Электронная библиотека » Игорь Пыхалов » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 25 января 2016, 15:40


Автор книги: Игорь Пыхалов


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Если в деревне Андрей Иванович (или Андрусь, как его обычно называли) имел в своём распоряжении 12 гектар земли, то на новом месте, на хуторе с учётом неудобий, болота и оврагов у него оказалось уже целых 15 гектар. Это позволило ему завести здесь большое хозяйство. Согласно воспоминаниям матери B.C. Стефании Андреевны, одних только гусей он продавал на 200 злотых. В хозяйстве было до 30 голов рогатого скота, из них только дойных коров целых 7 штук, 3 лошади (2 рабочих и одна выездная), овец было до 10 штук, а свиней до 20, в том числе, что запомнилось девочке, большая чёрно-бурая свиноматка. Но зато и работать приходилось много, в том числе и детям.

Впрочем, нового дома после переезда на хутор Андрей Иванович строить не стал и перевёз сюда свою старую хату, которая представляла из себя кухню с земляным полом и одну большую комнату с русской печью, в которой стояли деревянные кровати и нары. Стенных часов в доме не было. Первые ручные часы отец, согласно воспоминаниям Стефании Андреевны, подарил ей, когда она стала уже невеститься. Настоящим украшением кухни был большой медный самовар.

Как уже отмечалось, сам Андрей Иванович был малограмотным. Малограмотными были и его дети. Старшая дочь его Фортуната в школу не ходила ни одного дня. Недолго учились и сыновья Андрея Ивановича – Иван (Ясь) и Андрей.

Что же касается самой младшей дочери Стефании, то она училась всего одну зиму в польской школе в деревне Гальеши. Во второй класс её туда Андрей Иванович не пустил, так как надо было помогать по хозяйству: пасти гусей, кормить свиней и пр.

Конечно же, картофеля, хлеба, мяса и молока в доме было с избытком, но не хлебом единым жив человек. А вот с этим-то и были проблемы. Андрей Иванович был скуповат и копил деньги на строительство нового дома и обширных хозяйственных построек, так что о сладостях, не говоря уже о фабричных игрушках, его детям приходилось только мечтать.

Белые булки, конфеты, печенья – только по праздникам. Да и чай с сахаром, по словам Стефании Андреевны, пили далеко не каждый день. Исключение было сделано только для Фортунаты Стефановны, которая жаловалась на боли в желудке и есть чёрный хлеб и сало не могла. Однако умерла она в середине 1930-х гг., как это часто бывает совсем от другой болезни, от заражения крови.

А началось всё с того, что от постоянного ношения грубых суконных чулок, на ноге у неё образовалась небольшая мозоль (или волосник по-народному), а затем небольшая ранка. Для лечения заболевания были использованы все народные средства, но ничего не помогло. Нога распухла и покраснела, пришлось в конце-концов обратиться к врачу и тот предложил ампутировать ногу. Однако Фортуната Стефановна отказалась и возвратилась домой. Кто-то посоветовал ей распарить ногу в бане и растереть керосином. Так и поступили.

И действительно опухоль сразу же исчезла. Обрадованная этим, Фортуната Стефановна даже заявила: «ну дети, буду жить!». Однако радость её оказалась преждевременной и уже к утру у неё резко поднялась температура, началось общее заражение крови и она умерла. Похоронили её на Матешском католическом кладбище под берёзой.

Так Андрей Иванович в одночасье оказался вдовцом. Сыновья к этому времени уже выросли, и, надо прямо сказать, доставляли они ему мало радости. Старший Иван (Ян, Яська) был очень азартен, незаметно для себя превратился в заядлого картёжника и большую часть времени проводил в деревне у некоего Еремея, где играл в карты с деревенскими парнями. Зная его слабость, они договаривались между собой и обыгрывали его вчистую, вплоть до последних штанов.

Младший же Андрей, напротив, был серьёзен и с деревенскими парнями особенно не дружился. Но зато у него был другой небольшой недостаток – он был задирист, любил подраться и выпить.

