Текст книги "Фернандо Магеллан. Книга 1"

Глава Χ
В доме алькальда

Грянул полуденный гром над севильской крепостью, прокатился эхом над городом. Сизый дымок развеялся у шестифунтовой пушки. Фернандо вздрогнул, в мутных осенних водах Гвадалквивира исчезли волосы юной красавицы. «Что за наваждение?» – подумал офицер, поднял голову и зажмурился от ослепительно яркого солнца да нестерпимо чистой голубизны испанского неба. «Бе-а-трис…» – послышался шелест камешков, спешивших вдогонку убегающей волне. Перед глазами поплыли оранжевые пятна с желто-красными дугами, слились в теплом блаженном хаосе, из которого выпрыгнули два темных глаза с мягкими ресницами. Фернандо улыбнулся. Он стоял и не открывал глаз, подставив лицо белому солнцу, прожигавшему лучами веки, спалившему девичьи глаза, нагнавшему радужную рябь. Фернандо хотел сохранить лицо прелестницы, но оно таяло, ускользало. На смену пришли размытые полосы, словно дождь слизывал пылинки с неровного стекла. В памяти зазвенел насмешливый голос, капитан вспомнил романсеро, которое она читала брату:

 
Эта дама так прекрасна!
Глянешь – душу ей отдашь.
Перламутровые брови,
Две миндалины – глаза,
Нос прямой, ланиты – розы,
Золотые волоса.
Ее губы очень круглы,
Ее зубы – жемчуга,
Ее груди – два граната,
Шея стройная строга.
И, подобно кипарису,
Стан ее высок и прям.
 

Золотые пятна образовали шею, плечи, руки… Магеллан глубоко вздохнул, вообразил запах ткани, духов, тела… Зарылся носом в корсаж… Ему ужасно захотелось поцеловать «два граната», выступавшие из-под шелковой оборки. Видение исчезло. Возникла переливавшаяся светом холмистая равнина. Она вздымалась волнами, темнела.

Фернандо Магеллан

 
Ведь женское слово – ветер,
А сердце – морская пучина.
Волна не имеет формы,
А женщина – твердого слова.
 

Стало грустно. «Зачем она прочитала это?» – подумал Фернандо и открыл глаза. На мерцающей сталью поверхности воды вспыхивали искорками отражения солнца. Ветер щекотал обиженное лицо бородатого мужчины.

 
Осталась ни с чем невеста,
Фата на ней ни при чем:
Надевший чужое – ходит
В конце концов голышом.
 

«Нет ли у нее молодого избранника?» – опечалился офицер. Звездочки на воде исчезли, камешки ядовито зашипели. «Старый, больной… – вспомнил он о себе. – Не могу пройти прямо по улице, спотыкаюсь на каждом шагу. Лицо грубое, обветренное, морщинистое, губы толстые… – Фернандо присел на камень, посмотрел на свое отражение в луже. – Лоб большой, волосы седеют… На Сида и красавца дона Родриго не похож. Зачем Беатрис вечерами читает о них?»

 
Это все случилось в мае,
Когда дни уже теплы,
Когда жаворонки свищут,
Отвечают соловьи.
И когда сердца влюбленных
Опаляет жар любви.
Только я сижу, несчастный,
За решеткою тюрьмы.
Дня я светлого не знаю
И ночной не знаю тьмы,
Только птичка мне вещает
Появление зари.
 

Слова вспоминались не сразу, не укладывались в строчки. Фернандо расставлял их по порядку, как солдат перед атакой, хотел постичь сокровенный смысл. В другой момент он бы не позволил себе заниматься бессмысленной работой, но никто не мешал предаваться обольстительным грезам, мечтать и надеяться, будто девушка сообщила ему нечто важное. Было приятно думать о ней, слышать высокий взволнованный голос. Плохое настроение улетело за ветром вдогонку. В лужице отразилось мужественное, чуть простоватое лицо. Белые ниточки в волосах переплелись с густыми смоляными локонами. Вдруг подумалось, что легендарный Сид выглядел не лучше; что он, Фернандо, еще не старый, если не чувствует усталости, ощущает таившуюся годами потребность любить. «Бе-а-трис…» – растягивая звуки, словно глотая сладкие кусочки, произнес офицер хрипловатым голосом, ласково улыбаясь отражению в тинной луже. Он хотел повторить желанное имя, но в соборе загудел колокол. Магеллан очнулся ото сна, недовольно посмотрел на город, однако решил, будто это доброе предзнаменование, коль Господь посылает благовест, повеселел и уверенной походкой заковылял по камням к крепости.

