Текст книги "Дик Адвокат и Гус Хиддинк. Невероятные приключения голландцев в России"

– Санта-Клаусом не был ни разу, а наряжался – однажды. В Голландии проводится ежегодный карнавал. Однажды друзья уговорили меня поучаствовать в нем, и я надел маску абсолютно лысого человека вроде Фантомаса. Сейчас многие молодые носят такую «прическу», но это было давно. В родном районе я знал всех и каждого. Сидел в кафе, расхаживал по улицам, никто меня не узнавал, а сам я молчал как рыба, потому что иначе меня вычислили бы. Было очень забавно, как мои добрые знакомые в кафе спрашивали друг друга: «Кто это? Кто это?» Так и не «раскололи». Это был мой единственный опыт перевоплощения, и он мне очень понравился.

Гус всегда был горазд на свежие идеи, даже авантюры. Стоит ли после этой истории удивляться рассказу о гонках на мотоцикле, сбритых после Межконтинентального кубка усах или ежегодных поездках в дикую Африку?

Удивляться-то не приходилось, но хотелось понять – откуда все это. Как и работа в местах, куда западного тренера чаще всего на аркане не затянешь. И во время нашего «рождественского» разговора с Хиддинком в декабре 2008-го я поинтересовался:

– Вас все время тянет на экзотику – и в работе, и в отдыхе. Откуда в вас этот дух путешественника?

Гус не был бы Гусом, если бы ответил банальностью. Последовал целый рассказ, начатый с философского обобщения:

– Действительно, люблю оказываться в новых ситуациях и местах. Чтобы люди из традиционно ведущих, футбольных стран спрашивали: «Зачем ты туда поехал? Там же невозможно ничего достичь!» А меня это, наоборот, подстегивает. Для меня стимул – в любопытстве. Поехать в незнакомый регион, открыть для себя новую культуру, посмотреть, как живут и работают люди, сделать возможным то, что считается невозможным… Предпочитаю сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. При этом ни разу еще не разочаровался, что куда-то поехал. Хотя трудности возникают, испытываешь сопротивление. Но преодолевать его – еще одна вещь, которую люблю.

А откуда все это взялось… Будучи ребенком, я жил в маленьком местечке и все время хотел посмотреть и узнать что-то еще. Видя это, мой дедушка говорил: «Завтра не иди в школу. Мы с тобой куда-нибудь отправимся. Охотиться – или еще что-то придумаем». Я с огромным нетерпением этого ждал, для меня такие прогулки с дедом были открытием целого мира. Отец знал о наших с дедом затеях, но ничего не говорил и не предпринимал, чтобы их нейтрализовать. А ведь был директором школы, в которой я учился!

Мои нынешние поездки в разные страны, будь то по работе или для отдыха, – это, по сути, то же самое, только в гораздо большем масштабе.

Дедушка Хиддинка – вот благодаря кому, оказывается, приехал к нам такой Гус. И за два года до самого тренера мне это подтвердил и его брат Ханс, джазовый музыкант.

– Скорее всего, на него оказал большое влияние наш дедушка, – сказал он в конце 2006-го. – Он был кузнецом, а также большим любителем охоты. Когда Гусу было 10 или 11 лет, он проводил очень много времени с дедом, они вместе тренировали охотничьих собак. Именно четвероногие стали для Гуса первым объектом тренерской работы. И у него очень хорошо получалось!

Последнюю информацию, показавшуюся мне типичной для творческого человека гиперболой, я решил проверить у самого Хиддинка.

– Да, это правда, – удивил меня он. – В 1950-60-е к охоте относились проще, чем сейчас. Я всегда сопровождал деда на охоте, и однажды он сказал: пора тебе тоже учиться стрелять. В качестве тренировки подбросил высоко вверх шапку, и я в нее попал. А потом настало время настоящего дела, и мне удалось подстрелить зайца. Но этот выстрел так и остался для меня единственным в жизни, потому что вид убитого мною животного мне очень не понравился. Сразу решил, что больше никогда этого делать не буду.