Нападение в сентябре 1939 г. Германии на Польшу и вступление советских войск в Западную Белоруссию ничего хорошего семье Шаркевичей не принесло. Старший сын Андрея Ивановича – Яська, служил в это время в лёгкой кавалерии под Вильно. Простояв здесь несколько недель в ожидании команды из Варшавы, но так и не дождавшись её, кавалеристы разбрелись по домам. Польское государство перестало существовать. Возвратился домой в Матеши и Яська. Создалось впечатление, вспоминала позже Стефания Андреевна, что Польшу продали.

Именно в это время новые советские власти отобрали у Шаркевичей одну корову и заставили сдавать государству зерно и картошку. Ходили слухи, что и то и другое, Советы якобы отправляли в Германию. Собирали, по словам Стефании Андреевны, даже овчины, видимо, на полушубки.

Впрочем, Шаркевичам ещё повезло и они легко отделались, так как их соседи Богушевичи и Бобровские лишились, можно сказать, всего.

Сначала прошёл слух, что сын Богушевича сорвал флаг с крыльца дома в Матешах, и его арестовали, а за ним арестовали и его родителей. Арестованы были и Бобровские, а также некий Мартынка-Старовер. Все они были высланы в 1940 г. в Сибирь сроком на 8 лет и в родную деревню из них уже никто не вернулся. Всё добро их растащили. Что касается Андруся, то по словам матери B.C., он взял к себе только собаку Богушевичей.

С этого времени и с последующей немецкой оккупацией Белоруссии семья и хозяйство Шаркевичей стали катастрофически разваливаться. Во-первых, в 1942 г. их дом был начисто разграблен партизанами (официально это называлось в то время реквизицией). По свидетельству матери B.C., кроме скота забрали и всё ценное, что было в доме, в том числе одеяла, простыни и подушки. Они же (партизаны) расстреляли в это время и старшего сына Андрея Ивановича – Яську, о котором у нас уже шла речь.

Дело в том, что, вернувшись из польской армии в конце 1939 г. в Матеши, он не торопился начинать семейную жизнь и усердно посещал деревенские «танцы». Одно из таких посещений (в партизанской деревне Бардиничи) закончилось для него трагически. Вступив здесь по неосторожности в конфликт с местными парнями, связанными с партизанами, он был избит, уведён в лес и расстрелян.

Нашли его только через несколько недель в лесу, где он лежал скорчившись в неглубокой яме, слегка засыпанной землёй и хворостом. Завернув труп в простынь, его отец и сёстры доставили его на телеге в Матеши и похоронили на деревенском кладбище рядом с матерью.

Большую тревогу у Андрея Ивановича вызывало в это время отсутствие каких-либо известий от младшего сына Андрея. Ещё до войны он успел порадовать отца и женился на крестьянке из деревни Германовщина по имени Ванда. Поселились молодые в Матешах на хуторе Рудавец. Андрей Иванович выделил им 5 гектаров земли. Было начато строительство дома. Начавшаяся война и мобилизация Андрея в польскую армию разрушили эти планы. Старший брат Андрея Иван, как мы уже знаем, тоже был мобилизован, но в том же 1939 г. сумел вернуться домой. Андрею же этого сделать не удалось. И о судьбе его долго ничего не было известно[15]15
  В 1946 г. Андрей Шаркевич вернулся на родину из Польши и на пути в Германовщину таинственно исчез, так и не увидев родных и близких. Наиболее вероятная версия случившегося – разбойное нападение и убийство с целью ограбления. Никакого следствия, впрочем, проведено так и не было.


[Закрыть]
. Не дождавшись возвращения мужа Ванда вместе с родившейся дочерью – Фелицией – (в настоящее время Фелиция Андреевна Новикова проживает в городе Речица Гомельской области в Белоруссии) вернулась к своим родителям в Германовщину.

Покинула к этому времени родительский дом и старшая дочь Андрея Ивановича – Фортуната, вышедшая замуж за крестьянина из соседней деревни Рукши Стилбу Альфонса Ивановича, и Андрей Иванович остался на хуторе с младшей дочерью Стефанией.

Наконец, зимой 1942–1943 гг. во время карательной экспедиции немцев погиб и сам Андрей Иванович. Вместе с ещё 16 односельчанами – жителями деревни Матеши, он был заживо сожжён в одном из её домов. Сожгли немцы (или вернее латыши, которые, собственно, и составляли карательный отряд) и хутор Рудавец.

Сама Стефания этого ужаса, правда, не видела, так как вместе с другими молодыми девушками и парнями её заставили гнать отобранный у жителей деревни скот в город Браслав для последующей отправки в Германию. Туда же должны были отправить и согнанную из окрестных деревень молодёжь. Попала в их число и Стефания Андреевна. Только случайность (встретила знакомого полицейского, который помог ей выбраться из оцепления) позволила ей избежать угона в Германию и вернуться в деревню.

Можно представить себе ужас молоденькой девушки, когда, подходя рано утром к хутору, вместо родного дома, она увидела только дымящиеся головешки. Страшным ударом для неё стало и известие о трагической смерти отца. Обгорелый труп Андрея Ивановича она впрочем, опознала, по характерным пуговицам его не вполне сгоревшего овчинного полушубка и похоронила рядом с матерью и братом.

Лишившись в одночасье родительского дома, первое время Стефания жила у своей подруги в соседней деревне Кузьмовщина, а затем в деревне Хлебовщина у Юзефы Долецкой, кстати эта Юзефа, пожалуй, самая близкая из всех подруг Стефании, стала впоследствии крёстной матерью её детей, в том числе и Виктора Степановича.

Спасло Стефанию от голода то, что на пожарище ей удалось обнаружить закопанный отцом в землю сундук с зерном, который и был перевезён ею сначала в Кузьмовщину, а затем Хлебовщину. Этим она первое время и жила.

Однако долго такое житьё у подруг продолжаться не могло. И, в конце концов, она вынуждена была вернуться на хутор в отцовскую баню-землянку, которая, собственно, потому и не сгорела, что была выкопана в земле у подножия довольно внушительной горы или холма. Топилась эта баня по-чёрному, т. е. никакой печной трубы у неё не было и дым из топившейся, сложенной из камней печки (печка-каменка) выходил в отверстие в потолке бани и в открытую дверь.

К счастью, после смерти отца, вернулась на хутор и старшая сестра Стефании Фортуната с мужем. Они также вырыли землянку по соседству и стали обзаводиться хозяйством.

Надо было обзаводиться хозяйством и Стефании. В первую очередь речь шла о корове. О том, чтобы купить её не могло быть и речи. Не было денег. Выручил дядька Игнатий Стомма, о котором у нас уже шла, речь и который к этому времени женился и жил с женой в деревне Густаты. Он дал Стефании маленькую тёлочку на обзаведение. Через два года она превратилась в корову. Отцовскую землю сёстры поделили пополам и каждая должна была обрабатывать свою половину самостоятельно. Сажали картофель, капусту, сеяли рожь. Вскладчину приобрели лошадь, при помощи которой и обрабатывали землю. Настоящей бедой Стефании, как впрочем, и других её односельчан, были непомерно высокие налоги. Дело в том, что в первые послевоенные годы колхозов в Западной Белоруссии ещё не было, а с крестьянами-единоличниками новая власть не церемонилась. Для Стефании же эта проблем налогов, в том числе и натуральных, усугублялось ещё и тем, что земли у неё было не 5 гектар, а чуть больше, поэтому налог с неё брали уже не с 5, а как с 10 гектар.

На её настойчивые просьбы уменьшить надел, никто не реагировал. Выплатить налог она не могла; не удивительно поэтому, что скоро у неё образовалась большая задолженность. На этой, собственно, почве и произошла её первая встреча с уполномоченным Министерства заготовок или, проще говоря, финагентом Степаном Брачевым.

Вот как вспоминала об этом сама Стефания Андреевна: «Стоял поздний летний вечер 1946 г. Усталая возвращалась я с мешком муки на плечах в свою землянку из деревни Шоколивщина, которую только что размолола вручную на жерновах. Вдруг вижу – едет Кавур (Пушкарёв), а на телеге незнакомый мужчина. – Вот эта, которую не нашли, – говорит Кавур и показывает на меня».

Здесь уместно сказать, что сдавали налог в это время не только зерном, но и молоком. Приёмный пункт был в деревне Бельмонты в семи километрах от Матеш. Носить молоко на такое большое расстояние было неразумно, и поэтому вместо молока было разрешено сдавать масло. Вот по нему-то у Стефании и была большая задолженность. Узнав в чём дело, Стефания обещала задолженность ликвидировать, и, сославшись на то, что уже поздно, отправилась домой.

После этого финансовый агент Степан Брачев зачастил на хутор Рудавец. А поскольку Стефания жила одна и явно не справлялась с хозяйством, он стал ей помогать: колоть дрова, убирать хлеб, молотить снопы с зерном, косить траву и прочее. В результате этим же летом они поженились. А уже менее чем через год, 26 мая 1947 г. появился на свет и герой нашего повествования, первенец в этой семье Виктор Степанович Брачев.

Виктором его назвал отец, видимо, в память о своём первом сыне от брака с Аграфеной Тихоновной в селе Озёрки, о чём уже у нас шла речь.

Жили первое время молодожёны в уже упоминавшейся бане, поскольку топилась она по-чёрному, стены и потолок её всегда были чёрными от сажи. Никакой мебели здесь, понятное дело, не было, да и не могло по бедности быть. Чтобы младенец не задохнулся от дыма в то время, когда печка топилась, отцу приходилось закутывать его в тряпьё и выносить наружу.

Главная задача, которую поставил перед собой Степан Николаевич заключалась в том, чтобы срочно построить свой дом. Конечно же, и речи не могло быть о совершенно новом доме. Единственное что ему удалось, так это приобрести в дальней деревне небольшой сарай, разобрать его, перевезти в Рудавец и, собрав здесь заново, приспособить под жильё. Так он и поступил.

26 мая 1948 г. т. е. когда Виктору Степановичу исполнился ровно год, свои первые шаги он сделал уже по новому дощатому полу в новом доме. Это было событие.

Что же касается самого дома, то, по словам В.С. дом – это слишком громко сказать. На самом деле это была маленькая хатка в 2 окна, без фундамента, покрытая соломенной крышей. Зимой в ней было страшно холодно и в вёдрах замерзала вода. Спасались на русской печи. Собственно вокруг неё и теплилась жизнь. Мебели в доме никакой не было. Вместо неё – сбитый из досок стол и лавка. Не было в доме и часов. Из посуды – сковорода, 4 алюминиевых ложки и одна, правда, глубокая, миска. Из неё все и ели. Впрочем сестра Стефании Андреевны, Фортуната, жила и того хуже. Ложки и миски, по воспоминаниям В.С. были у них деревянными. Особенно запомнились В.С. башмаки Фортунаты Андреевны с деревянными подошвами (крайняя степень бедности). Да и свой дом Фортуната Андреевна с Альфонсом Ивановичем смогли построить только где-то в 1956–1957 гг., т. е. намного позже, чем семья Брачевых, а до этого жили они в землянке, также топившейся по-чёрному. У них было двое детей – 2 девочки, старшая Вячеслава (Чеся, 1943 г.р.) и младшая Фортуната (Франя, 1946 г.р.). В тесном общении и в играх с ними, собственно, и формировались первые детские впечатления Виктора Степановича. Младшая из них, Фортуната, к сожалению, уже умерла, а старшая Чеся живёт в настоящее время в г. Екабпилс в Латвии, куда они ухали из Матеш ещё в конце 1950-х гг. спасаясь от нищеты.

Что же касается семьи Брачевых, то она в начале 1950-х гг. увеличилась. 5 марта 1950 г. у них появился второй сын – Валентин (в настоящее время проживает в Полоцком районе Витебской области, республика Беларусь, пенсионер). Так как брак между родителями к этому времени официально был расторгнут, хотя они и продолжали жить вместе, зарегистрировать его пришлось уже по фамилии матери – Шаркевич. В 1953 г. появился ещё один ребёнок – Николай, но он через год умер.

В 1953 г. с B.C. случилось большое несчастье, первое в его жизни. Видя что отец наточил топор и положил его под лавку, мальчик решил самостоятельно срубить дерево; взял топор и держа его обеими руками на весу вышел на улицу. Но по дороге подскользнулся, упал и топор свалился на него, разрубив кисть левой руки. Сам Виктор, впрочем, так испугался, что не почувствовал боли, не было на первых порах видно и крови, но зато как испугались его родители!

Никаких бинтов в доме, не говоря уже о йоде, зелёнке и прочем не было и в помине. Стояла летняя жара, кругом было полно мух и, боясь заражения крови, так как рана оказалась глубокая, Стефания Андреевна, не придумала ничего другого, как дезинфицировать её. Заставив B.C. положить руку на порог хаты, она тут же пописала на неё, и надо сказать поступила, хотя и оригинально, но совершенно правильно. Перевязав затем наскоро руку мальчику какой-то тряпкой, родители решили немедленно отправить его в больницу г. Браслав, до которого было не менее 15 вёрст. Своей лошади, не говоря уже о каком-нибудь другом транспорте, у Брачевых, естественно, не было. Ни о каких рейсовых автобусах или скорой медицинской помощи, говорить тоже не приходилось. Надо было срочно обращаться в колхоз за лошадью, и здесь ярко проявилась разница характеров отца и матери B.C. Степан Николаевич заколебался в эту ответственную минуту и стал говорить, что лошадь с телегой ему никто не даст, что идёт уборка урожая и прочее. В результате за лошадью вынуждена была пойти Стефания Андреевна. Пошла она прямо в поле и когда ей отказали, не долго думая, отобрав вожжи столкнула одного из мужиков с телеги и погнала её к дому.

В больницу B.C. повёз, впрочем, уже отец. Здесь мальчику сразу же сделали операцию и зашили рану. В больнице он пролежал где-то дней 10.

Что запомнилось ему, так это манная каша, которую принесли Виктору на завтрак. Попробовав её на вкус, он решительно отказался однако её есть. «Что это такое, это не настоящая каша, настоящая каша – это бульбяная, т. е. картофельная». Дело в том, что до этого ни манной, ни какой другой каши, кроме картофельной, он никогда не видал. Мальчику пошли навстречу и на следующий день ему принесли картошку с мясом. Есть её впрочем Виктор тоже не стал, но зато её с большим удовольствием съел навестивший его и проделавший для этого нелёгкий 15-километровый путь пешком, его голодный отец.

Обратный путь из Браслава оказался для мальчика так же тяжёлым испытанием. Увидев, что сын устал, Степан Николаевич взял его в районе деревни Ахремовцы себе на плечи. Здесь между прочим произошёл весьма характерный для B.C. эпизод: увидев на обочине дороги рваную калошу, отец поднял её и осмотрев хотел взять с собой – авось пригодится в хозяйстве. Но тут раздался рассудительный голос сына: «папа не надо брать эту дрянь, зачем она тебе, мы не нищие». Это так поразило отца, что он тут же выбросил злосчастную калошу, а придя домой, рассказал о случившемся жене. «Вот какой разумный сын растёт у нас», – заявил он. И в дальнейшем B.C. поражал своих родителей и окружающих не характерной для его возраста рассудительностью.

В школу в соседней деревне Рудава B.C. пошёл 1 сентября 1954 г. Пошёл босым, так как у матери не было денег на детские туфли или сандали. Впрочем, справедливости ради, говорит B.C., надо сказать, что не он один был такой, а добрая половина класса ходила в школу босая, и это никого особенно не волновало. Единственно, что требовали учителя, так это чтобы ноги были чистыми. А так как они, были понятное дело, грязными: ведь не по паркету шли дети в школу, а по просёлочной дороге, то перед тем как войти в школу, ноги обязательно приходилось мыть в луже. Но это только в том случае, если она была. Эта же картина повторилась и в следующем году. Туфлями B.C. обзавёлся где-то в классе 3 или 4. Когда же наступали осенние и зимние холода, то обувать Виктору приходилось материнские резиновые сапоги 38 размера, в качестве же верхней одежды, использовалась материнская фуфайка и отцовская шапка-ушанка. В таком вот виде и ходил B.C. в школу.

Поскольку в колхозе почти ничего не платили, а уйти из него было нельзя, не давали паспортов, то иначе как голодными детские годы B.C. не назовёшь. Спасала картошка с приусадебного участка (50 соток), да овощи с огорода. Хлеба, как правило, не было. Да и откуда было ему взяться, ведь то зерно, что давали на трудодни в колхозе, вполне умещалось в 1–2 мешках, да и то зерно было гнилое. Спасались тем, что сеяли рожь на приусадебном участке. Мать жала её серпом, вязала в снопы, после чего их молотили цепами вручную и получали зерно, но чтобы испечь из него хлеб, зерно надо было раззмолоть. Никакой мельницы в деревне не было, да и быть не могло, но зато у сестры Стефании Андреевны – Фортунаты Стилба были каменные жернова, на которых вручную зерно перемалывалось в муку. Этим занималась обычно мать. Пытался ей помогать, когда подрос, и сын, но работа эта тяжёлая и надолго его не хватало.

«Сегодня может возникнуть вопрос, – говорит B.C. вспоминая своё детство, – почему мы не умерли, как выжили? Выжить нам помогла корова. Самые трудные месяцы наступали тогда, когда перед отёлом буквально на 6–7 недель мать прекращала её доить (не было молока), а самая большая радость, когда корова, наконец, телилась и наступало молочное изобилие».

В 1954 г. из-за того, что заложенная осенью на зиму в бурты колхозная картошка сгнила, и на Степана Николаевича, как на бригадира, в судебном порядке было наложено взыскание за понесённый колхозом ущерб, в доме Брачевых появился судебный исполнитель с деревенскими мужиками, чтобы забрать у семьи единственную ценность, которая у него была – корову (больше не было ничего). В этой сложной ситуации Стефания Андреевна не долго думая, схватила топор и матерно ругаясь и крича, стеной встала у хлева, грозя порубить каждого, кто подойдёт к его двери. В результате, несмотря на все уговоры судебного исполнителя деревенские мужики «идти под топор» отказались, не решился на это и сам судебный исполнитель. Грозя матери всевозможными карами он вынужден был удалиться.

«Сопротивление законным властям, шаг, безусловно, серьёзный, акт отчаяния. Но идя на него мать спасла нас с братом от голодной смерти, ибо без коровы, т. е. без молока, в отсутствии хлеба, на одной картошке, нам было бы не выжить. Всегда гордился и горжусь своей матерью», – говорит в связи с этим B.C.

Конечно же, Стефания Андреевна старалась не только прокормить, но и хоть как-то приодеть своих ребятишек. Дело в том, что со времени единоличного хозяйства (1945–1949 гг.) у неё оставался некоторый запас льна, из которого после так называемой процедуры трепания удалось получить паклю, а затем и льняную пряжу. Что запомнилось В.С., так это зимние длинные вечера при свете коптилки и мать за прялкой.

После того, как эта утомительная работа была окончена, Стефания Андреевна отправилась в соседнюю деревню Кузьмовщина к одной из своих подруг, у которой в доме стоял старинный ткацкий станок. Сотканная ею таким образом льняная ткань была покрашена в домашних условиях в чёрный цвет и по специальному заказу местная деревенская швея сшила Виктору и его брату Валентину их первые в жизни «школьные» костюмы: брюки галифе и френчи. Никакого другого фасона ни Стефания Андреевна, как заказчик, ни исполнительница – деревенская швея – не знали. Тогда же впервые появились в семье Брачевых льняные простыни и скатерти. Одну из них В.С. бережно хранит как память о матери, до сих пор.

Характерная особенность В.С. детских лет – это его упрямство и неуёмная тяга к знаниям. Едва научившись читать, он так пристрастился к этому занятию, что уже к 4 классу перечитал практически весь детский фонд школьной библиотеки и принялся за «взрослый»: Л.Н. Толстой, А.П. Чехов, М. Горький, И.С. Тургенев, Н.В. Гоголь, Н.А. Гончаров и др. Читать ему приходилось на печи при свете керосиновой коптилки (жестяная банка с керосином и фитилём из пакли), причём читать, по требованию родителей, непременно вслух, так как они тоже проявляли живейший интерес к содержанию произведений русской классики.

Последствия этого увлечения, не заставили себя долго ждать: резкое ухудшение зрения В.С. и как следствие – очки, которые ему пришлось одеть в 11 лет. В тоже время, несомненно, и другое. Страсть к чтению много способствовала умственному развитию мальчика. Уже в детские годы он резко выделялся из среды своих сверстников, смотревших на учёбу в школе как на своего рода некую обузу и явно тяготившихся ею.

Для Виктора же именно школа как раз и была тем светлым лучом в тёмном царстве тяжёлой и безрадостной повседневности, который освещал его жизнь. Пропустить уроки, не пойти в школу, было для него немыслимым. Жестокие морозы 30–35 градусов в зимние месяцы в эти годы для Белоруссии были обычным явлением и занятия в школе на этом основании часто отменялись, причём без предупреждения родителей, так как никаких телефонов не было. Единственным учеником, приходившим в эти дни в школу, был только Виктор.

Стоит видимо привести характеристику ученика 6 класса Рудавской 7-летней школы Брачева Виктора Степановича от 26 мая 1960 г. из его личного школьного дела.

«В течение 1959–1960 учебного года, – читаем мы здесь, – Брачев Виктор являлся дисциплинированным учеником, как в школе, так и вне школы. Регулярно посещал занятия. Родители заинтересованы в обучении своего сына. Домашние задания выполнял аккуратно. На уроках всегда внимателен, активен. Брачев Виктор очень увлекается чтением книг художественной литературы. Это сказалось и на его устной речи и на его письме. Он хорошо излагает прочитанное, грамотен. В коллективе вежлив, активно участвует в жизни класса. Общественные поручения выполняет добросовестно, трудолюбив. Виктор – хороший участник художественной самодеятельности, является членом кружка юннатов. Материально плохо обеспечен, имеет плохое зрение».

Сама Рудавская 7-летняя школа располагалась километрах в 3-х от дома Брачевых, причём никакой дороги до неё не было. Добираться приходилось, как говорится, напрямик, через поля, луга и болота. Кончилось это тем, что, возвращаясь однажды зимой в пургу из школы В.С. в надвигавшихся сумерках, взял не то направление и забрёл в болото, а когда выбрался из него, понял, что заблудился. К этому времени уже совсем стемнело и мальчик потерял всякий ориентир, устал и не знал, что делать. Всю ночь блуждал он по полям и болотам, пока под утро не увидел, наконец, тусклый огонёк, светящийся в темноте в окне какого-то хутора и пошёл на него. Это его и спасло. Тем временем, уже отчаявшаяся Стефания Андреевна безуспешно обойдя все окрестные деревни в поисках сына, заглянула, наконец и на этот хутор. И история эта, едва не стоившая В. С. жизни, закончилась вполне благополучно, хотя ужас, который он испытал во время этих блужданий не изгладился из его памяти до сих пор.

Самые добрые впечатления остались у В.С. матешского периода его жизни от общения с тётей Катей, старшей сестрой Степана Николаевича. Живя последние годы в городе Шумерля Чувашской АССР, она, по словам В.С., поддерживала с семьёй своего младшего брата, близкие отношения и часто приезжала к ним в гости.

Тем временем, нищета и безысходность колхозной жизни в белорусской деревне, подтолкнули семью Брачевых к переезду в соседнюю Латвию, где жить было, как оказалось, на порядок легче. Инициатором этого переезда был отец Степан Николаевич. Мать была против, опасаясь неизвестности, но, наконец, удалось уговорить и её. Произошло это в самом начале мая 1960 года.

Сам исторический переезд в соседнюю республику свершился, согласно воспоминаниям B.C. на латышском колхозном грузовике, в который погрузили всё их так называемое имущество – корову, две овцы, собаку по прозвищу Бобик и кошку. Никакого другого имущества у них не было. Отец с матерью расположились в кузове рядом с коровой, B.C. с братом и кошкой «Катей» в кабине рядом с шофёром.

Новым местом жительства семьи Брачевых стал хутор Зилес (Синий) Коценского сельсовета Валмиерского района Латвийской ССР. Мать Стефания Андреевна стала работать дояркой на ферме местного колхоза им. В.И. Ленина, отец – пастухом.

Большой проблемой первое время для семьи Брачевых стало отсутствие у отца и матери паспортов, но благодаря поддержке местных латышских властей, которые были заинтересованы в притоке рабочей силы в колхозы, проблема эта была благополучно решена.

Конечно, и на новом месте жительства семья столкнулась с рядом проблем, но здесь всё же платили кое-какие деньги и семья смогла, наконец, не только нормально питаться, но и приобрести некоторые жизненно необходимые для её существования вещи: платяной шкаф, телевизор марки «Рекорд» и прочее. «Мы, – вспоминает B.C., – стали жить лучше. Купили радиолу “Стрела” за 40 рублей, 2 железные кровати, мать приобрела себе наручные часы и пальто, отец – гармошку, а затем и аккордеон. В Белоруссии у нас ничего не было, хотя работали родители как лошади.

Мы с братом с большим удовольствием сбросили с себя сшитые нам в Белоруссии домотканые штаны-галифе и старомодные френчи, над которыми смеялись в школе. Вместо них мать купила нам фабричные штаны и пиджаки. Учились мы с братом в Зилайскалнской 8-летней школе – это посёлок городского типа, построенный в 1950-е гг. при местном торфозаводе. Население его было приезжее, в основном русские и белорусы». Русской была и вторая средняя школа в городе Валмиере, куда поступил B.C. после окончания школы-восьмилетки в посёлке Зилайскалнс. Валмиера (немецкий Вольмар), куда бежал в XVI в. от Ивана Грозного к польскому королю боярин – изменник князь Андрей Курбский, B.C. проучился здесь три года в 9–11 классах.

К этому времени (1963 г.) из тесной и неуютной комнаты в сыром каменном доме на хуторе Зилес, по которой, не боясь ничего, бегали огромные крысы, (здесь-то и подхватил В.С. желтуху, которой ему пришлось вместе с братом переболеть) семья Брачевых переехала на хутор Терцитес-2, в один из двух аккуратных финских домиков, специально построенных для доярок при животноводческой ферме, где, собственно, и работала Стефания Андреевна. В 1965 г. она получила здесь производственную травму и стала инвалидом 2-й группы; в 1966 г. после операции на старой ещё с фронтовых времён ране, получил 2-ю группу инвалидности и Степан Николаевич.

Сам хутор Терцитес-2 и ферма располагались метрах в 700–800 от селения Муяны (до революции Пилсмуйжа, а ещё ранее замок «Моян», последним владельцем которого перед 1917 г. был граф Эммануил Менгден). Деревянный дом самого графа, к этому времени был уже в плохом состоянии, но зато каменные стены, хозяйственные постройки и живописные развалины немецкой крепости времён Ливонского ордена, прекрасно сохранились.

Получив в июне 1965 г. аттестат об окончании средней школы, В.С. в этом же году поступает на исторический факультет Псковского педагогического института им. СМ. Кирова и на постоянное жительство в Муяны он уже не возвратился, хотя регулярно навещал своих родителей и проводил здесь практически каждое лето.

Оказавшись в сентябре 1965 г. в Пскове, В.С. с жаром принялся за учёбу, хотя обстановка в институтском общежитии, куда его поселили, не слишком-то этому способствовала. Вот одно из его писем к родителям этого времени. Датировано оно 3 апреля 1966 г.

«Здравствуйте дорогие мои родители и брат Валик. Сообщаю, что доехал я благополучно, ничего пока ещё не покупал. Деньги (30 руб.) я получил, но подходящих плащей здесь нет. Туфли свои я отнёс в починку и всё идёт хорошо <…> Здесь у нас в институте проходила научная конференцию и я выступил с докладом о Псковском коммунистическом батальоне (1919 г.). Доклад хвалили и обещали напечатать к октябрю месяцу. Подарили книжку и авторучку, дали грамоту. А в остальном всё по-старому. Оставайтесь живы и здоровы. Ваш сын Виктор. Валик! (брат. – И.П.) поздравляю с 17-летием! Расти большой и готовься поступать в институт!»


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации