Текст книги "Долг русского историка. Жизненный путь и труды В. С. Брачева"

Тщательная разработка этой проблемы в тесной связи с особенностями внешней и внутренней политики страны, приведшей к резкому возрастанию численности служилых людей, обезлюдению центра и первым закрепостительным мерам правительства в крестьянском и холопьем вопросах, была большой новостью в исторической науке конца XIX века – приходит к выводу В.С.[57]57
  Там же. С. 341.


[Закрыть] Особенно важное значение имели наблюдения С.Ф. Платонова над политической стороной кризиса. Сойдясь с В.О. Ключевским в понимании его сущности как борьбы между крепнувшим самодержавием и претендовавшей на свою долю участия в управлении государством московской аристократией, С.Ф. Платонов разошёлся с ним в оценке результатов этой борьбы и её последующего влияния на события Смутного времени.

Дело в том, что сделав вывод о «политической бесцельности» опричнины, В.О. Ключевский тем самым как бы перенёс время разрешения основного политического противоречия Московского государства из XVI на начало XVII в., связав его с якобы проявившимися во время Смуты конституционными стремлениями московского боярства. И, напротив, однозначный вывод С.Ф. Платонова о «политическом уничтожении» бояр-княжат Иваном Грозным резко сузил реальные возможности этого «общественного класса» в политической борьбе в годы Смуты. Это позволило С.Ф. Платонову перенести центр тяжести своего исследования с политической (конституционные стремления «верхов») стороны Смуты, что мы имеем у В.О. Ключевского, на социальную, и вместо боярства выдвинуть на первый план другие «общественные классы» в лице «тяглых посадских мужиков», служилых людей и «крепостной массы». Они, собственно, и являются героями «Очерков» С.Ф. Платонова[58]58
  Там же. С. 342.


[Закрыть].

Новым у С.Ф. Платонова, по B.C. Брачеву, было и расширение рамок Смуты: Смуте открытой, последовавшей с прекращением династии Рюриковичей, предшествовал, по его мнению, период Смуты скрытой, начавшейся ещё в 1584 году сразу же после смерти Ивана Грозного интригами, направленными на то, чтобы захватить влияние и власть во дворце. С.Ф. Платонов оспорил вывод СМ. Соловьёва о борьбе «боярских партий» в Кремле после смерти Ивана Грозного.

Констатировав резкое ослабление бояр-княжат, он пришёл к выводу, что ни в 1584, ни в 1598 году они не были готовы сразиться с пришедшей им на смену т. н. новой, дворцовой знатью из числа ближайших родственников и доверенных лиц некняжеского происхождения, первое место среди которых принадлежало боярам Романовым.

Избрание царём Годунова не прекратило борьбы, в которую были вовлечены и другие боярские семьи, пришёл к выводу С.Ф.Платонов, связав т. о. эту борьбу с репрессиями, обрушившимися в 1601 году на Романовых и их сторонников. Этим Годунов, по его мнению, окончательно оттолкнул от себя поддерживавшую его ранее дворцовую знать, обрекая себя тем самым на политическое одиночество.

Вывод о Романовых как о наиболее опасных политических противниках Годунова в 1598–1601 годах был, отмечает В.С., новостью в исторической науке[59]59
  Брачев В.С. Русский историк Сергей Фёдорович Платонов. Ч. I–II. СПб., 1995. С. 85.


[Закрыть], поскольку предшественники С.Ф. Платонова называли другие, более знатные фамилии: Мстиславских, Шуйских, Голицыных, Бельских, и даже развивали мысль (Е..Белов) о существовании боярского заговора против Бориса в 1604–05 гг. С.Ф. Платонов показал несостоятельность этой версии[60]60
  Там же. С. 343.


[Закрыть]. Княжата действительно изменили Годуновым, но произошло это уже после смерти царя, когда ослабела придавливавшая их родовые и кастовые притязания его тяжёлая рука, считал он. Резкое ослабление правящей элиты (боярство) во второй половине XVI века привело к тому, что сама она уже не могла справиться с возникшими трудностями.

