Текст книги "В. П. Астафьев «Царь-рыба». Основное содержание. Анализ текста. Литературная критика. Сочинения."

Поминки

Аким работает в геологическом отряде на речке Ерачимо. Он сталкивается сплошь и рядом с «охотничьими забавами» – когда приезжают «городские» и убивают зверей не ради пропитания, а для того, чтобы самоутвердиться и «выхвалиться друг перед другом». Аким отправляется на лося и берет с собой товарища по имени Петруня. В самый ответственный момент Аким вдруг слышит у себя за спиной шум и предсмертный крик Петруни. Обернувшись, Аким видит, что товарища заломал медведь. Аким укоризненно разговаривает с медведем, чем невероятно удивляет и пугает зверя, и, улучив момент, метким выстрелом заваливает его. Аким плачет по погибшему другу, прибегают люди, появляется следователь, Акима допрашивают, он не понимает, почему его подозревают в том, что он обезглавил Петруню. Следствие прекращают за отсутствием состава преступления, но Аким на всю оставшуюся жизнь напуган контактами с представителями закона. На поминках Аким варит медвежатину, ест ее с черемшой. У «городских» тошнота подкатывает к горлу, особенно резко выступает против подобной трапезы практикант из Томского университета Гога Герцев. Аким засыпает на могиле Петруни.

Туруханская лилия

Автор приезжает на рыбалку на Казачинские пороги. Со своим спутником, Павлом Егоровичем, он разговаривает о варварском отношении человека к природе, о том, как перевернулся вековой уклад жизни на Енисее – в магазины привозят рыбные консервы, озера стали «ржавыми и мертвыми». Автор задает сам себе риторический вопрос: «Когда же мы научимся не только брать, брать – миллионы, тонны, кубометры, киловатты, – но и отдавать, когда мы научимся обихаживать свой дом, как добрые хозяева?» Во время рыбалки автор видит удивительной красоты цветок – саранку, яркую-яркую красную лилию. Нигде впоследствии ему не удавалось отыскать похожий цветок, только однажды на далеком юге он видит туруханскую лилию на клумбе.

Сон о белых горах

Аким с собакой Розкой отправляется в устье речки Эндэ на промысел. В тайге в зимовье он обнаруживает умирающую от голода и воспаления легких девушку. Отложив промысел, Аким день за днем выхаживает больную лечит ее не только лекарствами, но и таежными средствами, собирает травы, отпаивает девушку ягодным сиропом. Когда она приходит в себя и рассказывает, что ее зовут Эля, что оказалась она в тайге вместе с Гогой Герцевым, которого уже много дней нет, Аким решает, что тот попросту бросил надоевшую ему женщину. Аким знает историю Герцева: у него была семья, которую он бросил, исправно, впрочем, отправляя алименты за дочь, чья судьба его ничуть не волновала. Поселившись в Чуше, Герцев ведет себя высокомерно, ни с кем не сходится, пользуется «услугами» библиотекарши Люды, которая, в конце концов, вынуждена делать от него аборт. Герцев покупает у инвалида Киряги, жаждущего выпить, его медаль «За отвагу», а когда к нему является Аким и просит вернуть медаль, отказывается и заявляет, что он сам себе бог. Аким начинает драку, Герцев говорит, что «мордобой – дело недоносков», и предлагает драться на пистолетах. Зная, что Герцев прекрасный стрелок, Аким ставит условие: если их пути пересекутся в тайге, стреляться, «чтоб концов не было». Вспомнив всю эту давнюю историю, Аким находит на берегу Эндэ тело Герцева (он упал на камни и разбил голову). Аким хоронит своего врага, ничего не говорит Эле, ружье Гоги берет с собой, думая, что пуля в стволе, возможно, предназначалась ему самому. Элю Герцев, с ее слов, «подцепил» на теплоходе: москвичка, она пустилась в дальнее странствие, чтобы найти своего папу. Папа – известный эпидемиолог. Герцев утверждает, что знает, где стоит в тайге эпидемиологическая экспедиция, и берется проводить туда Элю. Дома у Герцева Эля сталкивается с Людой. Герцев утверждает, что Люда «не стоит разговора», что она сама вешалась ему на шею, навязывалась, называет бывшую подругу «вонючкой». Через две недели Эля с Герцевым выступают в тайгу, но экспедицию не обнаруживают, а Эля простужается. Так она оказывается в зимовье, где и обнаруживает ее Аким.

