Электронная библиотека » Игорь Пресняков » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Чужая земля"


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 17:41


Автор книги: Игорь Пресняков


Жанр: Историческая фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Игорь ПРЕСНЯКОВ
ЧУЖАЯ ЗЕМЛЯ

Глава I

На работу Артемка Топорков всегда приходил первым. Еще окутывали город серые предрассветные сумерки, а он уже крутился вокруг своей «единички» – видавшего виды трамвайчика под номером один.

Последний губернатор считал пуск городского трамвая не просто насущной необходимостью, а своим личным долгом перед населением. Озаренный светлой идеей губернатор собрал средства, пригласил из Петербурга молодого инженера Дудочкина (ученика и сподвижника Графтио), реконструировал маломощную электростанцию и на праздник Святой Троицы в год 1913-й от Рождества Христова сделал горожанам подарок. При огромном скопище народа по линии прошел первый, разукрашенный гирляндами, вагон. Его так и назвали – «Единичка». Трамвайчик был тогда молод и полон сил – он блестел свежей краской, чистыми окнами и задорно урчал двигателем. Таким и увидел его десятилетний Артемка Топорков.

С тех пор мальчик мечтал быть вагоновожатым. Он частенько прибегал в депо поглазеть на пересменку машинистов и поинтересоваться, как протекает ремонт машин.

Между тем любимые Артемкины трамвайчики исправно возили пассажиров и вместе с ними терпели невзгоды наступившего лихолетья. Неутомимый работяга Единичка таскал по рельсам бойцов Красной гвардии и даже пару раз, увешанный кумачовыми лозунгами, использовался как революционная трибуна. Трамвайчик не жаловался – он только хотел, чтобы люди обратили внимание на его износившийся мотор, обшарпанные стены салона, грязный пол и выбитые пулями стекла. Однако люди не обращали внимания на здоровье Единички, более того – он все чаще становился им ненужным. Порой целыми месяцами стоял трамвайчик рядом со своими младшими собратьями в холодном пустом депо, пытаясь понять причину жестокой неблагодарности людей. Именно людской неблагодарностью и черствостью наивный трамвайчик объяснял отсутствие тока, машинистов и мастеров-ремонтников.

Однажды жарким июльским днем 1919 года о нем вспомнили. В депо явился человек в кожанке, с силой хватил Единичку кулаком по ржавому борту и попросил: «Ну, братец, не подведи, послужи!» Трамвайчик так обрадовался, что тут же простил грубость и забыл напомнить, что уж не столь хорош и резв, как прежде. Единичка должен был перевезти боеприпасы из центра города поближе к порту. Вагон нагрузили тяжелыми ящиками, трамвайчик поднатужился, выехал из темноты депо на улицу и готов был уже понестись во весь опор, но тут его стальное сердце не выдержало, и он остановился, глупо и бестолково зачихал и замер.

О трамвайчике вспомнили три года спустя. Весной 1922 года первые рабочие вернулись в депо. Единичку основательно подлечили и передали новому персональному хозяину – машинисту Артему Топоркову. Он вырос в стройного юношу, и поначалу трамвайчик его даже не узнал, но любопытные добрые глаза выдали того самого мальчишку, который крутился в депо со времен первого рейса. По тому, как Артемка поздоровался с ним и ласково провел рукой по спинке скамьи, трамвайчик понял, что они подружатся.

Сегодня день начинался как и всегда. Артемка вывел Единичку на маршрут и неторопливо покатил к остановке. И машинист, и трамвайчик любили именно так начинать работу – медленно, с ленцой проехаться по пустынным улицам.

Алое зарево разливалось в небе, купалось в кудрявом, поднимавшемся от реки тумане. Прямо против светлеющего востока стоял упрямый месяц, окутанный нежной лазурью, уже готовый раствориться в ней и уйти до срока отдыхать.

