Текст книги "Хочу в СССР…?"

Как только родители за порог, братец моментально свинтил из дома, чем, скажем прямо, удивил меня не сильно. Ближе к ночи вернулся и мы легли спать. Утром мама спросила, когда я лёг. Ну, я честно и ответил: «А вот сразу, как Андрюша пришёл». Ох, и получил я от него!

Иногда приходил ко мне с деловым предложением: «Одолжи рубль». Хорошо зная его характер и то, что он понимает под словом «одолжи» применительно ко мне, я не возражал, а просто с тяжелым вздохом молча лез в свой загашник. Он принимал мой рубль, говорил скороговоркой «мама отдаст» и быстро исчезал за порогом. Как это, интересно, мама отдаст, если она даже ничего не узнает?! Во всяком случае, точно не от меня.

Если б я тогда знал такое умное слово как «инвестиция», то наверняка утешился бы этой мыслью. Но я ничего про инвестицию не знал, потому и грустил. Правда, совсем недолго.

* * *

Тут, пожалуй, вы решите, что я заврался окончательно. Но вот честное благородное слово, матом мы почти не ругались! И тем более никогда при девчонках или взрослых. Девочки с таким не водились, а от взрослых запросто можно было и по шее получить. Говорю «почти», потому что нужные слова, конечно же, знали. Использовали разве что применительно к ситуации. «Вася, этот нехороший человек мне на ногу батарею уронил!» ©.

Мы не знали, что правильное название мата – ненормативная или табуированная лексика, но твердо усвоили, что это очень плохие ругательства… Да и взрослые матом не злоупотребляли: услышать его в публичном месте было большой редкостью. К тому же прилюдная матерщина почти всегда вызывала негативную реакцию окружающих. Вот на стройке – это сколько угодно (см. выше, про батарею).

Меня сильно раздражают бесконечные и беспредметные дискуссии всяких деятелей культуры и искусства о пользе мата для русского языка. Бред какой-то! А жизнь, она течёт своим чередом. К примеру, две тонконогие девчушки-школьницы, каждая с рюкзачком за плечами, идут под ручку. То ли в школу, то ли из школы. И вовсю щебечут матерком о своем, о девичьем. Кого нынче удивит такая картина? Вот и хочется ехидно спросить: «Ну что? Додискутировались?».

Если я и хочу в какой Советский Союз, так это в тот, где матом именно что ругались, да и то лишь по необходимости. А не просто буднично разговаривали на любые темы, как это сплошь и рядом происходит сегодня…

* * *

Ну а что же родители? Ужели знали про все мои детские развлечения и приключения? Как принято говорить, «хороший вопрос». Печально вздохнув, честно отвечу: по большей части не знали. А теперь уже и не узнают. Может, о чём и догадывались, но никогда не устраивали допросов с пристрастием. Ни мне, ни брату. Для них право ребенка на личную жизнь и доверие к нему были настолько святы, что ради этого мужественно жертвовали родительским спокойствием.

Во времена нашего детства у папы с мамой не было возможности прочесть замечательную книгу Януша Корчака «Как любить ребёнка». Она издана значительно позже. Кажется, уже в 80-е годы. Но если бы читали, то наверняка под каждым ее словом подписались бы двумя руками. А я, когда её читал, с благодарностью думал о своих мудрых и терпеливых родителях.

* * *

Пацаны во дворе увлечённо играли в футбол. «Клубилась пыль, рикошетил гравий. Бил по мячу расторопный крайний.» (М.К.Щербаков). Примерно так. А неподалеку стоял мальчишка и с завистью смотрел на чужой праздник. Он был чистенько одет, в руках держал скрипичный футляр: человек шёл на урок музыки.

Тот мальчик (мой друг) уже давно стал дедушкой. Но любимую гитару и поныне частенько берёт в руки. Обожаю эти моменты.

Мамино признание стало для меня откровением. Оказывается, она всю жизнь переживала, что не отдали меня обучаться музыке. Сказала, что они с папой подумали и решили не лишать меня законных радостей детства. За что я родителям отдельно благодарен, хотя музыку очень люблю.