Приближается зима. Аким заботится об Эле, ее здоровье поправляется, и городская жительница начинает капризничать – ей не нравится таежная еда (птичий суп). Вскоре она понимает, как обязана Акиму и, устыдившись, напротив, принимается помогать ему, чем возможно. Аким часто задает себе вопрос, зачем ему нужна возня с Элей, когда он подписал договор на поставку шкурок, которых не добыл, потому, что спасал Элину жизнь. Он раздумывает, не бросить ли ему ее, пока не поздно, но сам прекрасно понимает, что никогда не сделает этого. К тому же Эля, не знающая о гибели Герцева, здраво рассудив, догадывается, что тот вполне мог бросить ее. Эля с Акимом перечитывают дневники Герцева, которые он вел ежедневно, стихи, которые он записывал для себя. Эля открывает для себя, что любимым литературным героем ее избранника, как и ее собственным, был Печорин. С каждым днем Эля все больше уважает Акима, называет его хозяином и понимает, какая разница между этим необразованным, малорослым, «дремучим», но надежным и порядочным мужчиной и не желающим ничем себя в жизни обременить, «свободным и свободно мыслящим» Герцевым. Однажды ночью, растроганная собственной глубокой благодарностью, Эля сама зовет Акима, преодолевая «горьковатый, но приятный стыд».

Аким экипирует Элю, ведет ее через тайгу, когда она выбивается из сил, тащит ее на салазках. У него обмерзает лицо. Аким приводит Элю в зимовье, где по его подсчетам, должны быть люди, но зимовье пусто. Эля набрасывается на Акима с обвинениями. Тот замолкает и больше уже не разговаривает с ней. Над зимовьем пролетает самолет. Аким раскладывает сигнальные костры, и их забирают. Эля ложится в больницу, вызывает из Москвы маму, которая уже оплакивала дочь. Аким провожает Элю на самолет, вылетающий их Чуша в Красноярск. Прощаются они почти как чужие, но в последний момент Аким сует Эле деньги (чтобы она не ехала по Красноярску на транспорте, а взяла бы такси).

Нет мне ответа

Автор улетает из Красноярска, вспоминает знакомых и родню. «Переменилась моя родная Сибирь. Все течет, все изменяется – свидетельствует седая мудрость. Так было. Так есть. Так будет. Всему свой час и время всякому делу под небесами; Время родиться и время умирать… Время разрушать и время строить… Время искать и время терять… Время любить и время ненавидеть… Время войне и время миру. Так что же я ищу? Отчего мучаюсь? Почему? Зачем? Нет мне ответа».

Анализ текста

История создания повести

Виктор Петрович Астафьев вошел в литературу в конце 50-х годов прошлого века по воле случая. Как-то, оказавшись мимоходом на занятиях литкружка и прослушав «конфетный» далекий от действительности рассказ о Великой Отечественной войне, возмутился и за ночь написал без прикрас, «без лишней «лирики», без обременительных красот, без тонкого анализа «сфер жизни» рассказ о войне «Гражданский человек». «Разозлился и ночью, на дежурстве, стал писать свой первый рассказ о друге-связисте Моте Савинцеве из алтайской деревни Шумихи, – вспоминал Астафьев. – Умирал Мотя с прирожденным спокойствием крестьянина, умеющего негромко жить и без истерик отойти в мир иной».