Устранение с политической арены династии Годуновых, приходит к выводу С.Ф. Платонов, стало возможным только при поддержке этой акции со стороны «низов». Неосторожное вовлечение их в Смуту, инициированное «верхами», дорого обошлось Московскому государству. Быстро освоившись со своим новым положением, «народная масса» почувствовала силу и «заколыхалась» в конце концов сама. По иному, нежели предшественники, подошёл С.Ф. Платонов, как показал В.С., и к освещению восстания И.И. Болотникова. Основное здесь – его вывод о широком, народном характере этого движения[61]61
  Там же. С. 342.


[Закрыть]. Новым в нём, подчёркивает С.Ф. Платонов, было то, что наряду с династическим вопросом здесь открыто встала «вражда общественная», положившая начало следующему этапу Смуты – периоду социальной борьбы и разрушения государственного порядка, когда она уже окончательно принимает характер Смуты народной, которая побеждает и Шуйского, и олигархию. Увлечение В.О. Ключевского политической стороной Смуты привело к тому, что декларированная им её социальная сторона осталась фактически вне поля зрения маститого историка.

Разработка и осмысление этой проблемы, отмечает B.C., всецело принадлежит С.Ф. Платонову[62]62
  Там же. С. 91.


[Закрыть]. Заинтересовавшись социальным составом восставших, С.Ф. Платонов пришёл к выводу о резкой имущественной дифференциации между верхушкой провинциального дворянства и служилой мелкотой, положение которой мало отличалось от положения низов общества: казаков, беглых владельческих крестьян и холопов. Последние и определяли лицо движения, благодаря чему в восстании И.И. Болотникова и получила открытый характер давнишняя вражда между классом служилых землевладельцев и крепостными, «работными людьми»[63]63
  Там же. С. 91–92.


[Закрыть]. Прекращение династии и вмешательство поляков осложнили это противостояние «общественных классов», придав ему характер борьбы «реакционного» правительства с приверженцами царевича Димитрия, требовавшими не только восстановления его прав, но и коренных общественных и социальных перемен в смысле «уничтожения крепостного права». Вполне определённый вывод С.Ф. Платонова о радикальной программе восставших, предусматривавшей не только смену непопулярного царя, но и коренной общественный переворот в смысле уничтожения крепостного порядка и демократической ломки существующего строя, был, отмечает B.C., шагом вперёд в понимании социальной подкладки Смуты, по сравнению с В.О. Ключевским[64]64
  Там же. С. 91.


[Закрыть].

Основную причину поражения восставших – чрезмерный радикализм их социально-экономической программы, оттолкнувший попутчиков в лице служилых людей, – С.Ф. Платонов даёт по СМ. Соловьёву. Однако делать вслед за ним упор на «противообщественное начало» деятельности «шайки» Болотникова он не стал. Напротив, движение имело, по мнению С.Ф. Платонова, народный характер. Отмечены им и факты самоотверженности и мужества восставших и неоправданной жестокости правительственных войск[65]65
  Там же. С. 345.


[Закрыть].

В характеристике политики Василия Шуйского в холопьем и крестьянском вопросах, как, впрочем, и в общей оценке движения Лжедмитрия II, С.Ф. Платонов близок В.О. Ключевскому, разойдясь, правда, с ним по вопросу о роли ратей северных русских городов в войске М.В. Скопина-Шуйского. В.О. Ключевский старался не замечать широкого народного движения против поляков и «воров». С.Ф. Платонов не согласился с ним и вслед за СМ. Соловьёвым пришёл к выводу о том, что со смертью князя М. Скопина-Шуйского прервалась нравственная связь русских людей с царём Василием. Оригинальным следует признать вывод С.Ф. Платонова о двух «общественных центрах», подготовивших свержение В. Шуйского: «партии» Василия Голицына и кружок Филарета Никитича Романова. Традиционное мнение СМ. Соловьёва и В.О. Ключевского о некоей самостоятельной роли во всей этой истории дворян Прокофия и Захара Ляпуновых было им оспорено. Есть основания подозревать, отмечал он, что они также принадлежали к «партии» князя Голицына[66]66
  Брачев В.С. Русский историк Сергей Фёдорович Платонов. Ч. I–II. СПб., 1995. С. 95–96.


