Текст книги "7 и 37 чудес"

Петра
Розовый город Моисея

В начале прошлого века Оттоманская империя еще крепко держала в руках Ближний Восток. Европейские путешественники, пробравшиеся в глубь турецких владений, рисковали головой. И все-таки интерес к восточным странам, вспыхнувший в Европе с экспедицией Наполеона в Египет, был настолько велик, что все новые и новые путешественники, шпионы, миссионеры высаживались в ливанских и сирийских портах и вместе с караванами, переодетые мусульманскими купцами, дервишами, пилигримами, старались пробраться к Мексике, Медине и к забытым, сказочным городам пустыни, упомянутым в Библии, но которых со времени падения Римской империи не видел почти никто из европейцев.

Пилигримом, чернобородым и оборванным, был и Иоганн Буркхардт, швейцарский путешественник, решивший в 1812 году пройти с караваном от Дамаска до Каира. Он изучил арабский язык, безукоризненно совершал намаз и ученостью мог поспорить с любым муллой. Правда, это не спасло его от всевозможных роковых случайностей долгого пути, и несколько раз жизнь его висела на волоске. Религиозные фанатики, узнав, что среди них – «неверный», не стали бы везти его до ближайшего города, чтобы отдать в руки судей; смерть в пустыне – частый спутник караванов, и вряд ли кто-нибудь заметил бы, что одним пилигримом стало меньше.

Высушенные солнцем Синайские горы однообразны и бесконечны, и колодцы, наполненные горьковатой водой, настолько далеки друг от друга, что, иссякни один из них, каравану никогда не дойти до следующего. Швейцарец внимательно читал Библию – именно здесь проходил путь евреев, шедших с Моисеем из Египта. Здесь, среди серых скал и каменистых осыпей, голодали, мучились от жажды, умирали усталые беглецы.

Но здесь ли? Могли ли люди выжить в этой каменной пустыне?

– Завтра придем в Вади-Муса, – сказал начальник каравана.

– Там дневка?

– Нет, мы разобьем лагерь вон в той долине. Там есть источник.

Зеленое пятно у подножия горы подтверждало слова караван-баши.

Иоганн знал о том, что караван пройдет через долину Моисея. Может быть, там сохранились следы пророка. Но как покинуть караван, чтобы не возбудить подозрений?

Что за гора выше других и круче вырастает впереди? Швейцарец узнал ее. Об этой горе не раз он уже слышал и в Дамаске, и по пути сюда. Это священная гора мусульман, гора Гаруна, на которую не смеет подняться никто, кроме правоверного мусульманина.

Когда развьюченные верблюды улеглись в скудной тени деревьев, а караванщики собрались в кружок у костра, чернобородый пилигрим подошел к начальнику каравана.

– Я хочу подняться на гору Гаруна, – сказал он.

– Это трудно.

– Я хочу принести в жертву Гаруну козу. Я дал такой обет еще в Дамаске.

– Твое дело, – сказал караван-баши. – Только к ночи будь здесь. На рассвете мы идем дальше.

Коза громко блеяла, напуганная тишиной мрачных скал, и натягивала веревку. Буркхардт едва смог дождаться, когда скроется лагерь. Вот наконец тропа свернула за большой камень. Ну, иди же, несчастная, не все ли равно, как тебе погибать – то ли принести тебя в жертву Гаруну, то ли шакалам. Ага, тут нас с тобой уже не увидят.

Швейцарец зарезал козу, спрятал ее в маленькую пещерку и прибавил шагу. Солнце поднялось высоко, длинный халат пилигрима стеснял движения, а фляга с водой тяжело ударяла по ноге.

Путник вскоре оставил тропинку, ведущую к серой горе, и поспешил вниз, к темнеющей среди скал расщелине. За ней скрывался Синай, библейский город. Расщелина – Сик – та самая скала, расщепленная посохом Моисея, откуда хлынула вода. Так говорили караванщики, которые уже не первый раз проходят по этим местам. Правда, мало кто из них заглядывал в страшную расщелину…

Наверно, посох Моисея был суковат, подумал путешественник, черная расщелина с двадцатиметровыми обрывами была узка и извилиста. В тени скала оказалась влажной – по каплям пробивался родник, и несколько кустиков повисло на стене. Дно расщелины – плоское, усыпанное камнями, некоторые чуть обкатаны, – говорило о том, что и в самом деле по расщелине когда-то текла вода.

Внезапно ущелье окончилось, и перед путешественником открылся волшебный город. Город был розовым, желтым, охристым, голубым – разноцветные скалы незаметно переходили в дома, украшенные колоннами и пышными портиками, и скалы, нависшие над городом, чернели четырехугольниками окон и дверей, будто жители только что ушли отсюда, забыв закрыть их за собой.

Но первое впечатление оказалось обманчивым. Город был мертв давно и окончательно. Устланные плитами мостовые были завалены щебнем, фонтаны и бассейны пусты и пыльны, капители и стены домов и храмов выщерблены жестоким горячим ветром.

Иоганн остановился перед двухэтажным зданием. Оно сохранилось почти полностью, лишь одна колонна упала наземь. С первого же взгляда было ясно, что здание построено под сильным влиянием римской архитектуры, если не самими римлянами. Именно такими, думал Иоганн, были дворцы Рима. Но поражала одна черта всех зданий. Все они – и дворцы, и храмы, и даже гробницы – были вырублены в скалах, все были цельными, монолитными.

Здания были неглубоко врезаны в скалы, иногда только тщательно обработанный фасад создавал иллюзию дворца; за ним же, кроме небольшой ниши, ничего не оказывалось. Получался театр – город-декорация, который какой-то шутник, не пожалев долгих лет труда, вырезал для собственного удовольствия.

Не все фасады напоминали римские. Буркхардт натолкнулся на целую улицу строений, похожих на египетские храмы. Другие были вообще незнакомой архитектуры, не встречавшейся путешественнику раньше.

Но вот стали попадаться и настоящие дома, тоже вырезанные в скалах. Дома были двухэтажные, и на второй этаж подниматься надо было, очевидно, по лестнице. Лестниц не сохранилось.

Во всем городе Буркхардт увидел только два сооружения, стоящие самостоятельно: небольшой храм и триумфальную арку римских времен. Храм, полузасыпанный щебнем, вылезал из земли круглым куполом. Если он относился к римскому времени, то, значит, это одно из первых купольных зданий в мире.

Солнце садилось, и надо было возвращаться. Путешественнику еще хотелось подняться на одну из окружающих скал: там могли остаться следы пребывания Моисея. Хотя Буркхардт уже не был уверен, что именно древние евреи основали этот город и жили здесь.

Буркхардт остановился в амфитеатре. Нижние ряды и сцена были засыпаны землей, но все равно нетрудно было представить себе этот театр, заполненный народом. Путешественнику даже стало как-то не по себе. Он был в пустом, много столетий пустом городе, и вдруг ему показалось, что тени законных хозяев этого таинственного места сейчас появятся здесь.

…Чернобородый человек в длинной одежде пилигрима заспешил к выходу из города, к узкому ущелью. Заходящее солнце красило стены сказочных дворцов в алый, кровавый цвет, и стены эти сходились все ближе, стараясь поглотить незваного пришельца. Последние два километра Буркхардт бежал по извилистому ущелью, и ему чудились сзади чьи-то тяжелые шаги…

Караванщики встретили пилигрима шутками. Уж очень был он изможден и сер, будто неделю бродил без воды в пустыне.

Отчет Буркхардта о городе Моисея был опубликован только через десять лет, уже после смерти самого путешественника. И как ни короток он был, сразу вызвал интерес к таинственному городу в Синайской пустыне. О городе говорили, писали, строили догадки. За Буркхардтом последовали другие путешественники, историки обратились к древним рукописям, и разгорелся яростный спор.

Сторонники библейской версии уверяли, что этот город, называемый римлянами Петрой, – тот самый Синай, который упоминается в Библии (Петра по-гречески «скала»). Именно здесь останавливались евреи во время исхода, и это ими построен таинственный город. Найдены были и документы, в которых говорилось, что Фулчер, капеллан и хронист короля крестоносцев Балдуина I, побывал там в 1101 году и также считал, что город и есть Синай.

Но чем больше людей бывало в городе, найденном Буркхардтом, чем больше находилось документов, относящихся к истории Петры, тем слабее становились позиции сторонников библейской версии. И уже первые раскопки в начале нашего века полностью разрушили позицию библеистов. Петра никакого отношения не имела ни к Моисею, ни к исходу евреев из Египта. В начале VI века до нашей эры в Синайские горы перекочевало арабское племя набатеев. Пришельцы с севера вытеснили оттуда племя эдомитов. Главный город эдомитов, Села, находился в оазисе. Скрытый горами, в стороне от торговых и военных путей, богатый родниковой водой, этот оазис оказался идеальной крепостью, так как единственный путь, ведущий туда, – Сик, двухкилометровую щель в скалах, могли защитить несколько солдат. Впоследствии набатеи покорили соседние племена и распространили свою власть на весь район Синайских гор. Села превратилась в крупнейший торговый центр на пути из Южной Аравии к Сирии и Ливану. К 312 году до нашей эры набатеи стали настолько сильны, что им удалось отразить два военных похода, предпринятые против богатого горного царства Антигоном, царем Сирии, наследником Александра Македонского. Набатеи были союзниками египетских Птолемеев, а впоследствии Рима, и их войска участвовали в походе римского императора Галла против Аравии. Юлий-Цезарь просил царя набатеев Малика прислать кавалерийский отряд для египетской войны. Столица их стала известна во всем мире под именем Петры.

Вершины своего могущества набатейское царство достигло на рубеже нашей эры, когда границы его достигали Дамаска. Однако набатеи не могли противостоять Риму. Вслед за покорением Сирии и Палестины настала очередь и Петры. Последние независимые цари Петры оборонялись еще в течение нескольких десятков лет, используя в качестве укреплений окружающие ее горы, но в конце концов вынуждены были сдаться. В 105 году император Траян захватил Петру, царство набатеев подчинилось Римской империи.

Это не значило, что Петра полностью потеряла самостоятельность. Римляне были заинтересованы в том, чтобы маленькие царства вроде Петры, Пальмиры и Коммагены сохранили определенную автономию, прикрывая восточные владения Рима от воинственных соседей. Петра служила заслоном в первую очередь от парфян и от кочевых бедуинских племен, нападавших на караваны и угрожавших обширной торговле Рима с Востоком.

Набатеи принадлежали к арабским племенам, а писали они на арамейском языке, который был латынью тех мест, и именно их письменность, развившаяся из арамейской, послужила основой современной арабской письменности. Наибольшего расцвета Петра достигла в годы римского господства. Почти каждый караван, шедший из Аравии, останавливался в городе, где было много воды: все ручьи и родники окрестных гор тщательно учитывались, и ни капли влаги здесь не пропадало даром. В многочисленных цистернах и водоемах круглый год хранилась свежая, чистая вода – богатство более ценное, чем золото.

Очевидно, первые обитатели города Селы жили в пещерах: скалы из мягкого песчаника хорошо поддавались обработке, а дерево в этих местах почти не встречается. Город не мог разрастаться в ширину: скалы надежно окружали тесную долину, а вершины их были заняты святилищами, древними алтарями. Приходилось врубаться в скалы.

Скотоводы-эдомиты жили в пещерах. Им недосуг было думать о том, красива ли эта пещера, главное – в ней тепло зимой, когда горит костер, и прохладно в жару.

Черными языками полосовали скалы мазки копоти: дым стлался, выходя наружу.

Набатеям хотелось сделать столицу красивой. Сначала украшали могилы: ассирийские и египетские пилоны и гладкие стены – спрямленный откос скалы. Потом кто-то вырезал портал над дверью в пещеру. Появился первый пещерный храм…

Самые великолепные сооружения в городе – храмы и роскошные гробницы царей, римских губернаторов, богатых купцов. Здесь бывали купцы со всего мира, и неудивительно, что набатеи, которые и сами не любили сидеть дома, отлично знали о том, как и что строится в других странах. Поэтому в течение столетий стиль скальных зданий менялся от лаконизма Египта и Ассирии до изысканных и пышных храмов позднего Рима и Византии.

С падением Рима замерли оживленные торговые пути, потеряла свое значение и Петра. В ней еще жили два-три столетия после гибели Рима, и здесь даже находилась резиденция византийского епископа, но уже ко времени крестоносцев Петра была полностью забытым и мертвым городом. Родники и источники, за которыми никто не следил, постепенно оскудели и высохли, и пустыня поглотила оазис. И только легенды о том, что в этих местах Моисей разрубил посохом гору и здесь останавливался со своим народом, отдыхая от долгого пути, сохранялись среди редких кочевников, пораженных величием города.

Сегодня Петра не так недоступна и далека, как во времена отважного швейцарца. От Аммана сюда проложена дорога, и время от времени восторженные толпы туристов заполняют мостовые Петры, фотографируются на фоне колонн царских гробниц и на ступенях театра. За последние годы археологи расчистили основные улицы города, раскопали алтари и храмы на вершинах окрестных холмов, поставили на место упавшие колонны и подновили триумфальную арку. И все-таки в городе еще хватит работы не одному поколению археологов и искусствоведов.

Когда туристы подходят к Сику, их предупреждают: будьте осторожны. Петра не всегда охотно впускает гостей. Нет, не духи давно погибших набатейских солдат стерегут проход в скалах. Сама природа, раньше покорная людям, стала мстительной и коварной. Если в горах выпадет ливень, что хотя редко, но случается, вода стекает вниз, к Петре. Раньше здесь были водоемы и цистерны, которые разбирали, укрощали воду, как бы много ее ни было. Теперь же поток, смешанный с камнями и грязью, бросается к Сику – единственному выходу из котловины. Путник, оказавшийся там в это время, обречен на смерть. Пятиметровая стена воды внезапно, без всякого предупреждения заполняет ущелье, и некуда податься, некуда бежать от потока: стены отвесны. Так погибла недавно на пути к Петре большая группа туристов.

Но дожди выпадают редко, очень редко. «Розовый город, старый, как само время» – так писал один английский поэт о нем сто лет назад. Город нерушимый, как скалы, в которых он вырублен, стоит памятником маленькому народу, любившему и понимавшему красоту.

Хадрамаут
Города небоскребов

Некоторые лингвисты уверяют, что слово «хадрамаут» можно перевести как «присутствие смерти». Может быть, это и не так, но вряд ли на Земле найдется пустынная, суровая местность, менее приспособленная для жизни людей, чем каменистые долины Южной Аравии – Арабии феликс, «Счастливой земли», как называли ее древние греки, которые знали о ней понаслышке от водителей караванов, привозивших оттуда благовония и экзотические ткани.

Путник, пробирающийся к Хадрамауту от Адена, должен заранее приготовиться к трудному пути. Сейчас, правда, в тех местах появились кое-какие дороги и до некоторых городов Хадрамаута можно добраться на машине, но еще несколько лет назад караваны, уходившие в Хадрамаут, нанимали солидную вооруженную охрану и запасались водой и пищей. В пустыне могли встретиться шайки разбойников, организованные каким-нибудь шейхом, не видевшим в разбое ничего порочащего настоящего воина.

От колодца к колодцу, обозначенному редкими деревьями и невысокими бедуинскими шатрами, мимо кладбищ, похожих издали на россыпь камней, по откосам сухих, рыжих скал, по высохшим руслам селевых потоков, минуя башни редких деревень, – сквозь весь этот враждебный и негостеприимный мир трутся редкие караваны. На песчаных и каменистых равнинах нередки миражи: путники видят зыбкие картины небесно-голубых озер, деревень с финиковыми пальмами вокруг…

Но как оказался здесь мираж, поднимающийся в конце равнины у обрывистых гор: ряды небоскребов, белых и розовых, созданных размашистым талантом современного архитектора?

И караванщики, равнодушные к привычным миражам, оживляются, прибавляют шаг и начинают поторапливать верблюдов.

– Шибам, – разносится по каравану. – Впереди Шибам.

…На самом краю света, в безводных и диких горах Южной Аравии, непроходимой пустыне в двухстах километрах от Персидского залива, стоит город небоскребов, невероятный, но тем не менее живой, существующий уже несколько сот лет, имеющий собственного султана, базар и рощи финиковых пальм. Это самый удивительные из миражей в мире – он существует.

Прошлое Арабии феликс далеко еще не изучено. В наши дни там работают экспедиции археологов, которые стараются распутать длинную и сложную историю многочисленных государств, существовавших на юге Аравийского полуострова еще задолго до нашей эры. Отсюда приезжала к царю Соломону царица Савская с бесценными дарами, а царство ее, таинственное и недоступное, географы долго помещали в самых фантастических местах Земли, вплоть до Южной Африки.

Теперь уже достоверно известно, что Южная Аравия была издавна заселена арабскими племенами, семитской группой племен, довольно сильно отличавшихся от северных арабов; даже язык их отличался от классического арабского: он был близок к эфиопскому.

Первое упоминание в литературе об этих государствах относится к 288 году до нашей эры. В труде греческого историка Феофраста говорится о древнейшем из них – государстве Сабе.

Сабейцы, занимавшие самый юг Аравийского полуострова, прибрежные районы, были финикийцами Южных морей. Их царство развилось значительно раньше других аравийских государств из-за выгодного географического положения. Сабейские поселения были расположены на пути из Египта и Европы в Индию. Здесь же проходили торговые пути, по которым двигались жемчуг из Персидского залива, ткани из Индии, шелк из Китая, обезьяны, слоновая кость, золото и страусовые перья из Эфиопии. Да и сама сабейская земля дарила ценные продукты для торговли. Здесь росли пряности, добывались мирра и благовония – ценнейшие товары древнего мира.

В книге «Перипл Эритрейского моря» – основном географическом справочнике древности (I век до нашей эры) – о сабейских портах говорится как о богатых поселениях. Сабейцы держали монополию на мореплавание в водах Персидского залива, о котором в том же перипле сказано: «Мореплавание вдоль берегов Аравии опасно. Там нет гаваней, якорных стоянок и места для пристаней нехороши, скалы и рифы там ужасны». Сабейцы знали море, и не было моряков лучше их во всей Южной Азии.

Однако не всегда можно было переправить товары морем. Часто корабли разгружались в сабейских портах, и товары отправлялись дальше по караванным путям. Эти пути были также впервые разведаны сабейцами и вели на север – к Петре и в Сирию; на запад – через Синай в Египет; на северо-восток – в Месопотамию и Индию.

На юге Аравии образовались небольшие торговые арабские государства, среди которых наиболее известны Майн, Катабан и Хадрамаут. Катабан и Хадрамаут не имели, должно быть, выхода к морю и базировались на оазисах в пустынных горах полуострова.

Южно-арабские государства не были сильны в военном отношении. Подобно Петре, Пальмире и Коммагене, это города купцов, крестьян и ремесленников. Города были окружены рощами финиковых пальм, а дальше тянулись безводные горы – царство бедуинов, независимых и нищих.

Первоначально эти государства были теократическими. Правители их носили титул «мукарриб», что может быть истолковано как верховный жрец. Аравийцы поклонялись богам, сходным с богами Месопотамии. Главными были бог утренней звезды Астар (вариант вавилонской Иштар, только в мужском обличье), бог Луны, который звался по-разному в каждом государстве (в Сабе – Альманах, в Хадрамауте, как и в Вавилоне, – Син, в Катабане – Амм). Кроме главных в пантеоне аравийцев насчитывалось множество богов рангом пониже, некоторые из них не имели даже собственных имен. Богам строились святилища. Одно из них обнаружено в Марибе, столице Сабы, оно представляет собой овальный каменный храм.

Основной проблемой в аравийских государствах, как и сегодня, была проблема воды. Аравийцы строили каналы, дамбы и резервуары, и одна из плотин в Марибе была настолько велика и знаменита, что о ней встречаются многочисленные упоминания в античной литературе.

Аравийцы задолго до нашей эры выработали свою письменность, о ее существовании в Европе стало известно в XVIII веке. Путешественники привозили в Европу копии надписей, и в 1837 году Эмиль Редигер приступил к их расшифровке.

В южноаравийской письменности каждый знак обозначал букву, и всего и алфавите было 29 знаков. Ученые полагают, что южноаравийский алфавит отделился от так называемого синайского – связующего звена между финикийским алфавитом и египетским иероглифическим письмом. И действительно, некоторые буквы его сходны с буквами финикийского алфавита, однако он развивался совершенно самостоятельно, и разница между ним и финикийским довольно велика, подобно, например, разнице между славянской и латинской письменностями.

Если первые сабейские города возникли, как полагают исследователи, во II тысячелетии до нашей эры, то сабейское царство просуществовало более тысячи шестисот лет. Примерно в V веке до нашей эры власть в Аравии перешла из рук жрецов в руки светских властителей – царей, и с тех пор государства управлялись небольшой группой богатейших и знатных семей.

Со временем одно из царств, а именно расположенное в центре района Саба, начало покорять окружающие государства и включать их в свои границы. Первым потеряло независимость лежавшее к северу государство Майн. Впоследствии, в I веке до нашей эры, в Сабу был включен Катабан, и, наконец, уже в начале нашей эры потерял независимость и самый отдаленный, запрятанный в горах и пустыне Хадрамаут. К III веку сабейцы объединили всю Южную Аравию в единое государство.

К этому времени в жизни государств Южной Аравии все большую роль начинает играть Эфиопия. Близкое по культуре и языку, эфиопское царство всегда было тесно связано с Южной Аравией. В архитектуре и культуре Эфиопии и аравийских государств ясно прослеживается взаимное влияние. Эфиопы приходили к соседям под предлогом помощи той или иной стороне во внутренних конфликтах, но предпочитали не уходить из этих богатых мест и старались держать аравийские царства под контролем.

На руку Эфиопии были и религиозные разногласия в Южной Аравии. Старые боги аравийцев теряли влияние, тем более что власть жрецов уже была подорвана. Сюда проникли иудаизм и христианство, и поклонники этих религий вели отчаянную борьбу. Постепенно иудаизм брал верх, и последний сабейский царь попытался объявить его государственной религией. Для христианской Эфиопии этот акт оказался удобным предлогом, чтобы захватить Южную Аравию. В VI веке сабейское царство перестало существовать.

Тем временем экономическое значение аравийских городов падало. После гибели Римской империи захирели караванные и морские пути: Европа не нуждалась более в шелках и благовониях. С разрушением в VI веке великой Марибской плотины – чуда инженерного искусства древности – пришли в запустение некогда плодородные поля. Города все больше обособлялись друг от друга, и дороги к ним забывались, засыпались песком и зарастали колючками.

В 575 году эфиопов сменили персы, а еще через сто лет сюда докатились волны ислама. Южная Аравия стала окраинной провинцией арабской империи.

Когда через несколько десятков лет появились первые труды арабских историков, выходцев с севера, то в них уже не было никаких упоминаний ни о Хадрамауте, ни о Катабане – славных и богатых царствах, чьи надписи встречаются от Эфиопии до Сирии и чьи купцы в своих странствиях доходили до Китая, о странах, построивших плотины и каналы, которых не знали даже римляне.

Но в глубине пустыни, в долине бывшего царства Хадрамаут, осталось несколько городов. Они существовали в основном за счет караванной торговли, несколько оживившейся после VIII века, а также за счет выращивания фиников и разведения верблюдов.

Там правили шейхи и султаны, становившиеся все более независимыми с ослаблением власти Арабского халифата. Но ни один из них не смог возвыситься над соседями: слишком бедны были пустынные города Хадрамаута, слишком малочисленно население. Да оно и не могло вырасти. В стране, где каждая капля воды на вес золота, прирост населения определяется максимальным количеством людей, которых она может напоить. И так уже повелось, что «лишние» молодые арабы отправляются в Индию и Сингапур – благо в их жилах течет кровь древних мореплавателей и торговцев. Поэтому сегодня в городах Хадрамаута благосостояние жителей зависит не только от количества воды в колодцах, но и от видов на урожай и оживленности торговли в Калькутте и Сингапуре. Если дела идут хорошо, то капитан сингапурского судна или хозяин калькуттской лавки отсчитает пачку рупий и перешлет деньги в никому не известный, затерянный в пустыне город Шибам. А под старость и сам вернется на родину…

Можно предположить, что во времена сабейцев дома в Шибаме не были высоки и не жались так тесно друг к другу. Но по мере того как беднела страна и труднее становилось жить, каждая деревня, каждый дом обзаводились неприступной башней: оседлым жителям грозили набеги бедуинов, да и сосед часто становился врагом, потому что ни земли, ни воды на обоих не хватало.

Города Хадрамаута не надо было обносить стеной: эту роль выполняли задние фасады домов, вплотную примыкавшие друг к другу. Войти в город можно было только через единственные ворота.

Каждый строил себе крепость. Первые этажи ее с толстыми, в несколько метров, стенами – это склады, сараи, хлев. В стене одна маленькая дверь и бойницы по ее сторонам. Бойницы есть и на втором и на третьем этаже. И только с этажа четвертого, куда уже не заберется враг, начинаются ряды окон – там живут люди. Большая семья, занимавшая дом, населяла все верхние этажи – обычно их в небоскребе семь-девять.

Жизнь на вершине собственной крепости представляет удобство и с точки зрения гигиены. Узкие улочки, в которые не протиснется даже повозка и где посередине течет ручеек нечистот, зловонны и душны. Наверху же, под самым небом, и чище и прохладнее.

Над Шибамом, крупнейшим из городов Хадрамаута, возвышается многоэтажный дворец султана, отличающийся от остальных домов тем, что он раскрашен поверх белой извести красными полосами.

Теперь времена междоусобиц отошли в прошлое, но традиции сильны. Если сваливается от ветхости один небоскреб, на месте его строят другой – такой же или даже выше. Вширь город не растет: оазис мал, земля нужна финиковым пальмам. Да и население почти не увеличивается: вода имеется хоть и в изобилии, но глубоко под землей, и достать ее пока нельзя – нет ни техники, ни сил.

…Главная улица Шибама – ложе селевого потока, разрезающее город надвое. Здесь в песке сделаны колодцы, и к ним с утра тянутся женщины с кувшинами, под чадрами, в длинных одеждах – синего цвета в Шибаме, зеленого, красного или черного в других городах.

Утром на базарную площадь приходят караваны и приезжают из пустыни бедуины. Деревенского жителя можно отличить от горожанина по высокой соломенной шляпе с полями. Бедуины ограничиваются повязками на голове, их женщины не закрывают лиц. Лица бедуинок украшены синими точками татуировки. А жительницы городов Хадрамаута раскрашивают лицо: рисуют зеленые и коричневые полосы вдоль носа и поверх бровей и покрывают щеки блестящей желтой краской. От этого они кажутся (тому, кто увидит их без чадры) ожившими страшными идолами. Говорят, такой обычай остался от времен царицы Савской. Европейской журналистке, которая был поражена этим обычаем, показали в Шибаме алебастровую скульптуру двух-тысячелетней давности. Женская головка была раскрашена точно так же, как делают это сегодня женщины города небоскребов.

С древности сохранился и обычай украшать дома. Дома вытянулись к небу, но двери в них небольшие, их створки, а также рамы окон и ставни богато разукрашены резьбой по дереву, на верхних этажах много резных колонн, на стенах можно увидеть лепные украшения.

И это неудивительно, ведь Южная Аравия славилась своими скульптурами, некоторые из них и сейчас украшают музеи мира. Красивы в Хадрамауте и мечети и мавзолеи, в которых сквозь традиционные мусульманские формы проглядывают прямые линии абиссинских обелисков – даже тысячелетие мусульманства не смогло полностью стереть древние связи этих стран.

…Караваны покидают город поздно вечером, чтобы за ночь пройти перевалы. Хотя сейчас бедуины и не нападают на купцов, к морю все-таки стараются выйти ночью, так принято. И, наверно, пока по пустыням Хадрамаута бредут караваны верблюдов, они будут покидать города по ночам. Хотя никто уж не будет помнить почему.