Трамвайчик поглядывал на светлеющий небосклон и думал о том, что лето уже кончилось и дни стали заметно короче; что совсем скоро придется им с Топорковым выходить на маршрут в совершенных потемках.

Машинист думал о том, что сегодняшняя смена обещает быть суматошной – начинался учебный год, многие из тех, кто еще вчера нахально раскатывали на «колбасе» его трамвайчика, войдут в вагон аккуратно причесанными, с портфелями и сумками в руках. Артемка вспомнил о собственном малыше и улыбнулся – тот пока спит в колыбельке и не заботится об арифметике и чистописании. Сорванный ветром желтый лист упал на лобовое стекло, попытался удержаться и, перевернувшись, полетел на мостовую. «Вот и осень, – вздохнул Артемка. – Да нет, погодка стоит славная! А листва пожухла от жары – лето выдалось знойным». Он увидел на тротуаре своего кондуктора Федора, дал звонок и затормозил.

* * *

Полина проснулась на добрых полтора часа раньше обычного. Она с удивлением посмотрела на часы и пошла умываться. Чуткая на ухо домработница Даша, заслышав возню на кухне, выглянула из своей комнаты.

– Чтой-то вы, барышня, поднялись ни свет ни заря? – коротко зевнув, справилась она.

– Сама не знаю, – весело отозвалась Полина.

– Шли бы вы спать, утренний сон – самый сладкий, – покачала головой домработница.

– Я выспалась. И хочу кофе!

Даша поглядела на свежее розовое лицо молодой хозяйки и деловито запахнула халат:

– Ступайте к себе, Полина Кирилловна, я сварю вам кофе.

– И кашу! – подхватила Полина.

– Боже святый! – всплеснула руками Даша. – В кои-то веки вам, барышня, захотелось каши.

– А вот сегодня хочу! – Полина со смехом поцеловала домработницу в щеку и направилась в свою комнату.

Она полюбовалась рассветом и задумалась: чем бы заняться? Перебрав и отложив в сторону стопку книг, Полина отыскала дневник и уселась за стол.

«1 сентября 1924 года. Самым невероятным образом появилась возможность записать все, что произошло за последние месяцы.

В середине июля к нам с мамой в Крым приехал папа, и наша степенная, размеренная жизнь окончилась. Не осталось места ни для книг, ни для дневников. Отец принялся возить нас по окрестностям, знакомить с какими-то „товарищами» и „друзьями». Для начала мы отправились в Севастополь, затем в Феодосию, побывали даже в Керчи. А вот в Коктебель я так и не попала. А так хотелось!

Наконец всем семейством поехали в Ленинград. Я гуляла по городу и чувствовала, что он не только мой, но и Андрея. По этим самым улицам, мостовым ходил когда-то самый дорогой мне человек. Здесь живет его мама. Мне очень-очень захотелось с ней познакомиться. Я даже немного рассердилась на себя за то, что не выведала адрес.

18 августа мы вернулись домой. Сразу позвонила Андрею, но выяснилось – он уже месяц как пребывал в командировке! Кинулась за объяснениями к отцу, – он, оказывается, поручил Рябинину секретное задание, о котором еще неделю назад не имел права говорить. Теперь, когда миссия близилась к завершению, папуля поведал, что Андрей отправился в Торжец ловить пресловутого Мирона Скокова. Не без удовольствия отец добавил, что Рябинин довольно быстро выследил бандитов и с помощью бойцов Имретьевской кавбригады разгромил их основные силы. „Его отряд идет по пятам за остатками банды, потерпи, – скоро вернется», – заверил папа.