Гусу найдется, чем заняться в жизни – и сделать это очень хорошо…

* * *

А вот детство Адвоката было совсем другим. Это достаточно понять из его ответа на мой вопрос о самом запомнившемся Рождестве или Новом годе. Я уже привык, что Дик – мужик прямой, но тут он удивил так удивил. С хохотом рассказав:

– Это было еще в детстве. Когда мы с друзьями воровали рождественские елки.

– В смысле?!

– У нас было принято в новогоднюю ночь разводить костры из елок. А поскольку на нашей улице их не хватало, мы рыскали по соседним, чтобы таскать елки оттуда. Мне было тогда лет девять.

– Читал о вас фразу: «Он вырос на улице». Кажется, теперь понимаю, что имелось в виду…

– В послевоенное время, когда я рос, взрослым приходилось очень много работать, чтобы было на что жить. В голландских семьях тогда чаще всего трудились и отец, и мать. Кстати, сейчас, в период экономического кризиса, это время возвращается.

Так вот, моя мама работала в больнице, убирала операционные. Чтобы к приходу врачей они были стерильно чистыми, она должна была появиться в госпитале уже к шести утра. Самое удивительное – ей нравилось то, что она делала.

– И это – при пяти детях!

– Вот и думайте, почему я был так близок к маме и называю ее главной женщиной в моей жизни. А перед сестрой преклоняюсь за то, что, когда мама заболела, она очень терпеливо ухаживала за ней, хотя сама работала. Никогда этого не забуду. Сестра в любой момент может прийти ко мне, и я сделаю для нее все. То же касается старшего брата, которому уже 70…

Адвокат подтвердил подлинность легенды, что, когда возглавил «Глазго Рейнджерс», полгода не говорил об этом маме.

– Ей было около 70. Я боялся сказать ей, что уехал в Шотландию, потому что она начала бы изводить себя мыслями, что будет меня редко видеть. Звонил ей каждый день, создавал ощущение постоянного присутствия. Но в какой-то момент пришлось сказать.

– Вернемся к разговору о влиянии улицы, Дик.

– Ах, да. Папа и мама работали, а мы, мальчишки, из-за этого были во многом предоставлены самим себе – разве что у меня была обязанность ходить за хлебом. В то время было не так много машин: в начале 1950-х, когда мне было четыре-пять лет, на нашей улице в Гааге вообще ни у кого не было своего автомобиля, и никто по ней не ездил. Поэтому мы могли играть на воздухе, и за нас не беспокоились. А двери в квартирах были тогда открыты. Всегда. Их не запирали, но никто без спроса не заходил. Это изменилось, не правда ли?

В общем, мы росли на улице, с друзьями. Впоследствии у родителей появилась возможность уделять детям больше внимания. Влияли и педагоги в футбольных школах, в первую из которых я пошел в девять лет. Но во многом мы познавали жизнь сами.

И вот еще вспомнил – по поводу булочной. Представляете, нередко хлеб мне давали без денег, а платила мама в выходные за всю прошедшую неделю. И все в округе так делали. Люди знали друг друга – и доверяли. Прекрасные времена! А не подрабатывал я, наверное, только первые четыре класса. А потом…

– Землянику, слышал, летом на фермах собирали?

– И помидоры тоже.

– А правда, что еще и бутылки на конвейер ставили?

– (Смеется.) Очень недолго. Занимался этим с моим лучшим другом – будущим игроком сборной Голландии Харри Восом, которого, увы, год назад не стало. Бутылки те были с хлоридом, и руки у нас после этого были жутко грязными. Но надо же было как-то заработать на велосипед или мопед!

В период земляники с помидорами ему было всего 14, он играл тогда в юношеской команде АДО «Ден Хаг». В 16 получил там первый юношеский контракт, но это были крохотные деньги. Поэтому без подработки обойтись все равно не могло.

Работа с детства и уличное воспитание сделали Адвоката человеком сверхпрямым. Порой даже кажется – прагматичным до цинизма. Но это тот цинизм, который, мне кажется, стоит оценить по достоинству. Взять хотя бы такой колоритнейший отрывок из нашего разговора:

– Когда вы были игроком, часто меняли клубы. Почему?