* * *

Севилья – двухтысячелетний город, основанный иберами на левом берегу реки, строился финикийцами и греками, в III веке сдался римлянам и вестготам, в VII – арабам и пять столетий находился под властью полумесяца. Вечнозеленые леса, поля, благодатный климат Андалусии испокон веков привлекали завоевателей. Город поглотил орды захватчиков, перемешал культуру, религиозные верования. На месте языческих храмов, украшенных статуями римских императоров, возникли христианские базилики. Вместо жриц богини любви, занимавшихся во славу Венеры в низких пристройках проституцией, пришли фанатичные монахи, разбившие художественные сокровища, сжегшие латинские книги, устроившие кровавые бойни на улицах. Распространив благодать на подвластное население, святые отцы под натиском мусульман бежали на север. В городе взметнулась в небо на девяносто семь метров мечеть, поднявшая к Пророку новых властителей. После изгнания мавров в Африку, испанцы крестили ее, превратили в колокольню Ла-Хиральда, а затем силами трех поколений в XV столетии пристроили к ней квадратный собор, украшенный колоннами с остроконечными башенками. Получился помпезный ансамбль, сочетавший наследие двух культур, слитых на земле Андалусии.

Открытие Нового Света, завоевание островов в Карибском море, походы на континент превратили Севилью в крупнейший порт Европы. Город заново отстраивался. Леса покрыли собор. Архитектор Хиль де Онтаньон возводил над старинными стенами купол, напоминавший географические глобусы, вошедшие в моду после плавания Христофора Колумба. В огромном пятинефном интерьере собора тридцать пять лет мастера трудились над созданием грандиозного ретабло (иконостаса), украшенного золоченой деревянной резьбой, фигурной и орнаментальной скульптурой на площади свыше трехсот квадратных метров. Витражисты спаивали для окон свинцовые оплетья разноцветных стекол.

Возведенный маврами в конце XII века мощный замок Алькосар перестраивался во дворец посреди города. Разбросанные в старой части Севильи готические церкви поражали изысканностью порталов и апсид. Их внутреннее убранство усиливало впечатление богатства, пышности, торжественности испанского католицизма. К западу и юго-востоку от Старого города возникли новые кварталы. На правом берегу реки, в предместье Триана (императора Траяна), теснились домики ремесленников и бедноты, переговаривались колокольным звоном монастыри Ла-Картуха и Санта-Анна. У пристани вырос арсенал, вмещавший троекратно возросшее количество сухопутного и морского снаряжения. Для управления заокеанской торговлей создана Касса де ла Контрасьон (Торговая палата)[4]4
  Иногда Торговую палату называли Индийской, Океанской и др.


[Закрыть], своеобразное подобие лиссабонского Тезорариума. В отличие от португальского хранилища, она организовывала и финансировала снаряжения экспедиций. Здесь заключались соглашения с иностранными купцами, нанимались капитаны судов, решались спорные вопросы, выдавались патенты для плавания к американским берегам, собирались маклеры, представители торговых домов, мелкие посредники, королевские чиновники. Все приплывавшие в город суда и выходившие из него, регистрировались в Торговой палате, даже если снаряжались без помощи администрации. Послужившая прообразом европейских морских ведомств, Касса де ла Контрасьон пользовалась правом определения целесообразности походов.

* * *

Магеллан поднялся от реки к собору, вскинул голову, полюбовался мавританской отделкой прямых стен Ла-Хиральды, квадратиками каменной резьбы, стрельчатыми нишами окон. Стараясь не испачкаться в грудах строительного материала, обогнул собор с южной стороны, углубился в лабиринт узких извилистых улочек. Второй месяц он гуляет по тесным проходам между глухими фасадами и заборами домов, сложенных из обожженных кирпичей, песчаника, тесаного гранита, каменных валунов. Улицы причудливо вьются между белеными стенами, нередко заканчиваются неожиданным тупиком. Капитану потребовалось много времени, чтобы научиться безошибочно находить дорогу от пристани до дома Диего Барбосы, где ему предоставили комнату.