Последние две недели посвятила подготовке к новому учебному году и общению с друзьями. Света Левенгауп с компанией вернулась из Батума и привезла нам с Андреем подарки; Наташа закончила гастроли и закатила торжественный банкет в „Музах». Было много смеха, дуракаваляния и неизменных сплетен. Вихров поведал забавную историю про Меллера (который, на удивление, отсутствовал). Наум недавно съездил в Москву, где встретился с самим Дзигой Вертовым. Вернувшись, Меллер, по обыкновению, напился и повздорил с неким Кадочкиным, соседом по квартире. Скандал быстро перешел в драку, в результате которой Наум получил внушительный фонарь под глазом. Вид „боевой награды» весьма огорчил его пассию Виракову, ту самую гризеточку с „Красного ленинца». Пылая справедливым пролетарским гневом и жаждой реванша, она не преминула заступиться за несчастного Наума и вызвала „злодея» Кадочкина на поединок. Мужская сила уступила ловкости заводской молодки и большому эмалированному тазу, которым Надежда орудовала. В итоге сосед позорно бежал с поля боя и даже слег от полученных ран. Вихров резюмировал, что теперь Меллер может быть спокоен – в лице Вираковой он имеет защиту не только от коммунальных и уличных хулиганов, но и от недоброжелательных критиков его творчества. В общем, остатки лета наша молодежь, как всегда, провела весело.

Слухи о разгроме банды Мирона Скокова вскоре доползли до города. Стало известно и то, что операцией руководил Рябинин. Телефон раскалился от бесчисленных звонков „друзей». Если раньше эти милые подхалимы твердили о внешней привлекательности Андрея, его „перспективности» и порядочности, теперь бросаются фразами из газетных передовиц о „непоколебимой верности делу рабочего класса» и „истинно пролетарских качествах души». Только Наташа иронично улыбается, да Света ехидно пророчит скорое появление хвалебных виршей (скорее – в исполнении Меллера). Не думаю, что Андрею подобные настроения могут понравиться».

* * *

Не успел Кирилл Петрович приступить к изучению свежих оперативных сводок и донесений, как дверь распахнулась и в кабинет ввалился Медведь.

– Ну, брат, пляши! – вместо приветствия воскликнул он. – Ты теперь – полпред ГПУ.

Черногоров усмехнулся:

– А тебя куда же, Платон Саввич, переводят?

– На самый ответственный участок! – решительно взмахнул кулаком Медведь. – В Туркестан еду, воевать с басмачами.

– Вона как! – разыгрывая удивление, покачал головой Черногоров. – А ведь нам без тебя трудненько придется!

Медведь поморщился:

– Будет уж тебе, Кирилл Петрович, смеяться. Какая от меня помощь? Работа, сам знаешь, пошла кабинетная, все больше задницей думать приходится…

– А чем же еще прикажешь? – рассмеялся Черногоров.

– То-то и оно, – не понял иронии Медведь. – Короче, диспозиция такова: завтра в девятнадцать ноль-ноль собираемся на банкет. Даю, как говорится, откатную. Приглашены все наши члены коллегии, бюро убкома, кое-кто из хозяйственников и милиции, прокуратура…

Он вдруг хлопнул себя по лбу:

– Ах да! Совсем забыл. Что за предписание третьего дня пришло из Москвы? Я в пятницу поглядеть не успел, а нынче уж – недосуг.

– Извещение о приезде делегации Реввоенсовета. Послезавтра в расположение Колчевской пехотной дивизии прибудет группа товарищей во главе с Тухачевским. С ними – чины германской армии. По особой договоренности с нашим правительством немцы будут строить под Колчевском учебный аэродром.

– Сотрудничество, значит, со вчерашним врагом налаживаем? – криво усмехнулся Медведь.

– Нет-нет, Платон Саввич, тут – большая политика, – не согласился Черногоров. – Германия нам – поневоле друг. Она, как и Советская Россия, воевала с Антантой; немецкий пролетариат – первый союзник российского. Опять же, враг у нас есть общий – Польша.

– В этом ты прав, – кивнул Медведь. – И потом, германец – он вояка грамотный, многому научить сможет.

– Вот потому-то наши с тобой чекисты должны обеспечить охрану делегации, оградить от нежелательных встреч, – добавил Черногоров.

