Текст книги "Долг русского историка. Жизненный путь и труды В. С. Брачева"

Прилежание и заинтересованность, с которым относился В.С. к учёбе (а учился он только на отлично), принесли-таки свои плоды: фотография его появилась на институтской Доске Почёта, а сам он, правда, только на последнем курсе, был удостоен Ленинской стипендии ЦК ВЛКСМ. Это что-то около 80 рублей, довольно большие по тем временам для студента деньги. Жить, как говорится, стало веселее.

Ректором института в то время был историк доцент И.В. Ковалёв, которого сменил вскоре заведующий идеологическим отделом Псковского обкома партии кандидат исторических наук П.А. Николаев. Деканом исторического факультета была доцент Н.П. Попова, специалист по истории КПСС. Заведующей кафедрой истории СССР – доцент С.И.Колотилова. Из других историков наиболее яркой фигурой на факультете был, согласно отзыву B.C., доцент Б.П. Селецкий, читавший историю древнего мира. Историю России XVIII–XIX вв. читал доцент Л.Д. Рысляев. Из других преподавателей следует назвать доцента Е.П. Иванова и археолога И.К. Лабутину. Никаких профессоров на факультете не было.

Что касается курса, на котором учился B.C., то тон на нём задавали не вчерашние одиннадцатиклассники, вроде B.C., а зрелые ребята, уже отслужившие в рядах Советской Армии и поступившие в институт вне конкурса: А.И. Проневич, К.Д. Александров, В.М. Елагин, Н.Р. Демешенков, П.С. Васильев и др. Интереса к науке из них не проявлял никто и B.C., просиживавший целыми днями в читальном зале институтской библиотеки, был здесь несомненно «белой вороной». Характерно и прозвище, которое закрепилось за ним с их подачи среди однокурсников – «профессор».

Ещё на старших курсах пединститута у B.C. появилась мысль попробовать себя после его окончания на поприще профессионального историка. Толчком к этому послужила его работа над курсовиком на втором курсе, посвящённом классовой борьбе в Древней Руси. В ходе написания её, ему пришлось основательно проштудировать как «Повесть временных лет», так и работы таких корифеев исторической науки тех лет как Б.Д. Греков, М.Н. Тихомиров, В.В. Мавродин, у которых B.C., к своему удивлению, нашёл немалое количество неточностей, противоречий и прямых расхождений, с тем, что говорит источник.

Высокая оценка этой работы со стороны научного руководителя B.C. доцента И.К. Лабутиной, собственно, и поселила в нём мечту об аспирантуре.

С окончанием в июне 1969 г. пединститута, мечта эта, вначале казавшаяся несбыточной, стала обретать черты реальности. Правда, в официальном целевом направлении в аспирантуру B.C. было отказано. Но рекомендацию в неё, никого и ни к чему, впрочем, не обязывающую, он всё-таки получил. С этим и уехал B.C. в Ленинград поступать в аспирантуру.

Это было первое посещение B.C. великого города, и не удивительно, что он был ошеломлён увиденным. Особенно впечатлила его Исаакиевская площадь с памятником императору Николаю I. Первым учреждением, куда направил свои стопы B.C. был истфак ЛГУ. Однако заведующего кафедрой истории СССР, профессора В.В.Мавродина на месте не оказалось и, не долго думая, он отправился в Пединститут им. А.И. Герцена.

Здесь он был тепло встречен тогдашним заведующим кафедрой истории СССР профессором А.А. Мухиным. Дело было за малым: благополучно сдать вступительные экзамены. Экзамены B.C. сдал, но поскольку место в аспирантуру по кафедре истории СССР было только одно и на него здесь уже был свой претендент, Валерий Островский (ныне известный политолог и профессор Санкт-Петербургского университета) B.C. в результате было предложено только место аспиранта-заочника, на что он и согласился.