Двухэтажный домик алькальда стоял в центре Старого города. На первом этаже, словно ворота крепости, на улицу выходила массивная кованая дверь, запираемая на стальные засовы. Над ней располагался ряд окон с двумя балкончиками, огороженных железной решеткой с литыми чугунными набалдашниками в форме остроконечных листьев. В глубине постройки скрывался уютный дворик. В расставленных вдоль галереи кадках росли розовые кусты, веточки тиса, самшита. В центре выложенного каменными плитами патио на высокой клумбе, обнесенной красным кирпичом, зеленели кустики картофеля с невзрачными цветочками.

Вокруг американского дива благоухали беленькие звездочки алисиума, длинные желтоватые табачки, теплыми вечерами сводившие с ума постояльца. В запахе цветов скрывалась томная страсть, разливавшаяся по уголкам патио. Внутренние стены дворика, облицованные снизу полихромными изразцами «асулехо», превращали его в сказочный сад с диковинными птицами и растениями. На уровне второго этажа нависала крытая галерея на деревянных столбах, в верхней части украшенных резьбой. На галерею выходили двери комнат.

На первом этаже, помимо зала с ровными белеными стенами и коричневым наборным потолком, располагались служебные помещения: кухня с печью, где готовили еду, грели воду для хозяйственных нужд, парили белье, сушили фрукты, настаивали лекарственные травы; оружейная – чуланчик с развешанными по стенам мечами, копьями, луками, тяжелыми тренировочными доспехами, ржавыми латами, пыльными перьями, порванной кольчугой; амбар с дровами, лопатами, метлами, скребками, ведрами, необходимыми для ухода за двором; птичник с курами, цесарками, павлином, подметавшим драгоценным хвостом квадратные плиты патио, норовившим залезть на клумбу и мерзко, пронзительно кричавшим. В особом хранилище за висячим замком, в форме головы свирепой Горгоны со змеями вместо волос, лежали песочные часы, компасы, квадранты, корабельные фонари, склянки с медикаментами, карты, дневники, прочие морские вещи. Там в окружении навигационных приборов сын алькальда написал книгу, прославившую его в Испании.

На стук Магеллана вышел радостно улыбавшийся Энрике в куртке, обсыпанной гусиными перьями. Он принял плащ с портупеей хозяина и доверительно сообщил:

– Вечером вас угостят вкусной жареной птицей.

Фернандо посмотрел на расчесанные черные волосы слуги, на чистую белую рубашку, на аккуратно подстриженные ногти и подумал, что с рабом происходит что-то странное. Недаром Энрике зачастил на кухню, хотя не страдал обжорством.

– Сеньорита дома? – спросил капитан.

– У себя в комнате, – кивнул малаец. – Играла на трубах.

– На органе, – поправил офицер.

– Сейчас вышивает. Взяла раму с холстом, колет ее иголкой, говорит, будто вырастут цветы.

– Как ты попал к ней?

– Позвала, расспрашивала о вас.

– О чем?

– Как мы воевали в Африке.

– Тебе нравится сеньорита?

– Очень. Она подарила мне пять монет.

– За что?

– Я качал воздух в трубы – с гордостью ответил слуга.

– Недурно. Так, как мы с тобой воевали в Африке? Что ты поведал?

– Она интересовалась вашим ранением, обещала приготовить отвар из листьев валерианы. Сеньорита поила брата настоем после кораблекрушения.

– Я приму лекарство, хотя дон Педро изрядно напичкал меня микстурами. О чем она спрашивала?

– Есть у вас женщина в Португалии или нет? Я сказал, наша Сабина самая толстая и красивая!

– Дурак!

– Хозяин учил – обманывать нельзя. Бог Христос не пустит домой.

– Ладно, праведник… Как потратишь деньги?

– Энрике купит перья и пришьет на куртку, – радостно признался малаец.

– Прекрасная идея, отложи ее до Малакки.

– Хозяин запрещает покупать перья? – расстроился Энрике.

– Купи, но не ходи в перьях по городу.

– Я подожду, – утешился слуга. – Белиса позвала щипать гуся, хозяин пустит меня на кухню?

– Иди, да смотри, чтобы не жаловались на тебя! – погрозил Фернандо.

Магеллан придирчиво осмотрелся в зеркале, причесал костяным гребешком волосы, распушил бороду, ослабил воротничок сорочки, выставил напоказ краешек волосатой груди, отчего, как ему казалось, выглядел моложе. Стряхнул с башмаков рыжую пыль и, вместо того, чтобы пойти к себе наверх, направился в гостиную, надеясь дождаться случайной встречи с Беатрис.

Он миновал темный коридор, вошел в залитый солнцем зал. Через раскрытую стеклянную дверь во внутренний дворик, косые лучи проникали в комнату, упирались в ровные черные и белые квадратики мраморного пола. Словно шахматный офицер, Фернандо ступил на черное поле и, стараясь не наступать на белые плитки, заскользил зигзагами к камину, где стояло старое кресло. Квадратики были маленькими, отчего приходилось приподниматься на цыпочки и балансировать руками, чтобы не сбиться с пути. Увлекшийся игрой, капитан замычал матросскую песню, чертыхаясь с досады, когда оступался, «сжигал» ногу. Не успел он замысловато придвинуться к камину и плюхнуться в кресло, как услышал за спиной сдавленный смешок. Он обернулся и обомлел. В углу на сундуке, в котором хранились скатерти для семейных обедов, сидела Беатрис. Девушка уткнула лицо в ладошки, пыталась подавить смех, но ей не удавалось. Пяльцы с нитками лежали рядом. Фернандо замер посреди комнаты, как нашкодивший мальчишка. Ему ужасно захотелось исчезнуть из залы, сбежать из Севильи, а она нагибалась ниже к коленям, краснела от смеха и смущения, будто он поймал ее за чем-то предосудительным. Успокоившись, Беатрис виновато спросила:

– Сеньор капитан любит играть в шахматы?

– Да, – выпалил Фернандо.

– Часто вы так играете? – она опять засмеялась.

– Бывает… – неопределенно ответил он. – Там… – и помахал рукой в сторону патио.

– Там все плиты одинаковы, – лукаво заметила она.

– С вашим отцом, – поправился Фернандо.

– И он прыгает? – удивилась она.

– Вы смеетесь надо мной, – обиделся Магеллан.

«И-я!»– послышался со двора крик павлина, штурмовавшего клумбу.

– Кыш, Пипо! – вскочила на ноги Беатрис– Кыш, пошел!

В воздухе мелькнуло розовое атласное платье, желтые туфельки звонко застучали по полу. Девушка обдала Магеллана запахом жасмина, выскочила в патио.

«И-я!» – кричал Пипо, стараясь ущипнуть ее за руку. Фернандо мужественно прикрыл Беатрис обнаженной грудью. Вдвоем они отогнали павлина от цветов. Пипо обиженно раскрыл облезлый хвост, опустил голову и по-гусиному злобно зашипел. Затем гордо выпрямился, важно отошел к кормушке с зерном.

– Вашему слуге очень нравится Пипин хвост, – засмеялась девушка. – Энрике боится птицу, считает священной, разговаривает с ней. Белиса жаловалась, будто малаец таскает с кухни павлину лакомые кусочки. Неужели дикари так сильно любят перья?

– На островах перья используют в качестве денег и для украшений, – пояснил Фернандо. – Вплетают в тесемочки десятки, сотни тысяч перышек райской птицы, делают связки до десяти метров длиной, а короткие – в праздники носят на шее.

– Это красиво, – согласилась Беатрис– Брат рассказывал, как индейцы украшают перьями лодки. Вы видели туземные корабли?

– Приходилось. Но такие лодки, хотя они и большие, кораблями не назовешь.

– Почему? – заинтересовалась девушка.

Она слегка наклонилась над клумбой, поправила примятые павлином цветы. Глубокий вырез обнажил полную грудь. Аромат белоснежных цветов поднимался над землей. Фернандо с трудом отвел глаза в сторону и, защищаясь от нахлынувшей страсти, застегнул шнуровку на груди. Сдерживая неровное дыхание и стараясь не показывать волнения, глуховатым голосом принялся рассказывать о Молуккских островах:

– Туземцы подыскивают дерево с толстым ровным стволом. Мужчины рассаживаются вокруг него, колдун начинает магический обряд. Он постукивает по стволу топором, изгоняет злых духов, проверяет, нет ли гнили и трещин, бросает рисовые зерна, поливает землю пальмовым вином, танцует, поет, произносит заклинания. Убедившись, что духи покинули дерево, получив от него согласие, туземцы медленно рубят ствол, совершают ритуальные действия. Так проходит день до заката солнца.

Беатрис сорвала цветок, сунула нос в фарфоровую чашечку лепестков. Красно-коричневая пыльца замазала ей лицо, но девушка не заметила. Магеллану сделалось весело и легко.

– На следующий день у поваленного дерева обрубают ветки, с помощью катков и веревок перетаскивают ствол в деревню, каждые сто метров устраивают жертвоприношения. На берегу мастера выжигают и долбят ствол в течение месяца, пока не получится легкая вместительная лодка, способная выдержать свыше сорока человек. К корпусу пришивают в два ряда доски для бортов, замазывают смолой дырочки. Иногда из циновок устанавливают похожий на клешню рака треугольный парус, острым концом обращенный к днищу. К одной стороне лодки крепят на шестах дополнительный поплавок-балансир, устраивают между шестами помост для продуктов и снаряжения. Такие двадцатиметровые лодки обгоняют каравеллы, не боятся волн. Туземцы украшают суденышки резьбой, перламутром, раковинами, разноцветными камешками. К носу привязывают божка в гирляндах из цветов и перьев.

– Теперь понятно, почему Энрике любит красивые перья, – сказала Беатрис, разглядывая павлина.

– Он мечтает не только о перьях, – добавил Фернандо, – ему хочется ходить голым, чтобы все видели великолепную татуировку.

– Татуировку? – переспросила девушка. – Дуарте рассказывал о восточном обычае. Это болезненная операция?

– Довольно неприятная, но в последние годы португальские моряки подражают малайцам.

– Неужели святая инквизиция терпит дьявольские символы? – удивилась Беатрис.

– После крещения водой орнамент теряет магическую силу, становится простым украшением.

– Я слышала от францисканцев, будто даже после крещения туземцы остаются людоедами.

– На большинстве островов каннибализм – обычное явление. Виной тому языческая вера и скудная животная пища. У туземцев есть лишь свиньи и куры, да и то не везде. Некоторые племена варят мясо собак в соленой воде. Оно хорошо помогает при грудном воспалении и скорбуте (цинге).

– Энрике ел пленных? – испугалась девушка.

– Да… – не сразу ответил Фернандо, – и мне предлагал.

– И вы? – в отчаянии воскликнула Беатрис.

– Нет, нет, – поспешил успокоить Магеллан. – Когда в Африке у меня начался скорбут, Энрике принес печень и уговаривал съесть сырой. Я отказался, но другие больные ели. Жажда жизни сильнее отвращения.

– Они умерли?

– Наоборот, скоро опухоль прошла, встали на ноги.

– Ужасно! В нашем доме живет людоед!

– Дикари не нападают на людей, чтобы полакомиться мясом. На материке они забывают свои обычаи. Энрике знает, что самый сильный Бог на земле покарает его за это смертью.

Пипо отошел от кормушки, раскрыл веером хвост, вытянул шею в сторону ненавистного Магеллана, заклокотал, постукивая клювом. Беатрис кинула птице цветок. Павлин сильно ударил его клювом и отбросил, посчитав несъедобным. В доме раздался стук дверей, послышались звуки шагов. Кто-то шел через зал к выходу в патио. Пипо заволновался, величественно развернулся, как корабль с надутыми парусами, сложил перья хвоста и удалился в курятник.

* * *

В дверях появился Диего Барбоса. Его седые коротко стриженые волосы торчали в разные стороны, серебристая борода волнами спускалась на грудь. Невысокого роста, худой, но еще крепкий алькальд походил на боевого петушка с задранной головой и медлительной походкой. Он слегка приподнимал колени, будто шествовал по площади перед арсеналом. Уперев левую руку в бок и широко размахивая правой, сеньор Барбоса приблизился к дочери, подозрительно оглядел легкое платье, покачал головой.

Нежное личико Беатрис сделалось пунцовым. Она закрылась ладошками, поспешно отвернулась от Фернандо, выбежала из патио.

– Ох, молодость! – вздохнул алькальд. – Бесстыдница, все бы наряжалась!

– У вас прекрасная дочь, – успокоил Фернандо. – Красавица!

– Видная девчонка! – согласился отец. – Замуж пора, пока женихи сватаются.

– Много их? – насторожился Магеллан.

– Хватает, – внешне безразлично промолвил алькальд. – Приданого в деньгах за ней на полмиллиона мораведи, – похвастался старик. – Беатрис и два сына у меня, больше никого. Кому передам наследство?

Старший Дуарте – вечно в походах. Жизнь моряка – паутинка на солнце. Когда я в молодости плавал, то ничего не боялся, а за него сердце болит. Иной раз думаешь, лучше бы сам пошел, но мужчину дома не удержать. Младший Хайме воспитывается в монастыре, готовится стать священником. Пойдемте в тень, мне надо с вами поговорить!

Старик взял офицера за руку провел под навес галереи к скамейке у кадки с розовым кустом. Алые цветы на колючих ножках высовывались из зеленой гущи листвы. На зернистых гранитных плитах перышками райской птицы лежали нежные лепестки. Веяло легким ароматом розового масла, пахло влажной землей, дубовыми досками. Алькальд усадил Магеллана на скамейку, привычно уткнул руку в бедро, опустил глаза в пол, зашагал взад и вперед.

– Сегодня я беседовал с фактором (управляющим) Индийской палаты Хуаном де Арандой, – не глядя на Магеллана, начал Барбоса. – Первый раз мы встречались три недели назад по поводу вашего намерения найти проход через материк, достигнуть Азии западным путем. Он выслушал меня без интереса, а сегодня зашел в арсенал и как бы случайно заметил, что получил из Лиссабона от Христофора де Ορο хороший отзыв о вас. Вы знакомы с коммерсантом?

– Нет, но контору фламандца знают все капитаны. Он имеет обширные связи с европейскими банковскими домами, заключает торговые сделки с Вельзерами, Фуггерами, венецианцами, англичанами, французами.

– Дону Хуану не хватило моей рекомендации, он сделал запрос в Португалию, – продолжил Барбоса. – Банкир дал вам прекрасную аттестацию. Фактор желает встретиться с нами. Сеньор Аранда высказывает некоторые сомнения относительно положительного ответа Совета на ваше предложение. Дело в том, что секретные карты устарели.

– Устарели? – опешил Магеллан.

– Он сообщил мне об экспедиции Хуана де Солиса. Вы слышали о ней?

– Нет, – растерялся Фернандо. – Неужели меня опередили?

– Возможно. – Алькальд перетоптал лепестки, остановился перед скамейкой и, чеканя слова, начал рассказывать: – В начале октября 1515 года король Фердинанд послал Солиса с тремя кораблями в Бразилию. У тридцать пятого градуса южной широты он достиг Пресного моря, обогнул мыс, прошел на запад по проливу, высадился на берег и погиб в стычке с индейцами. Это произошло в феврале прошлого года. Кормчие не отважились без капитана плыть дальше и через полгода вернулись в Испанию. Как видите, подтвердились слова Жуана Лижбоа о существовании прохода через материк. Теперь он не является секретом для Испании и Португалии.

– Найти пролив – половина дела, – возразил Магеллан. – Нужно пересечь Южное море, проложить дорогу к островам Пряностей.

– Дело сделано наполовину, – согласился Барбоса. – Однако ваша затея упала в цене. Чтобы заинтересовать Индийскую палату, надо обратить внимание членов комиссии на экономическую сторону предприятия, на возможность привезти в страну в короткий срок крупную партию пряностей, на завоевание земель, пока они не попали под власть Португалии. Это должно быть коммерческим и политическим предприятием! В городе есть представительства европейских государств. Если Индийская палата не поддержит предложение, можно обратиться в частном порядке к иностранным и местным банкирам. Они дадут корабли поменьше, снаряжение – похуже, укомплектуют команды всяким сбродом, но и у Колумба плыли уголовники!

– Дали бы суда, а экипажи наберем… – заверил Фернандо. – Надо начать переговоры с торговыми конторами.

– Банкиры не знают вас, не захотят иметь дело с беглецом, а Хуан де Аранда и Христофор де Ορο с одинаковым успехом возвысят или утопят конкурента.

– Что вы предлагаете?

– Подождать. Заведете знакомства, появятся связи, покровители. Фактор почувствует, будто и без Индийской палаты мы организуем предприятие.