Здравствуй, школа! И прощай

Считаю себя баловнем судьбы. Если в раннем возрасте я этого ещё не понимал, то в старших классах уже вовсю блаженствовал в лучах счастливой звезды. Но апогея она достигла, несомненно, уже в студенчестве. Говорю о людях, которых жизнь щедро посылала мне в годы учёбы. Уверен, без них вряд ли я чего-нибудь стоил бы как человек, поскольку не так самонадеян, чтобы мнить, будто сотворил себя сам, без помощи друзей и учителей. Причём учителей в более широком смысле этого слова, чем только лишь педагогов. Я говорю о тех людях, у кого было чему поучиться (если ты в принципе обучаем и не совсем уж туп от природы). Грабли граблями, но ведь есть же и другие полезные инструменты познания жизни!

И вообще мне часто везло. Да вот хоть бы и в том, что учился в школе 10 лет, а не 11, как бедные нынешние дети. А кое-где, говорят, и по 12 лет учатся. Ужас!

* * *

Мне было лет 10, когда папа пригласил меня в свой кабинет и показал фотографию. На ней был усатый старичок. Волосы седые, длинные и как-то не слишком аккуратно причёсанные. Печальный, слегка настороженный взгляд, руки сложены замочком. Лицо изрезано морщинами, особенно лоб и вокруг глаз. Отец поинтересовался, как я могу объект характеризовать. Я ещё раз внимательно изучил фото. Человек на нём отдаленно напомнил нашего соседа, только уже в преклонном возрасте. Того самого, что становился добродушен лишь будучи навеселе. В такие моменты черты лица у него смягчались, а лучики морщинок ласково разбегались от глаз.

«Выпивает часто?» – осторожно предположил я. – «Дурень ты маленький, – огорчился папа, – Видно же: человек очень добрый». Вздохнул и спрятал фотку в папочку. Значит, хоть я и ошибся, но мыслил в правильном направлении. Коль скоро догадка о доброте была верна.

А симпатичный дедушка с фотографии оказался не только добрым, но ещё и умным. Теорию относительности придумал…

* * *

В школу пошёл шести лет. Семь исполнилось лишь в конце ноября. По этой причине все годы учёбы был самым младшим, – и в обеих школах, где учился, и в университете. Не скажу, чтобы это доставляло большие хлопоты, но всё же.

Ближайшая школа № 13 находилась через два дома от нашего. Потому ходил один, без сопровождения. Даже 1 сентября отправился без мамы. Торжественную линейку не помню, а вот первый день запомнил хорошо.

Когда, слегка обалдевшие от непривычного шума, все собрались в огромном коридоре около класса 1«В», пришла учительница. Завела всех в класс, рассадила по партам, назвала себя. И приступила к перекличке – знакомству с первоклашками. Из журнала по алфавиту зачитывала фамилию каждого. Услышав свою, следовало встать и по возможности отчётливо сказать «Я».

Деревянные парты были с откидной крышкой, которую нужно было открывать, вставая. Иначе она не давала выпрямиться. Я заметил, что почти все с непривычки забывали это делать, потому каждое очередное «Я» учительница радостно комментировала: «Вот какой маленький мальчик». Или: «Вот какая маленькая девочка». Я твёрдо решил, что когда подойдет очередь, непременно открою крышку и распрямлюсь во весь могучий рост. Но когда назвали мою фамилию, от волнения про крышку, конечно же, позабыл. Ну и услышал: «Вот какой маленький мальчик!». От досады на себя чуть не разрыдался.

* * *

Дежурные назначались по очереди. Не на весь класс, а по рядам. Перед первым уроком звонко докладывали учительнице: «В моём ряду все чистые. У всех – воротнички». Воротнички накануне пришивали, понятно, мамы. А при входе в класс дежурные проверяли у всех чистоту рук и, почему-то, ушей. Наверное, в целях лучшей усвояемости материала. «Мальчик! Достань из уха банан!» ©.