А.А. Мухин будучи специалистом по советскому обществу предлагал B.C. взять в качестве темы для будущей кандидатской диссертации историю коллективизации в одной из областей Северо-Запада России. Но тут в дело неожиданно вмешался только что защитивший докторскую диссертацию по опричнине Ивана Грозного профессор Р.Г. Скрынников. Каким-то образом профессор всё-таки прочитал реферат B.C. о классовой борьбе в Древней Руси и он ему понравился. Кончилось всё тем, что Руслан Григорьевич сам подошёл к B.C. и заявил, что по его убеждению он прирождённый «древник», или как выразился Р.Г. Скрынников «феодал» и предложил ему писать диссертацию под его научным руководством.

B.C., у которого душа не лежала к теме по истории коллективизации, с радостью согласился на это лестное предложение. Не возражал против такого поворота дела и проф. А.А. Мухин. Сразу же обговорили и тему будущей диссертации – «Политическая борьба в Русском государстве в конце XV в.».

Так как впоследствии у Р.Г. Скрынникова появились и другие ученики, стоит подчеркнуть, что именно B.C. был первым среди них, первым в его жизни аспирантом. С этим, очевидно, было связано и то особое внимание, какое уделял ему Руслан Григорьевич в это время в результате чего B.C. совершенно неожиданно для себя оказался, правда, на самое короткое время, вхож в дом профессора, стал бывать у него на даче и прочее.

Окрылённый этим B.C. возвратился в Псков, где его, впрочем, никто не ждал. Пришлось снять комнату и серьёзно задуматься о начале своей трудовой деятельности. Ведь аспирантура-то была заочной. За советом B.C. обратился к своим институтским учителям. Совет, впрочем, который они ему дали – учительство в псковской глубинке – оказался, как показали последующие события, далеко не лучшим.

Прислушавшись к нему, B.C. свою трудовую деятельность начал (октябрь 1969 г.) в качестве учителя истории Черской средней школы Палкинского района Псковской области. Впечатления, полученные им здесь, оказались не слишком радужными. Нагрузка, в смысле количества уроков, оказалось большой, а зарплата (90 рублей), слишком маленькой. Положение осложнялось ещё и тем, что наряду с учениками дневной школы B.C. пришлось ещё вести уроки и в вечерней школе. В результате – целый день на работе.

Поселили B.C. в деревне Наумково в съёмной комнате деревенской избы, в другой комнате жили дед со старухой. Еду себе B.C. готовил сам: варил на электрической плитке картошку, а масло, хлеб, чай и сахар покупал в деревенском магазине. Удобства – во дворе. И что самое главное – никаких перспектив. Хозяева избы как могли жалели молодого учителя и старались вразумить его. «Наши дети, – говорили они, – закончив 8 классов, уехали в поисках лучшей жизни в город, получили там квартиры с удобствами, хорошую работу, завели семьи, что же тебя привело сюда? Здесь в деревне молодому человеку, да ещё и с высшим образованием, делать нечего».

Понимал это и сам B.C., тем более, что о серьёзной подготовке к сдаче экзаменов кандидатского минимума (История СССР, Марксистско-ленинская философии, История КПСС) и работе над диссертацией в этих условиях не могло быть и речи.

К весне 1970 г. B.C. стало окончательно ясно, что работа в деревенской школе – это ошибка, и надо срочно перебираться в город, т. е. в Псков. 28 мая он увольняется из школы, приезжает в Псков и определяется на должность экскурсовода Псковского историко-художественного музея-заповедника. Лёгкость с которой он получил это место была связана с ходатайством за него перед дирекцией музея доцента истфака Псковского пединститута С.И. Колотиловой.

К сожалению, поспешный уход В.С. из Черской средней школы, дорого ему обошёлся. Дело в том, что директор школы своего согласия на увольнение В.С. не давал и приказ о его освобождении от должности учителя был подписан заведующим районным отделом народного образования Палкинского района в его обход.

Возмездие не заставило себя долго ждать: обозлённый случившимся директор школы срочно организовал заседание партбюро, которое уже, правда в отсутствие В.С. тут же объявило ему строгий выговор по партийной линии. Здесь следует пояснить, что ещё на последнем курсе по рекомендации своих институтских преподавателей В.С. был принят кандидатом в члены КПСС, а затем уже зимой 1970 г., будучи учителем в Черской средней школе стал полноправным членом партии. Выговор этот или, вернее, его последствия стоил В.С. немало нервов, хотя о самом факте своего более чем 20-летнего пребывания в этой организации В.С. никогда не сожалел и не сожалеет.