[Закрыть].

Особенно далеко ушёл С.Ф. Платонов от В.О. Ключевского, согласно наблюдениям В.С., в трактовке третьего, заключительного этапа Смуты, изложенного им со строго государственных, патриотических позиций в духе наблюдений и выводов Н.М. Карамзина, И.Е. Забелина и СМ. Соловьёва, что было принципиально чуждо представителям либеральной историографии. О том, что именно боярство первым попыталось соединить «классы готового распасться общества», писали и до С.Ф. Платонова.

Всё дело, однако, в определении, во имя чего оно это делало. В.О. Ключевский энергично доказывал, что во имя утверждения на Руси нового государственного порядка и рассматривал договоры 4 февраля и 17 августа 1610 г. как «целый основной закон конституционной монархии». Непредвзятый анализ источников, показывает В.С., позволил С.Ф. Платонову оспорить этот вывод. То, что выдавалось В.О. Ключевским за конституцию, оказалось на поверку попыткой узаконения «обычного боярского и земского совета» как определённой гарантии сохранения старого московского строя от возможного покушения на него «иноземной и иноверной власти»[67]67
  Там же. С. 99.


[Закрыть]. Своей книгой С.Ф. Платонов нанёс ощутимый удар по созданному В.О. Ключевским ореолу прогрессивности вокруг московского боярства, благие намерения которого якобы так и остались втуне из-за косности и консерватизма других общественных классов.

Нет, не за новый конституционный строй, а за овладение ускользавшей из их рук властью и восстановление фактически уже распавшегося старого государственного порядка – вот за что боролись бояре на последнем этапе Смуты, – доказал С.Ф. Платонов. Борьба эта не увенчалась успехом: неосторожный же союз с поляками окончательно подорвал политическое влияние бояр в глазах русских людей. Смута ещё продолжалась, но верхи общества уже фактически «выбыли из игры».

Это была новая постановка вопроса, меняющая тогдашние представления о расстановке политических сил на завершающем этапе Смуты[68]68
  Там же. С. 346.


[Закрыть]. От бояр инициатива восстановления государственного порядка в стране переходит к дворянству, роль главного инструмента в руках которого в овладении властью играло Первое земское ополчение. И здесь, как это уже было и раньше, С.Ф. Платонов пошёл совсем не в том направлении, которое было намечено В.О. Ключевским, стремившимся не замечать патриотического и религиозного воодушевления народа в 1611–1612 гг.: ведь источником его были отнюдь не те духовные ценности и ориентиры, к которым стремилась университетская профессура конца XIX – начала XX вв. К тому же, по мнению В.О. Ключевского, Первое земское ополчение было по своему составу исключительно дворянским, ничем себя особенно не проявило и распалось вследствие неумеренных притязаний служилых людей. С.Ф. Платонов оспаривает эти утверждения.

Имея в качестве союзников СМ. Соловьёва и И.Е. Забелина, он характеризует земское ополчение как широкое народное движение. Несмотря на то, что инициатива его создания принадлежала дворянству, участие в нём тяглых людей – неоспоримый факт, приходит к выводу С.Ф. Платонов[69]69
  Там же. С. 102.


[Закрыть]. Оспорил он, установил В.С, и вывод В.О. Ключевского о низких боевых качествах ополчения. Главную заслугу Первого ополчения С.Ф. Платонов видел в создании им весной 1611 г. центрального правительства – Совета Всей Земли, куда наряду с дворянами и представителями казацких дружин И. Заруцкого и князя Д. Трубецкого вошли представители тех городов и областей, которые посылали своих «мужиков» на освобождение Москвы. С.Ф. Платонов, хотя и признавал, что в основе конфликта между казаками и служилыми людьми лежал проведённый в земском приговоре 30 июня 1611 г. «принцип крепостного права», но видеть, вслед за В.О. Ключевским, причину распада ополчения в сословном эгоизме служилых людей отказывался. И СМ. Соловьёв и В.О. Ключевский, отмечает В.С., нелестно отзывались о предводителе ополчения – Прокофии Ляпунове.

