Текст книги "Пространства"

VII. Закладка

– Да-а, Андрео, – синьор Франческо недовольно покачал головой, внимательно глядя на меня, – должен тебе сказать, что ты и впрямь осел, прав твой друг. Гордый, упрямый и глупый осел! – он тяжело приподнялся из-за стола, развел руками и возмущенно на все кафе повторил: – Нет, посмотрите на него. Он оскорбил и бросил такую красавицу, мама мия!

Старик с минуту громко негодовал на каком-то неведомом мне диалекте, воздевал руки к небу-потолку, требовал от меня объяснений. Немногие для этого времени завсегдатаи кафе и помощники дона Франческо живо и страстно включились в пламенное осуждение моей персоны, даже не понимая, о чем идет речь. Но я улыбался, потому как прекрасно знал, что нахожусь, кроме всего прочего, в великом театре, где главная роль всегда закреплена за великим актером и, пожалуй, великим человеком. Действо пьесы только начинало разворачиваться, как из-за стойки бара раздался строгий, чуть с хрипотцой, голос старшей из дочерей и управляющей – Клаудии:

– Да хватит же вам! Что раскричались? Папа, и ты тоже хорош! Зачем перебил Андрео? – она поприветствовала меня, подойдя к нашему столику, и присела рядом. – Чао!

– Чао, Клаудиа.

– Ты не против, если я тоже послушаю тебя? Нечаянно подслушала твой рассказ.

– Что ты, Клаудиа, ты только украсишь нашу компанию.

Старик все еще продолжал возмущаться, бурча что-то про себя, в зале тоже не унимались.

– Ну же, парень, не слушай этих сумасшедших! Что они смыслят в жизни и любви? Продолжай, – последний вопрос она гневно и громко бросила ко всем присутствующим. В зале тут же стало тихо, такое впечатление, что просто кто-то выключил звук, как в телевизоре. Даже отец повиновался своей старшей дочери и вполне ласково и даже чуть виновато добавил:

– Продолжай, Андрео. Что-то я немного разгорячился. Все-таки у Пьетро крепкое вино, – и он подлил мне еще треть стаканчика.

Все разрешилось. Все улеглось, как могло улечься. И все осуществилось. Миха исполнил свои обещания. Мы работали спокойно, азартно, с желанием. Никто не мешал нам. А еще он помог снять офис в центре города, ссудил некоторую сумму под первый заказ. Впрочем, и с заказами он тоже помогал.

Остальное было делом техники во всех смыслах: за товаром мы с Семенычем мотались каждые выходные в Москву на компьютерный рынок. Первое время ездили на поезде, в общем вагоне, а через пару месяцев пересели в купе. Ну а к концу года у нас уже был свой микроавтобус. С налоговой тоже никаких проблем. Катюша всегда была на высоте: ни одной недостающей запятой в документах. И офис, прямо скажем, шикарный: у меня, у Семеныча, у Кати – собственные кабинеты. Я все-таки купил машину – восьмилетний «Гольф» – и даже золоченую ручку.

Многие в городе и области покупали технику именно у нас. А однажды мы утерли нос какой-то столичной фирме, перехватив выгодный заказ у прибалтов. Часто к нам приходили и «от Михи»: кто-то покупал сразу большую партию, а кто-то сам подгонял к нам грузовичок с коробками и тоже «от Михи». Я никогда не переспрашивал у него, что к чему. Главное, что все у нас получалось и получалось хорошо. Да и в Москву мы стали ездить исключительно на переговоры с партнерами. А я всегда любил там бывать. Но теперь это был не светлый город из моего детства, а яркий, переливающийся огнями, витринами, дорогими машинами, завораживающий мегаполис!

После выпуска прошел год. Я собирался взять отпуск и поехать порыбачить. А то все запланированные дела постоянно откладывались на «потом». Нет, конечно, я помнил о своем «плане», помнил каждый день, но… хотелось достигнуть еще чего-нибудь и еще чуть-чуть…

Пока же мне предстояла последняя перед отпуском поездка в Москву. Нас ждал большой заказ, и партнеры поторапливали. Приехал под вечер. Июль выдался жарким и душным. В номере спасал мощный кондиционер. Я сбросил с себя все дорожные вещи, достал из сумки томик Бродского, который мне подарил папа лет пять назад. Невесть от куда он взялся в те времена! Кровать широкая, удобная, я развалился на ней и открыл слегка потрепанный томик. Вдруг из него на пол выпала закладка.