– Из-за денег. Всегда, переходя в другой клуб, получаешь больше. И как тренер – тоже (смеется).

Понял он это рано. И сам. Вот он, результат воспитания улицы. И той же улице, по словам Дика, он был обязан своим футбольным темпераментом. За пределами поля был хорошим парнем. Но на поле!.. Там все время спорил – с соперниками, партнерами, судьями. Игроку другой команды запросто мог сказать: «Не подходи слишком близко, иначе огребешь!»

Гус, мне кажется, таких вещей о себе – особенно по поводу отношения к деньгам – никогда вслух не скажет. Хотя, вполне возможно, не единожды размышлял так же. Но – внутри себя.

И в этом тоже разница между ними. Не собираюсь рассуждать, в чью пользу. Просто наблюдаю, спрашиваю – и со все возрастающим интересом подмечаю контрасты.

Философ Хиддинк, например, рассуждает:

– Материальные вещи – денежные бонусы, машина, дом – являются мотивацией внешней и способны на каком-то этапе подтолкнуть некоторых людей. Но надолго ее не хватит. Настоящая же мотивация – внутренняя: футболист, как и представитель любой другой профессии, должен любить то, чем занимается. Большим спортсменом и творцом становится тот, у кого все идет из сердца, а не от мыслей о бонусе. Над этим, надо признаться (тут Хиддинк явно имел в виду сборную России, причем сразу после самого успешного в ее истории года. – Примеч. И. Р.) еще предстоит поработать.

Забегая вперед, скажу, что к полному и окончательному успеху эта работа, увы, не приведет…

– Хотя многое зависит от того, в каком обществе человек играет в футбол, – продолжал Гус. – Вспоминаю одного игрока турецкого «Фенербахче», где я когда-то работал. Это был рядовой футболист, и для его уровня у него была очень хорошая зарплата. Однажды он пришел ко мне с просьбой: «Вы не могли бы попросить совет директоров, чтобы мне подняли оклад?» Я оторопел: «Но у тебя он и так высокий, ты должен быть им доволен!» И услышал: «Мистер Хиддинк, вы поймите, это не только для меня. Став профессиональным футболистом, я обязан кормить еще 30–40 человек, которые находятся вокруг. Знаете, сколько у меня родственников, которые живут очень бедно!» Такую мотивацию я тоже хорошо понимаю.

Зато в чем они еще схожи – так это в своем… атеизме. И, более того, нежеланием скрывать и камуфлировать отсутствие веры в Бога перед публикой. Типично голландское это, что ли?

Хиддинку говорю:

– Рождество – праздник религиозный, Новый год – светский. Вы можете назвать себя верующим?

– Нет. Верю в ответственность и силу человека. И Рождество как религиозный праздник не воспринимаю.

– Вы изначально были нерелигиозны или это пришло с годами?

– Изначально. Наша семья всегда уважала право людей на верования, но не принимала их насильного, искусственного насаждения в жизнь других людей. Институтом церкви было сделано много как положительного, так и негативного. На мой взгляд, чтобы быть хорошим человеком и делать добро, верить в Бога совсем не обязательно.

Тут наши с Гусом мнения, как и во многих других вещах, полностью сходятся. Может, еще и поэтому я так к нему проникся?..

Откровения Хиддинка на тему веры и добра я вспомнил спустя год с лишним, когда перед вылетом российской делегации на зимнюю Олимпиаду в Ванкувер ее в полном составе – вне зависимости от вероисповедания того или иного спортсмена – затащили на православное богослужение. Наверное, в надежде на будущие победы. Но так не бывает – и провал в Ванкувере стал карой откуда-то сверху за эту типичную для современной России псевдопатриотическую показуху.

– В храмы хоть изредка заходите? – продолжаю разговор с Хиддинком.

– Когда работал в Испании, мы иногда приезжали на выездные матчи за два дня до игры. И утром, когда у меня было пару свободных часов, я в Сарагосе, Бильбао, Севилье и других городах заходил в храмы и любовался ими как архитектурными шедеврами. В России я пока внутри церквей не бывал, но внешне некоторые из них потрясающей красоты.