С.Ф. Платонов был первым, кто не только по достоинству оценил ум и незаурядность личности этого человека, но и поставил вопрос о программе земского ополчения. За союзом П. Ляпунова с социальным врагом дворянских ратей – казаками И. Заруцкого и Д. Трубецкого скрывался, приходит к выводу С.Ф. Платонов, расчёт, даже программа вывода страны из Смуты путём переключения внимания и энергии «крепостной массы» с проблем внутреннего характера на борьбу с иноземным врагом.

С.Ф. Платонов, решительно отверг выдвинутое В.О. Ключевским обвинение дворянских ратей в пассивности и нерешительности. Дело тут не в трусости, поясняет он, а в неудачном расположении служилых людей, стоявших в общем стане под Москвой вперемежку с враждебными им отрядами казаков – ошибка, которая имела роковое значение для ополчения 1611 г. Практическая невозможность сколько-нибудь организованного сопротивления – вот подлинная причина того, что подавленные убийством Прокофия Ляпунова дворяне и дети боярские ударились в бегство и ополчение распалось[70]70
  Брачев В.С. Русский историк Сергей Фёдорович Платонов. Ч. I–II. СПб., 1995. С. 105.


[Закрыть].

Глубоким и оригинальным, как удалось показать В.С. Брачеву, явилось решение С.Ф. Платоновым и такого непростого вопроса, как причины прекращения Смуты. При разработке его он всецело исходил из наблюдения СМ. Соловьёва о принципиальном отличии Первого земского ополчения, в котором земские люди действовали заодно с казаками против поляков, от Второго – движения чисто земского, направленного и против поляков и казаков одновременно. Не умильным соединением враждовавших ранее между собой «общественных классов», неожиданно помирившихся «во имя национальной, религиозной и просто гражданской безопасности», которой угрожали казаки и «ляхи», как представлял себе дело В.О. Ключевский, и не одному только патриотическому и религиозному подъёму, как это изображала официальная историография, хотя, разумеется, и эти факторы сыграли свою роль, а ясно сформулированной руководителями Второго ополчения «национальной программе» действий была обязана Россия своему спасению – таков один из основных выводов «Очерков» С.Ф. Платонова[71]71
  Там же. С. 107–108.


[Закрыть]. Разработка этой проблемы, как показывает B.C., важный вклад С.Ф. Платонова в историографию Смуты, поскольку либеральная историография в лице В.О. Ключевского предпочитала идти здесь традиционным путём, связывая начало движения с «троицкими листками» – призывными грамотами, рассылаемыми по городам из Троице-Сергиева монастыря.

Всё дело в содержании грамот. Призыв троицких монахов к объединению всех русских людей, в том числе и казаков, для совместной борьбы с поляками не мог не импонировать В.О. Ключевскому, поскольку логично вписывался в его схему примирения перед лицом общей опасности ранее враждовавших «общественных классов». Напротив, отталкиваясь от того, что уже было сделано до него СМ. Соловьёвым и И.Е. Забелиным, С.Ф. Платонов сумел показать, что в основу действий Второго ополчения его руководители положили не советы троицких старцев, а программу патриарха Гермогена.

Суть её заключалась не в союзе с казаками, а в борьбе с ними, причём в борьбе не менее, а быть может, и более беспощадной, чем с врагом внешним – поляками.

Эта программа, подчёркивает С.Ф. Платонов, была консервативной программой действий, направленных против всего того, что отошло за годы Смуты от старого московского строя. К единению теперь призывались «не все вообще русские люди», как то советовали троицкие старцы и как то было в Первом земском ополчении, а только консервативные слои населения: землевладельческий служилый класс и класс торгово-промышленный, тяглый. Их усилиями была освобождена Москва и спасена Россия – таков основной вывод С.Ф. Платонова. Это было новое слово в науке, в корне отличающееся от того, что давала по этому вопросу как консерва тивно-охранительная, так и либеральная историография. И хотя сама идея сложившегося на последнем этапе Смуты союза служилых и тяглых посадских людей до С.Ф. Платонова была высказана К. Н. Бестужевым-Рюминым (в более общем виде она присутствует и у СМ. Соловьёва), практическая разработка её – несомненная заслуга учёного[72]72
  Брачев В.С. Русский историк Сергей Фёдорович Платонов. Ч. I–II. СПб., 1995. С. 110.


[Закрыть]. Не нашёл поддержки у него и подхваченный либеральной историографией (В.О. Ключевский) сомнительный тезис Н.И. Костомарова о «тусклых личностях» Смутного времени. Напротив, С.Ф. Платонов очень высоко оценивал нравственные и деловые качества его героев, а о Кузьме Минине, вслед за И.Е. Забелиным, отозвался как и о вовсе «гениальном человеке». До С.Ф. Платонова историки, и в частности, В.О. Ключевский, недооценивали роль Ярославского «стояния» (апрель-август 1612 г.) земского ополчения, объясняя его нерешительностью Дмитрия Пожарского, не спешившего на «очищение» Москвы. С.Ф. Платонов оспорил этот вывод[73]73
  Там же. С. 111.


[Закрыть].

Ярославская пауза, показал он, была необходима, т. к. позволила руководителям сформировать за эти несколько месяцев то, в чём нуждалась более всего измученная страна – центральное правительство – Совет Всей Земли. Нельзя сказать, что им удалось решить все поставленные задачи, отмечает С.Ф. Платонов (не был, в частности, избран царь), но главные цели – создание боеспособной земской рати, твёрдой центральной власти и определившегося к этому времени поражения «воровского» казачества – были достигнуты[74]74
  Там же. С. 111.


[Закрыть].

Красной нитью, отмечает В.С., проходит через всю книгу С.Ф. Платонова мысль о «средних классах» как верных союзниках верховной власти, оплоте спокойствия, государственности и порядка[75]75
  Там же. С. 349.


[Закрыть]. Правда, в 1604–1605 гг., когда зашатался трон под покровительствовавшим им Борисом Годуновым, значение их было ещё не так велико, чтобы повлиять, на ситуацию. Но уже в 1607–1608 гг., когда обнаружилась неспособность «верхов» контролировать ситуацию в стране, только благодаря поддержке дворянских отрядов и ратей северных городов, выступивших в решающие моменты борьбы с И. Болотниковым и тушинским «вором» на стороне правительства, Василию Шуйскому удавалось долго сохранять свою власть.

Однако по-настоящему значение «средних классов» как основы, станового хребта русской государственности, раскрылось, по мнению С.Ф.Платонова, только во второй половине 1610–1612 гг., когда в связи с полной дискредитацией верхов, пошедших на союз с врагами России, именно на их плечи легла задача организации Первого и Второго земских ополчений, освобождения Москвы и восстановления порушенного государственного порядка. Им и достались лавры победителей, в то время как «верх» и «низ», общества потерпели поражение[76]76
  Там же. С. 350.


[Закрыть].

Естественным результатом такого итога Смуты стала смена правящего класса в стране (боярства – служилыми и тяглыми посадскими людьми). Это был новый, по сравнению с В.О. Ключевским, взгляд на Смутное время, другая, по сравнению с тем, что предлагала в его лице либеральная историография, концепция Смуты, делает принципиальный вывод В.С. Брачев[77]77
  Там же. С. 115.


[Закрыть]. «Утвердившееся в нашей литературе представление, согласно которому С.Ф. Платонов всего лишь заимствовал, или, в лучшем случае, развил схему Смуты, предложенную В.О. Ключевским, не находит подтверждения в источниках. Если уж и говорить об историографических влияниях на С.Ф. Платонова в осмыслении Смуты, то на первое место безусловно следует поставить не В.О. Ключевского, а СМ. Соловьёва. И дело тут не только в глубине расхождений С.Ф. Платонова и В.О. Ключевского, хотя и это – несомненный факт. Гораздо важнее, что своим остриём концепция Смуты С.Ф. Платонова во многом и была направлена против того нового, что попытался внести в осмысление этой проблемы В.О. Ключевский. Реализовав в своей схеме предложенную им идею социальной подкладки Смуты, С.Ф. Платонов решительно отсёк, однако, предложенную Ключевским её политическую сторону, т. е. то что шло от политики и не находило должного подтверждения в источниках»[78]78
  Там же. С. 350.


[Закрыть].

Третья глава диссертации B.C. – «Лекции по русской истории». Исторические взгляды С.Ф. Платонова»[79]79
  Там же. С. 117–118.


[Закрыть]. Теоретико-методологическая основа общеисторических представлений и всего строя университетского лекционного курса С.Ф. Платонова, отмечает он здесь, вполне традиционна для дореволюционной историографии – позитивизм, эволюционная теория и основные установки государственной школы. История, по определению С.Ф. Платонова, есть «наука, изучающая конкретные факты в условиях именно времени и места и главной целью её признаётся систематическое изображение развития и изменений жизни отдельных исторических обществ и всего человечества».

Применительно к русской истории, как части истории всемирной, задача исследователя сводится к изучению «жизни своей национальности», «построению системы местного исторического процесса». Цель исторического исследования состоит в «реальном знании», что невозможно без стремления учёного к «строго научному выводу» на основе «руководства фактами», результатов фактического изучения проблемы. И только в том случае, когда «документальным способом» доказать выдвинутое положение нельзя, приходится прибегать к «внутренним доказательствам».

Историк, подчёркивал С.Ф. Платонов, должен стремиться к тому, чтобы восстановить «реальные черты» той или иной личности или эпохи, насколько это позволяет совокупность «достоверных источников»[80]80
  Брачев В.С. Русский историк Сергей Фёдорович Платонов. Ч. I–II. СПб., 1995. С. 122.


[Закрыть]. В противном случае, отмечал он, есть опасность стать жертвой одностороннего понимания событий. Настаивая на том, что задачей исторической науки является «достижение объективного исторического вывода» о значении события или личности в «развитии народной жизни», С.Ф. Платонов решительно осуждал попытки использования истории в политических целях для оправдания тех или иных взглядов на современные общественные проблемы. Историк-объективист, он видел долг отечественной исторической науки прежде всего в том, чтобы «показать обществу его прошлое в истинном свете». «Оставаясь в сфере строго научной, выделяя те господствующие начала общественного быта, которые характеризуют собою различные стадии русской исторической жизни, исследователь раскроет обществу главнейшие моменты его исторического бытия и этим достигнет своей цели. Он даст обществу разумное знание, а приложение этого знания зависит уже от него».

Задача историка, считал С.Ф. Платонов, как раз и состоит в том, чтобы «освободиться от всякой тенденции и пристрастия, каким бы подобием истины они ни были прикрыты». Сами же выводы учёного должны основываться на «объективных доказательствах и историческом смысле». Решение этой задачи невозможно без тщательной и кропотливой работы по сбору и восстановлению исторических фактов. Только после этого мы вправе приниматься уже за собственно историю, то есть за установление прагматической связи между фактами и сведение их в «общий научный обзор или художественную картину»[81]81
  Там же. С. 123.


[Закрыть].

Уже в XIII в. определились, по мнению С.Ф. Платонова, обстоятельства, направлявшие стремления «русского племени» и его внутреннюю организацию. Обстоятельства эти – внешняя агрессия, когда почти одновременно с трёх сторон оно было окружено врагами, действовавшими наступательно. С одной стороны, борьба эта направляла всю внешнюю политику России вплоть до Петра Великого, и закончилась уже при Екатерине II достижением полной безопасности и естественных границ. С другой стороны – «чисто военная организация», имевшая своим следствием закрепощение сословий, которую вынуждено было принять Великорусское государство надолго, на много лет вперёд предопределило внутриполитическое развитие страны, в т. ч. и знаменитую Смуту начала XVII в.

Равновесие в положении сословий, существовавшее во всей силе ещё при Петре I, когда было установлено крепостное право государства «на жизнь и труд всех сословий одинаково», нарушилось, однако, при его преемниках. Раскрепощение дворянства привело к превращению крепостного права шляхетства на крестьян в «сословное право помещиков на подданных».

Такое изменение в положении сословий означало, по мнению С.Ф. Платонова, не что иное, как установление «шляхетского режима» в стране и превращение России в дворянскую империю. Последним актом раскрепощения сословий явилась крестьянская реформа 1861 года.

Однако, получив в результате отмены крепостного права и других реформ 1860-х гг. свободы экономические и личные, раскрепощённые сословия так и не дождались политических свобод. В этом как раз и заключалось, по С.Ф. Платонову, основное противоречие пореформенной эпохи, нашедшее своё выражение в «умственном брожении радикального политического характера», вылившемся в конце концов в террор «Народной воли» и революционные потрясения начала XX в.

Такова схема «Лекций» С.Ф. Платонова, по В.С. Брачеву. Она, подчёркивает он, не оригинальна и взята им у Б.Н. Чичерина, К.Д. Кавелина и СМ. Соловьёва с учётом разработок В.О. Ключевского и П.Н. Милюкова. Что касается СМ. Соловьёва, то его влияние, помимо прочно усвоенного С.Ф. Платоновым тезиса о ведущей, организующей роли государства в историческом процессе, сказалось прежде всего в присущем его «Лекциям» глубоком историзме, стремлении к раскрытию внутренней целостности и закономерности исторического развития России. Из СМ. Соловьёва исходил С.Ф. Платонов и в объяснении своеобразия исторического развития России по сравнению с Западной Европой, перенеся, впрочем, акцент с природно-географических условий на сложившийся под влиянием внешней угрозы «боевой строй», военный характер Московского государства (В.О. Ключевский. П.Н. Милюков). Реформы Петра I и последующее раскрепощение сословий – это не уклонение России с какого-то своего, особого пути развития, а, напротив, восстановление в стране «нормального» государственного порядка и возвращение её на путь единообразного развития с Западом (В.О. Ключевский) – к такому выводу подводит нас С.Ф. Платонов в своём «Курсе»[82]82
  Брачев В.С. Русский историк Сергей Фёдорович Платонов. Ч. I–II. СПб., 1995. С. 129.


[Закрыть].

В концептуальном плане «Лекции» С.Ф. Платонова, приходит к выводу В.С., вобрали в себя всё лучшее, что могла предложить русская историческая наука конца XIX – начала XX вв. Фактическая же их сторона основана главным образом на «Истории России с древнейших времён» СМ. Соловьёва. Широко использованы им «Курс русской истории» В.О.Ключевского, «История государства Российского» Н.М. Карамзина, а также монографические труды историков и юристов второй половины XIX – начала XX вв. Большое место под влиянием идей экономического материализма отводит он в своих «Лекциях» экономическому и социальному факторам. Сама история русской государственности дана С.Ф. Платоновым на широком фоне, где наряду с фактами политической истории нашли своё место факты социальной, духовной истории народа.

Много места С.Ф. Платонов уделяет истории сословий в России (дворянство, крестьяне) и сословной политике государства. Так называемая «внешняя» история (войны, дипломатия, придворная жизнь) сведены в «Лекциях» С.Ф. Платонова до минимума. Основное для Платонова – это история государства, «государственный и общественный быт», «общественное и государственное устройство наших предков» и их эволюция. Недаром историческим идеалом С.Ф. Платонова был царь, «работавший на государство».

Да и исторические личности С.Ф. Платонов оценивал, прежде всего, с точки зрения той «государственной пользы», которую имела их правительственная деятельность, без обиняков отодвигая на второй план тёмные, теневые стороны их деяний, как не имеющие значения по существу дела[83]83
  Там же. С. 125.


[Закрыть]. Свою задачу С.Ф. Платонов видел в том, чтобы не навязывая слушателям личных взглядов на проблему, познакомить их с выводами науки, со всем разнообразием существующих точек зрения.

Собственные оценки он даёт лишь тогда, когда они основаны на результатах его работы с первоисточниками. Это, как правило, события периода второй половины XVI – середины XVII вв. При изложении событий, относящихся к другим периодам русской истории, С.Ф. Платонов становится чрезвычайно скуп на собственные суждения и умозаключения, явно предпочитая им выводы из трудов своих предшественников и коллег.

В своём месте (гл. II) мы могли видеть, отмечает В.С, насколько глубокими оказались расхождения С.Ф. Платонова с современной ему историографией в трактовке Смутного времени. Совсем другое впечатление оставляют его «Лекции», под которыми, за исключением главы о Смуте, охотно подписался бы не один русский либерал начала XX в. Другими словами, в историографическом плане С.Ф. Платонов, по В.С. Брачеву, как бы двоится: если в «Очерках» он «консерватор», то в «Лекциях» – явный либерал.

По другому, впрочем, по его мнению, и быть не могло, ибо в основу своего курса С.Ф.Платонов положил либерально-буржуазную теорию закрепощения и последующего раскрепощения государством сословий, игравшую роль своеобразного исторического обоснования под настойчиво раздававшиеся требования «общественности» к правительству по «перестройке» и проведению реформ[84]84
  Брачев В.С. Русский историк Сергей Фёдорович Платонов. Ч. I–II. СПб., 1995. С. 126.


[Закрыть]. Но не только схемой был обязан С.Ф. Платонов либеральной историографии. Порядок княжеского владения в Киевской Руси, удельная эпоха и борьба «новых» городов со старыми, представление о колонизации Верхневолжской Руси как основы, на которой создавался новый политический порядок, «собирание земли» под властью Москвы и вотчинное происхождение Московского государства – всё это взято С.Ф. Платоновым у СМ. Соловьёва и других представителей историко-юридической школы. С.Ф. Платонов отсекает крайности (родовой быт, норманнская теория), но в целом следование им здесь СМ. Соловьёву, утверждает В.С., не подлежит сомнению.

Много взял С.Ф. Платонов при подготовке своих «Лекций», согласно его наблюдениям, и у ученика СМ. Соловьёва В.О. Ключевского: идея «общественных классов» и тяглового характера Московского государства ХVI – ХVII вв., которое он рассматривал как плод совместных усилий народной колонизации страны и московских князей по собиранию земли, формирование великорусской народности, оценка петровских реформ и событий второй половины XVIII – начала XIX вв.

Особенно показательно в этом отношении освещение С.Ф. Платоновым русской истории ХVIII – ХIХ вв., представляющее собой, по заключению В.С., не что иное, как так называемые общие места либеральной историографии. То, что обычно преподносится как тенденциозность и охранительство С.Ф. Платонова, на поверку оказывается ничем иным, как заимствованиями у В.О. Ключевского и других либеральных авторов.

Другое дело, что из-за излишней политизации и идеологической заданности работ ряда своих коллег леволиберального и демократического направлений С.Ф. Платонов вынужден был как историк-объективист проходить мимо их оценок (восстание декабристов, история освободительного движения и др.). Однако делать из этого вывод о его тенденциозности и «охранительстве» нет оснований. Разойдясь с либеральной историографией в понимании отдельных, хотя и крупных, но всё же частных проблем русской истории второй половины XVI – середины XVII вв., С.Ф. Платонов всецело следовал ей в теоретико-методологическом и концептуальном плане[85]85
  Там же. С. 180–181.


[Закрыть].

Четвёртая глава – «Общественно-политические взгляды и научно-педагогическая деятельность С.Ф. Платонова. Борьба на «историческом фронте». Мировоззрение С.Ф. Платонова плохо вписывается в узкие рамки привычных нам определений, наиболее близким из которых был ему, как представляется B.C., всё же «либеральный консерватизм». «Аполитизм и отсутствие влияния на него «партийных принципов» в сочетании с так характерным для С.Ф. Платонова патриотизмом привели к тому, что на события современной ему общественно-политической жизни он смотрел, прежде всего, с точки зрения интересов России. А интересы эти, в соответствии со своей общеисторической концепцией, он видел в постепенной эволюции её навстречу формам государственного строя Запада при сохранении, учитывая специфику России, твёрдой государственной власти»[86]86
  Там же. С. 267.


[Закрыть]. «Корень зла» дореволюционной России С.Ф. Платонов видел в незавершённости преобразований эпохи 1860-х годов, за которыми так и не последовало политической реформы, которая бы позволила привлечь «освобождённое» общество к «высшему управлению государством». Монархическую форму правления С.Ф. Платонов рассматривал как форму национальной государственности русского народа.