В Псковском музее, где он водил экскурсии по Поганкиным палатам В.С. задержался, однако, тоже не долго. Дело в том, что Р.Г. Скрынников, аспирантом которого, как мы уже знаем он был, перешёл в 1971 г. из Педагогического института в Ленинградский университет и, беспокоясь о судьбе своего первого аспиранта, предложил ему забрать из пединститута свои документы и поступать в аспирантуру Ленинградского отделения Института истории к профессору Сигизмунду Натановичу Валку, так как именно в этом году, специально под него, руководство отделения (Н.Е. Носов) сумело получить специальное аспирантское целевое, т. е. с последующим оставлением в институте, место.

Конечно, говорит сегодня В.С, как выпускник, пусть и с красным дипломом провинциального пединститута я не мог даже и мечтать о такой перспективе. Да и о самом существовании С.Н. Валка знал не по его трудам, а только слышал о нём от его ученицы, доцента Псковского пединститута Л.А. Бакусовой. Учитывая преклонный возраст Сигизмунда Натановича (родился в 1887 г.) и его удельный, так сказать, вес в сообществе ленинградских историков той поры, явное навязывание в качестве «последнего ученика» совершенно неизвестного ему молодого человека из Псковского пединститута было не совсем удачной и, во всяком случае, рискованной идеей. Взять В.С. его уговорила супруга Р.Г. Скрынникова, сотрудница ЛОИИ и любимая ученица С.Н.Валка Лидия Николаевна Семёнова. Да и заведующий Ленинградским отделением Института истории Н.Е. Носов, судя по всему, тоже к этому руку приложил.

Как бы то ни было, после проведённого в сентябре собеседования 15 ноября 1971 г. В.С. был зачислен в аспирантуру ЛОИИ с отрывом от производства по специальности «Историография и источниковедение», о чём ему и сообщил в Псков срочной телеграммой Р.Г. Скрынников. Быстро уладив в Пскове дела В.С. купил себе билет на железнодорожном вокзале, сел в вагон и уже рано утром следующего дня был в Ленинграде – городе, которому, без преувеличения можно сказать, суждено было стать его судьбой.

Глава 2. 1971–1987 гг.: самые трудные и самые счастливые. Аспирантура ЛОИИ. Музей истории ЛГУ. Кандидатская диссертация

Тема диссертации, которую предложил В.С. С.Н. Валк была вполне в валковском духе: «Древнерусский акт в исторической литературе XVIII–XIX вв.». Широта, неопределённость, можно даже сказать, неподъёмность этой темы для начинающего исследователя была очевидной, тем не менее В.С. с жаром принялся за её разработку, проводя целые дни в Публичной библиотеке. Однако, когда через год настало время подведения итогов работы, С.Н. Валк, видимо, понял, что в отпущенный для аспиранта срок написания диссертации (3 года) В.С., скорее всего, не уложится и предложил новую и тоже типично валковскую тему – «Петербургская археографическая комиссия периода капитализма».

Существенной особенностью её, в отличие от прежней, являлось то, что она была более понятной В.С. и как в основе своей описательная, оказалась вполне подходящей для кандидатской диссертации. Другое дело, что объём предстоящей работы оказался настолько велик, что завершить начатое исследование в срок за оставшиеся полтора года до окончания срока аспирантуры было явно нелёгкой задачей. Но В.С. принял случившееся как должное и снова засел за книги. Много времени пришлось посвятить ему в это время и изучению богатейшего архива Археографической комиссии в Ленинградском отделении Архива Академии Наук СССР.

Что касается личных отношений с С.Н. Валком, то они, по словам В.С., были у него самые добрые. Профессор проявлял большое внимание к своему ученику, причём не только в научном плане, но и в плане житейском, а однажды даже предложил ему финансовую помощь, от чего смущённый В.С., понятное дело, отказался. Много и охотно делился с ним С.Н. и своими воспоминаниями, в том числе и о «Академическом деле» 1929–1931 гг., на которое у него был свой, особый взгляд, расходящийся с сегодняшними версиями. Особенно запомнилась В.С. беседа с С.Н. Валком в 1972 году в Главном здании Университета, когда, выйдя с ним из Актового зала, где проходила траурная церемония прощания с проф. С.Б. Окунем, тот пустился в воспоминания о своих студенческих годах.

Конечно же, говорить о каких-то особо близких отношениях ученика с учителем, учитывая возрастную разницу между ними, не говоря уже о таких «мелочах», как слишком очевидный разрыв их в общеисторической и культурной подготовке, было бы большим преувеличением. Но, как отмечает B.C., С.Н. Валк был очень умным и тактичным человеком, и если он всё же показывал своё превосходство по отношению к собеседнику, то крайне редко, в минуты сильного раздражения, а в обыденной обстановке держался просто и общаться с ним было легко. Вот только руководить аспирантами он не умел и за 3 года работы с B.C. каких-либо конкретных советов как в смысле работы над текстом диссертации, не говоря уже об идеях, он от него так и не получил и всё ограничилось, по сути дела, общими указаниями по части литературы, источников, да элементов техники научной работы.

Положение осложнялось ещё и тем, что во время своего пребывания в аспирантуре, проживавший в общежитии Академии Наук на улице Яковской, B.C. успел жениться (4 января 1973 г.) на аспирантке из Самаркандского университета физике Светлане Мурадуллаевне Хурсандовой. 29 ноября 1973 г. она родила ему сына, которого назвали в честь её дедушки по материнской линии Сергеем. Всё это не слишком-то способствовало усиленной работе B.C. над диссертацией. К тому же 20 декабря этого же года у него умирает в Муянах, о которых уже шла речь, от рака отец. Похоронили Степана Николаевича на городском православном кладбище г. Валмиера. Не заладилась у B.C. и семейная жизнь и дело, в конце концов, закончилось разводом.

Как ни сильны были эти первые в его жизни удары судьбы они не охладили, однако, научного пыла B.C., просиживавшего в библиотеке целые дни, начиная с момента её открытия и до окончания работы. И надо сказать, что усилия его всё-таки увенчались определённым успехом и текст диссертации, что имело принципиальное значение для будущей судьбы B.C., был им представлен в феодальный сектор, всё-таки в срок – в начале ноября 1974 г. Но делу это не помогло.

С.Н. Валк к этому времени был уже серьёзно болен, лежал в больнице и реальной помощи B.C. оказать не мог. 5 февраля 1975 г. он умер. Это, видимо, и предопределило последующую судьбу B.C.

В ЛОИИ его так и не оставили, да и с постановкой диссертации на обсуждение в секторе, руководство ЛОИИ явно не спешило. Правда, В.С. по своей наивности думал, что ничего страшного не произошло. Ну, не оставили его в институте, – ничего страшного. Можно будет устроиться в каком-либо другом высшем учебном заведении. Ну, не удалось обсудить диссертацию в срок, ничего страшного не произойдёт, если она будет обсуждена несколькими месяцами позже. Главную свою задачу В.С. видел в том, чтобы обеспечить диссертацию необходимыми для её защиты публикациями. Однако, когда он появился в стенах ЛОИИ и предложил свою статью для аспирантского сборника, который готовился в это время, то встретили его здесь неприветливо. Правда, ответственный редактор его А.Г. Маньков статью принял и даже дал адрес и телефон Г.В. Абрамовича, отзыв которого требовался, чтобы она пошла в печать. Но тут в разговор вмешался неожиданно подошедший куратор сборника Виктор Моисеевич Панеях, категорически заявивший, что места в сборнике больше нет, хотя было очевидно, что это не так. Что же касается А.Г. Манькова, то он вместо того, чтобы возразить своему коллеге, как-то, вспоминает В.С, покраснел и смешался. Этим всё дело и кончилось. В.С. был обескуражен.

Ещё более обескуражило его поведение Н.Е. Носова, который на основе предварительного заключения К.Н. Сербиной («сырая работа»), фактически отказал ему в рекомендации от имени сектора его диссертации для защиты. Впрочем, понимая, что результат обсуждения будет не в его пользу, В.С. на этом особенно и не настаивал, надеясь исправить отмеченные К.Н. Сербиной недочёты. Дело было однако не в недочётах, а в сформировавшемся, по не вполне понятным причинам, мнении руководства института о нецелесообразности защиты В.С.

Особенно тяжёлое впечатление произвела на него неудачная попытка устроиться на работу библиотекарем в Библиотеку Академии наук. Встретили его здесь хорошо и вопрос, как говорится, в принципе был решён. Однако, когда на следующий день В.С. опять появился здесь уже с трудовой книжкой, дирекция БАН тут же дала отбой, сославшись на негативный отзыв о нём из дирекции ЛОИИ. В результате В.С. не оставалось ничего другого, как в ожидании лучших времён согласиться на временную должность библиотекаря, сначала в Военно-механическом институте, затем в Публичной библиотеке и уже на постоянной основе в Научной библиотеке им. М. Горького ЛГУ. Это были, пожалуй, самые тяжёлые времена для В.С.

Мать, Стефания Андреевна, как могла старалась поддержать своего не слишком-то удачливого сына. Вот одно из сохранившися у В.С. её писем той поры за 28 марта 1976 г. Писала его судя по всему её невестка Галя (жена брата Валентина). Сама Стефания Андреевна, как уже отмечалось, была неграмотной. Но писала она, несомненно, под её диктовку. «Здравствуй сын Виктор! Как здоровье, как успехи в работе над диссертацией? Ну, старайся, защищайся, не бросай работу, не отставай ни на шаг, иди вперёд. Если тебе трудно и денег не хватает, то напиши, я вышлю. О деньгах не беспокойся, только напиши, я буду каждый месяц высылать <…> Работу не бросай, защищай диссертацию изо всех сил.

Валик получил квартиру, уехал в Гулбене <…> Я отдала ему всю мебель, радио и магнитофон, а тебе купим новый магнитофон. Звал меня Валик с собой, говорил: продай тёлку, уезжай с нами. Но я не согласилась. У меня своя квартира и сад, и всё на месте. А там, ну, как бы я там жила? Но Валик рассердился на меня, что я не поехала. Картошка замёрзла, но три мешка ему набрала.

Немного о себе. Пока ещё на ногах, пока жить можно, здоровье по-прежнему, около хозяйства ещё топаю. Пиши как твоё здоровье, как успехи. Если найдёшь время, то приезжай, не забывай. Пиши. До свидания, твоя мама».

Как ни сложна и запутанна была жизненная ситуация, в которой оказался в середине 1970-х гг., В.С. все его неприятности в одночасье перечеркнуло неожиданно свалившееся на него счастье в лице 18-летней Наденьки Рыга, учащейся одного из медицинских училищ Ленинграда – уроженке посёлка Зеленец под Архангельском. Историческая, как шутя называет её В.С. встреча, произошла 25 июля 1976 г. на Лиговском проспекте в 25 трамвае. «Я, – вспоминает он, – как-то сразу понял, что это как раз та девушка, которая мне нужна. Более близкое знакомство с Надей только укрепило меня в этой мысли. Оба мы были молоды, несмотря на некоторую разницу в возрасте (11 лет), бездомны, бедны и достаточно безрассудны, так как уже через неделю я повёз Наденьку в Муяны, чтобы представить её в качестве жены. “Вот мама, знакомься, это моя жена Надя”, – сказал я. “Ну что ж, заходите в дом, – ответила она и заплакала”».

Брак этот оказался удачным, и уже 1 июля 1977 г. у четы Брачевых появился первенец – девочка, которую в честь матери В.С. решено было назвать Стефанией, через год – 16 октября 1978 г. – второй ребёнок – дочь Анюта. 9 мая 1980 г. появляется третья дочь – Алёна.

B.C. конечно же ждал мальчика и он тоже, наконец, появился. Произошло это 13 мая 1981 г. Назвали его Андрюшкой. Стоит видимо отметить, что тяжёлые жилищные условия были причиной того, что рожала детей Надежда Николаевна не в Ленинграде, а в Латвии, в доме матери B.C. Можно представить себе счастье B.C., когда он получил телеграмму о рождении долгожданного мальчика, и каково было его горе, когда выяснилось, что мальчик родился больным – «синдром Дауна». Прожил он, впрочем, не долго и в том же 1981 г. умер. Тем не менее история эта и всё что с ней было связано, явилось тяжёлым испытанием для отношений B.C. с Надеждой Николаевной.

После Андрюшки 16 августа 1982 г. у четы Брачевых родилась дочь Таня, а 24 ноября 1983 г. наконец-то появился на свет долгожданный второй сын, которого назвали Степаном. Мальчик родился здоровым и был назван в честь деда – Степана Николаевича. Радости B.C. не было предела, дело продолжения династии Брачевых было, наконец, обеспечено. Тем не менее, любовь к детям и стремление иметь большую и дружную семью привели к тому, что уже 2 мая 1986 г. появляется ещё один ребёнок – Настя, а 19 июня 1987 г. сын Святополк, которому было суждено стать последним ребёнком в этой не совсем обычной семье. Нужно констатировать, что в течение 10 лет Надежда Николаевна родила 8 детей («как же мне, – говорит B.C., – не гордиться ею!»). Сам B.C. склонен объяснять свою многодетность тем, что он в детстве очень тяготился тем, что их с братом было у матери с отцом, только двое и всегда мечтал о большой и счастливой семье.

Конечно же, признаёт B.C., определённый элемент идеализма в этом стремлении иметь много детей есть, и теперь, когда дети выросли, он понял, что они не совсем такие, какими он хотел бы их видеть. «Но я, – подчёркивает он, – совсем не жалею о случившемся, скорее напротив, чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что именно дети, жена и всё что с этим связано, а отнюдь не диссертация, статьи и книги, которые я написал, и, быть может, ещё напишу, оправдывают моё существование и делают меня счастливым. И ради чего стоило страдать и мечтать, бороться и жить на этом свете».

Но вернёмся всё же к злополучной диссертации В.С., работу над которой он к большому неудовольствию жены, Надежды Николаевны, не прекращал даже в самые трудные для него годы. Хотя надежда на то, что сектор феодализма ЛОИИ рекомендует её для защиты, была минимальной.

В чём тут было дело, пояснил впоследствии в приватной беседе с В.С. А.И. Копанев, указавший на негативное отношение к его диссертации «Москвы» (С.О. Шмидт и К°), что похоже на правду, так как историей Археографической комиссии активно занимался в это время ученик С.О. Шмидта С.В. Чирков.

Постоянным местом работы В.С. стала с 1976 г., как уже отмечалось, Научная библиотека ЛГУ им. М. Горького. Впечатление его от своей трудовой деятельности этого времени, было самое тягостное. Условия труда – тяжёлые: шифровка поступающих в библиотеку книг, просвета никакого, зарплата (что о ней говорить), разумеется, мизерная.

Но нет худа без добра. Судьбой В.С. неожиданно заинтересовался зам. секретаря парторганизации ЛГУ по идеологии Александр Якимович Дегтярёв. Познакомился с ним В.С. через доцента истфака В.М. Воробьёва, которого знал ещё по ЛОИИ (одно время тот подвизался там в качестве библиотекаря). И тот и другой, т. е. А.Я. Дегтярёв и В.М. Воробьёв являлись учениками А.Л. Шапиро и были, как говорится, на дружеской ноге.

Первое что сделал А.Я. Дегтярёв для В.С. – так это устройство его в Музей истории ЛГУ в качестве сотрудника. Впрочем, сотрудник – это громко сказано. Формально музей являлся в то время подразделением истфака и все его так называемые сотрудники, за исключением заведующей, Надежды Николаевны Кононовой, числились лаборантами и методистами факультета.

В Музее истории ЛГУ В.С. проработал 10 лет и практически всё это время, вплоть до 1984 г. за исключением, двух последних лет, когда на должность директора был назначен выпускник кафедры археологии истфака И.Л. Тихонов, музеем бессменно руководила Н.Н. Кононова[16]16
  Кононова Н.Н. (некролог) // Ленинградский Университет. 15 января 1988 г. С. 9.


[Закрыть]. Участник Великой Отечественной войны она более 10 лет (1948–1959) проработала у В.В. Мавродина лаборантом кафедры истории СССР. Человек она, по отзыву В.С., была незаурядный и в своё время даже работала под руководством проф. СБ. Окуня над диссертацией, имела научные публикации. В Музей Надежда Николаевна попала после некоей любовной истории, в центре которой оказался тогдашний декан факультета проф. Б.М. Кочаков и поэтому её перемещение сюда вполне может быть расценено, как своеобразная почётная ссылка, хотя с другой стороны, перевод с должности старшего лаборанта кафедры на должность заведующей подразделением факультета – музеем, это несомненное повышение.

Гораздо важнее другое. Н.Н. была умным, ярким и непосредственным человеком. История послевоенного университета и истфака происходила у неё на глазах, и она щедро делилась своими сведениями на сей счёт с сотрудниками музея. Наряду с В.С. в то время это были: Светлана Горяева, Елена Яковук, Марина Атабекова, Павел Седов (ныне известный историк), причём В.С., по его словам, был среди них, едва ли не самым усердным слушателем рассказов Н.Н. Не здесь ли истоки интереса В.С. к истории университета и родного факультета?

Отношение Н.Н. Кононовой к своим сотрудникам было самым доброжелательным. Во всяком случае, все благодарности ректора ЛГУ за хорошую работу, которые записаны в трудовую книжку В.С. (и не одного его!) были получены им именно с её подачи. Немаловажно и то, что после того, как В.С. ушёл из музея и стал работать уже в качестве преподавателя (ассистент, доцент, профессор) РГПУ им. А.И. Герцена, а затем и Санкт-Петербургского университета, как-то сразу, в одночасье, прекратились и благодарности, ранее сыпавшиеся на него, хотя работать хуже он, разумеется, не стал.

У нас уже шла речь какой «подарок» преподнёс в своё время В.С. при расставании с ним директор Черской средней школы на Псковщине – партийный выговор с занесением в учётную карточку. Рассчитывать на сколько-нибудь успешную научную карьеру с таким шлейфом было не реально. Однако, благодаря поддержке А.Я. Дегтярёва, доброму отношению к В.С. Н. Н. Кононовой и тогдашнего секретаря партийной организации истфака Р.Ф. Итса, в 1978 г. взыскание с В.С. было, наконец, снято.

Поскольку сама диссертация была у В.С. практически давно готова, первоочередная задача, которая во весь рост встала перед ним в этом время, заключалась в обеспечении её необходимыми публикациями по теме. Как оказалось, сделать это было не просто не только в ЛОИИ, о чём уже шла речь, но и в Ленинградском университете.

Правда, с формальной стороны, – положительная рецензия на статью В.С. по истории Археографической комиссии (её дал проф. Л.С. Семёнов) и рекомендация кафедры (В.В. Мавродин) препятствий, как вспоминает В.С., не было никаких. Однако когда дело дошло до реальной публикации её в «Вестнике ЛГУ», дело неожиданно застопорилось. Для В.С. это было тем более непонятно, что именно В.В. Мавродин был заместителем главного редактора «Вестника» по исторической серии или иначе говоря вопрос этот решать должен был именно он. Тем не менее, факт остаётся фактом: несмотря на рекомендацию кафедры, которую В.В. Мавродин и возглавлял, на протяжении двух лет, статья В.С. регулярно отвергалась редколлегией серии, под явно надуманным предлогом, что, в первую очередь, необходимо де пропустить статьи аспирантов и соискателей факультета, а так как В.С. таковым не являлся, то, следовательно, мог и подождать.

Первоначально В.С. верил в эту версию, однако, когда прошёл один год, затем второй и начался третий год его мытарств, решил всё-таки серьёзно поговорить на эту тему с В.В. Мавродиным. Разговор, впрочем, свёлся к тому, что Владимир Васильевич, рассказав В.С. свою любимую притчу о двух лягушках, попавших в крынку со сметаной, одна из которых, поняв бессмысленность борьбы, сразу же предпочла прекратить борьбу и утонула, а другая, не смирившись с этим, продолжала барахтаться, в результате чего сбила сметану в масло и, таким образом, спаслась, твёрдо обещал поставить статью в следующий номер «Вестника ЛГУ». Для большей убедительности Владимир Васильевич вызвал к себе секретаря серии по историческим наукам Л.А. Маркарянц, которой и отдал в присутствии В.С. соответствующее распоряжение. Дело, казалось, было сделано.

Каково же было удивление В.С., когда вместо того, чтобы принять распоряжение Владимира Васильевича к исполнению эта лаборантка кафедры новой истории неожиданно стала возражать, говоря, что мест нет, у нас очень много аспирантов, и т. д. и т. п., причём на повышенных тонах. Не ожидавший такой реакции, В.В. покраснел и велел В.С. на время выйти из своего кабинета на кафедре истории СССР. Когда же разговор скромной лаборантки и маститого профессора закончился, смущённый В.В. Мавродин, разводя руками, заявил В.С., что отстоять его статью он не сумел. Обескураженному В.С. не оставалось ничего другого как молча удалиться.

Очевидно, таким образом, что, несмотря на свои научные регалии В.В. Мавродин, на самом деле, то ли в силу мягкости характера, то ли по другим причинам, в это время уже мало что решал на факультете. Видя это, В.С. решился на можно сказать, на крайний в его положении шаг, обратившись к самому ответственному редактору серии проф. филологического факультета Н.И. Соколову (1915–2000). Показал ему свою статью, отзыв на неё Л.С. Семёнова, выписку из решения кафедры. Николай Иванович внимательно выслушав В.С., велел оставить эти бумаги у себя, пообещав решить вопрос. И, действительно, решил и уже в следующем 20 номере «Вестника ЛГУ» за 1979 г. выпуск 4, статья В.С. «Петербургская археографическая комиссия и её деятельность в области издания источников русской истории (1834–1917 гг.)» увидела, наконец свет[17]17
  Брачев В.С. Петербургская археографическая комиссия и ее деятельность в области издания источников русской истории (1834–1917 гг.) // Вестник ЛГУ. История. Язык. Литература. Вып. 4. № 20. Л., 1979. С. 108–112.


[Закрыть].

Это была первая в жизни В.С., которому пошёл уже 33 год, научная публикация. Поздновато конечно, но так уж складывалась его жизнь.

«Это была победа, большая победа, – говорит сегодня В.С. – Лёд, как говорится, тронулся». Разумеется, что о дальнейших публикациях своих статей по теме в «Вестнике ЛГУ» В.С. нечего было и думать. Он это хорошо понимал. Основные усилия В.С. вследствие этого, были направлены на то, чтобы депонировать через «Вестник ЛГУ» свои статьи: «Петербургская археографическая комиссия (1834–1917 гг.)», «Полное собрание русских летописей. Споры о типе издания (1834–1917 гг.) и «Разработка методики издания актового материала в научной деятельности Археографической комиссии (1834–1931 гг.), что ему, в конце концов и удалось.

Всего этого было вполне достаточно для рекомендации феодальным сектором ЛОИИ, аспирантуру которого В.С. в 1974 г. закончил, его диссертации к защите. Но делать этого тот, как мы знаем, не собирался. Не собиралась делать этого и кафедра истории СССР истфака ЛГУ, где под руководством Л.С. Семёнова его аспирантка М.Ф. Хартанович работала над диссертацией по истории Археографической комиссии как научного учреждения. В 1984 г. она была успешно защищена ею в качестве кандидатской диссертации[18]18
  Хартанович М.Ф. Петербургская археографическая комиссия как научное учреждение (30–90 гг. XIX в.). Автореф. канд. дис. Ленинград, 1984.


[Закрыть]. Положение В.С. казалось безвыходным. Из всех университетских профессоров, кажется, только Ю.Д. Марголис и А.Л. Шапиро проявляли некоторое участие к его судьбе.