Я не стал поднимать ее сразу, я знал, что это за закладка, и мне стало страшно. Мысль пробегала за мыслью, картинка за картинкой, ощущение за ощущением…

Девяносто второй год, опять зима, опять каникулы и опять у Геннадия день рождения – юбилей. Правда, в этот раз он вдруг решил отказаться от шумных компаний и ночных посиделок на даче. Может быть, просто его родителям наскучило приводить ее каждый раз в порядок. В общем, отец Геннадия подарил ему путевку на четверых в санаторий, где обычно отдыхали «отцы города» и их отпрыски. Но мы и не горевали. Генка, Вероника, я и Наталья в предвкушении трех сказочных дней вместе спустя час веселого путешествия от железнодорожной станции по зимнему лесу выбрались на высокий пригорок, где перед нами распростерлась, прямо скажем, сказочная долина со множеством теремков в окружении заснеженного соснового леса. А в центре этой долины возвышался двухэтажный, растянувшийся на сотню метров терем, в котором царило, как нам поведал Геннадий, пиршество изысканных блюд и разносолов известных европейских кухонь. Вечерами же он преображался в невиданный доселе танцзал: такой техники и таких диджеев мы бы не увидели и не услышали в те годы ни на одной дискотеке города! Но все это было чуть позже. А пока сияет зимнее солнце, падает едва заметный серебристый снежок, и мы, подтолкнув наших снежных королев, большой и веселой компанией вместе с четырьмя огромными баулами покатились по горке вниз.

Нас уже ждала небольшая отдельная избушка-теремок с двумя двухместными комнатами. Быстренько устроившись и разложив вещи, мы отправились на обед. В те времена вряд ли меня можно было назвать гурманом. Еда делилась на три категории: невкусная, вкусная и очень вкусная. Вот в этом большом тереме она была все же очень вкусная: шашлыки прямо с углей, вина, в названиях которых я путался, и пирожные на десерт, тающие прямо на языке, – все это часть той сказки, которая была совсем рядом от нашего немаленького города, но которая была доступна лишь для очень-очень избранных. Нам, друзьям юбиляра, повезло. Но не в этой сказке суть. Пообедав всласть, Геннадий потащил нас на лыжную базу. Мы взяли новенькие лыжи и встали на лыжню. Девчонкам, выросшим почти на природе, этот спорт был гораздо ближе, чем нам. Впрочем, мой друг тоже был не плох на лыжне. Через сотню метров они совсем оторвались от меня и почти скрылись за елками. Я старался, но у меня не очень-то получалось. Вдруг сзади кто-то ткнул меня палкой в бок и засмеялся. Я резко повернулся, но она успела опередить меня и крепко-крепко обняла.

– Ну что, рыцарь мой, с природой у нас трудности, да? – и она прикоснулась ко мне своей холодной щекой. От этого по телу разлилось тепло и спокойствие. Я поцеловал ее в лоб и тихо сказал:

– Так научи меня.

– А давай! – и она начала меня учить.

Скоро у меня стало получаться, и оказалось, что мы отъехали довольно далеко. Избушки скрылись за елями, а за избушками скрылись и звуки. Я уже совсем освоился на лыжах и был способен разговаривать на ходу. Тошка рассказывала о своем детстве, о бабушке в деревне, о лыжах, о санках и горках…

Тут мы выбрались с ней на широкую поляну или поле, точнее, на пригорок перед ним. Вдали виднелась деревушка. Из труб высоко в морозное небо вырывался бело-оранжевый дым – это заходящее солнце окрашивало его своими красноватыми лучами. Вокруг было тихо и громко одновременно: такой поющей была тишина.

Солнце быстро заходило за красные крыши и лес. И нам захотелось догнать его, не отпустить и уговорить еще немножко побыть с нами. Разом оттолкнувшись, мы с хохотом помчались с пригорка. Старались бежать быстро, чтобы не упустить наше солнце, и оно, словно играя с нами, то замедляло свой бег, то опять убегало меж редких деревьев. Вот-вот – и мы обязательно догоним его!

