Рекогносцировка заключалась в подробном осмотре приусадебного участка. Он был велик. Сосны и ели весьма преклонного возраста пробились к свету через гранитные нагромождения того, что Иван Крылов назвал Скандинавским базальтовым щитом. Возводить здания, судя по всему, здесь просто – практически отсутствует необходимость сооружать фундаменты. Выложил финн несколько серых обомшевших валунов с помощью «уровня», и нагромождай стены, полы, перекрытия – вот тебе и дом на многие десятилетия…

Сложнее обстоит дело с погребами, подземельями, катакомбами и подземными ходами.

Вот этим-то и заинтересовался прежде всего зодчий Крылов.

– Кирсти, – спросил он девушку, – как проникнуть в погреб?.. Или в подвал?.. Или в прачечную под домом?

– Никак! – в сердцах воскликнула она. – Эти цыгане там почти всё уже развалили… И до кухни добираются…

* * *

Стол для ужина был накрыт в просторном обеденном зале «Дачи Маннергейма». Он был мрачноват, этот зал. Его стены походили на «сруб» из чёрных массивных брёвен. Камин – такого размера, что в нём можно было бы зажарить быка. Всё освещалось люстрами, похожими на копчёные: средневековые факелы.

Кроме знакомых членов Литературного клуба «Зелёный „КИА“» здесь присутствовали местные обитатели – хозяйка здешней кухни Кирсти, коммерческий директор то ли в отставке, то ли в отпуске Борис Петрович Иванов и ещё какой-то господин бухгалтерской малохольной наружности, представившийся то ли Воробьёвым, то ли Соловьёвым, то ли Орловым… А может быть – даже Попугайским. Короче, какая-то залётная птица.

Атмосфера в этом мрачном зале выглядела празднично, несмотря на пикантность ситуации, когда незнакомые люди вдруг приезжают из северной столицы с не вполне понятными целями.

– Ян Аркадьевич Баклан, наш юрисконсульт, – представил «птицу» Петрович. – Я позвал его как основного свидетеля случившегося…

– Так точно! – скрипнул юрист.

– … Бригада санэпидконтроля, по бухгалтерским документам под названием «Табор» – человек двадцать мужчин и женщин плюс кое-какая техника появились у нас неделю назад.

– Четыре дня назад, – Петровича поправила Кирсти.

– Точно так… – кивнул Баклан. – Все из Кексгольма.

– То есть из Приозерска, – перевёл гостям директор.

– Показали документы и приказали (по причине какой-то пандемической заразы) всех немедленно выселить, а штат отправить в бессрочный отпуск… Композиторы (их было всего пятеро) спешно уехали восвояси, штат выражает недовольство…

– Выражаем! – вставила Кирсти.

– Вот, собственно, и всё! – развёл руками Петрович. – Приказ есть приказ!.. Эпидемия есть эпидемия… Никуда не денешься… Карантин есть карантин…

– Это есть факт! – проскрипел человек с птичьей фамилией.

Повисла гнетущая пауза.

– За всё хорошее против всего плохого! – попытался разрядить обстановку Петрович.

Но общество не спешило поднять бокалы.

– А зачем же здание крушить? – спросил Крылов. – Зачем во время эпидемии дробить фундамент?

– Вероятно, ликвидация инфекции… – неожиданно свистящим голоском произнёс приглашённый свидетель, он же юрист-консультант.

…В углу у камина сидел, принюхиваясь к запаху баранины, Юсси. Ибо в центре стола стоял пятилитровый чугунный казан с бурятским пловом.

Над ним колдовала Динара.

– Сытый голодного не разумеет, – ещё раз решил разрядить атмосферу отставной директор Дома композиторов. – Приступим?

– Наш плов надо накладывать в тарелки осторожно, – назидательно говорила авторша блюда. – Его ни в коем случае нельзя перемешивать… Ни когда готовишь, ни когда угощаешь. Иначе рис не будет похрустывать на зубах. И это будет уже не бурятский плов… А просто рисовая каша с мясом.

Сергей, высоко держа в руке полиэтиленовый пакет с яркой эмблемой какой-то импортной фирмы, встал и коряво сымпровизировал:

 
– Не стоит ездить на машине!
Не стоит подходить к рулю…
Настойку эту на рябине
Настой… настой… настой… настой…
Настойчиво я вам на…лью!
 

И он вынул из пакета купленную в супермаркете Зеленогорска (Терийоки) финскую «рябиновку». Вот в чём, оказывается, был его замысел.