На тетрадки отличников учительница скрепкой шпилила маленькую красную звёздочку в белом кружочке. Я такой чести ни разу удостоен не был, – писал, как курица лапой. Видать, не судьба!

Писали перьевыми ручками по прописи. Нажим – тонкая линия, нажим – тонкая… Кляксы ставили безжалостно. А на одну тетрадку полагалась всего-то одна промокашка! Которая очень быстро заканчивалась. Промокашки были в большом дефиците, поскольку отдельно от тетрадей не продавались.

В специальных мешочках таскали с собой чернильницы. Ставить их в ранец было рискованно. Как справедливо заметил мальчик из фильма «Дело Румянцева», «чернильница-невыливайка – очень даже выливайка, если её потрясти». Истинную правду сказал. Они ещё иногда и разбивались при падении с парты на пол: стеклянными были.

* * *

К своему стыду должен признать, что к первой своей учительнице особо теплых чувств не сохранил. Звали её Мария Афанасьевна. И фамилию помню. Была уже не молода, с высокой «гулей» на голове. В точности, как у завуча из фильма «Доживем до понедельника». Шумная и, мягко говоря, очень малоделикатная. После родители признались, что считали её весьма посредственным педагогом (о чём мне, понятное дело, не говорили: не хотели подрывать авторитет учителя).

Нам ещё крупно повезло. В параллельном классе «Б» «разумное, доброе, вечное» «сеяла» Екатерина Пименовна, мужеподобная крашеная блондинка. Даже мы боялись её, как огня. Чуть что – ругалась, била по рукам линейкой. Одному пацану дала такой свирепый подзатыльник, что он, бедный, ткнулся лицом в парту и расквасил нос до крови. Родители – их можно понять – устроили страшный скандал. Точно не помню, но, кажется, педагогическая карьера Екатерины Пименовны на этом закончилась. По меньшей мере, в нашей школе. «Б» облегчённо вздохнул.

* * *

В домах было на удивление много близнецов: в нашем – две пары, в доме напротив – три. А ещё в одном жили и вовсе тройняшки. Веснущатые белобрысые Вася и Серёжа учились в нашем классе. Жили как раз в доме напротив. Очень разные по характеру, хоть и похожие как две капли воды. Вася был добродушным, а Серёжка – вредным.

Когда учились во втором, Мария Афанасьевна построила класс и повела в фотоателье на Волгоградскую. Там всех по очереди сфотографировали и пообещали сделать памятные сувениры. Через неделю прямо на урок пришел лохматый мужик и принес в огромной авоське красно-белые пластмассовые шары. В каждом – круглое окошечко с вклеенным туда увеличительным стеклом. Если посмотреть, то видишь себя в цвете. Очень впечатляло!

Раздавать шары учительница поручила Васе. Он смотрел в окошечко и называл фамилию счастливого владельца. Каждый подходил за своим шариком. Кстати, стоили они рубля по три: не так, чтобы даром. «Это Серёжка» – Вася вручил шар брату. Шары закончились, а своего он так и не нашёл! Тут же, без всякой паузы заревел в голос, натурально как белуга. Учительница на пару с мужиком безуспешно пытались его утешить. «Я подумал, зачем два одинаковых? – оправдывался незадачливый фотограф, – Не плачь, парень! Завтра тебе принесу. Да ещё покрасивее, чем у остальных!». На том и сошлись.

* * *

Мальчика Яшу, с которым я в третьем классе сидел за одной партой, прямо на переменке посетило вдохновение. И он написал стих, который мне тут же и прочитал:

 
Владимир Ильич! Дорогой и родной!
Ты всеми любим и для нас ты живой!
Не может такой человек умереть!
Родные черты мы клянемся сберечь!
 

А ещё через пару лет Яша вместе со всей семьёй отбыл на ПМЖ в Израиль. Бывает в жизни и так. Но ведь писал-то, не сомневаюсь, от души! И вообще был добрым и славным пареньком.

* * *

На обложке моего букваря было написано, что построение коммунизма в СССР завершится к 1980 году. Ещё Никита Сергеевич об этом говорил по радио. Мы будучи школьниками даже и не сомневались.

Но в один пасмурный день «продвинутый» мальчик сказал мне по секрету, что Хрущёва свергли. И теперь вместо него будут три разных человека: Брежнев, Косыгин и Подгорный. Я не поверил мальчику. Самый главный должен быть один! А чтобы сразу три, так это ерунда какая-то получается. Пришел домой и спросил отца. Папа сильно удивился – прежде не замечал за мной интереса к политике, – но информацию подтвердил. А отцу не верить я не мог! Помню, возникло смутное ощущение тревоги от того, что мир не так крепко, оказывается, стоит на своих китах.

Второй раз подобное смятение довелось пережить спустя много лет, в дни ГКЧП. Только это было уже не просто тревожно, а откровенно страшно. Да ещё на зловещем фоне так любимого мною «Лебединого озера»! Эх, Чайковский, Чайковский… Что же ты натворил?

* * *

Годом ранее, в 1963-м, мой отец после сильного приступа радикулита долечивался в санатории грузинского Цхалтубо. Но вернулся оттуда до срока. Был заметно утомлён и весьма озабочен. Маме сказал, что еле удалось выехать. Потом они сидели у него в кабинете и долго говорили о чем-то тихими встревоженными голосами. А я был в прекрасном настроении: очень обрадовался, что папа приехал.

В самом деле, нельзя же от пятилетнего ребенка ждать, чтобы он разбирался в политике и тем более понимал, что такое «Карибский кризис». Я и не понимал ничего. Вот в шесть (отставка Хрущёва) – уже совсем другое дело. Но после я оставил в покое большую политику аж на долгие 20 с лишним лет. Вплоть до перестройки.

* * *

Получили задание на дом выучить стихотворение о Ленине. Любое, на свой выбор. Папа посоветовал «Горцы у Ленина» Расула Гамзатова. Я задумался, – оно было непривычно длинным. Но отец привел убедивший меня аргумент: никто другой точно не станет его учить. Да и стих мне понравилось. На нём и остановился.

Папа был, как всегда, прав. На общем фоне стихотворение выглядело свежо. Во всяком случае, в сравнении с «Уж в этом чайнике нельзя должно быть воду греть. Но как нам хочется, друзья, на чайник тот смотреть!» (в классе – сразу 3 исполнителя). Далее по списку закономерно шёл Маяковский: «Двое в комнате: я – и Ленин! Фотографией на белой стене». При всём уважении к Владимиру Владимировичу, – далеко не лучшее его творение. Но два чтеца нашлось.

Первое место за стихотворение о Ленине я по заслугам разделил с отличницей, которая рискнула и осилила «Ленин и печник» Твардовского. Оно было ещё длиннее моего. Ну и прочитала с чувством. Молодец!

Папа очень любил Расула Гамзатовича Гамзатова. И стихи, и прозу. Особенно почитал биографическую книгу «Мой Дагестан» и песню «Журавли». А я из его богатого наследия (разумеется, кроме «Горцев у Ленина») помню лишь такое:

Нам эту мудрость завещали предки:

Нельзя откинуться на спинку табуретки!

* * *

Переход в пятый класс ознаменовал собой иное качество жизни. Младшая школа закончена. Уже не мальчики, но мужи. В смысле, повзрослели в одночасье. Много предметов – много учителей. И целая гора учебников! Складывать портфель стало куда сложнее. Писать разрешалось чернильными авторучками. У меня была хорошая. Удивитесь, – китайская, отец подарил. Такие ручки очень ценились. Писали тонко, не пачкали и не текли, как прочие. Если кому интересно, шариковые появились значительно позже. Да и то, пользоваться ими в школе долгое время почему-то не разрешали.

Новое понятие – «классный руководитель». У нас им стала преподаватель русского языка и литературы Екатерина Романовна Долбик. Очень славная женщина и прекрасный учитель. Прежде была классной у моего брата, к которому относилась на удивление хорошо (в отличие от большинства других учителей, кому выпало счастье братца обучать).