Зачастую футболисты и тренеры бывают суеверными людьми, но Хиддинк, как выяснилось, и к приметам абсолютно равнодушен. И иронизирует:

– Да, многие игроки суеверны, кое-кто после выигрышей, знаю, даже не стирает нижнее белье. И если победная серия длится много недель, то его жене приходится непросто (смеется). Но если ты, тренер, думаешь таким же образом, то становишься уязвим, поскольку веришь не в себя и свою команду, а во что-то постороннее.

– Если черная кошка перед игрой перебежит дорогу перед вами или вашей машиной…

Гус вдруг воскликнул:

– Я обожаю это!

– То есть не развернетесь и не выберете другую дорогу?

– Ни в коем случае!

Тезисы Адвоката на сей счет от хиддинковских практически не отличаются.

Еще одна общая черта – то, что до достаточно солидного по футбольным меркам возраста оба были полупрофессионалами, то есть вынуждены были совмещать тренировки и игры с каким-то другим источником заработка. Такова в 1960-е годы была реальность даже в высшем дивизионе голландского футбола. Мне кажется, подобные вещи дали Хиддинку и Адвокату шанс узнать истинную цену деньгам, которые им в ту пору доставались совсем не легко.

И здорово учили жизни.

– Был администратором в одной фирме, а еще… продавал натяжные потолки, – рассказал мне о том периоде Дик. – До 24 лет. Только потом стал профессионалом.

– Потолками-то успешно торговали?

– К тому времени меня в Гааге уже знали как футболиста. И это здорово помогало в бизнесе (улыбается). Много лет спустя владелец «Рейнджерс» Дэвид Мюррей говорил: «Если бы ты не стал тренером, то мог бы стать хорошим бизнесменом».

На вопрос: «Почему?» Адвокат отвечает, что, видимо, у него была к этому склонность. И добавляет, что абсолютно на все встречи и переговоры, касающиеся его контрактов и всего, что с ними связано, он всегда ходит сам. Ему это просто нравится! Так же Дик поступал, когда торговал потолками. Деловые переговоры – это его конек, его стихия. У него и агента никогда не было – только юрист, который внимательно проверяет пункты контракта. Но все переговоры – только сам.

История трудового совместительства Адвоката все-таки не отдает драматизмом. Любопытно – не более того. А вот Хиддинк на исходе 2009-го поведал мне нечто прямо-таки душераздирающее. Еще играя, а потом начав тренировать, он 12 лет одновременно работал учителем физкультуры в школе для трудных и умственно отсталых подростков.

– Когда играешь в футбол, причем на серьезном уровне, то отрываешься от обычного мира и начинаешь жить жизнью, я бы сказал, эксклюзивной. Я всегда напоминаю игрокам об этом – и о том, что они должны чувствовать свою ответственность.

Правда, у самого Хиддинка, особенно во времена игры за «Де Графсхап», была несколько иная ситуация. Живя в своем городке и каждый день общаясь с теми, кто знал его с детства, он ни на сутки не терял контакта с простыми людьми, которым приходится проводить все время в борьбе за существование. Это заставляло жить реальностью и не заноситься. А уж когда начал работать в этой школе… Это, говорит, ему очень помогло.

– Чем? – уточняю у Гуса. Из любого многообещающего тезиса собеседника нужно пытаться выжать максимум…

– Каждый из моих учеников прошел через трудные обстоятельства, бедность, нередко – криминал. Суметь дать им какие-то перспективы в жизни – это было здорово, пусть и очень сложно. И не менее сложно было сделать так, чтобы они оказались на твоей стороне. Если тебе это удается, то очень помогает в дальнейшей жизни, в том числе в карьере футбольного тренера.

Вот она корнями откуда, эта любовь Павлюченко, Аршавина, Жиркова и К°!..

– Какие самые сложные эпизоды у вас там приключались? – спрашиваю Гуса.

– Одни ребята были сверхэмоциональны, другие всё держали в себе и были очень пугливы. Некоторые носили с собой ножи, которые доставали, когда чувствовали по отношению к себе какую-то несправедливость. Могли прямо в классе угрожать ножом.

