Текст книги "Блуждающие токи"

10:54 АТ

Всё расписано по часам, всё имеет свой хронометраж, все заключено в инструкции и параграфы. Выходить в Зону нельзя до сдвига, надо ждать. Вот через шесть минут время обнулится, и он снова вернется в прошлое. На сколько? Неизвестно. На час, на пять минут или на пятнадцать. Мелочь, а сложно к этому привыкнуть.

Сдвиг бесил всех – а сделать с этим было ничего нельзя!

…Когда еще достраивали военный Сосьвинский космодром, на Белоярке решили сделать удалённый пункт наблюдения за пусками. Первым делом нашли в мерзлоте базальтовую жилу и устроили там, на глубине 65 метров, атомные часы; полный комплекс, с дающими строго определенную частоту генераторами, водородными хранителями частот, и другими приборами – даже с радиооптическим частотным мостом. Полностью автоматизированный комплекс, передающий информацию по кабелю глубокого залегания в Сосьву, закончили как раз в 2054-м, за год до Аномалии.

Зона часы и кабель не тронула.

Это было уму непостижимо, но часы шли. Конечно, исходя из планировавшегося запаса хода, они могли идти ещё двести лет: но никто не ожидал, что песок, вышедший оттуда же, из той самой глубины, на которой они были расположены, их пощадит: при том, что от самого Белоярского не осталось фактически ни следа, он был смолот, как кофе в мельнице, а остатки пожраны Зоной.

Эти часы шли… И очень скоро обнаружили совершенно непредсказуемый характер.

Невероятным образом суперточные часы то отставали, то спешили. Они дважды на дню опровергали СИ, трактующую секунду как 9.192.631.770 периодов излучения цезия. Эта цифра то увеличивалась, то уменьшалась; конечно, на чертовы часы можно было бы и плюнуть, но…

Но Зона начала давать людям небольшой шанс предсказать хотя бы малую толику своего скверного характера. Например, песчаные бури и смерчи стало возможным прогнозировать, равно как и электромагнитные возмущения – Байм не знал, как это делали, но, например, извещение о сегодняшней магнитной буре после сдвига он получил вчера вечером и через шесть минут мог знать её точное время. По часам под Белояркой можно было с грехом пополам определять наилучшее время для прохода транспортных дирижаблей – это были всегда одни и те же часы, этим активно пользовалась «Самотлор Дистрибьюшн» для доставки людей, грузов и техники.

В итоге в полдень и в полночь определяли новый сдвиг времени «по Белоярке» и все часы на территории Зоны вручную или автоматически переводились…

Чаще всего назад.

Зона щедро давала человекам «лишние» пятнадцать, двадцать, тридцать минут, а то и час. Как будто на что-то ещё надеялась.

Байм перевел дыхание и облизнул губы. Смешной жест: в детстве его настойчиво отучали от этого. Негигиенично, и некрасиво. Но жест остался, движение запало в какую-то из клеточек мозга и повторялось, безотчётно. Он пытался избавиться от этой дурной привычки сам – не получилось.

Впрочем, он уже не следил за собой сам, да и кто будет делать ему замечания на станции?

Три года в одиночестве…

Чвак! Старые цифры на табло моргнули зеленоватой вспышкой и обозначили новые показания: 10:22. Зона кинула им ещё тридцать восемь минут с барского плеча – опять арготизм, да… Теперь, пока общее, континентальное время не дойдет до полуночи, сбоев не будет.

Пора выходить на периметр: магнитная буря начнётся в 13:20 АТ, он успеет снять показания.

И главное, надо проверить Шишечку.

11:30 АТ

Шишечка уже занимал большую часть лабораторного модуля. Для того, чтобы обеспечить его комфортом, пришлось потрудиться и соорудить подобие клетки из дюралевых трубок – Байм даже не помнил, откуда он их взял, где нашел, и для чего они предназначались на Станции! – а на трубках расположилось всё то, что безумно нравилось Шишечке…

Ультрафиолетовые светильники давали ему достаточно света; и в принципе, иногда, особенно в периоды затяжных магнитных бурь, когда все в Зоне глохли и слепли, включая аппаратуру служебной фиксации в помещениях и визуальную разведку с патрульных дирижаблей, Байм открывал шторку на верхнем окне из армированного стекла и давал Шишечке краткую возможность наслаждаться солнечным светом; хоть и не совсем настоящим, рассеянным – ведь солнечного диска в Зоне никто и никогда не видел, но это всё-таки был солнечный, и никакой иной свет. Конечно, такие ванны полагалось принимать ему не менее шести часов в день, но где их взять, эти шесть часов? Байм терзался, но из соображений конспирации слишком часто натуральным светом своего любимца не баловал.

Также на металлическом корсете висели датчики температуры из ЗИПа[38]38
  Обозначение, принятое в технических системах для указания на запасные части, инструменты, принадлежности. Также имеет расшифровку: «запасные изделия прилагаемые».


[Закрыть] станции: она должна колебаться в пределах от 22 до 26 градусов Цельсия, никак иначе. Простейшее электронное устройство регулировало её постоянно. Питательную смесь Шишечка получал всегда, составить её оказалось делом несложным – сложнее было получить химикаты, которые Байм правдами и неправдами выпрашивал, выменивал и даже покупал и всех… Точнее, у тех, кому мог без особого риска признаться в существовании Шишечки.

Самое сложное дело заключалось в воде. Поить это нежное существо рециркуляционной, «технической» водой Байм не рисковал. Питьевая же, или дистиллированная, получаемая с помощью штатного кислородно-водородного топливного элемента, подлежала строгому учёту. Приходилось порой отказывать себе в душе, чтобы скопить этой воды на две святые траты: мытье рук после санузла и на Шишечку.

Его изгибающиеся по ширине желобками, сочно-зелёные сверху и светло-палевые снизу – листья вымахали уже на добрый метр над контейнером с пескоземляной смесью – тщательно удобряемой, и в целом перспектива представлялась неплохая…

Главное: Байм совершенно не представлял себе, как Неримусу удалось протащить на Станцию живой ананас, да ещё успешно посадить его.

И главное: как это растение не уничтожили, с составлением акта тогда, когда в рабочем модуле обнаружили мёртвого Олави?!

Это казалось настоящим чудом.

Зловещий семнадцатый параграф Генеральной Инструкции СПАЗ[39]39
  СПАЗ, Самотлорская Природно-Аномальная Зона (с 2059 г.), до этого, с 2055 г., Самотлорская Особая Карантинная Зона (СОКЗ).


[Закрыть] строго запрещает ввоз в пределы Зоны любой флоры и фауны: во избежание злокачественных мутаций. Правда, никто ещё ничего не ввозил, кроме партии лабораторных червей, и то тех везли под охраной аж четырех бронеамфибий Санитарной полиции[40]40
  Санполиция, или Санитарно-гигиеническая полиция (СГП), особое подразделение, подчиняющееся Федеральной службе санитарно-гигиенического и эпидемиологического надзора (ФССГЭН), учреждённое в качестве самостоятельного органа в 2052 г.


[Закрыть] – но не важно. Параграф сто тридцать первый той же Инструкции жестоко карал, вплоть до выдворения не только из Зоны, но и за пределы земной орбиты за попытку вывоза за блок-посты Санконтроля любой фауны и флоры, как источника возможных мутаций, угрожающих человечеству.

Одним словом, если бы ананас обнаружили в лабораторном модуле во время выемки тела Неримуса, шуму было бы на всю Зону.

По невероятным причинам этого не произошло.

Неримус оставил Байму зашифрованное голографическое послание, запрятанное глубоко в недра рабочего компьютера и неожиданно активировавшееся в первые сутки пребыванию тут нового дежурного. Это неслабое ощущение, когда в пустыне, прямо в рекреационном модуле неожиданно возникает классический Санта-Клаус в красном халате и громовым голосом возвещает о неожиданном питомце. Впрочем, там, у Олави, в Стране Суоми, этого старикана очень любили…

Олави достал так называемый «хохолок» растения и посадил его – как, Байму трудно себе было представить. Хохолок к тому времени, когда его увидел Байм, превратился в куст, но на видео он выглядел жалко – когда Неримус сажал его в контейнер; это была шишка, без верхней части, уже постоявшая в воде и зарубцевавшая свои шрамы; так и назвал ласково – Шишечкой.

А выбор Олави оказался неслучаен: Байм понял это, подробно изучив оставленную ему инструкцию по выращиванию ананаса. Для Шишечки требовался… речной песок! Именно так; а какой же, кроме речного, здесь, в прибрежье Оби, мог быть? Остальную часть почвы Олави достал из той самой трубы, где Байм видел «волчьи кости»: как писал финн, однажды из этого чёрного провала выбросило… фонтан грязной воды.

Вода в Зоне… Неримус мог бы проснуться знаменитым, потому, что это нонсенс, этого не может быть по определению; но он не стал писать рапорт. Он просто сходил туда и набрал речного ила, вынесенного этим водяным выбросом; ил пошёл на грунт для Шишечки, вода высохла, а остатки ила затянул песок – все были довольны…

Байм получил немного свежей земли из Лимузина, что появился у телеметрического датчика Три. В то время, когда песок выкинул Лимузин наружу, внутри автомобиля всё было забито грязью, и не песком, и именно грязью; а больше всего этой массы – в массивном багажнике… Байму удалось определить там даже наличие сухого чернозема, с помощью простейших анализов на Станции. Так что грунт для Шишечки подобрали роскошный.

Всё! Оставалось только наконец, вырастить ананас да уберечь его от бдительных инспекторов.

Для начала Байм сделал простое мигающее табло с надписью: «НЕ ВХОДИТЬ! ОПЫТНЫЙ АРТЕФАКТ ЗОНЫ НА ОБРАБОТКЕ!». Эта надпись должна была гарантированно отпугнуть инспекцию: не будучи учёными, они как огня боялись всего, что могло попасть в модуль извне, и с удовольствием спалили бы станцию вместе с самим Баймом. Лишь бы не разбираться! А тот, отвадив инспекторов от лабораторного модуля, написал бы стандартный рапорт об обнаружении какой-нибудь железяки вблизи датчиков, проведённой проверке и распаде той самой несуществующей находки – и инцидент был бы исчерпан…

Однако о Шишечке как-то узнал инспектор Лихоим. Он позвонил Байму неожиданно, во время магнитной бури, и не по служебной связи, а по GG. Странно, но Сол Лихоим сидел как-то неудобно, боком к монитору; Байм видел его запоминающееся лицо в профиль. А самым поразительной деталью на этом лице выглядел нос: длинный, прямой, чуть загнутый в кончике – клювом; а переносица разделяла, очень выпукло не только глазные впадины, она выходила выше и струной врезалась прямо в длинный, вытянутый лоб.

Говорят, эта деталь позволяла Лихоиму до смерти пугать контрабандистов: такие лица имели гуманоиды с планеты Севела,[41]41
  Планета Севела, тип – экзопланета, она же Глизе 667 C-c, вторая экзопланета у звезды gliese 667 C в тройной системе Gliese 667, имеет прозвище «Честная планета».


[Закрыть] при этом славились севельцы особенно острым чувством порядка и справедливости, а также способностью убивать одной силой взгляда…

Впрочем, в тот момент Лихоим не смотрел на Байма. Он смотрел вбок. И узкими губами, похожими на щель чип-приёмника в датчике, проговорил:

– ЭТО у тебя?

Байм, которого застигли врасплох, только кивнул.

Губы инспектора произвели какое-то движение, беззвучное – а может, попросту звук дошёл с опозданием:

– Утилизуй.

И снова Байм оказался не в силах ни сказал страшное, роковое «нет», ни не менее страшное и лживое «да»; он только мотнул головой – на сей раз отрицательно.

Лихоим повернулся к нему лицом.

Насколько знал Байм, у инспектора стояли искусственные почки, селезёнка, часть желудка… но глаза у него оставались свои, данные от рождения: один – темно-зеленый, а второй – гораздо более светлого оттенка, очень прозрачный; и когда Лихоим смотрел, темный глаз упирался в собеседника зловеще и неотрывно, а второй ходил туда-сюда, словно поисковый курсор на радаре, крутился…

Вот и сейчас он крутился некоторое время, и Байму стало не по себе.

– Дурак… – тяжело, скрежещуще произнёс Лихоим после десятисекундного молчания.

И отключился.

После этого Байм ждал чего угодно. Налёта Санполиции, позорного отстранения от службы, перевода на Большую Землю, «на материк», младшим ассистентом старшего клинера[42]42
  От англ.cleaner(«уборщик»), одна из основных режимных специальностей работников служб космических коммуникаций.


[Закрыть] в заштатный космопорт… И хорошо ещё, если клинером! Но ничего этого не произошло. Лихоим никому не сказал про ананас.

И о нём не знали даже контрабандисты.

А кто-кто, так именно они могли дать за Шишечку бешеные деньги!

Байм получал за работу двести сорок тысяч самотлорских чеков в год; двести сорок кусков «голубыми» – так называли эти платёжные средства не из-за цвета кредиток. Бумажных чеков никто никогда не видел, а вот автоматы «Самотлор Дистрибьюшн», наделявшие счастливцев возможностью оплаты чеками какой-то умник придумал красить в веселенький голубой цвет. Итак, двести сорок тысяч в год; при этом Байм денег не получал, они уходили на счёт Сибирского Центробанка,[43]43
  Сибирский Центробанк – один из пяти уполномоченных банков, обслуживающих ЕВРАЗЭС, с правом ограниченной эмиссии денежных средств. Подчинён Финансовому комитету ЕВРАЗЭС, отвечает за банковские операции Северной, Южной и Центральной Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера, а также Особой международной территории Аляска.


[Закрыть] зачем ему деньги – он на всём готовом, на пять контрактных лет.

За три года он скопил приличную сумму.

Можно купить один из небольших островов, оставшихся после распада ледникового панциря Гренландии: эти участки сейчас продавались по бросовой цене, мало кто покупал: нет инфраструктуры, ближайший международный космопорт хотели построить на Великих Озёрах, да не дали экологи – запихнули аж в Колорадо.

Ну, об этом потом подумаем…

Байм знал, что сырое яйцо – точнее, яйцо замороженное азотом, стоит на чёрном рынке Югории ровно штуку «голубых». На этом чёрном рынке можно было купить всё: от фунгита и «веселящей воды» до оружия, приличного плазменного штуцера шестого поколения, от золотых старинных часов «Картье» из развалин Нижневартовска или Лангепаса, до часа любви с неподакцизной роботессой…

Но дороже всего стоили только две вещи: это интимные услуги настоящей, земной женщины и еда.

Первые обошлись бы в астрономическую сумму от сотни «штук» до пятисот, второе же… Например, головка натурального чеснока тянула на 5000 чеков, кофейные зерна шли по 50 чеков каждое, ворованная канадская мука – фермерская, а не из генномодифицированной госпшеницы – до 10000 за килограмм, лимон и яблоко – примерно одинаково, четвертак тысяч. А вот за ананас, киви или банан дали бы все пятьдесят, но это за сам плод, ну и за саженец – на порядок больше…

Байм никогда ни к кому не обращался с таким предложением – просто в голову бы не пришло, но он подозревал, что если обратится, ему будет впору опасаться за собственную жизнь. Года два назад в Алешков-Сити целую семью пожгли ручными огнемётами за одно лимонное дерево.

…Сейчас он стоял над Шишечкой и горестно смотрел на один боков, обращенный к северу – листья снова подсыхали. На них обозначились прожилки, как на старческих руках. И хотя Байм давно не видел таких рук – конечности давно меняют, это позавчерашний день хирургии, на ум пришла именно такая аллегория. Они явно сохли! Да, скоро начнут ломаться; в прошлом году он уже подрезал часть таких отмерших конечностей своего любимца. Кроме того, ананас до сих пор не цвёл и не плодоносил, хотя вырос на три нормальных своих высоты.

Этилен, для стимуляции этого процесса, Байм уже использовал, ведь карбид кальция относился к числу штанных химреактивов; настаивал ложку карбида в притёртой лабораторной посуде, добавляя в грунт через электронный дозатор. Использовал еще с полдюжины средств, узнавая о них тайными и окольными путями. Но прошли и 26, и 36, и более 100 недель, а ананас так и не цвел.

Он оставался трёхлетним девственником, изрядно пугая Байма: может быть, это и есть мутация? Нормальное растение за это время должно было бы либо плодоносить, либо погибнуть…

Шишечка, вероятно, выбрал второй вариант, о чём свидетельствовали его не первый год отмирающие листья.

Байм отрегулировал уровень подачи подкормки на портативном компьютере, и, замкнув дверь, покинул лабораторный отсек.

Пора было выходить на периметр.

12:20 АТ

Каждый раз, натягивая на себя защитный костюм в тесной подклети шлюза, Байм пытался вспомнить, когда он выходил куда-либо без одежды. Последний раз… Или хотя бы в том, в чём он передвигался внутри Станции: комбидресс, батник на магнитной планке, блуза.

Не удавалось. Какие-то очень давние воспоминания мелькали обрывками – то ли это был берег Каспийского моря, то ли просто гигантский бассейн с морской водой и искусственным берегом; не помнил. Ему не было ещё десяти – откуда ж воспоминания? Он не мог их приладить ни в один карман, пришитый на одёжку его взрослой памяти – так и стоял с ними, нелепо, позабыв, из какого кармана вынул; стоял, пока они не испарялись из головы, изгнанные другими мыслями, другими заботами.

Да, в Тайском Национальном колледже они купались – правда, в бассейне, в гидрокостюмах, обеспечивавших плавучесть и оснащённых сигналом тревоги, если человек вдруг тонул; и хотя такого не было ни разу, мало ли! – техника безопасности, костюмы надевали все. Во время студенческих выездов на океан похожий костюм, ещё более плотный, даже чуть сковывавший движения, приходилось напяливать снова: в бухту часто заносило приливом ядовитые стоки, были случаи гибели купальщиков – к тому же расплодились акулы-убийцы, о которых каждый день сообщали СМИ, охотно демонстрируя растерзанные тела несчастных.

В лесу… Там костюм был обязателен для обеззараживания и противодействия москитам; в городе – обычная одежда, а если это даунтаун, то еще и белая респираторная маска: вся юность прошла под угрозой постоянных вспышек многоликого гриппа…

Сейчас, чтобы выйти за пределы модулей, Байм надевал облегающий теплозащитный гигиенический костюм типа 1DP.[44]44
  Здесь и далее: перечисленная маркировка защитно-гигиенических костюмов Утверждена Международной конвенцией по гигиене и защите общественного здоровья в 2030 г. Марка 1DP(dischargeprotection) обеспечивает «защиту от выделений» и теплоизоляцию, марка 2PAD(protectionagainstdamage) обеспечивает комплексную защиту от разнообразных повреждений. Костюмы сертифицированы для 870 земных и галактических специальностей.


[Закрыть] Затем следовал кевларовый комплексный жилет 2PAD с усиленной защитой бедер и половых органов, антирадиационный и противоударный – несмотря на рекламируемую легкость, эти латы казались самыми тяжелыми. Поверх всего этого следовал уже непосредственно мультикомплексный биозащитный костюм MSBSCL–II[45]45
  MSBSCL(multifunctionalspecializedbiosecuritycontinentallevel), многофункциональная специализированная биологическая защита континентального уровня.


[Закрыть], со шлемом, оборудованным химическим респиратором.

Ноги погружались в особые пятислойные бахилы с автономным подогревом, противозыбучестью и асбестовыми подошвами, позволяющими шагать по раскалённой лаве, если бы она тут нашлась.

Теперь Байм готов.

Конечно, что греха таить: он привык к Зоне. Кто-то скользит на скоростном катере по улицам Прибрежного Лондона, превратившимся в широкие каналы, кто-то перемещается на речном трамвае от Дворцовой площади до другого конца города, по прямой знаменитого Невского канала в Петербурге; кто-то гуляет по висячим мостам, опутывающим центр перенаселённого Парижа, а кто-то довольствуется голограммой Нью-Йорка, проскакивая этот город, состоящий из уродливых коробок, под землей или рассматривает его сверху, из кабины прогулочного вибролета, тем более, что там уже пять уровней воздушного движения…

А здесь его встречала безмолвная и однообразная пустыня.

За шарами станции – раскинувшиеся до самого горизонта барханы. Если бы не прихотливые искажения видимости, ставшие в Зоне притчей во языцех, то он бы увидел пригородный район, несостоявшийся Голд-Сити покинутого Нижневартовска – до него километров тридцать, он должен вставать на горизонте черными пальцами брошенных высоток – деловых центров; но Байм ничего не видит. Зона округляет пространство, искривляет его оптику, не давая видеть ничего, что лежит более, чем в двадцати километрах от смотрящего, образуя выпуклую линзу… Только белые барханы с ребристой стороной. И ослепительно голубое небо. Он не ощущал ни ветра – ветра в Зоне не бывает, только если не идет пылевая буря, ни запахов: хотя бывалые люди говорили, что в Зоне все время пахнет атмосферным электричеством – то самое чувство, когда пощипывает язык; в Зоне все время пахнет, как после грозы, после разряда молнии. Отдельные умники рассказывали про кислый лимонный привкус и запах грибов, но это явный бред, откуда тут взяться грибам…

Может быть, это цвет песка рождал его персональное чувство. Байм не ощущал запах, нет, скорее, воспоминание о самом запахе рождалось где-то внутри него – и Зона, с её бескрайними белыми пространствами напоминала ему о запахе стоматологического кабинета. Ведь его мать была зубным техником. Если быть точным, это формокрезол – соединение формальдегида, крезола, глицерина и воды; вещество, которое уже редко используется, ведь зубы лечат лазером, да и почти не осталось зубов, которые надо лечить: проще заменить весь челюстной элемент. Патентованный протез «Джонсон энд Джонсон» – мировое средство номер один.

А зубами пахло. Может, потому, что формокрезол использовался для лечения молочных зубов и запах этот осел где-то в голове…

Байм тряхнул головой, прогоняя досужие мысли. В голову тотчас, как игла, снова упрямо воткнулось: отчего умер Неримус?!

Он прогнал и эту мысль, заставив себя думать об апологизированном наладчике. Кто он будет? Аккуратный, исполнительный и щебечущий на азиане китаец? Или плохо говорящий на уолдспике афроамериканец с косичками?! Или почти белокожий потомок индейцев, разговаривающий сносно, но настолько яростно и гортанно, что собеседник от него шарахается…

Байм завёл электродвигатели квадроцикла. Забрался в кабину. Шесть огромных шароколёс по бокам предохраняли его от неожиданного провала в зыбучюю бездну: по этой причине почти вся разведывательная техника SDC – амфибии, они могут плавать, даже на зыбуне они держатся до семи минут – за это время можно покинуть машину в катапультирующейся индивидуальной капсуле, хотя многие до сих пор про такое средство спасения забывают, да просто сигают в мыльную пену песка с воплями ужаса – а там и идут к неведомому дну.

Если будет пал, инфракрасный удар, то крыша раскроется зонтиком и обеспечит ему пятнадцать минут для запроса экстренной эвакуации; всё, конечно, сгорит к чертям, но еще десять минут даст ему костюм: привезут, даже если с ожогами, то попросту поменяют кожу, сейчас это делается легко, как в новую холстинку завернуть… Сложнее с радиацией: тут облучение неминуемо, вопрос только в дозе, и лечиться долго – и дисквалификация, да с пылевой бурей; сила ветра не прогнозируема, в ней разные вихревые потоки, вон – у рейсового дирижабля «Престидижитейшн» оторвало гондолу с четырьмя сотнями пассажиров и закинуло прямо на голое поле Сосьвинского космодрома.

Ну, а что делать? Выхода нет, это его работа.

Белые шары-колеса ползли справа и слева, нежно прикасаясь к грунту. Квадроцикл оставлял легонькие следы: будто по песку пробежала неведомая птичка. В детстве он любил рассматривать птичьи следы на песке… потом он редко видел птиц.

Барханы были не везде. Они пугливо перебегали с места на место, как пасущийся скот, вздымали белые спины то там, то там. Несколько раз в сутки они меняли местоположение: сами по себе, без всякого ветра, повинуясь каким-то тайным движениям Зоны; сейчас, например, путь до датчика-Один, до «Вагонов», пролегал по ровной поверхности, с небольшим, совсем незаметным искривлением. Под мягкий рокот мотора квадроцикл со скоростью сорок километров в час катился по песку.

Через пять-шесть минут он будет у датчика.

…Мёртвых он не боялся. Собственно, как и костей. Что такое кость? Это товар. Приходишь в магазин и покупаешь; или заказываешь. Можно 75 %-ный коллаген, армированный углепластиком – дороже, но вернее. Если хочешь растущую кость, допустим – на ребёнка, с контролируемым содержанием остеобластов[46]46
  Остеобласты – молодые костеобразующие клетки кости, которые синтезируют межклеточное вещество – матрикс. По мере накопления межклеточного вещества, остеобласты замуровываются в нём и становятся остеоцитами.


[Закрыть] – это высший пилотаж, это только на заказ… а вообще, все подгоняется, анализ пятиминутный и ты запросто можешь держать в хранилище готовый комплект на случай травм. У каждого разведчика из «чистильщиков» такой запасной скелетный набор, как парадный мундир, наготове.

А мёртвые… он их не видел никогда, мёртвых.

Их не показывают в выпусках YougraNews. Их нет в электронных журналах-планшетах. Их запрещено демонстрировать на публике: только капсула с голограммой, а на голограммах все живые и улыбающиеся. Смерти нет, и не может быть, хороним с музыкой и тихой благодарностью. Кто знает, в следующей жизни повезет… господин Ван Винкль года три назад искупался в Ганге – правда, ходили слухи, что реку перед этим приводили в порядок целую неделю, поставив дорогущую плотину выше по течению, с фильтрами тонкой очистки, а на место купания транспортными дирижаблями возили морскую воду! – но не важно, он всё же искупался, и объявил, сияя безупречной улыбкой, что очистил карму – и вот, переродится в новой жизни, во имя будущего всего человечества…

Мёртвых показывать нельзя. И тут Байм согласен: это совсем уж неприлично. Что говорит Третий Закон Толерантности? «Любая публичная демонстрация горя, грусти, печали, смерти, разочарования, уныния, трагедии, скорби является преступлением против тех, кто нацелен на позитивное восприятие жизни и грубейшим нарушением их естественных прав». Этим всё сказано.

Только от чего умер…

Байм судорожно схватился за ручки управления, увеличил скорость так, что квадроцикл чуть ли не подбросило. Проклятые мысли! Когда он научится их контролировать?!

Впереди показались Вагоны.

Нет, конечно, там тоже никаких костей нет. Как там на старых гравюрах: черепа, ребра, скелеты? Ерунда. Зона смолотила всё это невидимыми челюстями. Прибрала за собой. Зона умная, ей виднее. Плохо только, что эти вагоны, как и распоротая цистерна, до сих пор мрачно торчат из песка. Еще до того, как Байм отправил в Центр первый свой рапорт по поводу НБО, они выглядели весело, пусть и без стёкол: никакой катаклизм не стер с их боков яркую окраску и старые логотипы РЖД,[47]47
  «Российские железные дороги», название госконцерна; с 2045 г. – «Паневразийская транспортная сеть» (PanEurAsianTransportNetwork,PEATN).


[Закрыть] а цистерна вообще была серебристой, сверкавшей на солнце.

Но приехавшая бригада зачистки не разбиралась. Велели Байму носа со Станции не высовывать, а сами начали крутиться над квадратом и старательно выжигать. Их бы воля – накрыли бы всё к чертовой матери, одним хлопком, мощный удар, остались бы только угольные крошки. Но нельзя; поэтому с особой яростью били по этим ориентирам, по всем, какие видели – лазерно-плазменным пучком. Металл горел, плавился, хоть и не сдался до конца. После этого остались только черные остовы, мрачного аспидного цвета.

Первый датчик сразу обнаружил проблемы: он не отдавал данные на флеш-чипе. Пока Байм терпеливо ждал, кевларовый шкаф сердито жужжал. Байм отвлекся от контрольной панели и едва не рухнул навзничь: в безупречном ярком небе парил коршун!

Такого не могло быть, ни за что и никогда…

Это… мираж?!

Стоило повести головой в шлеме в сторону – и коршун последовал за ней; прошло несколько секунд, прежде, чем Байм понял суть происходящего. Но всё равно: после неожиданного шока он с трудом выдохнул, грудь как сдавило стальными тисками; он даже пошатнулся, и медленно-медленно приходило понимание, словно стекая в мозг откуда-то из макушки…

Ресничка. У него были пушистые ресницы, даже спрашивали иногда, сколько стоит такой хороший имплантат. Вот сейчас одна такая оторвалась, прилипла к внутренней поверхности шлема, к стеклу; увеличенная сферой, распластанная оптическим обманом, она превратилась в парящего коршуна. Байм, все ещё выпуская из себя воздух, помотал головой вправо-влево… да, так и есть. Недоразумение. Как бы её стряхнуть? Никак. Даже похлопал рукой в перчатке по стеклу – никакого эффекта. А в наушниках шлемофона пискнул сигнал: повышенное потоотделение, влажность внутри костюма подходит к критической. Надо восстановить дыхание.

Пока он приводил себя в порядок, шкаф всё же разродился и ссыпал на флеш-чип данные. Accident detected: с этим датчиком проблемы, штатное время забора информации превышено на минуту сорок секунд, это очень плохо. Пойдём ко второму.