На переменке подошли ко мне две подружки-отличницы и, глядя ясными глазами, доверчиво спросили: «Что такое – проститутка?». Оказалось, одну из них так назвал второгодник Сергей. А пояснить не удосужился. Почему девочки решили, что именно я непременно должен это знать, – ума не приложу. Наверное, внушал доверие.

Я смутно догадывался, что это значит. Но до конца уверен не был. Потому дал им совет спросить у Екатерины Романовны. Мол, она как учитель русского языка точно должна знать. Я-то думал, что удачно выкрутился из этой стрёмной ситуации. Но девочкам моя идея показалась здравой и они крепко озадачили нашу классную. «Кто вам такое сказал?» – «А вот, Игорь сказал». И показали на меня. Учительница посмотрела ТАКИМ взглядом, что я был готов сквозь землю провалиться. Каким-то, что ли, удивлённым, и одновременно встревоженным. Второго в её глазах было, пожалуй, больше. Что им ответила – не знаю. Мне же не сказала ничего.

* * *

Получил в дневник запись: «Писал на парте!». Да не писал я на парте! Совсем не так было. Тогда только-только прошёл по экранам французский «Фантомас» с Де Фюнесом и Жаном Маре. Ну и подъезды всех домов были «фантомасами» расписаны. В чужом классе, куда нас зачем-то привели, я увидел на парте «автограф» следующего содержания: «Плювал на вас! Я – Фантомас!». Такую вопиющую безграмотность оставить без внимания я, понятное дело, не мог и ошибку тут же исправил. Был пойман с поличным. С записью в дневник.

* * *

Учиться было легко. И дело не только в том, что учёба давалась без особого труда. Мой неугомонный брат, сам того не ожидая, оказал мне поистине неоценимую услугу. Не то чтобы сам учился плохо. С этим-то как раз всё обстояло нормально. Просто волею судьбы и характера он частенько оказывался в эпицентре, мягко говоря, не самых позитивных событий. Потому многие учителя от нашей фамилии ничего хорошего заранее не ждали. И тут я такой почти примерный. Короче, успешно работал на контрасте. Как в кино: следователь злой – следователь добрый.

Все «подвиги» брата мне, конечно, не были известны. Но кое-что помню. Например, такое. У них случился конфликт с трудовиком. Кстати, очень неплохой человек и учитель тоже. Звали его Игорь Евгеньевич Перегуд. Невысокий коренастый крепыш был лыс, как бильярдный шар, большие круглые глаза – немного навыкате. Внешне грубоват, строг и принципиален. Не диво, что ученики окрестили его Фантомасом. Увы, брат и К^о его достоинства оценили далеко не сразу.

История умалчивает, кто был инициатором, но бойцы не придумали ничего лучше, как разбить камнями стекла в школьной мастерской. В соответствии с логикой жанра шли «на дело» под покровом ночи. И конечно же были полностью изобличены. Из праведной гордости даже отпираться не стали.

Отца лично директор вызвала в школу. Эвелина Алексеевна была умным и понимающим человеком. Посему совместно придумали компромиссный вариант. Незадачливые мстители составили список, где каждый своей рукой вписал, сколько и каких конкретно стекол лично разбил. После чего, проведя необходимые замеры, в выходной день дружно отправились на Комаровку в стекольный магазин. Помню еще, мама выгребла из хозяйства все тряпки и запасные простыни, чтобы ребята не порезали руки. Потом под руководством Игоря Евгеньевича сами же стекла и вставляли. Заодно прошли, так сказать, внеплановую трудовую практику.

Все могло закончиться намного хуже: «акцию возмездия» чисто случайно приурочили к годовщине Октябрьской революции, в связи с чем повышенный интерес к делу проявило «недремлющее око». Но умница Эвелина Алексеевна смогла убедить блюстителей в отсутствии политического умысла в действиях ребят.

Тот памятный документ папа выпросил у директора школы себе. Наверное, всё ещё где-то хранится. Надо бы отыскать и братца порадовать. Помнится, он там фигурировал в первых рядах. С внушительным перечнем грехов. А самым последним расписался в содеянном мальчик Саша, худенький невысокий застенчивый паренек, проживавший в соседнем доме. Так и значилось: «Александр Скурский – стекло маленькое, одно». Дата, подпись. Живо вспомнился украденный мною в «Культтоварах» карандаш. Тоже один, маленький. Сашу, похоже, изначально не вдохновляла идея погрома. Полагаю, как и в моем случае: просто не смог бросить друзей.

* * *

Невольным инициатором другого знакового события, как ни странно, оказался я. Был у мамы на работе, и там лаборантка показала, как красиво горит магниевая стружка. Ослепительно белым, режущим глаза пламенем! Зрелище так впечатлило, что я втихаря нагреб её целый карман, а дома весьма опрометчиво поделился новым знанием с братом. Ему тоже понравилось. Стружку у меня конфисковал всю подчистую и понёс в школу радовать друзей.

Эксперимент запланировали на после уроков, когда остались втроем. Предусмотрительно закрыв дверь класса на швабру, горкой сложили запас магния на полу у дальней стенки и подожгли спичкой!

А надо сказать, что температура горения магния – где-то в районе 2500^оС! Не удивительно, что пол прогорел почти насквозь (дырку в нем, диаметром сантиметров 15, я потом видел). На их беду мимо проходила техничка. Унюхала запах паленого, подёргала дверь и вызвала подмогу из спортзала напротив. Поскольку лёгкий путь к отступлению был отрезан, пиротехники решили прорываться через окно по карнизу стены. Это был довольно высокий второй этаж! Брат, как идейный вдохновитель и главное действующее лицо, возглавил отход.

В соседнем классе окно было открыто по причине тёплой погоды. Но там шёл урок белорусского! Учитель Анна Александровна была несколько удивлена, обнаружив посреди урока в окне второго этажа физиономию своего «любимого» ученика, который вежливо попросил разрешения войти в класс. Если учительница не возражает, то прямо через окно! Она настолько опешила, что сначала попыталась указкой спихнуть его с карниза. Ученику это не понравилось: «Вы что? Я же упаду!». Тогда педагог изменила тактику. Оставила в покое указку, схватила ученика обеими руками за уши и затянула внутрь.

Второй экспериментатор, который уже начал движение по карнизу, сообразил, что в соседнем классе им не рады. Дал задний ход, но сорвался и упал вниз. Слава Богу, ничего себе не сломал. Когда прошёл шок от падения, без промедления скрылся за углом школы, прихрамывая и потирая ушибленный копчик. Третий участник драмы (тот самый Саша: «стекло одно, маленькое») успел лишь высунуться из окна наружу. К этому моменту физрук наконец разобрался с дверью и за волосы втянул бедолагу обратно, что называется, на излёте. На «разборе полётов» брат, ясное дело, «шёл паровозом». Он и не отпирался. Какие последовали оргвыводы, не помню.

* * *

С учительницей белорусского мой непримиримый братец конфликтовал открыто: считал её дурой. А вот это – вряд ли. Она была человеком весьма находчивым и предприимчивым. Намекнула односельчанам, что обросла в Минске надёжными связями. В частности, отец одного из её лучших (???) учеников заведует кафедрой в химико-технологическом институте. И за относительно скромную мзду готов содействовать поступлению в вуз молодых дарований из её родной деревни. Якобы, в столице повсеместно так принято. Схема была гениально проста: если абитуриент не поступал, деньги возвращала. Мол, извините, в этот раз не получилось. Понятно, что статистически кому-то удавалось поступить. Ну, тогда чистый заработок – себе в карман. Скромненько и со вкусом. Такой вот Остап Бендер в юбке!

Но однажды случился прокол. То ли пожадничала, то ли деньги успела потратить. Наврала, что адресат сам тормозит с возвратом. Разгневанный папаша не поступившей доченьки потерял терпение и лично прибыл разобраться. Где раздобыл адрес, не знаю. Но с законной претензией заявился вечером прямо к нам домой. Сказать, что папа был удивлён – ничего не сказать!