Угрожали и своим одноклассникам, и Хиддинку – когда решали, что тот был слишком суров по отношению к ним. В этих случаях он поступал, по собственному выражению, согласно главному принципу дзюдо. Заключается он в том, что, когда против тебя направлена какая-то сила, ты должен не противопоставить ей свою, а обернуть силу оппонента в его же сторону. В этом случае опасность атаки сойдет на нет.

Однажды один из учеников проколол шины автомобиля Хиддинка, причем… по его же просьбе. Было это, как рассказал мне Гус, так. Парень достал нож, покраснел, его трясло: «Я сейчас… Я сейчас… Я сейчас порежу ваши шины!» Ситуация была опасной для других ребят, и Хиддинк сказал: «Тогда что ты делаешь здесь? Выйди за дверь, пройди 200 метров – и увидишь мою машину. Вперед!» И он пошел.

Гус рассчитывал на то, что мальчишка – пока он будет бежать эти 200 метров – успокоится. Во-первых, потому что вниманию подростков свойственно отвлекаться, а во-вторых, потому что у него будет возможность хотя бы немного подумать и оценить то, что он собирается сделать. Учитель сказал себе: «Ладно, пусть лучше он проколет шины моего автомобиля, чем ранит кого-то из одноклассников. В конце концов, шины – не более чем резина».

Шины он проколол – но вернулся уже успокоившимся. Повторял: «Извините… Извините…» Гус впустил его обратно в класс и сказал: «Посиди, подумай, что ты сделал. Может, научишься себя контролировать». После этого эпизода с ним уже можно было разговаривать.

А спустя годы они встретились с тем же парнем!

– Он уже закончил школу, ему был 21 год, и его взяли на работу, – рассказывает Хиддинк. – Однажды, когда я сидел дома, совершенно неожиданно раздался звонок в дверь. «Мистер, захотел к вам прийти и выпить с вами по рюмке». Было приятно. Иногда и сейчас вижу тех ребят – ведь они живут в том же районе, где и мои родители (теперь уже покойные. – Примеч. И. Р.). У них нормальная жизнь, нормальная работа – может, не какая-то очень уж высокооплачиваемая, но это и не важно. Куда важнее, что они живут своей жизнью и счастливы.

* * *

Родители Гуса, с которыми мне и самому удалось коротко познакомиться (расскажу об этом ниже), прожили долгую и счастливую совместную жизнь. Вот только времена были такие, что счастливой это жизнь могла быть только внутренне, а вот снаружи им пришлось застать страшные вещи. Вторую мировую, гитлеровскую оккупацию Нидерландов.

И в этой ситуации Геррит Хиддинк, отец Гуса, проявил себя настоящим героем. Главный тренер сборной России в нашем разговоре как-то обмолвился, что за подвиги во Второй мировой отцу досталась даже награда от генерала Эйзенхауэра. Когда мне посчастливилось оказаться на презентации автобиографии Гуса в его родных местах и познакомиться со всем большим семейством, я спросил его брата музыканта Ханса:

– Гус рассказывал, что ваш отец получил награду от генерала Эйзенхауэра за подвиги во Второй мировой войне. Что конкретно он сделал?

– Папа участвовал в движении Сопротивления нацистам. Раненых пилотов антигитлеровской коалиции, которых фашисты сбивали над нашим городом, транспортировали по сверхсекретной «дороге жизни» на юг, в сторону Франции и Испании. Мой отец был постоянно вовлечен в этот процесс, за что и был награжден Эйзенхауэром. Мы отцом очень гордимся.

– Говорят, он и евреям во время войны помогал, за что был особо отмечен Израилем?

– Да, да! Поскольку шла война и школы не работали, у отца не было возможности служить по специальности. Его взяли в городскую управу и назначили менеджером по распределению талонов на питание. Однажды отец вместе со своим племянником инсценировал ограбление офиса и сообщил нацистам, что все талоны украли. На самом деле он передал их евреям и другим нелегалам, проживавшим в нашем районе. Без этого людям было бы просто нечего есть. Отец – очень смелый человек!