– «Комендантских» думаешь послать?

– И контрразведчиков, и агентов под видом переводчиков и прислуги, – пожал плечами Черногоров. – Дружба, как говорится, дружбой, а табачок – врозь.

– Верно, ухо надобно держать востро, – согласился Медведь и, махнув рукой, направился к двери. – Ладно, пойду я вещички собирать.

– Минуту, Платон Саввич, – остановил его Черногоров. – Надо бы вечером общее собрание провести, официально передать дела.

– Как скажешь, – развел руками Медведь. – Ты теперь полпред, тебе и карты в руки.

Глава II

Вечером 2 сентября губернское партийное и хозяйственное начальство собралось на проводы Медведя. Высокие гости дружно провозглашали тосты за здоровье виновника торжества и поминали заслуги Платона Саввича в борьбе за дело рабочего класса. Наконец поднялись от стола размяться и покурить. Пользуясь случаем, поспешили откланяться малопьющие предгубисполкома Платонов и начальник милиции Зотов. Луцкий рассеянно прислушивался к досужим разговорам коллег и тоже подумывал об отъезде. Черногоров отозвал его в сторону:

– Ты чтой-то не весел, Григорий Осипович!

– Да, знаешь ли, утомился, – поморщился Луцкий. – И потом, не люблю я все эти попойки с буржуазными разносолами. Завтра же пойдут по городу пересуды, как мы тут ели-пили.

– Верно, Медведь закатил проводы на славу, – рассмеялся Черногоров. – Одних поросят зажарили не меньше дюжины. Ну да пусть потешится, в Туркестане ему такой роскоши не видать.

– Это уж точно, – кивнул секретарь губкома. – Только зачем подобную роскошь видеть девушкам из столовой «Нарпита»? Разве нельзя было пригласить обслуживать стол сотрудниц ГПУ?

– Обижаешь, Григорий Осипович, – покачал головой Черногоров. – У них другие обязанности.

– Вечерочек можно и потерпеть, – отмахнулся Луцкий.

– Вижу, ты чувствуешь себя не в своей тарелке.

– Да уж как есть! Уедет Медведь за тридевять земель, а сплетни о шикарном банкете нам с тобой оставит. На собраниях и пленумах мы ругаем буржуазную мораль и порядки, а сами – пожалуйте! – уподобляемся купеческому собранию.

Луцкий понизил голос и прошептал:

– Да жри ты от пуза, коли чужие глаза не видят. Я тоже люблю вкусно отобедать, так ведь не рассылаю широкой публике перечня блюд и напитков.

Черногоров примирительно улыбнулся:

– Поехали-ка, Григорий Осипович, по домам. Я тебя провожу.

* * *

Метрах в трехстах от дома Луцкого Черногоров приказал остановить машину и предложил секретарю губкома пройтись пешком.

– У меня к тебе серьезный разговор имеется, – сразу же приступил к делу Кирилл Петрович. – ГПУ доподлинно установило связь некоторых чинов прокуратуры с преступными элементами.

Луцкий недоверчиво посмотрел на Черногорова.

– Шутишь, Кирилл Петрович, – с трудом выдавил он.

– Тут не до шуток, – усмехнулся Черногоров. – Факт – налицо!

– Объяснись!

Кирилл Петрович оглядел пустынную улицу и подал охране знак не приближаться.

– Расследуя «дело Гимназиста», мы выяснили, что бандиты действовали под прикрытием заместителя губернского прокурора Изряднова. За солидную мзду он затягивал следствие, закрывал дела, вносил путаницу и неразбериху. В городе его подручным являлся уполномоченный Мигунов, в Торжецком уезде – прокурор Апресов. Мои ребята недавно взяли некоего Боброва, адвоката-делягу, который и выступал связующим звеном между взяточниками и бандитами. Адвокат уже начал давать показания. Скоро будем брать Изряднова с шайкой. Вот закончится следствие – дам тебе материалы, полюбопытствуешь, как стервятники расплодились.

– Ведь мы же… Изряднову доверяли, можно сказать, из одной чашки ели-пили! – гневно вскричал Луцкий.

– Не шуми, Григорий Осипович, – строго прервал его Черногоров. – Изряднов с Апресовым – не последние люди в губернии, дело надобно вести осторожно и вдумчиво. За прокурорами ниточка может и дальше потянуться. Тут нельзя шашкой с плеча рубить!

– Дальше, говоришь, ниточка потянется? Куда ж еще? – тяжело дыша, спросил Луцкий. Он нетерпеливо схватил Черногорова за рукав кителя: – Ну, отвечай!

– В совнархоз, – пожал плечами Кирилл Петрович. – Адвокат Бобров на виду якшался с Сахаровым. Вот и посмотрим, в чем состояла их дружба.

– Что требуется лично от меня?

– Помощь.

– Какая именно?

– Сейчас проводить аресты прокуроров рановато – нужно довести до конца допросы Боброва, дождаться возвращения из Торжецкого уезда одного моего сотрудника. Тем более, что Изряднов находится на отдыхе. Начнем через неделю-другую. Губком в твоем лице должен огородить ГПУ от нападок дружков Изряднова.

– О чем разговор! – развел руками Луцкий. – Я всем ячейкам так рот зажму – никто не пикнет.

– Нельзя зажимать рты простым партийцам, – покачал головой Черногоров. – Наоборот, обсуждение преступлений Изряднова должно быть гласным, – мы же боремся за чистоту рядов прокуратуры и партии! Я опасаюсь другого: как бы приятели Изрядного не принялись писать в Москву, упреждая правдивую огласку дела. По закону мы не можем рассказать общественности о преступлениях Изряднова, не располагая доказательствами его вины, а таковые появятся лишь после дознания. Узнав об аресте, приятели Изряднова спишут это на козни ГПУ и начнут жаловаться Сталину, Дзержинскому и Куйбышеву. Покуда мы не выявили факты причастности Изряднова к преступлениям банды Гимназиста, высокие московские кабинеты наполнятся кляузами о произволе Черногорова и Луцкого.

– И как же нам уберечься от клеветы?

– Очень просто: накануне арестов прокуроров я дам тебе список дружков и приспешников Изряднова в губкоме, совнархозе, прокуратуре и милиции. Их, кстати, не так уж и много. Под благовидным предлогом, по партийной линии разошли их в уезды с инспекциями, отправь в командировки или на партучебу.

– А не проще ли их арестовать вместе с Изрядновым? – предложил Луцкий.

– Само собой – нет, – улыбнулся Черногоров. – Эти товарищи – не преступники, они лишь близкие прокурору люди, уверенные в его неподкупности и преданности делу партии.

Луцкий достал носовой платок и вытер мокрый лоб.

– Подожди-ка, – задумчиво проговорил он. – А не насторожится ли Изряднов после ареста Боброва? А ну как ему на отдых телеграфом отстучат? Тот же Апресов.

– Ничуть. Адвокат получил подложную телеграмму от золовки из Вологды о том, что его брат серьезно болен. Бобров срочно отправился в дорогу, в Биркине Гринев с опергруппой снял его с поезда и препроводил в тюрьму ГПУ.

– Ловко, – усмехнулся Луцкий. – Молодчина твой Гринев.

– Да, не зря народные хлеба проедает.

– Ну раз так – договорились, – секретарь губкома протянул руку Черногорову. – Хватай подлецов, будем действовать сообща.

Кирилл Петрович пожал ладонь Луцкого и устало вздохнул:

– «Дело прокуроров» – лишь начало. Нам еще много битв предстоит. Раньше за «контрой» недобитой гонялись, а теперь, видишь: черви-взяточники подтачивают пролетарское государство. Вона как жизнь повернулась, самому в диковину!

Луцкий легонько похлопал Черногорова по плечу:

– Жаль, Кирилл Петрович, что мы редко разговариваем по душам. Ведь мы с тобой – опора власти в губернии. Нам волей-неволей положено дружить. Вот смеялись не раз партийцы над Медведем – дескать, и туповат, и груб по-мужицки, и малограмотен. А все ж он свой в доску, кровь и огонь прошел с нами рука об руку! Скоро разбредемся по стране кто куда, затеряемся. На последнем съезде партии, сам знаешь, призвали выдвигать к управлению молодые кадры. Пройдет год-другой, и останется старых большевиков в руководящих органах – капля в море. А ведь мы уже не те, товарищ! Постарели, учеба в голову не лезет…

– Так в чем же дело, Григорий Осипович? – пожал плечами Черногоров. – Я не против дружбы, всегда ценил твое упорство и целеустремленность.

Луцкий шутливо погрозил пальцем:

– Хитришь, Кирилл Петрович. Я, как всем известно, придерживаюсь линии большинства ЦК, никогда не состоял в «оппозициях»; ты же – сторонник Льва Давидовича. Отсюда и расхождения, недомолвки.

– Не так все просто, – поджал губы Черногоров. – С Троцким у меня лишь старая дружба по эмиграции. К тому же, коли говорить откровенно, ты, как и все партийцы, не служившие в Красной армии, испытываешь ревность к тем, кто находился в подчинении Льва Давидовича в годы войны. Вот и весь корень расхождения. В остальном – я никогда не примыкал к «оппозициям», более того – взглядов Троцкого не разделяю.

Луцкий с минуту испытующе глядел на собеседника.

– Видишь, наши точки зрения во многом сходятся, – наконец проговорил он. – Однако оставаться в стороне от внутрипартийной борьбы нельзя, чем скорее каждый коммунист сделает правильный выбор, тем скорее прекратятся дрязги и пустые дискуссии. Раньше я тоже стоял вне группировок, а теперь понял, что нужно определяться.

– Для меня лично важна позиция всей партии, ее активного большинства, – ответил Черногоров.

– Значит, позиция Сталина? – сощурился Луцкий.

– Выходит, так.

– Тогда – и дискуссиям конец, – облегченно вздохнул секретарь губкома.

– Строго говоря, в дискуссиях нет ничего плохого, это у нас в провинции они превращаются черт знает во что, – усмехнулся Кирилл Петрович.

– Спор спору рознь, – покачал головой Луцкий. – В стране – гора проблем. Время ли спорить? За дебатами можно легко забыть о делах насущных…

– Давай-ка отвлечемся от столичных далей и поговорим о наших губернских проблемах, – прервал секретаря губкома Черногоров.

– Изволь. У нас стараниями вашего покорного слуги дискуссии в губкоме исчерпаны.

– Дискуссии исчерпаны, а необходимые решения по насущным вопросам не всегда принимаются вовремя, – скривился Черногоров.

– Примеры?! – вызывающе поднял брови Луцкий.

– Далеко не будем ходить. Взять хотя бы мое обращение к бюро губкома двухнедельной давности. В записке на твое, Григорий Осипович, имя обобщались сведения из уездных отделений ГПУ. Я писал, что крестьяне озабочены засушливым летом и несмотря на относительно неплохой урожай, недовольны установленным на этот год размером продналога и низкими закупочными ценами на излишки хлеба.

– Размер продналога и цены на хлеб определяю не я, а вышестоящие органы в Москве, – хмыкнул Луцкий.

– Согласен. Однако тебе доподлинно известно об августовском восстании в Грузии! Какие меры предпринял губком, чтобы успокоить крестьян и снять напряжение?

– Позволь, но решение о снижении закупочных цен надобно согласовывать с Москвой.

– Так согласуй! Или ждешь, когда мне со своими ребятами придется с помощью револьверов решать вопрос? Забыл уроки прошлых лет?

– Ну, не сгущай краски, Кирилл Петрович, – устало протянул Луцкий. – Мужики вечно ворчат и жалобятся. Секретари укомов мне не далее как на прошлой неделе рапортовали, что обстановка вполне спокойная.

– Вона как! Много знают твои «укомовцы». Как начнут их на вилы подымать – так по-другому запоют, – сверкнул глазами Черногоров.

– Ладно, Кирилл Петрович. Обещаю после встречи Тухачевского провести пленум губкома и подумать над ситуацией.

Черногоров проводил Луцкого до парадного. Они простились как старые приятели – с крепкими рукопожатиями и сердечными пожеланиями.

Подымаясь по лестнице, Григорий Осипович с удовольствием подумал о том, каким чудесным образом неприятности сблизили таких разных людей, как он и Черногоров.

* * *

А между тем в квартире Медведя продолжался банкет. С отъездом первых лиц губернии гости стали вести себя раскованнее: чаще слышался смех; без стеснения, во весь голос рассказывались скабрезные истории и анекдоты. Подозвав старшую из подавальщиц, Медведь распорядился «сменить приборы и – убираться прочь».

Как и случается в состоянии сильного подпития, да и при отсутствии женщин, наступила пора пьяных откровений. Один за другим подходили на «исповедь» к Медведю коллеги и соратники, клялись в вечной дружбе, поминали годы трудов и лишений, крепко обнимали.

Оделив всех вниманием и поцелуями, Платон Саввич до краев наполнил водкой огромный фужер и поднялся. Его лицо покраснело от умиления.

– Друзья мои! – крикнул Медведь. – Я благодарю судьбу за то, что свела меня с такими замечательными товарищами! У нас есть братство, скрепленное войной, и где бы мы ни были – мы вместе. И на войне, и в мирное время мы – боевая гвардия рабочего класса. Поставь партия любую задачу – расшибемся в пыль, а сделаем. Мы, простые русские мужики, давешняя голь и рвань, сокрушили легионы смрадных гадов. Нынче кое-кто думает, будто наши шашки затупились. Ох, просчитаетесь, господа! Не за горами час, когда схватим мы железною рукой за горло жирного нэпмана и передавим, как вшей, буржуазных недобитков.

Медведь взмахнул кулаком и повернулся к Сахарову, заместителю председателя губсовнархоза:

– А ну-ка, Сашко, заводи нашу, чтоб кровь в жилах закипела!

Сахаров встал и ровным, хорошо поставленным баритоном запел:

 
– Белая армия, черный барон
Снова готовят нам царский трон…
 

Гости, как по команде, вскочили и дружно подхватили:

 
– Но от тайги до британских морей
Красная армия всех сильней…
 

Глаза загорелись задорным юношеским блеском, плечи расправились, вмиг исчезли хмель и усталость.

 
– Так пусть же Красная
Сжимает яростно
Свой штык мозолистой рукой.
И все должны мы неудержимо
Идти в последний смертный бой!..
 

Голоса сливались в сильный слаженный хор:

 
Красная армия – марш, марш вперед!
Реввоенсовет нас в бой зовет.
Ведь от тайги до британских морей
Красная армия всех сильней!..
 

Песня вызывала из глубин души самые светлые и чистые порывы, на которые только были способны эти люди. Сильные и прекрасные качества русского характера обрели в сердцах большевиков новый смысл, до конца понятный и оправданный лишь теми, кто был членом сей невиданной касты. Вся мрачная суровость средневековых орденов, кромешные радения Ивановых опричников, сектантская истерия раскольников и хлыстов представлялись невинной забавой по сравнению с большевистским сообществом.

…Гремела боевая песня, вырывалась в тишину ночи, заставляя вздрагивать мирных обывателей и темные безмолвные небеса.


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации