Текст книги "Хочу в СССР…?"

Школа действительно была очень сильной, одной из лучших в городе. Как говорится, «почувствуйте разницу». Вот я и почувствовал. Звание «Заслуженный учитель БССР» в те годы считалось большой честью и редкостью. Не поручусь, но, кажется, в 13-й школе таковых и вовсе не было ни одного. Зато в шестой – сразу четверо! В том числе и наша классная.

Надежда Александровна Касаткина преподавала химию. Вообще-то была Надежда Хрисанфовна, но для простоты обращения переименовала себя в «Александровну». Маленького роста, круглая как колобок, с красным лицом на коротенькой шее. Суетливая, шумная и очень активная, временами изрядно бесцеремонная. Всё про всех учеников знала, старалась вникать в любые дела и события. Иногда довольно беспардонно. Химиком, по мнению моих папы с мамой, была «так себе». Но все эти «прегрешения» легко ей прощали и ученики и родители, потому что детей любила беззаветно и самоотверженно. При том, что вырастила троих своих.

Как-то, уже будучи студентами, пришли в гости поздравить Надежду Александровну с Днём Учителя. Принесли торт, шампанское, цветы. Она чрезвычайно нам обрадовалась, усадила за накрытый стол. Гвоздем программы были фаршированные яйца. «Кушайте яички, ребята! Очень вкусные. Яички кушайте!». Один из нас, студент-медик, терпел очень долго. В конце концов взмолился: «Надежда Александровна! Ради Бога, извините. Но, если можно… Яйца – а не яички!». Не вынесла медицинская душа…

* * *

Фаина Васильевна Яковлева преподавала русский язык и литературу. Кажется, тоже была из когорты ещё послевоенных учителей. В основе её метода научить нас читать, думать и формулировать мысли лежало написание сочинений. Чаще всего с задаванием их на дом. Использование любых дополнительных источников и цитат лишь поощрялось.

Темы сочинений бывали не только по программе, но и свободные. Например, «Что такое счастье?». Надо сказать, что в этом вопросе в 15 лет я понимал куда больше, чем сейчас, потому в качестве эпиграфа наметил яркий афоризм Максима Горького: «Счастье человека – в творческом труде, в нравственной чистоте, в служении народу!». Но всё же решил посоветоваться с отцом. Папа слегка поморщился и предложил другой вариант. Цитату из Сергеева-Ценского: «Ты хочешь знать, в чём счастье? В том оно, чтоб каждый новый день был нов не по названью!». Я легко согласился: мысль восхитила своей новизной и сразу легла на душу.

По внеклассному чтению готовили доклады. В частности, я почти целый урок рассказывал одноклассникам про Антуана де Сент-Экзюпери. Лучшим признанием моего вдохновенного труда считаю не оценку «отлично», а тот факт, что на переменке сразу несколько ребят попросили у меня книгу Экзюпери.

Свой предмет Фаина Васильевна любила самозабвенно. Искренне хотела эту свою любовь передать нам – по мне так иногда с некоторым даже перебором в усердии. К примеру, «Евгения Онегина» изучали почти месяц и написали о нём аж пять (!) сочинений. Ещё чуток – и сравнялись бы по объёму с пушкинским оригиналом. Как результат, до сих пор не могу себя заставить «Онегина» перечитать. Но то обстоятельство, что некогда не испытывал боязни перед чистым листом бумаги, считаю несомненной заслугой учительницы.

* * *

Учитель труда Василий Ильич Баран закономерно был кумиром всех пацанов школы от мала до велика. Несмотря на относительно молодой возраст, тоже заслуженный учитель БССР. Мастерская была оснащена отменно. Помимо стандартных школьных станков основной парк техники составляли настоящие заводские – токарные, фрезерные, шлифовальные и пр. Частично ещё трофейные, с немецкими клеймами. Но все – рабочие, в идеальном состоянии.

В мастерской всегда толклась масса народу. И старшеклассники (мы), и всякая мелюзга – все чего-то мастерили. Традиционные по программе табуретки или молотки мало кого привлекали, разве что самых ленивых и нерадивых. А настоящим энтузиастам – сложные модели, непременно действующие, зачастую с дистанционным управлением. Школа участвовала во всех городских и республиканских выставках. В таких случаях активистов-изобретателей освобождали от уроков для дежурства на выставке. С целью демонстрации посетителям и комиссиям техники в действии. Это было здорово: вроде как занят серьезным ответственным делом, но при этом играешь… Да ещё вполне легально уроки прогуливаешь!

Василий Ильич почти всегда засиживался в мастерской допоздна, так как мы, как правило, расходились по домам уже по темноте. А ведь у него была семья, двое детей! Насколько знаю, работал он в школе (той самой, шестой) очень долго, вплоть до относительно недавнего времени.

* * *

Я изобретал действующую модель механической пилорамы. Работал так неторопливо, что извёл и учителя, и себя самого. В один прекрасный день накануне очередной выставки пришёл в мастерскую и неожиданно для себя увидел, что модель не только готова, но ещё и работает. Даже шильдик с моей фамилией как автора был предусмотрен. Это утомлённый моим «долгостроем» Василий Ильич втихаря от меня довел её до ума.

Вообще-то он и прежде старался не выпускать меня далеко из поля зрения. Ну кто ещё мог догадаться взять удлинитель с двумя вилками на концах, и одну из них схватить пальцами, а другую – воткнуть в розетку?! Спрашивается, зачем? Ведь не ребёнок уже. И палец пожёг, и любимого учителя расстроил.

Много было у нас ярких талантов. Один любознательный боец ухитрился расковырять одними пальцами (!) дефицитный транзистор. Хотел посмотреть, видите ли, как он устроен.

У меня отношения с электрическим током не заладились с самого начала и на всю жизнь. Ещё в двухлетнем возрасте засунул в розетку мамины ножнички. А в семилетнем – выкрутил из настольной лампы лампочку, вставил палец в патрон и лампу включил. Вот опять же, спроси меня – зачем!? Наверное, гены дали о себе знать: папа свою трудовую биографию начинал в 14 лет как раз с работы электриком.

* * *

Музыку я любил всегда. Можно сказать, с нежного возраста. Но примерно с восьмого класса она буквально обрушилась на нас. «Beatles», «Rolling Stones», «Deep Purple», «Led Zeppelin», «Pink Floyd», «Shocking Blue», «Uriah Heep», «Slade», польский рок и многое другое.

Мне крупно повезло. С первого стройотрядовского заработка брат купил в дом радиолу «Эстония – 004». Аппарат высшего класса, с огромными колонками и божественным звучанием. Стоила по тем временам какие-то нереальные 420 рублей! Уже по моей слезной просьбе родители «доукомплектовали» радиолу магнитофонной приставкой «Нота», и процесс, что называется, «пошёл». Постоянно что-то записывали и перезаписывали, менялись, давали друг другу послушать… Новые понятия: первая копия «чистовик» (с диска), вторая копия. Третья ещё имела приемлемое звучание, а начиная с четвертой качество было, что называется, информационным и не более того. Мы таким высокомерно брезговали.

Счастье подержать в руках фирменную пластинку выпадало редко. Да и цены несусветные. Скажем, «Abbey Road» Битлз – 50 рублей, а свеженький «The Dark Side of the Moon» Пинков – и вовсе под сотню. Несколько проще было с польскими дисками, но тоже, прямо скажем, не изобилие.

Отец моего одноклассника привез из командировки «за бугор» новый диск Led Zeppelin «Houses of the Holy». Слушать его собрались, ясное дело, у меня. Поскольку родителей не было дома, то включили полную громкость. И как пораскрывали дружно рты, так и закрыли их лишь, когда отзвучал последний аккорд… Я даже и представить не мог, что такое звучание возможно в принципе. Звуки плавали и летали по комнате, качали, как морская волна. Пробирало буквально до мурашек по коже! Как сказал бы Владимир Ильич, «нечеловеческая музыка»!

* * *

Ну, а где музыка – там и танцы. Мы уже доросли до «складчин» и всей душой полюбили это времяпрепровождение. Наша квартира для такой цели подходила идеально по совокупности причин. Во-первых, родители относились с пониманием. Во-вторых, имелась большая комната, оснащённая полным музыкальным боекомплектом. Ну и немаловажная деталь – жил далековато от школы, примерно в получасе езды на трамвае. То есть можно было не опасаться неожиданной облавы со стороны бдительных педагогов и родителей.

Но мы недооценили чувство ответственности Надежды Александровны! Она нагрянула без предупреждения, исполненная решимости пресечь на корню пьянство и разврат. Даже мамашу из родительского комитета с собой прихватила. Подобно маленькому кругленькому метеору стремглав промчалась по всем трём комнатам, заглянула и на кухню. Но никакого криминала не обнаружила! Ни одного неблагонадежного ученика, сплошь хорошисты и отличники. Сидят чинно, слушают музыку, за ручки не держатся. Хорошо, на балкон не догадалась заглянуть: там было припрятано некоторое количество спиртного. Так и отбыли не солоно хлебавши, назидательно погрозив на прощанье пальчиком. Даже музыку не остались послушать. А мы ведь предлагали!

Тут всё очень просто. Как говорили мудрые латиняне, «кто предупреждён – тот вооружён». Нас и в самом деле успели предупредить – хорошая девочка, чья мама составила нашей неугомонной классной руководительнице компанию.

* * *

Старшеклассники – они хоть уже и взрослые, но всё равно дети. Развлекались и босячились мы постоянно. Очень веселились, когда кого-нибудь из девчонок вызывали к доске. Недогадливый учитель грозно требовал, чтобы она использовала всю поверхность доски, а не только нижнюю и среднюю части. Бедняжка в ответ лишь мучительно краснела: платьице-то было совсем коротеньким. Вот каких неимоверных страданий стоит женская красота!

Одноклассник пришёл на уроки, нацепив на лацкан пиджака огромный значок, на котором значилось: «Всесоюзный симпозиум врачей-гинекологов». У папы-врача конфисковал. Но завуч не поняла юмора и попросила значок снять. В другой раз он притащил в школу книжку «про это» из папиной научной библиотеки. На что мой сосед по парте с досадой сказал: «Не пойму, чего это Женька выпендривается? Подумаешь! Между прочим, у моего отца в книжках всё то же самое написано, только про коров», – его папа был ветеринаром.

* * *

В старших классах появилась такая мода: балбесы с «камчатки» пересаживались за первую парту, чтобы своим бравым видом, так сказать, вдохновлять учителей на педагогический подвиг. Я скромно сидел за второй. А как раз предо мною – два закадычных друга-волосатика. Однажды поутру они пришли на уроки стриженными под ноль, чем сильно удивили всех. Охотно поведали, что постриглись на спор. Спорили «на слабо» и на рубль. Оба победили, честно заплатив друг дружке по рублю, точно как в том анекдоте про двух ковбоев и две кучи дерьма.

Учителя снова не поняли юмора и потому забеспокоились. Они полагали, что акция имеет некий подтекст. Пытались выяснить, какой именно. В дурацкий спор на рубль поверили не очень: оказывается, считали нас взрослыми и умными.

Самое забавное, что спустя короткое время, в школе расплодилось изрядное количество голомозых пацанов из младших классов. Эти так решили: пришла новая крутая мода, раз уж сами «дембеля» сподобились.

* * *

В десятом классе математику нам преподавала лучший учитель школы, достойнейший человек и прекрасный педагог Александра Сергеевна Перлова. Была строга и требовательна. Однажды привела в класс относительно еще молодого человека, чтобы рассказал нам о математике. Оказалось, это был знаменитый ученый Владимир Петрович Платонов, который всего лишь в 27 лет стал доктором наук, а в 32 года – уже академиком. Откуда они были знакомы, не знаю. Но обращался Платонов к нашей Александре Сергеевне подчеркнуто почтительно.

Накануне выпуска она спросила, кто собирается поступать в вуз. Сообщила, что с будущими абитуриентами намерена провести дополнительные занятия, коль скоро у них возникнет такое желание. Потом попросила остаться тех, кто планирует поступать в университет. Таковых набралось трое, включая меня. Александра Сергеевна сказала, что с нами вопрос о занятиях даже не обсуждается. Работать будем у неё дома. Явка обязательна.

Заниматься мы приходили вчетвером. Когда мой папа об этом узнал, то посчитал нужным позвонить нашей учительнице и намекнуть, что за репетиторство, вообще-то, полагается денежное вознаграждение. Но был «отбрит» нещадно и в самых жестких выражениях. Этот вопрос Александра Сергеевна считала принципиальным.

Знаю, что вскоре после нашего выпуска ушла работать директором в известную всему Минску 50-ю математическую школу. Теперь в ней уже пятый год учится мой внук. После линейки первоклашек я, рассмотрев его первую учительницу, подумал, что по возрасту она вполне могла быть знакома с Александрой Сергеевной. Ну и прямо спросил её об этом. Учительница глянула на меня с неподдельным интересом, поинтересовалась, откуда сам я был с ней знаком. Затем, просветлев взором, ответила: «Конечно же, очень хорошо знала! Она меня ещё на работу принимала после института».

Вот такая замысловатая связь поколений прослеживается между мною и внуком. К слову, математика – один из самых любимых его предметов.

* * *

На выпускном по русской литературе читал отрывок из поэмы Маяковского «Во весь голос!»: «Неважная честь, чтоб из этаких роз мои изваяния высились. По скверам, где харкает туберкулез, где б… с хулиганом да сифилис!». В ключевое слово, игнорируя всякие многоточия, вложил всю душу. Прочёл, как в прорубь нырнул! Вышло искренне, с чувством. Фаина Васильевна торжествующе оглядела членов комиссии. Те, хоть и притихли, но оценили мое мужество высшей оценкой.

На вступительном экзамене по математика получил «отлично». Как, впрочем, и по физике с химией, которые любил и неплохо знал. А на сочинении одной из предлагаемых тем была «Образ В.И.Ленина в поэзии В.В.Маяковского». Это и вовсе моё родное. Вот уж свезло, так свезло! Однако написал лишь на «хорошо», – всегда был не в ладах с грамматикой.

Тяжкий крест Серёги, или Об относительной пользе пьянства

Хотел было написать про своё студенчество. Думал-думал и пришёл к неутешительному выводу, что миссия невыполнима ©. Не то чтобы совсем уж невыполнима, но включает в себя настолько много событий памятных и душевно тёплых лично для меня, что решил поберечь ваше время и свои силы. Может, когда-нибудь позже и рискну. Например, в виде отдельной книги.

Но около года назад мне довелось вспомнить нечто, скажу так, условно студенческое. Вот отчего бы не прибегнуть к самоплагиату? Тем более что речь пойдёт о человеке очень близком ещё с тех лет. Давно мы с ним проживаем в разных полушариях Земли, однако не потерялись. Хоть и скучаю без него сильно: видимся, увы, редко.

Не стану вносить кардинальные изменения в написанный ранее текст. Пусть уж будет, как было: в виде отдельной маленькой повести. Разве что фамилии уберу. А что Серёж у меня здесь сразу трое, так они, по счастью, разнятся отчествами. Путаницы, надеюсь, не возникнет.

* * *

Этот текст можно считать уже несколько отредактированным, поскольку учёл замечания, полученные от Сергея Владимировича. Не то чтобы я доверял своей памяти больше чем его, но всё равно придумал почти ничего не исправлять, а лишь обозначить иные версии событий курсивом. Тем более что таковым было пожелание бенефициара. Он сам предложил оставить оригинал по возможности без изменений, не настаивая на принципиальном характере своих уточнений.

Наш родной деканат с самого начала учёбы распознал в моём друге недюжинный педагогический талант. И твёрдо вознамерился не позволить ему этот самый талант закопать. Для чего поступал логично и просто: с завидным постоянством подселял к нему в комнату общежития подходящий объект с целью воздействия на него положительным примером в надежде на теоретически возможное перевоспитание. То есть попадались Серёге в сожители совершенно уникальные оболдуи. Причём по мере убывания одних по причине отчисления весьма оперативно подгоняли свеженьких. Надо сказать, все ребята были, в общем-то неплохие и даже не клинические идиоты, да уж больно неординарные. Один из трёх и вовсе благополучно доучился до защиты диплома. Ну что же? Я считаю, что 30 – процентный результат в данном случае следует признать несомненной педагогической удачей. Потому как шансов у Серёжи изначально было до обидного мало. Но он очень старался и все пять лет мужественно нёс свой крест.

Сам-то Сергей категорически отрицает намеренность (кто б сомневался!) своих педагогических изысканий. Но если совместное проживание с Хроником и Ванькой ещё можно рассматривать как элемент случайности (всё же первый курс), то уж Серёжу-2 (Сергея Николаевича) подселили к нему вполне осознанно. Знаю от Ларисы Сергеевны Германович, диспетчера учебной части деканата.

В первое время я, новоиспечённый староста, ещё пытался по возможности добросовестно выполнять свои новые обязанности. Исправно заносил в журнал ту посещаемость, за которую, как сказали в деканате, был в ответе. После первой недели обучения обнаружил загадочное расхождение между стабильной численностью одногруппников и списочным их составом. Постоянно отсутствовал некий Игорь Борисович. С нами на картошке его точно не было. Спросил у других ребят. Сказали – был такой. И при этом многозначительно и загадочно добавили: «О-о-о-о!». Заинтриговали настолько, что я даже передумал докладывать в деканат Ларисе Сергеевне. Решил повременить. И правильно сделал.

На исходе второй недели в перерыве между лекциями подошёл ко мне паренёк в кожаном пальто. Длинноволосый (военки ещё не было), худощавый, среднего роста, с какими-то чрезвычайно шустрыми глазками под толстыми стеклами очков на худенькой и немного треугольной физиономии. Уточнив, действительно ли я староста группы, коротко представился. Сказал, что болел, вручил справку, удостоверявшую этот прискорбный факт, и тут же слинял в неизвестном направлении. Справку я изучил придирчиво: она озадачивала. Весь документ, включая типографский и рукописный тексты, был на совершенно неизвестном мне языке. Как позже выяснилось, на литовском. При том официально заверена в нашем здравпункте, о чём свидетельствовали штамп и подпись. Я и предположить не мог, что они там вот так запросто могут распознать литовский диагноз.

Документ я, как и положено, отнёс Ларисе Сергеевне. Она задумчиво покрутила его в руках, пожала плечами и подшила в папочку. Потом я этих справок перевидал изрядно: Игорь Борисович оказался чрезвычайно болезненным юношей. Только за первый семестр «проболел» в совокупности месяца полтора. Сам, помнится, был из Клайпеды, год проучился в Каунасском университете, откуда его изгнали неведомо за какие прегрешения. Не распространялся на эту тему, хоть и был весьма общительным товарищем. Забегая вперед, скажу, что у нас он продержался тоже ровно год.

На самом деле Хроник был из Вильнюса и часто ездил домой. Хотя по старой памяти любил «оттягиваться» у друзей в Каунасе: успел поучиться в Каунасском политехническом институте (там университета не было). За что его оттуда выперли, Серёга не помнит.

Как-то при вручении очередной справки хитренько так прищурился и настоятельно посоветовал мне изучить её внимательнее. Я поначалу и не понял, в чём подвох. Справка как справка. Как обычно, на литовском. Тогда он её перевернул, а там оказался бланк с текстом по-русски, только не заполненный. Уже точно не припомню, но что-то вроде освобождения от тяжёлой работы по показаниям беременности. А поверх этого страшного приговора – жирный штамп нашего здравпункта и небрежный росчерк врача-регистратора. Удивительно, но эта справочка-прикол, так же как и её предшественницы, была аккуратно подшита в заветную папочку.

Спустя несколько лет как-то нас с Ларисой Сергеевной пробила ностальгия по той «комете», оставившей более чем своеобразный след в нашей памяти. Вспомнилось и про справки на литовском языке. Лариса Сергеевна грустно вдохнула и призналась: «Конечно, знала, что это «липа». Справки ему «выписывал» дружок в Каунасе. Но понимаешь ли, в чём дело… Ну вот рука на него никак не поднималась». Как и всегда, она была в курсе почти с самого начала. Однако чисто по-матерински жалела этого несуразного, но чем-то притягательного паренька.

С первых же дней к нему намертво приклеилось прозвище «Хроник». Это он сам себя так определил, имея в виду пристрастие к крепким, но дешёвым горячительным напиткам. А никто и не возражал – Хроник так Хроник. Кажется, многие наши сокурсники вовсе не знали его настоящего имени. Тогда же в полную силу заявил о себе уникальный талант на ровном месте влипать в самые невероятные истории. Даже если инициатива от него как бы и не исходила. Хотя чаще всего именно от него она и исходила, потому как характер он имел совершенно неугомонный, к тому же чрезвычайно изобретательный. Такую недюжинную энергию да в мирных бы целях! Быстренько записался в СНО (студенческое научное общество) на кафедру неорганики. Однако природная живость и разнообразие интересов мешали регулярным посещениям СНО. Думаю, только по этой причине наш родной корпус химфака счастливо избежал полной физической ликвидации. Пытались-то многие, да только у этого самородка наверняка бы получилось.

Приключения начались ещё на картошке. Вот такой эпизод мне рассказал Марк, с которым они на пару жили на сеновале у местной бабуси. Однажды получили задание: взять на конюшне мерина, привязать к телеге и доставить эту нехитрую логистику на поле в целях дальнейшей перевозки картофеля. А хитроумному Марику очень хотелось на халяву поспать подольше. Как старший по званию и возрасту, он стал уговаривать Хроника, что тот вполне справится и в одиночку. Возражения напарника – мол, видел лошадь только на картинке, – в расчёт не принимались. Марик объяснил, что тут всё очень просто: говоришь «но-о» – оно едет, произносишь «тпру» – само останавливается. За какую верёвочку дёрнешь – в ту сторону и повернёт. После этого незатейливого курса молодого бойца запряг лошадь в телегу, благословил Хроника в путь и со спокойной совестью полез на сеновал дрыхнуть дальше. Вроде бы даже задремать успел, но очень ненадолго. Потому как был разбужен истошными воплями бабки: «Божачка! Там ваш хлопец приехал! Сам убился насмерть и забор привёз!». Марик прямо в исподнем кубарем скатился во двор. И узрел такую картину: посреди двора на одной ноге, придерживая рукой вторую, прыгал Хроник. Рядом стояла взмыленная лошадь с телегой. На задней оси одного колеса не хватало, зато был прицеплен целый пролёт чьего-то забора.

У Игорька шла постоянная и беспощадная война с собственными очками. Перманентно их бил, терял, садился на них и прочими доступными способами пытался лишить себя зрения. А без очков становился слеп, как крот – сильно близорук был по жизни. Первые очки он победил очень скоро и прямо на картошке. А душа настойчиво требовала праздника! Не отменять же танцы? Марик клятвенно пообещал самолично выбрать ему достойную партнершу. Хроник безоговорочно доверился другу. Предварительно приняв на грудь (кто ж в деревне на танцы ходит трезвым), выдвинулись. В клубе, прислонив Хроника к стеночке, Марик отправился на рекогносцировку. На свой изысканный вкус честно выбрал симпатичную девушку. Повезло однокурснице Тане. Марик отлепил Хроника от стенки и ненавязчиво, но целенаправленно постарался придать нужную траекторию. А тот, бедный, никак не мог выйти на объект. Около каждой живой души, в которой интуитивно чувствовал барышню, тормозил и, тыча ей пальцем почти что в нос, доверчиво и трогательно вопрошал друга: «Марик! Эта?». Что повторялось многократно, пока не добрались до истомившейся Танюшки. Как их девчонки не поубивали прямо там, на месте, осталось загадкой даже для повидавшего жизнь Марка.

А в это время Серёга безмятежно трудился в другом совхозе в компании с нами. Не скажу, чтобы нравы нашей бригады кардинально отличались от той, где отбывали повинность Марик с Хроником. В былые времена у студенчества вообще, и на картошке в частности, имелось не так уж много доступных развлечений. Совместная выпивка и танцы относились к числу популярных. А тот факт, что совершеннолетних среди нас почти не было (лично мне не исполнилось даже и семнадцати), так, когда это останавливало продавщиц сельмага. Но мы по молодости получали удовольствие в большей степени от самого процесса приобщения к взрослой жизни, чем от состояния опьянения. Потому выпивали относительно скромно. Не регулярно и без фанатизма.

Как это ни покажется странным, но «застрельщиком» обыкновенно бывал именно Сергей. И вообще, должен признать, что устоявшееся мнение о его безоговорочной положительности несколько преувеличено. То есть методичность, целеустремленность и последовательность в принятии решений совершенно органично сочетались в нём с природной тягой к авантюризму, приключениям и любовью к жизни во всем её многообразии. В частности, совсем ещё юный я именно от него впервые узнал, что ходить трезвым на танцы – дурной тон. Поверил Серёге сразу и безоговорочно. Предварительно затоварившись свирепым напитком под названием «Алжирское» (77 коп. бутылка), распили его прямо в комнате, где жили, и отправились в клуб радовать наших барышень. Только кудрявый и миловидный блондин Андрюша по прозвищу «Аполлон» уже не мог составить нам компанию. Мы его так и оставили сидеть на стуле посреди комнаты – с блаженной полуулыбкой на физиономии, несколько выпучившего глаза и время от времени застенчиво икающего.

По возвращении в alma mater «подарки судьбы» посыпались на нас, как из рога изобилия. Я вопреки своей воле и желанию «вырос» до старосты группы (заодно потока и курса), а Серёге выделили в сожители по комнате сразу двух особо талантливых бойцов. Помимо упомянутого Хроника это был ещё и подававший большие надежды Ваня со второго потока. На счастье, четвёртым с ними поселился вполне положительный студент Коля по прозвищу «Квадратик». Ну был бы большим, наверное назвали бы «Квадратом», а так получился «Квадратик». Невысокого росточка, но крепенький. Улыбчивый и добродушный. С очаровательной манерой говорить как бы слегка нараспев.

Ванечка (его чаще всего так и называли) был, конечно же, порядочным разгильдяем, но парнишкой славным и обаятельным. Среднего роста, стройный и спортивный. С первого взгляда любому становилось ясно, что такого могут звать только Ваней и никак по-другому. Круглолицый светлый шатен с классической причёской «под горшок». Солнечная улыбка, лукавые глазки. Ни дать ни взять – классический персонаж русских сказок. Мы вместе трудились в двух стройотрядах, и с ним всегда было легко и комфортно. Да и работал здорово. В Смоленском ССО на протяжении примерно двух недель я пересказывал Ваньке близко к тексту свои любимые «Одиссею и Хронику капитана Блада», которые знал практически наизусть. Книга Ваню сильно впечатлила. А в Псковском отряде он совершенно очаровал ездившего туда с нами моего братца. Они даже и подружились. Кстати, в тот ССО Серёжа впервые отправился командиром. К слову, был очень неплохим командиром. Скотину (нас) особо не мучил, вдумчиво и серьёзно относился к питанию (я был завхозом) и отдыху персонала. Да и заработать тогда получилось вполне прилично, в чём его безусловная заслуга.

Вот учился Ванечка из рук вон, хотя два года как-то протянул. Полагаю, в большой степени Серёгиными стараниями. Не то чтобы был тупой, просто до ужаса несобранный. Да и учиться ему было совсем не интересно. Вот погулять – самое то. Серёжка по утрам безжалостно сгонял Ваню с кровати и гнал умываться. Тот демонстрировал жуткую активность, бодренько разминался. А как Сергей за дверь – так моментально в кроватку и ну дрыхнуть дальше. Но два курса продержался!

Ваня обладал способностью влипать в разные истории не хуже Хроника. Только тот сам создавал нештатные ситуации, а Ваньку приключения безошибочно находили помимо его желания.

Как-то раз на очередной гулянке он крепко получил «в табло», сильно огорчился и в профилактических целях решил «подкачать физуху». Для чего прикупил пару боксёрских перчаток. Вторую пару неведомо откуда притащил Хроник, которому идея понравилась. Пару-тройку раз они под руководством Серёги, прежде немного занимавшегося боксом, действительно мутузили друг дружку, потом несколько охладели к тренировкам. У Хроника в головах кровати висел на стенке большой красочный портрет Леонида Ильича Брежнева. Как положено, со всеми регалиями. Но тот обращался с генсеком вопиюще непочтительно: в поддатом состоянии временами использовал святой для каждого советского человека образ в качестве банальной боксёрской груши. Отчего светлый лик Маршала весь был испещрён белыми пятнышками согласно рельефу штукатурки.

Однажды от перчаток пострадал и сам Сергей Владимирович. Я наблюдал уже готовый результат: на первую пару он прибыл с заплывшим глазом и несколько отвисшей в сторону губой. Очень нехотя, но всё-таки поведал мне, где его так угораздило. Накануне вечером, будучи в хорошем настроении и немножечко навеселе, решил малость поразмяться. Одну пару перчаток надел на себя, вторую прихватил с собой и стал бродить по этажам общаги в поисках партнёра под лёгкий спарринг. Многочисленные желающие как-то не спешили выстраиваться в очередь. Оно и понятно: рослый спортивного вида парень не давал повода для чрезмерного оптимизма. Но тут неожиданно нашёлся доброволец. Сказал, мол если не возражаешь, давай-ка я попробую. Серёга, с большим сомнением окинув взглядом щупловатую фигуру противника, проявил гуманность и посоветовал парню хорошенько подумать. Тот молча натянул перчатки. Последующие впечатления Серёжи: «Да я даже закрыться толком не успел, как оно прилетело». Позже выяснилось, что некто Саня с четвёртого курса. Ну не было, блин, на его интеллигентной физиономии ничего написано про первый разряд по боксу! Однако со временем познакомились ближе и даже подружились. Когда в наш третий Карельский стройотряд Серёга опять поехал командиром, то Саня (вообще-то был по паспорту Алексеем) при нём состоял комиссаром.

Историю с боксёрскими перчатками Серёжа вспомнил по-другому. Преподававший у нас физвоспитание Сергей Владимирович Макаревич, видя его спортивные успехи, предложил записаться в секцию бокса, откуда и появилась первая пара перчаток. Там же он познакомился с Саней, зная квалификацию которого предусмотрительно старался с ним не спарринговать. Но кто-то же ему рожу всё-таки превратил в натюрморт? Кто – не признаётся. А я ту картину маслом запомнил очень хорошо. Вот другую пару перчаток точно купил побитый недругами и жаждавший мести Ванечка.

Серёжина природная и благоприобретенная спортивность помимо бокса требовала выхода и другими способами. Прыгнув пару раз с парашютом в военной части, где воспитывался в детстве и юности, решил, что этот экстремальный вид спорта ему вполне подходит. Потому записался в минский прыжковый клуб, который находился в деревне Боровая. И периодически через весь город ездил туда прыгать. Ребята каждый раз его слёзно отговаривали и прощались навсегда. Однажды он сильно задержался в клубе и прибыв наконец в общагу, застал такую милую сценку: изрядно набравшиеся Хроник и Ванька, упёршись лбами друг в друга, что-то горячо обсуждали. На кровать были вывалены и честно поделены на две кучки все Серёгины личные вещи: парни как могли помянули не вернувшегося из боя друга. Добрые такие!