В общем, Гусу было с кого брать пример.

Отец Адвоката, в отличие от Геррита Хиддинка, прожил мало.

– Его не стало, когда мне было 17 лет, – сказал мне Дик. – Знаете, я не верю в Бога. Но каждый немножко верит в то, что над ним кто-то есть. Помню, когда начал играть за первую команду АДО, смотрел вверх и мысленно просил отца: «Папа, помоги мне сыграть хорошо! Я очень хочу здесь остаться!» И каждый раз, когда думал об этом, начинал плакать.

Ходили даже легенды, что много позже, когда Адвокат впервые возглавил сборную Голландии, во время исполнения национального гимна на его глаза наворачивались слезы. Из жалости о том, что его отец не видит, чего сын достиг в жизни.

Правда, сам Адвокат эту историю мне не подтвердил. Зато признал свою сентиментальность – и не только по известной истории, как он расплакался, увидев тысячи болельщиков «Зенита», провожающих его в аэропорту Пулково после отставки…

– О да, я сентиментален, – говорит Дик. – Смотрю кино – и иногда пробирает. А пару лет назад давал телеинтервью в одной из гостиниц Гааги. Журналист заговорил о моих родителях, и я вдруг расплакался. Прямо перед камерой! Странная вещь – когда люди увидели это по ТВ, им это понравилось. Видимо, обнаружили, что я такой же человек, как они.

Терпеливый, улыбчивый, дипломатичный Хиддинк (а каким он еще мог быть после более чем десятка лет работы с трудными подростками?) – и колючий, прямолинейный, не признающий никаких обходных маневров Адвокат.

Нация и возраст одни и те же, а разница в характерах и темпераментах – громадная. Упорство Адвоката, доходящее до упрямства, как выяснилось из нашей беседы, у него еще со времен игроцкой карьеры. Впрочем, могло ли быть иначе?..

– Верно ли, что вы всегда, в любой мороз, играли в футболке с короткими рукавами? – спросил я Дика.

– Да. Люблю холодную погоду! А еще всегда играл в спущенных гетрах. Когда впервые так вышел, то почему-то просто летал по полю. Может, потому что в ту пору щитки были тяжеленными и без них было намного легче? В общем, решил: так будет и дальше.

Однажды чешский тренер Вацлав Ежек сказал ему: «Ты должен играть в натянутых гетрах, иначе буду тебя штрафовать!» Адвокат ответил: «Можете штрафовать, я ничего не поменяю». Дисциплина у Ежека стояла на первом месте, и сам Дик, как признается, многому у него научился. Но тут не отступил ни на йоту.

– Оштрафовал вас Ежек? – уточняю у Адвоката.

Тот удовлетворенно отвечает:

– Нет. Понял, что я буду платить и мне наплевать. Потому что с натянутыми гетрами испытывал дискомфорт, и никакими деньгами меня не заставить было отступиться. В итоге сдался тренер.

– Вы выиграли эту битву!

– Я выиграл много битв, – смеясь, завершил репризу Дик.

Одну из этих мини-битв Адвокат посмел навязать не кому-нибудь, а главной легенде тренерского цеха Голландии – маэстро тотального футбола Ринусу Михелсу. Учителю Дика.

– Каково ваше самое яркое воспоминание о Михелсе? – интересуюсь у Адвоката.

– Наш первый разговор.

– Извините, что перебиваю. Но слышал, будто во время его первого звонка вы бросили трубку, поскольку решили, что вас разыгрывает друг, умевший подражать голосу Михелса.

– Почти так и было. Мой друг – актер, и Михелса он пародировал просто мастерски. Ну скажите, что может подумать начинающий тренер безо всяких достижений, когда в 9.30 утра в полусонном состоянии слышит в телефонной трубке слова: «Это Михелс. Вы хотите мне помогать?»

Надо, кстати, отметить: бас знаменитого тренера Адвокат изображал весьма забавно. Актерский дар у него тоже есть!

Дик в ответ пробормотал что-то невнятное, будучи уверенным, что это розыгрыш. Услышал: «Ладно, спите дальше». Во второй раз повторилось то же самое, только Михелс дал ему свой номер телефона, и Адвокат его записал. Вскоре, не веря, перезвонил. И попал действительно на Генерала! Еще не зная, что ему, Дику, верному оруженосцу Михелса и его наследнику во главе сборной Голландии, доведется в связи с этим быть переименованным в Маленького Генерала…

– Понравилось прозвище?

– А кто меня спрашивал? Журналисты увидели, что у меня принципы те же, что у Михелса, – и придумали. Мне оставалось это только принять.

Он улыбнулся – а по поводу своего прихода к маэстро Михелсу рассказал нечто такое, что лишний раз сказало о важности «фарта». Того, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте. Стольким людям в этом смысле всю жизнь не везет…

– А мне повезло, – говорит Адвокат, – ведь вначале Михелс хотел видеть на этом посту Вима Янсена. Но знаменитый в прошлом игрок успел подписать контракт с «Фейеноордом» как глава юношеского департамента, а вторым номером в списке шел я. Михелсу нужен был человек с темпераментом, а им я обделен не был…

А вот каким получился их первый разговор. Адвокат должен был идти в офис к Михелсу, и его трясло. Они не были лично знакомы, и на дистанции молодой тренер матерым просто восхищался. Разговаривали они три часа, и в конце Михелс сказал: «Так, уже пять, время идти домой. Это была хорошая встреча. В течение двух-трех недель дам тебе знать о своем решении».

И что же, вы думаете, Адвокат? Кивнул, сказал «спасибо» – и на носочках вышел из кабинета мэтра?

Как бы не так.

Дик рассказал мне:

– И тут я осмелился заявить: «Не хочу ждать три недели. Вы знаете меня как футболиста, вам теперь известны мои характер и взгляды на футбол». – «Но я должен поговорить еще кое с какими людьми». – «Ну, тогда с ними и говорите. Если вы сейчас не определились, что я – тот человек, который вам нужен, значит, через три недели тем более не будете в этом уверены». Мне было 36 лет, и я позволил себе такую наглость! А ведь он был весьма авторитарным человеком.

Михелс поднял брови: «Так ты думаешь, мой мальчик, что сможешь делать эту работу?» Адвокат тут же ответил: «Знаю, что смогу!»

Следующие две минуты Михелс молчал. Просто молчал. Это были, как считает Адвокат, едва ли не главные минуты в его – не Ринуса, конечно, а Дика – жизни. А потом сказал: «Если знаешь, что сможешь, – ты мой человек». Хотя потом ни разу не объяснил ему, почему так решил…

– Позже многие удивлялись моему поведению, – говорит Адвокат. – Но такой я человек. У меня не было времени подумать, как реагировать, это была спонтанная реакция, которая соответствовала моей натуре. И вот теперь я сижу перед вами, и я – тренер. А было бы все это в моей жизни, если бы Вим Янсен согласился помогать Михелсу? Все это так странно…

Не всем Адвокат нравился, но Михелс в нем что-то увидел. Поначалу бросил на 17—18-летних, рассчитывая, что недавний опорник-«бультерьер» передаст им свою неуемность. Но уже через два месяца, увидев прогресс, передвинул его на роль своего помощника в первую сборную.

– У вас ведь тогда и соответствующей тренерской лицензии не было?

– Да, и по этому поводу возник шум. Но Михелс, как позже и я сам, порой любил идти против авторитетов. Впрочем, годом позже я в любом случае вынужден был пойти на курсы.

Если самая яркая история об Адвокате-игроке, полностью иллюстрирующая его характер, – о спущенных гетрах, то Хиддинк отличился вот чем.

– Читал о вас потрясающую историю. Как из родного «Де Графсхап» вас выкупил ПСВ, но после сезона в Эйндховене болельщики «Де Графсхап» собрали 40 тысяч гульденов, чтобы вас вернуть – при том, что у клуба не было на это денег.

– Это правда, – ответил Гус. – «Де Графсхап» был бедным клубом. Его руководители хотели вернуть меня, потому что была поставлена задача выйти в высший дивизион. Но денег меня выкупить не было. Наш район – фермерский. И болельщики сделали вот что. Расставили пустые бидоны из-под молока по периметру стадиона, а также в нескольких оживленных местах города. И каждый, кто хотел поучаствовать в выплате трансферной суммы ПСВ, должен был бросить в бидон 10 гульденов – была такая синяя купюра. И набрали нужную сумму. Я часто повторяю игрокам, что футбол создан для людей с улиц и что мы не должны об этом забывать. И всегда вспоминаю эту историю.

Когда деньги были собраны и Хиддинк вновь стал игроком «Де Графсхап», чувства он испытывал двойственные. С одной стороны, чувствовать себя таким востребованным, нужным – потрясающе. Но какая ответственность! Небогатые люди заплатили за него свои кровные деньги. А когда он играл плохо, они, встречая его на улице, восклицали: «Отдай мои десять гульденов!»

Сейчас такой кровной взаимосвязи между игроками и болельщиками близко нет – мне и Евгений Ловчев на это сетовал, и многие другие…

А Гус, оказавшись в такой ситуации, все время себя накачивал: «Ты обязан показывать максимум!» И на следующий год «Де Графсхап» вышел в высшую лигу.

Хиддинк, по крайней мере, отыграл сезон в ПСВ. Адвокат до клубов высшего голландского полета так и не дотянулся. Я спросил его об этом – мог ли он оказаться в «Аяксе», «Фейеноорде» или ПСВ?

– Михелс и сам говорил мне, и потом написал в книге, что выбирал для «Аякса» между Нескенсом и мной. Принял решение в пользу Нескенса, поскольку он был на три года моложе. Признаться честно, я не был игроком топ-уровня. Пониже.

Хиддинк тоже не говорит о себе как о большом и недооцененном мастере. Понятное дело: они, серьезные тренеры, не живут былыми нереализованными игроцкими амбициями, как многие ветераны, не нашедшие себя в послефутбольной жизни. Гусу и Дику есть о чем думать и к чему стремиться.

А история с ним и молочными бидонами показывает, что уже в бытность футболистом Хиддинк – не будучи звездой! – способен был вызывать массовую любовь болельщиков. Такие вещи не связаны напрямую с результатами и успехами. А вот с обаянием личности – напрямую.

Хиддинк никогда не был поборником палочной дисциплины. И привел мне по этому поводу пример из собственного детства. Пообщавшись с Хансом, братом Гуса, профессиональным джазовым музыкантом, я поинтересовался у тренера, учили ли его в детстве играть на музыкальных инструментах.

– Да, по инициативе родителей учился играть на кларнете, – сказал он. – Но мне не хватало терпения. С футбольным мячом было куда интереснее! Тут, кстати, тоже есть поучительный момент. Нужно делать так, чтобы учеба музыке для ребенка была игрой! Не заниматься жестким инструктажем, не заставлять учить нудную теорию, а придумать такой метод, чтобы ребенок полюбил этот инструмент!

Вот вам прямая аналогия с детским футболом. Ребятам нужно предлагать упражнения, благодаря которым они сами что-то для себя открывают. Детям нельзя что-либо слишком навязывать, поскольку это их оттолкнет. Если ты глупый инструктор, то заставляешь зубрить – А, В, С. Если умный учитель – ребенок начинает любить то, чему ты учишь. А это самое главное. Да и во взрослом футболе, на мой взгляд, игра всегда должна оставаться игрой. Той, которую эти парни когда-то полюбили отнюдь не как тяжелую работу.

В этой вот философии любви и наслаждения – мне кажется, один из корней успеха Хиддинка.

А еще – в тщательном изучении стран, где он работает. В поиске потаенных рычагов воздействия на их людей – тех рычагов, которые работают именно в этой стране и атмосфере. Гус едет в Корею, Австралию, Россию не для того, чтобы приходить со своим уставом в чужой монастырь. А для того, чтобы, зная и чувствуя правила игры в этом монастыре, исподволь, ненавязчиво, с идеальной вежливостью и улыбкой на лице вызывать массовую любовь и на фоне этой любви менять эти правила.