– Эх! Рябиновая-рубиновая! – крякнул тоже в рифму гость с птичьей фамилией.

Крякнул как каркнул. Строгому Юсси это не понравилось и он коротко, но чётко тявкнул из своего угла.

– На ваш привет у нас есть ответ! – это вскочил и вступил в поэтический конкурс Петрович.

Он подбежал к дверце просторного стенного шкафа из чёрных брёвен и стал одну за другой доставать бутыли разной (иногда странной) формы – цилиндрические, пирамидальные, прямоугольные, шарообразные. Все они были заполнены золотистым яблочным самогоном – а-ля кальвадос. Результат его годичного труда в штате Союза композиторов России. Каждый сосуд Петрович сопровождал словами:

– За всё хорошее против всего плохого!

На некоторых бутылках были видны клочки бумажных наклеек с названиями давнего содержимого.

Человек с птичьей фамилией вдруг напрягся, выхватил одну из бутылок и словно прокукарекал:

– Яд!

На бутылке тёмно-синего стекла, действительно, отчётливо виднелась фабричная рельефная надпись по-латыни «VENENUM».

В охватившем всех волнении никто не заметил, как возле стола появился старый настройщик Пётр Ильич Залесский, уже не в белом халате, а в сером фланелевом сюртуке, при шёлковом чёрном галстуке и с набриолиненной по старым понятиям седой головой.

– Прошу извинить меня за опоздание… Что вас всех взволновало?

– Яд! – раздалось сразу несколько голосов.

– Ничего удивительного… – он усмехнулся. – Это же бывшая финская аптека. Никакой не «Маннергейм», а просто загородный дом провизора Яксиляйнена.

Юсси тявкнул, приветствуя своего доброго знакомого.

– Вот и Юсси согласен, – засмеялся Пётр Ильич. – Я думаю, Ян Аркадьевич как здешний юрист сие подтвердит.

Эти слова старик обратил к человеку с птичьей фамилией.

– А как же! – каркнул тот и, глядя на окутанный ароматными парами плов, сглотнул. – Ну, начнём?

Всё общество, наконец, обратилось к плову Динары, миниатюрным калиткам Кирсти, финской «рябиновке» Сергея и яблочной настойке Петровича, которую, тем не менее, никто не рискнул попробовать, глядя на аптекарскую злополучную посуду.

Между тем старик Залесский вынул из заднего кармана брюк плоскую серебряную фляжку и спросил:

– Может быть, кто-нибудь пожелает кагора?

– Кто-нибудь пожелает… – откликнулся Иван Крылов.

* * *

…Здешние белые ночи гораздо светлее петербургских. Сергей и Иван бодрствовали в номере архитектора.

Сергей диктовал, сидя в поношенном кресле и глядя в свой гаджет.

Иван, стоя возле рояля и разложив бумажки на блестящей чёрной крышке инструмента, записывал в блокнот-дневник.

– Начнём со страшилищ?.. – предложил композитор. – Туонела – сторож земли с железными зубами и тремя сторожевыми псами на каменных цепях.

– По-нашему получается «туннель»… Хорошо-то хорошо, но уж больно тяжело… Не годится… Недосуг…

– Укко – гром небесный. Радуга – его стрела, он рычит как Илья-пророк.

– Это может пригодиться.

– Випунен – древний великан, сросшийся с землёй. На бороде его растут осины и ольха, на зубах – сосны.

– Его на лесозаготовки… Недосуг.

– Накки – водяные люди с копытами, Пиру – лесной демон, Кехно – вроде нашего чёрта, Лемпо – дух неудачи, Калма – смертная сила…

– Давай кого-нибудь подобрее… – пошевелил усами зодчий.

– Пожалуйста: Саунатонту – чистый дух бани, Пара – добрые духи, приносящие молоко и деньги, Тампо, Миэлукки, Мяте – добрые хозяева лесов, маахисы – подземный народ.

Они ходят вверх ногами по обратной стороне земли и считают, что если перевернуть одежду наизнанку, то левое станет правым и наоборот. Полезный, кстати, совет.

– Маахисы! Интересная публика…

– Запомни… На всякий случай.

– Ну, а кто такой Вяйнямёйнен, тоже наш знакомый из того директорского шкафа? – смеясь, спросил Иван.

– Он добрый… Музыкант, певец, смастерил кантеле (по-нашему – гусли), добыл огонь… У него есть брат – Ильмаринен, кузнец, фигура непростая, если почитать «Калевалу»…

– Ну, а наших ты выписал?