Но вдруг откуда-то из-за елей послышался звон. Мы остановились. Звон повторился, мы свернули в его сторону. Проскочили сквозь маленькую рощицу, и в глаза нам ударил яркий синий свет. Мы как будто на миг ослепли, но, пожмурившись, увидели синий куполок церквушки, а на нем позолоченный крестик. Церквушка стояла в лесах. Наверное, ее только строили или восстанавливали. Вокруг не было ни души. Куполок снова подмигнул своим ярким бирюзовым светом: солнечный луч передал нам привет от светила, которое так и не удалось догнать. Мы приняли приглашение куполка с позолоченным крестиком и, сняв с ног лыжи, вошли внутрь строящейся церквушки.

Внутри тоже никого не оказалось. И тишина, как и там, на пригорке, не была молчаливой. Впрочем, и здесь она не пела, скорее, что-то напевала: тихое, задумчивое, но спокойное и радостное. Мы прошли вглубь. Теперь, кроме тишины, с нами заговорили и немного приторный, но тепло обволакивающий запах, и странные лица с икон, смотрящие на нас без улыбки, но приветливо и дружелюбно. Эти лица проводили нас до центра церквушки, где стоял стол с зажженными свечами.

Мы не знали, как вести себя здесь, но что-то внутри мягко подсказывало нам каждый шаг, каждый внутренний порыв. На столе лежали незажженные свечи. Мы взяли две и, произнеся внутри незнакомые слова, о смысле которых можно было только догадываться, под тихую музыку всего этого пространства зажгли свои свечи и поставили их к остальным. И в этот миг мы почувствовали себя этими свечами, горящими среди множества других, стоящих в своих крепких основаниях. Наталья посмотрела на меня и, увидев мое согласие, кивнула в ответ. Теперь мы светились и на этом столе, и свет этот теперь горел внутри нас.

Над столом было маленькое арочное окошко с рамой в виде креста. В него заглянуло выигравшее у нас солнце. Мы заметили его, но оно не смеялось над нами, оно просто улыбалось нам, умалчивая о своем мудром замысле. Мы улыбнулись в ответ, и оно в последний раз за день блеснуло своим лучом, отпечатав на нас тень рамки окна.

Может быть, это был сон или что-то еще, не знаю, но мне показа лось, что вокруг и внутри все изменилось, словно и не было всего прежнего. Не было и нас самих. Точнее, мы стали сейчас и теперь, и стали как будто чем-то одним. Это невозможно объяснить и невозможно понять. А еще в тот миг мне показалось, что вокруг все окружающее словно бы растворилось. По крайней мере, я даже не заметил, как мы вышли из церкви и снова оказались в лесу, а скоро и в санатории.

Голодные и отчего-то не в меру радостные, мы завалились в зал, где нас уже ждали Геннадий и Вероника. Они долго расспрашивали, где же мы пропадали, но мы, загадочно улыбаясь, отвечали, что, дескать, слишком увлеклись погоней. Генка посмеивался, а Вероника возмущалась, что не предупредили. Но мы торжественно молчали, внутри нас была тайна, о которой знать должны были только она и я.

Весь вечер мы провеселились на дискотеке! В самом деле, Геннадий не соврал. Такой музыки, таких диджеев мы не видывали ни на одной дискотеке города!

Уставшие, но счастливые, мы наконец вернулись в избушку. Тошка расстелила наше королевское ложе, мы по очереди приняли теплый душ и… без сил уснули. Мне снилось большое окно, оно было приоткрыто, и прозрачная белая занавесь плавно покачивалась на ветру. Он не был холодным, но за окном падал снег, большими хлопьями. Небо было затянуто облаками, и где-то вдали я видел лес, горку, синий куполок, который отражал ярким светом лучи из бирюзового кусочка неба. А рядом кто-то спокойно дышал…

Утром нас разбудил стук в дверь. Мы почти проспали священную Генкину трапезу! После завтрака мы снова отправились кататься на лыжах. Опять светило яркое солнце. Оно как-то по-особому светило нам. Мы попытались отыскать нашу вчерашнюю дорогу и ту церквушку среди рощицы, но, покружив по местности часа два, ничего не нашли и вернулись к дому.

Сегодня, наконец, день рождения Геннадия. Он встретил своих старых знакомых, и мы вместе весело отпраздновали его юбилей на природе: с мясом, зажаренным на костре, изысканным вином и прочими местными чудесами. Там же, с заходом солнца, устроили и дискотеку. Но танцевать не хотелось, начинал падать легкий снежок, и мы с Натальей побрели в наше уютное жилище.