Элегантный план, само собой, накрылся медным тазом. Мошенническую деятельность пришлось прекратить. Отец внял доводам директора школы и согласился не предавать скандал огласке, при условии, что все деньги потерпевшим будут возвращены.

Анна Александровна, как ни в чем не бывало, продолжила работу в нашей школе. Ещё и у меня потом преподавала.

* * *

То было время педагогических экспериментов. Один из них проводился в нашей школе. Сформировали особый выпускной класс, куда с бору по сосенке собрали как отличников, так и всяких трудных и вообще неординарных подростков. Для преподавания выделили самых лучших педагогов школы. Надо ли уточнять, что брат попал именно в этот класс (о чём впоследствии, кажется, ни разу не пожалел).

Большинство выпускников класса составило крепкую золотую середину. Остальные разделились примерно поровну. Часть в скором времени, практически со школьной скамьи, ожидаемо переселилась на «шконки». А вот из другой вышло немало ярких личностей. Знаю, что один прославился как художник, а другой закончил ВГИК и стал известным артистом театра и кино. Всегда был талантлив: чуть не загремел в колонию для малолетних за продажу на рынке цветов, поутру аккуратно срезанных в ботаническом саду. Понятно, без ведома администрации.

По сравнению с бурной молодостью братца, моя школьная жизнь была куда менее богата событиями. Ну, и хватит пока о нем. Беспокоюсь: а как не одобрит предание гласности этих почти интимных воспоминаний? Я ведь его до сих пор слушаюсь. Старший брат, однако!

* * *

Говорят, что природа человека имеет свойство повторяться через поколение. Наблюдая внука, я готов с этим согласиться. Ещё в пятилетнем возрасте он проявлял устойчивый интерес к особам противоположного пола. При том диапазон пристрастий был неожиданно широким. Его интересовали все барышни от четырех до тридцати пяти лет включительно. Даже молодых мужей не рассматривал в качестве достойных конкурентов себе…

Сидим у костра. «Юля! Идём, покажу дедушкину палатку!». Пошли, взявшись за руки. Спустя короткое время уже из палатки: «Юля! А давай на дедушкином матрасе попрыгаем!». Юлин папа, сидевший рядом со мной, не на шутку забеспокоился. Теперь внуку одиннадцать, стал более разборчивым. Но глаз-то по-прежнему, что называется, горит!

Я, конечно, не был столь любвеобилен, но тоже подавал надежды. Нравились все без исключения отличницы и большинство хорошисток. А отличницам, как это чаще всего и бывает, нравились двоечники. Но я не унывал. Вообще не умел долго грустить.

Классе в шестом мы с соседом по парте решили пригласить в кино двух отличниц, которые на уроках сидели перед нами. К слову, тех самых, из-за которых я так нелепо подставился перед классным руководителем. Я был не слишком тайно влюблен в одну, мой друг – в её подругу. Так что конфликта интересов быть не могло.

Несмотря на то что наши юные сердца тревожно замерли в ожидании ответа, девочки согласились на удивление легко. И в самом деле: сходить в кино – не значит выйти замуж. А от двоечников когда ещё такого дождёшься.

Мы заранее купили билеты в «Партизан», уж не помню на что. Ясно, что не «детям до 16». Не суть. Сидели рядком: барышни посередине, мы по краям. В темноте не целовались. Упаси Боже! Даже за ручки не держались. После сеанса, как положено, отправились проводить девушек. Они шли под ручку впереди, а мы с товарищем – метрах в пяти сзади. И так до самых их домов, – жили по соседству. Похоже, никаких зачётных баллов так и не заработали. Ну и пусть.

* * *

Школьный вечер – это не часть суток, это любимое мероприятие с танцами. Пускай даже с непременным участием бригады дежурных педагогов. Организовывали для старшеклассников. Нас, мелкоту, туда не пускали, чтобы не путались под ногами и не рушили интимную обстановку своим неуместным хихиканьем. Можно было, конечно, обойтись и без учителей. Но это когда тайно собирались в какой-нибудь свободной от родителей квартире. Называлось – складчина. Или просто – «складуха».

Наконец-то в седьмом классе пробил и наш час. Вечер нашему 7«В» устроили в спортзале. Мы притащили столы, красиво расставили выпивку с закуской. В смысле, лимонад с печеньем и пирожными. Ну и музыка. А как же без нее? Был школьный проигрыватель с пластинками. Из педсостава присутствовала только наш классный руководитель.

Первым делом напились лимонаду – это «святое». Затем поиграли в «ручеёк». И начались танцы! Когда заиграли песню «Сумерки» «Поющих гитар», я набрался храбрости и отправился приглашать девочку, которая мне нравилась больше всех. Она почему-то смутилась, выдернула свою ладошку из моей руки и убежала. А я в полном смятении так и остался стоять в центре зала. Что делать, представления не имел никакого. Должно быть, выглядел совершенно потерянным…

Но Екатерина Романовна контролировала ситуацию. Тут же подошла и сама пригласила меня танцевать. Вот таким и получился первый в моей жизни танец с женщиной. Кстати, очень красивой женщиной. Ни о чём не жалею!

* * *

Забегу чуть вперед, в девятый класс. У моего друга папа был военным. Иногда давал нам подержать пистолет Макарова. Само собой, предварительно отсоединив магазин и тщательно проверив патронник. Ну и обязательно в его присутствии! Даже палка, говорят, раз в год может выстрелить, особенно в наших шаловливых ручках.

Но главной ценностью был полевой бинокль. Окна комнаты моего товарища выходили на улицу. Частенько из-за шторы наблюдал за домом через дорогу напротив. А там жила наша одноклассница. Весьма симпатичная, стройная девушка. Частенько выходила на свой балкон и принимала красивые позы. Как-то в школе сказала мне: «Он смотрит на меня в бинокль! Думает, я не знаю. Па-а-думаишь! С пятого этажа его дома на меня парень в фоторужье смотрит!».

* * *

Школа № 13 была большой и шумной. Конечно же, в неприятии числа «13» нам далеко до англичан, но школе откровенно не повезло. Вместо Эвелины Алексеевны пришел новый директор. Имени моя память не сохранила: все ученики называли его «дядя Вася». Крупный и представительный, с тяжелым волевым подбородком. По слухам, прежде работал в некоем детском пенитенциарном заведении. Вполне допускаю. У нас «прославился» тем, что на переменке подрался с учеником. Хорошо помню того бойкого и задиристого пацана: жил в соседнем доме. Ростом был немногим выше пояса новому директору. Как рассказывали очевидцы, подпрыгивал и дрался ногами. При том весьма эффективно и болезненно. Поскольку был реалистом: целил, куда мог достать.

Примерно в течение года школу покинули почти все достойные учителя. Ушла и наша Екатерина Романовна. Папа с мамой решили, что мне тоже в этой школе делать больше нечего и с восьмого класса перевели в школу № 6, куда приходилось идти пешком уже минут 20. Через полгода мы и вовсе переехали в новую квартиру в район Комсомольского озера.

Для меня все эти события стали горем, которое трудно передать словами. А как же друзья? А родной район, где был обжит каждый закуток? Я тогда ещё не умел радоваться новизне ощущений. Честно говоря, и поныне далеко не всегда получается.

К слову, нашу тринадцатую школу через несколько лет и вовсе расформировали.

* * *

Шестая школа была совсем маленькой. Всего по три класса и по два, начиная с восьмого. Вся располагалась в скромном двухэтажном здании послевоенной постройки. Собственно, тогда же школа и открылась. Даже некоторые из учителей в ней трудились ещё с той поры.

Я попал в класс «А», чему очень удивился, поскольку класс был немецким. А английским – как раз параллельный «Б». Но я знал английский язык вполне прилично, поскольку занимался им дополнительно с педагогом. Изредка приходил к учителю «Б»-класса сдавать новую тему. Много времени это не занимало. Уроки немецкого на законном основании прогуливал.