– Раз-два и обчёлся… Баба-яга да Кащей Бессмертный, упыри да оборотни, шишига с мокрухой, Чудо-юдо, аспид и леший, ну ещё Змей Горыныч и кикимора… Небоязливый какой-то русский народ.

– Или не наблюдательный… Серёга, а мы не запутаемся во всей этой фольклорной публике?

– Я тебе ещё не сказал главного, – Сергей понизил голос. – Финны, когда начинают строить дом или сарай, или овин, или амбар, или дачу, или – важнее всего – баню, закладывают в угол под камень фундамента не просто монету, как водится у нас, а солидный клад… Или ценный предмет – какую-нибудь вещицу… Блюдо… Топор… Меч… Это плата лесным духам за землю… Соображаешь?

Иван задумался, теребя усы.

Сергей вынул из кармашка клетчатой ковбойки плоскую коробочку:

– Ну что?.. В шахматишки?..

В это время гаджет в его руке затрепетал. Он приложил мобильник к уху.

– Серёжа, – раздался тихий голос Кирсти. – Я не поняла, где ты будешь ночевать?..

* * *

…Единственная дачка рядом с домом, в которой жила повариха Кирсти, не лишилась музыкального инструмента. Она не отдала пианино цыганам-санитарам.

– Твой прошлогодний «Опус 12» я выучила ещё зимой. Ты его помнишь?

– Давай попробуем, – сказал он…

Он сел за инструмент, она взяла скрипку.

…Просторный лесной участок вокруг Дома творчества, далёкого от города, был тем и хорош, что в нём царила драгоценная тишина, такая нужная для музыкального творчества. И вот серебристый воздух белой карельской ночи был нарушен, завибрировал…

…В своей девичьей постели проснулась музыковед Тургенова. Какофоническое, атональное сочинение ей показалось интересным, свежим и загадочным… Загадка была в необъяснимом появлении этих звуков в лесу среди светлой ночи. Кто это?.. Где?..

…Юсси при звуках «Опуса 12» подошёл к окну, но повёл себя тихо, потому что тугоухий хозяин-архитектор крепко спал…

… А в глубине парка, возле огромного куста цветущего шиповника, единственного среди многочисленных сосен и ёлок, стоял Яков Симонович Лянин, знакомый нам по пограничной заставе, уже без полиэтиленового плаща – но с дисталкером (двухкозыркой) на голове, в твидовой тройке, сорочке со стоячим воротником и с пёстрым, в горошек, галстуком-бабочкой.

Он с интересом слушал авангардную музыку Сергея Форозина и курил S-образную трубку…

…Этот-то сладковатый запах и услышал бдительный Юсси… Он вкрадчиво тявкнул… Архитектор проснулся. Музыка тем временем закончилась, и Иван не понимал, что его разбудило.

– Старикашка, – обратился он к собаке. – Давай спать дальше…

…Кирсти отложила скрипку и подошла к Сергею и обняла его.

– Ну, здравствуй, наш главный спаситель!

При этих словах в двери появился господин, весьма смахивающий на Шерлока Холмса:

– Извините за беспокойство!.. Я оказался здесь случайно – не спится, такие ночи… И спасибо за удовольствие! – пыхнул он своей трубкой. – Это был Шёнберг?.. Кнайфель?.. Губайдулина?.. Денисов?..

– Спасибо за комплимент, – смутился Сергей. – Но это был я, моё сочинение «Опус 12». Куда мне до этих великих людей!

– Я их знал. Нет, не Шёнберга, конечно. Они часто сюда приезжали. Теперь встречаю их в Германии.

– Да, они там.

– А Эдисон Васильевич умер в Париже… Лянин, – незнакомец протянул левую руку. – Яков Симонович…

– Форозин, – представился и Сергей.

– Фон Розинг? – переспросил неожиданный гость и снова пыхнул ароматным дымом своей трубки.

– Просто Форозин… Сергей. А это Кирсти…

– Hei! – гость поклонился девушке и сказал по-фински: – Soitit viulua hyvin.

– Kiitos… – ответила Кирсти и пояснила Сергею: – Господин сказал, что я хорошо играла.

– Ещё раз благодарю… Следующий ваш опус будет, как я понимаю, номер тринадцать?.. Надеюсь, такой же успешный… Шёнберг этого бы не выдержал. А вы держитесь – мой вам совет. Доброй ночи! – раскланялся новый знакомец и исчез за дверью…

* * *

…На завтрак Кирсти приготовила «континентальный завтрак» – джус, кофе, омлет с беконом плюс неизменные свои калитки (на этот раз с морковкой), и творог по желанию. Члены клуба «Зелёный „КИА“» – Иван, Сергей и Кирсти уже сидели у столика, когда последней прибежала Динара.

– Ой какие вы молодцы! – вскричала бурятка. – Серёжа, это была твоя музыка?.. Блеск!.. Не ожидала. Куда там твоему Шёнбергу… А скрипка… Кира, это ты?

– Какая музыка? – не понимала Кирсти. – Сергей, ты слышал музыку?

– Я спал как убитый у себя… – почему-то соврал он.

– А вы, Иван Алексеевич?

– Без просыпу… Может быть, Юсси слышал, но он не скажет.

– Вот же – там такой необычный парафраз… – вид у Динары был растерянный. – Серёжа, слушай… Си-ля-ля-соль-бемоль…

Она закончила петь и Сергей сказал:

– Да… Это из моего… Где же ты это могла слышать?..

– Это неслось ночью из парка…

– Наваждение… Может быть, мы и играли с Кирой, но я честно тебе скажу – не помню… Помню только почему-то приятный табачный дым, аромат трубки.

– Никакой мистики… – и Динара снова пропела эту музыкальную фразу. – Такое не придумаешь!.. Я права, Иван Алексеевич?

– Спал как убитый…

* * *

После завтрака Иван отозвал в сторону Киру и тихо спросил:

– У тебя ключи от прачечной есть?.. Проводи меня туда.

В подвальное помещение они пришли в сопровождении Юсси. Здесь было сыро, пахло мокрым бельём и моющими средствами… Из крана возле рукомойника капала вода. Слышалось тихое журчание в трубах.

– Где-то течёт? – спросил Иван.

– Это канализация.

Юсси щёлкал зубами, обороняясь от необычно крупных комаров, которые роились по стенам помещения.

– Здесь – именно в прачечной – такие ужасные комары, – пожаловалась Кирсти. – Прямо аллигаторы какие-то…

Иван снова прислушался:

– Нет, это не канализация… Юсси! – обратился он к собаке. – Юсси, речка!.. Ищи речку…

Собака недолго побегала по прачечной и остановилась вдруг на широкой плите каменного пола. Иван подошёл, прислушался и заключил:

– Да… Течёт здесь… Это не канализация… Там целый ручей. Только договоримся, – обратился он к девушке, – что мы никого пока приглашать сюда не будем… Комары заедят… Кира, нужен ломик.

* * *

…Сергей и Динара тем временем сидели возле пианино в домике, где жила Кирсти.

– Ты ночевал здесь? – тихо спросила бурятская «гейша». – Или?..

– Мы вспомнили мой «Двенадцатый опус», который я сочинял здесь в прошлом году… Она ведь очень приличная скрипачка, а совсем не повар. Но играли мы этот опус? И да и нет…

– Играли… Я ведь слышала, – с грустью сказала Динара. – Чего вы отнекивались?.. Я ведь всё понимаю.

– Кроме тебя там был ещё один слушатель… Некий господин, страдающий бессонницей в белые ночи. Очень похож на Шерлока Холмса. Он гулял по парку. Правда, не сказал, где он ночует… Вероятно, в каком-то из этих ещё не сломанных домиков… Другого жилья тут поблизости нет…

– А может быть, это и был Холмс… Пришёл к нам на помощь для спасения Дома творчества?.. Тут такие места.

– Он советовал написать ещё и «Опус № 13». Мне это не понравилось… – засмеялся Сергей. – У меня другие планы.

– Какие?

– Кстати! – он хлопнул себя по лбу. – …Я же когда-то мечтал о балете «Сыщик с Хлебной улицы». Интересно было задумано… Даже темы есть… Забавное совпадение!

– Балет про Холмса?.. Странно… Серёженька, а об опере ты никогда не думал? – осторожно спросила Динара…

* * *

…Вскрыв неподъёмную гранитную плиту перекрытия, Иван заглянул в подпол прачечной. В полумраке и под звон комариной стаи он, действительно, увидел ручеёк, который тёк по узкой траншее подземелья.

– Нужен фонарь, – сказал он Кирсти.

– Пойду поищу…

– Нет, постой… Там что-то светится.

Иван собрался спуститься в открывшееся подземелье, но сначала скомандовал собаке:

– Юсси!.. Сидеть!

Траншея, или катакомба была узкая. По мелким волнам ручейка, текущего вдаль от дома, блуждали голубые огоньки, отражения дальнего света, куда бежала вода. Вдали за поворотом слышался шум водопада. В том дальнем, более широком пространстве, было гораздо светлее. И он медленно двинулся туда.

Оставалось пройти до светлой площадки не более десяти метров, как вдруг две тёмные фигурки спешно пересекли коридор. Они были похожи на крупных одетых по-людски обезьян. Но самое удивительное было в том, что бежали они по потолку, то есть – вверх ногами.

– Маахисы! – тотчас же вспомнил Иван свой разговор с Сергеем о финском фольклоре и подумал: – Интересное кино получается… А если я сейчас выверну наизнанку свою куртку, что будет?.. Левое поменяется на правое?..

И он быстро переоделся.

…Теперь светлое пространство начиналось у него за спиной, ручей потёк в обратном направлении…

А Иван вновь стоял под люком в прачечную. Он благоразумно решил вылезти наружу.

Увидев хозяина в перевёрнутой куртке, Юсси жалобно завыл. Иван разделся.

– Ну, что там? – Кирсти волновалась.

– Катакомбы… – уклончиво ответил он. – Грязь и вонь.

– Вот за этой дверкой – душевая.

– Мне бы лучше познакомиться с финской баней, – сказал Иван, вспомнив составленный им вместе с Сергеем список местных чудес.

* * *

… – Слушай, Седой! – они снова сидели возле рояля в комнате Ивана. – Кто-нибудь звонил в Приозерск, интересовался санэпидстанцией и её атакой на здешний Дом?.. Твой Петрович, например?.. Или этот птичий юрист – то ли Альбатрос, то ли Буревестник или Чайка…

– Но ведь там же была полиция…

– А в полицию потом кто-нибудь сунул нос?

– В полицию носа не сунешь. И смотря какая здесь полиция…

– Вот то-то и оно!.. – Иван даже как бы плюнул с досады. – Их тут всех как лохов сделали.

– Но они же все и повели себя как лохи. Уволились, разъехались, притихли… Одна Кирсти оказалась бойцом. Ты прав, надо звонить в Приозерск…

Седой был решителен.

– Не надо! – отрезал Иван. – Если она звонила тебе по простому телефону, то полиция в курсе… Тут дело тёмное… Тут дело деликатное… – он потрепал свои «ворошиловские» усы. – Не случайно меня дёрнуло выписать на бумажку всю здешнюю нечистую силу… Мне старик говорил, что мы на краю реальности…

– Это шутка?

– Если бы… Помнишь про схроны под углами домов?.. Кто-то хочет вернуть себе всё это добро.

– Аптекарь?

– Какой аптекарь! Он давно на том свете… Но кто-то что-то хочет забрать? Вот поэтому нам и не надо пока никому звонить…

– Ваня! – заволновался Сергей. – Мы-то чем можем быть полезны?

– А зачем ты меня сюда вытащил?.. Не дрейфь! – и Крылов открыл свои записи с замысловатыми именами финской нечисти.

* * *

За обедом Иван спросил у подошедшей Кирсти:

– Ну, покажешь мне настоящую финскую баню?.. Тут есть баня?

– В каждом нашем доме есть глубокоуважаемое место. Это – баня! Там можно делать всё… Кроме как шуметь, ругаться, выпивать, париться с непокрытой головой и…

– И…? – усмехнулся Иван. – Что ещё?.. Табу сказать или табу делать?

– Я серьёзно… Туда нельзя ходить на ночлег!.. Это не спальня и не отель… Это – САУНА! Опасно…

* * *

Естественно, как и положено, небольшая ладная банька – аккуратный сруб стояла у воды, на каменистом берегу удивительного круглого озера – ровное камышовое кольцо было словно начертано циркулем. Озеро окружала бахрома соснового леса и отдельно стоящий высокий древний дуб с густой и тёмной листвой.

– Кто же нарисовал такую красоту?! – восхитился архитектор. – Прямо чертёж какой-то…

– У этого озера нет дна… Здесь был вулкан!..

– Да, – он согласился. – Похоже… Жерло.

– Если, не дай бог, здесь кто-то утонет, его не найти… И воды в него не втекают, а только вытекают. Один из таких ручейков течёт в нашу сторону, к Дому композиторов…