Теремок-избушка был тепло протоплен, мы разделись и нагрели чаю. Долго пили, вспоминали вчерашний день. Потом я предложил ей:

– А хочешь, я почитаю тебе Бродского?

– А откуда он у тебя?! – удивилась она.

– Папа подарил.

– Вот здорово! Отец тоже как-то приносил домой «самиздат», я за ночь прочитала листов сто, мне так понравилось! – и она поудобнее уселась на кровати.

Я скинул с себя свитер, выключил большой свет – на тумбах горели ночники – и достал томик Бродского, который захватил с собой.

Первое, что мне открылось:

 
На Прачечном мосту, где мы с тобой
уподоблялись стрелкам циферблата,
обнявшимся в двенадцать перед тем,
как не на сутки, а навек расстаться…
 

– А где это, Андрюша?.. – перебила она меня.

– По-моему, во Флоренции… – почему-то предположил я, – у него много про Флоренцию.

– Так красиво… – мечтательно произнесла она и обхватила руками колени.

А я смотрел на нее: слабый свет ночника обрисовывал в профиль контуры ее лица, подсвечивая красивые волосы, лицо словно светилось изнутри. Она тоже обратила свой взгляд на меня, улыбнулась, и я увидел ее глаза, ясные, небесно-бирюзовые, и в них тоже был свет. Я потянулся к нему и поцеловал ее. Она поцеловала в ответ. И тут мы как будто бы начали пить друг друга, как источник, который дает жизнь другому и без которого невозможно прожить ни мгновения.

Она казалась чудом из чудес в ночном свете: рассыпавшиеся по подушке волосы, две мерцающие звездочки в небесных глазах, улыбающиеся мне губы. Я смотрел на нее, стараясь запомнить любимые черты. От запаха ее волос и еле уловимых духов, от тепла ее кожи все кружилось в голове, перехватывало дыхание. Я наклонился и поцеловал нежные губы. Наверное, мое чувство и дрожь передались ей, она провела рукой по моим волосам, притягивая к себе, успокаивая меня. Я чувствовал ее дыхание, оно как будто становилось моим дыханием, я целовал губы, глаза, волосы. Необъяснимое чувство блаженства и тепла растворялось в воздухе. Я смотрел в ее глаза, в которых отражались все ночные звезды, и старался на всю жизнь запомнить их в той ночи. Я слушал ее живое дыхание и дышал им. Слушал и тихий, наполняющий счастьем шепот, который ласкал мою душу самым упоительным словом – «любимый». Потом мы одновременно провалились в сон. Не знаю, что снилось ей, думаю, то же самое, что и мне: море, бирюзовые заоблачные небеса со звездами и какое-то совсем не слепящее яркое солнце над нами.

Утром меня разбудило легкое дуновение. В мои глаза дул ветер, я открыл их и увидел ее смеющееся лицо. Она смеялась, выглядывая из под одеяла, и дула мне прямо в глаза. Я засмеялся в ответ, она дунула еще сильней и со смехом спряталась под одеялом. Тогда я подскочил на кровати, подхватив ее на руки и закружил в воздухе. Она смеялась и расставляла руки, как планер. Мы кружились по комнате и хохотали от счастья! Яркое солнце смотрело на нас из окна, и где-то за ним, вдалеке, блеснул лучик, отразившийся на почти не заметной отсюда синей поверхности.

К вечеру мы должны были уезжать. Но после завтрака Геннадий повел нас к высокому холму, с которого мы скатились, когда приехали. Там, неподалеку, был склад с санками. Так что до самого обеда с девчачьими воплями, смехом и нашими с Генкой криками мы катались с горы. Оказывается, за ночь нападало снега, и теперь вся долина была покрыта еще более белой, взбитой снежной пери ной. Один раз решили скатиться наперегонки. В сани сели парами: Тошка со мной и Генка с Вероничкой. Половину горки мы мчались ровно, друг за дружкой, но вдруг наши с ней санки наскочили на сугроб, и мы, слетев с саней, кубарем, как два снежных колобка, покатились вниз. Мы как-то успели ухватиться с ней друг за дружку, да так и скатились, как один большой снежный ком. Снег был повсюду: во рту, за шиворотом, на волосах и ресницах. Мы смеялись, помогая смахивать его друг с друга. Тут к нам подскочил Генка, крикнув:

– Внимание!

Мы резко обернулись и застыли! Наш друг наводил на нас свой «Полароид». Раздался щелчок, послышалось легкое шипение и через пять секунд выехал цветной снимок. Тошка подскочила и закричала:

– Я первая, я первая! – но высоченный Геннадий со смехом вытянул руку с карточкой, играя с подпрыгивающей Натальей, как с котенком. А я подкрался к нему сзади и вы хватил фото. Наташа обхватила меня за шею и, прижавшись к щеке, заглянула вместе со мной в цветной мир этой фото карточки. Кругом было белым-бело, а в центре она и я – счастливые, смеющиеся. На ней вязаная красно-белая шапочка с белым помпоном повисла на растрепанных волосах; на длинных ресницах застыли белые снежинки; красные щечки улыбаются едва заметными ямочками, а бирюзовые глаза смеются, так же, как и ее губы.

К вечеру, после обеда, когда солнце уже заходило за свой лес, мы уезжали на станцию на автобусе. Когда автобус тронулся, я повернулся к окну, она смотрела куда-то за лес. Мы разворачивались в сторону ворот, и тут по стеклу скользнул бордовый луч. Скользнул на один миг, успев совсем чуть-чуть ослепить и оставить на наших лицах привет от того, кто позавчера улыбнулся нам через маленькое арочное оконце. Мы переглянулись с ней, кивнув глазами, и сохранили нашу новую тайну…

За окном было уже темно, сияли огни мегаполиса. В номере шумел кондиционер, разливая прохладу. На тумбочке светился ночник. Я приподнялся на кровати и посмотрел на лежащую на полу закладку. Тогда же, прямо в автобусе, я и положил фотографию в томик Бродского, а за всеми ближайшими событиями забыл о ней, засунув книжку в стеллаж. Перед отъездом в Москву я перебирал книги и наткнулся на этот папин подарок, да так и бросил в сумку, чтобы почитать в дороге.

Я сел на кровати. Наклонился, протянул руку, сердце стучало чуть чаще, но страшно уже не было. Скорее, внутри уже было со зревшее решение. Я протянул руку и аккуратно поднял карточку. Лег на кровать и посмотрел на фотографию: слабый свет ночника осветил два счастливых смеющихся лица. Я улыбнулся им и потянулся за трубкой телефона.

– Какая красота, Андрео, какая красота! – Клаудиа слушала про нашу поездку с тихим восторгом, в отличие от своего padre, который был серьезен и внимателен. – Подожди минутку, не продолжай, мне нужно позвонить, – попросила она меня и быстренько выбежала из зала.

– Давай дальше, сынок. Это на час, не меньше. Сегодня приезжает моя старшая внучка, ты же знаешь. Будет отдавать указания муженьку – это надолго, продолжай, – синьор Франческо облокотился на стол, выдавая в себе полное внимание мудрого слушателя.

VIII. Лето

Билетов на утренний рейс в Петербург было предостаточно! Я попросил приятный голос оставить один на мое имя. Самолет – в десять утра: успею еще встретиться с партнерами и подписать договор.

Рано утром зазвонил телефон. Просыпаться не хотелось, но я снял трубку и сонно проговорил:

– Спасибо, я подтверждаю заказ: одиннадцать утра, Питерский рейс.

– Андрей, Андрюша… – Катин голос надрывался и всхлипывал, я подскочил на кровати и крикнул в трубку:

– Катя, что с тобой? Что случилось? – она захлебывалась от слез.

– В Петра-а… стреляли…

– Что?! – выдохнул я.

– К нам ворвались… стреляли… Семеныч… – она никак не могла прийти в себя.

– Катя, с Семенычем что?! Он жив?!

– Жи-ив…

– Так что там у вас? – мысли цеплялись одна за другую.

– Андрюша, приезжай побыстрее! Пожалуйста! Тут такое творится! – не унималась она.

– Сейчас приеду, – сказал я и положил трубку.

«От Кати сейчас ничего не добиться», – подумал я.

Мысли метались, я не понимал, что произошло. «Сейчас семь утра, значит, у нас – шесть», – я набрал домашний номер Семеныча, но он не отвечал. Позвонил в офис… через минуту снова услышал Катин голос.

– Катя, ты можешь толком объяснить, что случилось? Только спокойно, – она продолжала всхлипывать, но взяла себя в руки и произнесла:

– Вчера вечером в офис ввалились какие-то быки здоровые, бритые. Заперлись с Петькой в кабинете, что-то шумно обсуждали. Потом… – она опять начала голосить.

– Катя, успокойся, я сейчас прилечу! Что дальше?

– Потом треск, крики, в кабинете все падает! Вылетает один, за ним – второй! А за ними – Семеныч… Матерятся все, страшно. Вдруг один бритый выхватывает пистолет и стреляет в Петьку! – снова ревет.

– Так с Петром-то что?!

– В руку попали. Жив он, Андрюшенька, жив, – у меня отлегло. – Они со Светкой сейчас в больнице. Говорят: чуть задело. Но тут такое…

– А что ты в офисе делаешь в такую рань?

– Не знаю, я тут всю ночь просидела! Боялась выйти. Заперлась в кабинете и протряслась на полу всю ночь. К тебе пыталась дозвониться, но соединили только сейчас, – она опять зарыдала. – Приезжай, Андрюшенька, мне страшно.

– Миха в курсе?

– Нет…

– Позвони сейчас же! И успокойся, Катюш, все будет хорошо. Я уже вылетаю.

– А-андрюша…

– Все, Катя. Звони! – я положил трубку.

«Ничего не понимаю! Кто такие? Что нужно? Миха же обещал, что все будет спокойно». Первым делом позвонил в аэропорт и перерегистрировал билеты, а перед партнерами пришлось извиниться.

К обеду я был уже в нашем офисе. Меня ждали Миха со своими ребятами и бледная, заплаканная Катя, она заваривала кофе.

Миха был хмур и растерян.

– Миха, что это такое? – спросил я с порога.

– Не знаю, малый, пока не знаю. Мои ищут.

Катя принесла холодную воду мне и водку Михе, мы выпили залпом. Тут один из его парней принес маленькую мятую картонку.

– Миха, смотри, чего нашли, – и протянул визитку.

Он взял, повертел и произнес:

– Ну, и?.. Твое, малый, наверное, – я взял мятый картонный прямоугольник и ухмыльнулся. Миха посмотрел на меня и строго спросил: – Ты знаешь их?

– Как не знать… – взглянул я еще раз и опять ухмыльнулся: в уголке визитки был нарисован компьютер, на экранчике которого сиял веселый смайлик.

– И кто это? – переспросил Миха.

Тогда я рассказал ему о своей встрече годичной давности с Виктором. Миха внимательно слушал, а когда я закончил, спросил:

– Не те ли это столичные, которых вы опередили с прибалтами?

– Кто знает? Может быть…

– Знаешь, малый, ехать тебе отсюда нужно. Если они на такое пошли, за ними серьезные люди стоят. Очень серьезные… я знаю.

– Партнер? – невпопад спросил я, но Миха неожиданно кивнул головой. Потом встал, взял под локоть и увел в кабинет.

Усадив меня в кресло, сам присел на край стола и закурил.

– Ко мне они подбираются, малый, – задумчиво сказал он и затянулся посильнее. – Давно чувствовал. Большие люди, малый, большие деньги… и большие проблемы, – добавил он.

– А мы при чем?

– А ты так… под руку подвернулся, между делом… Ну и кореша твои столичные при чем оказались и интересные интересы ваши-наши, по ходу, тоже, – он усмехнулся, – надо же, как мир-то тесен, как все разом пересеклось.

В самом деле, жизнь вдруг непостижимым образом пересеклась, вмиг стала иной. Как будто этим утром закончилось затянувшееся детство.

– Что же теперь делать? – спросил я растерянно, этот новый мир еще не был известен мне.

– Все в руках Господа, малый, – ответил Миха, глядя мимо меня в окно.

Я знал, что Миха – человек по-своему набожный, на него покушались и не раз. Он сделал глоток горячего кофе, улыбнулся и продолжил:

– Не боись, малый, все разрулим! Есть кое-какие подвязки у меня там, – он показал взглядом наверх, – а тебе нужно на месяц-другой из города съехать. Без тебя разберемся. Семеныч быстро оклемается, я узнавал. Катерине своего бухгалтера пришлю, пусть девонька отдохнет маленько. А ты… тоже отдохнешь! – он резко встал, похлопал меня по плечу.

– В общем, слушай, сосед, есть у меня одна тема… – он полез в карман, достал пачку долларов, – вот, тут пару тысяч. На месяц, думаю, тебе хватит, – он подмигнул, но я ничего не понимал:

– Ты о чем?

– Завтра утром летишь в Питер. Что непонятного? – и вслед протянул билет на самолет. – Квартира у нас там есть, а все остальное… ты уж сам придумаешь. Голова у тебя светлая, профессорская, в батю, наверное?!

Я недоумевал, глядя на пачку денег и на билет.

– Что, мало тебе?! Извини, сейчас с собой больше нету, завтра к самолету подвезу еще, – улыбался он.

– Миха… Миха, а?.. – сознание постепенно возвращалось ко мне.

– Что ты за-акал, сосед? Забыл, что обещал мне год назад?

– Я?..

– Ты, кто ж еще? Обещал с девчушкой примириться, а сам что? Короче! Сейчас – домой! Отоспись с дороги, а завтра с утра мой человек тебя в аэропорт отвезет.

Наконец до меня дошел весь смысл происходящего, и я схватил Миху в объятия.

– Миха! Да ты! Ты…

– Ладно тебе, малый. Во всем разберемся. А ты месяцок в Пите ре развеешься, а там… посмотрим. Уверен, все уладим!

Я уже готов был бежать, но Миха схватил меня под локоть и шепнул на ухо:

– Сейчас – до-мой. Завтра – самолет. И никакой самодеятельности! Понял меня? – шептал он.

– Да! Сейчас – домой. Завтра – самолет!

– И?..

– И никакой самодеятельности.

– Вот и умница. Я тебе позвоню. Все, иди к машине, тебя подвезут. И… последнее. Никому, кроме родителей, не говори, что ты в Питере. Все. Привет им.

– Спасибо, Миха.

– Давай. Ступай.

Я сунул деньги и билет в карман, обнял еще раз Миху и побежал на улицу.

На выходе меня окликнула Катя… Никогда я не видел такого ее взгляда – растерянного и одновременно… Мне стало неловко, я не знал, как ответить ей на такой взгляд. Она подошла ко мне.

– Катя… – я тоже вдруг растерялся.

– Андрюша, – она пыталась улыбаться и провела рукой по моим волосам, я взял ее руку и ответил:

– Не бойся, Катюша, Миха поможет. Бухгалтера в помощь обещал тебе прислать, а я скоро вернусь. Дела у меня, понимаешь? – она молча кивнула, не сводя растерянного взгляда. – Ну, привет Семенычу… В общем, пока, – я поцеловал ее в щеку и выбежал на улицу.

Мои были на даче, а бабушка дома.

– Привет, бабуль-Нинуль! – так я с детства называл ее, чмокнул и бросился в комнату собирать вещи. Бабуля недоумевала: – Бабуль-Нинуль, не волнуйся, я лечу в Питер! – ее глаза засияли.

– В Питер, Андрюша?!

– Ага… Ты погладила мои джинсы?

– Да… да, конечно! – бабушка чуть ли не подпрыгнула от радости, – сейчас я принесу, я быстро! А что вдруг?

– Да командировка с отпуском совпала! Представляешь?!

– То есть? – бабуля насторожилась.

– Ну… по делам фирмы, месяц-другой там проведу. Дела порешаю и заодно…

– Как это «месяц-другой»? – бабушка присела на стул в углу.

– Ну, ба, дела, понимаешь, бизнес… партнеры там, договоры, проверки… Да мало ли, – пытался я отвертеться от темы. – А потом, ну классно ведь! Питер посмотрю! Я же не был там ни разу! Надеюсь, кто-нибудь мне покажет его, как думаешь, бабуль? – подмигнул ей.

– Да… да… – она внимательно посмотрела на меня. – Миха посылает?

– А при чем тут Миха?! Ты же сама знаешь, кто у нас в Питере!

– Ну не месяц же другой…

Вдруг в дверь позвонили, бабушка встала, чтобы открыть, но я первым подскочил к двери. Звонок повторился. Я глянул в глазок: передо мной стоял… костюм без лица, я не решился открыть, но позвонили опять и за дверью послышался голос Михиного помощника. Он вошел и вручил мне костюм в целлофановом пакете, сразу же распрощался и вышел.

Я с недоумением развернул пакет, глянул на этикетку и обомлел – Armani! Это был настоящий Armani! Ай да Миха! Быстренько переодевшись, посмотрелся в зеркало: на меня весьма довольно поглядывал небритый мужчина, с усталыми карими глазами, на нем в летнем свете переливался иссиня-черный костюм, самый прекрасный костюм, который только мог на нем быть. Промелькнула знакомая мысль: «Машина. Костюм. Розы!» Розы можно было купить и в Питере. Голова моя уже летела впереди меня. Я живо переоделся в джинсы и майку, аккуратно сложил костюм, подхватил сумку и документы. Бабушка молча смотрела на меня, я улыбнулся и поцеловал ее.

– Бабуль, объясни все предкам, ладно? И веди себя, пожалуйста, хорошо, не болей. Я позвоню. Привет передать? – подмигнул я, она кивнула.

– Андрюша, а как же?..

– Все будет хорошо. Я поехал.

И понесся вниз по лестнице к своему «Гольфу». Бабушка окликнула меня с балкона:

– Андрей! – я посмотрел наверх. – Погоди, возьми с собой… – но я уже заводил двигатель.

– Бабуль, все потом! Я позвоню! – послав ей воздушный поцелуй, тронулся с места.

Во дворе – почти никого, разогнался. Какой-то серый большой джип подъехал навстречу к дому, я оглянулся и позавидовал: «Вот бы на таком сейчас к ней! Ну да ладно, мой «Гольф» не хуже. Все. Десять часов дороги, всего-то! Ночью упаду в дверях прямо к ее ногам. Да! Успеть купить корзину цветов».

Пятница, дорога пуста. Окно приоткрыто, ветер. Музыка. К стеклу перед собой ставлю «закладку». Говорю с ней, она отвечает, смеемся. «Нет, так невозможно! Так я не доеду, – притормозил и прикрепил фото на цепочку с крестиком, – на груди ей будет лучше!» – эта мысль согрела меня, я глянул на заднее сиденье и улыбнулся. Миха…

Район наш был не то чтобы хулиганским, но… свои правила в нем поддерживались. В общем, у старших ребят были свои дела, и мы, младшие, сильно завидовали им, ходили хвостом. А однажды мне повезло. Тоже было лето. Играли в прятки, я спрятался в кустах, за домом. Вдруг кто-то толкнул меня в спину, я обернулся – передо мной стоял Миха. Он закрыл ладонью мой рот и повалил на траву, проговорив шепотом: «Молчи, малый». Я увидел, как мимо пробежали трое взрослых парней, у одного был нож. Они кричали и ругались, оглядываясь по сторонам. Но тут из-за угла вышла женщина с собакой на поводке. Парни притихли и быстро ушли прочь. Миха отпустил меня, перевалился на спину и за стонал. И тут я увидел кровь на его руке, он глянул на меня и попросил:

– Никому ни слова!

Мне стало страшно и гордо одновременно: теперь у меня есть их тайна! Но Михе было не до тайн: кровь не останавливалась. Он прижимал к ране траву – лучше не становилось. Тогда я стащил с себя майку и потуже перетянул ей его руку. Кровь все же остановилась. Миха улыбнулся и обнял меня за шею.

– Спасибо тебе, малый. Теперь ты мой кореш, – я едва дышал от счастья, – а за майку не переживай. Придет время, я тебе все верну, – похлопал по плечу и тоже куда-то ушел.

…Я еще раз взглянул на костюм и поблагодарил про себя Миху. Но вот-вот уже граница, таможня, нужно притормаживать, я глянул в зеркало: позади меня, метрах в ста ехал… тот самый серый джип со двора. Я увеличил скорость, но джип не отставал, я притормозил, джип – за мной. Что-то екнуло в груди. Так мы и подъехали к российской границе вместе. Очереди почти не было, так что я успел разглядеть двух парней, сидевших спереди. Они были с совершенно бритыми головами – остальное меня уже не интересовало. В голове промелькнуло: «…Самолет. И никакой самодеятельности!» Но контроль я прошел без заминок и, переехав границу, буквально влетел на территорию России. А у джипа, похоже, возникли какие-то проблемы, или это я ехал слишком быстро, но за мной уже никто не гнался.