Писатель обратил на себя внимание уже с первых литературных опытов, в которых прослеживался индивидуальный почерк уральского самородка: бескомпромиссность и реалистичность описываемых событий, колоритность художественного слова, заправленного драматическим лиризмом, иронией, житейской обстоятельностью и серьезностью. Основное содержание произведений Астафьева – военные тяготы и мирная деревенская жизнь, однако, точность, истинность и натурализм повествований были встречены в штыки властью. Если Виктор Петрович писал о войне, то главными героями выступали простые русские солдаты со всей своей окопной правдой, если рассказ о деревне, то о коллективизации и последствиях оной беседа с читателем шла начистоту, с чрезвычайной горечью писал о Сибири, «как ее, милую и могучую, измордовали, поувечили, изнахратили и изнасиловали доблестные строители коммунизма». «Настойчивым правдолюбцем, – назвал Астафьева Солженицын, – одним из первых, чутко отозвавшихся на нравственную порчу нашей жизни». Отторжение сталинизма и осуждение терпимости русского народа особенно проявилось в повести «Последний поклон»: «Нет на свете ничего подлее русского тупого терпения… Тогда, в начале тридцатых годов, сморкнись каждый русский крестьянин в сторону ретивых властей – и соплями смыло бы всю эту нечисть вместе с наседающим на народ обезьяноподобным грузином и его приспешниками… Нет, сидели, ждали, украдкой крестились и негромко, с шипом воняли в валенки. И дождались! Окрепла кремлевская клика, подкормилась пробной кровью красная шпана и начала расправу над безропотным народом размашисто, вольно, безнаказанно».

К 70-м годам Астафьев уже был сложившийся известный писатель, состоял членом редколлегии журнала «Наш современник», где и была опубликована в 1976 году повесть «Царь-рыба». Это было сложное «застойное» время не только в литературе, когда прогрессивная мысль с большим трудом пробивала себе дорогу сквозь препоны цензуры. «Хитростью, ловкостью, изворотливостью главных редакторов и их помощников можно было бы восхищаться, если б самому не подвергаться «редактуре», – сетовал Астафьев. – Не диво ли, затиснутые в угол, давимые, ловимые, ругаемые в высоких идейных кабинетах направителей морали, истязаемые журналы эти в лучшие свои времена умудрялись печатать не просто хорошую литературу, но и вещи выдающиеся». Повести Гавриила Троепольского «Белый Бим – черное ухо» и Валентина Распутина «Прощание с Матерой», роман Сергея Залыгина «Комиссия» были впервые опубликованы в «Нашем современнике» в том же году, что и «Царь-рыба», в которой рассказывается «о…нашей незадавшейся жизни», затрагивая свойственную деревенской прозе тему противопоставления городского и деревенского жителя. Повесть не удалось опубликовать полностью, главы «Дамка» и «Норильцы» пришлось вообще убрать, редактор поделился, что лет через двести, возможно, «Царь-рыбу» опубликуют без сокращений, так как её уже окрестили «антисоветской продукцией». Астафьев настолько тяжело переживал цензурные вымарки своего произведения, что даже слег в больницу. «…До того измордовали повесть, что полное у меня к ней отвращение появилось, – писал Астафьев, – и с тех пор не правил я ее, ничего не восстанавливал, не делал новых редакций, как это бывало у меня с другими повестями и рассказами. Лишь много лет спустя, вороша старые бумаги, наткнулся я на пожелтевшую главу – «Норильцы», и ощутил, что именно этого «звенушка» повести остро недостает. Сел и выправил, где и дописал текст главы, назвав ее по-новому, более точно и современно – «Не хватает сердца», да и отправил в тот же «Наш современник», где глава и была напечатана в № 8 за 1990 год, всего лишь через 25 лет, вместо обещанных двухсот».

Повествование в рассказах «Царь-рыба» было переведено на многие языка мира, и каждый раз переводчики сталкивались с проблемами необычайной самобытности и колоритности языка, «и везде мучились с переводом как самого витиеватого, непереводимого названия, так и с текстом, перенасыщенным «русскостью», но это меня мало волновало, – вспоминал Виктор Петрович. – Главное, что наш, российский читатель воспринял книгу взаболь, где и бурно, и чудеса с нею разные случались, и приключения».

К концу жизни Астафьев признавался, что написать что-либо подобное «Царь-рыбе» уже не в состоянии, и не потому, что таланта не хватит, а душевных сил не достанет: «Пусть придут другие радетели слова и отразят «деяния» свои и наши, постигнут смысл трагедии человечества, в том числе и поведают о сокрушении Сибири, покорении ее, отнюдь не Ермаком, а гремящим, бездумным прогрессом, толкающим и толкающим впереди себя грозное, все истребляющее оружие, ради производства которого сожжена, расплавлена, в отвалы свезена уже большая часть земного наследства, доставшегося нам для жизни от предков наших и завещанных нам Богом. Они, богатства земные, даны нам не для слепого продвижения к гибельному краю, а к торжеству разума. Мы живем уже в долг, ограбляя наших детей, и тяжкая доля у них впереди, куда более тяжкая, чем наша».

Сюжет, композиция и жанровое своеобразие

Астафьев «принадлежит» школе критического реализма в русской литературе, традиционно консервативной в отношении формы и объекта изображения, а также сознательно придерживающейся русского литературного канона, утверждает интуитивную, нерациональную связь человека с природным миром и отмечает нравственные и духовные потери, происходящие в случае разрыва этой связи», – пишет один из зарубежных критиков.

Астафьев писал в самых разнообразных жанрах: рассказ, повесть, роман, эссе, публицистика. Работу над произведением писатель сравнивал со строительством дома, и особенно удобен был для него при «воздвижении здания» жанр миниатюрного эссе, который Астафьев любовно называл Затесями. Затеся, или, говоря современным литературным языком, зарубка, образующаяся ударом топором наискось, – символическое название жанра.

Это никакой-нибудь там «сюсюкающий … розовенький рассказец», которой, прочитав, можно практически сразу же и забыть, и не просто серьезное произведение, наталкивающие на глубокомысленные думы, а «зарубка» на долгую память – Затеся. Каждый из рассказов Астафьева можно отнести к жанру Затеси, а если говорить о «Царь-рыбе», то повесть как раз и состоит из Затесь, «где человек, его характер, его дела и страсти, его поиск смысла жизни и, наконец, русская природа – сущность всего».

Сам автор отнес «Царь-рыбу» к жанру «повествований в рассказах», основанных на собственных впечатлениях от поездки по родному Красноярскому краю. В повести переплетаются мифология и публицистика, базирующаяся на документально-биографическом материале, отчего сюжет повествования наполнен не только житейской мудростью, но и нравоучением, свойственном русским сказкам и легендам. Впечатление достоверности остается даже после прочтения глав «Царь-рыба» и «Сон о белых горах», где вымысел очевиден.

Композиционно повесть состоит из двух частей. Рассказы первой части повести имеют общую идейную направленность, в них отвергается хищничество, браконьерское отношение к природе. Важная идея заключена в сюжете рассказа «Царь-рыба», название его вынесено в заглавие книги. Содержание второй части «Царь-рыбы» больше сосредоточено на нравственных, духовных проблемах человеческого бытия. На первый план выходит конфликт между Акимом и Герцевым. Части повести состоят из двенадцати рассказов, в каждом из которых автор по-разному показывает взаимоотношения человека и природы, вскрывая экологические, нравственные и философские проблемы, заставляя читателя к концу повествования задуматься о быстротечности времени: «Все течет, все изменяется – свидетельствует седая мудрость. Так было. Так есть. Так будет. Всему свой час и время всякому делу под небесами; Время родиться и время умирать… Время разрушать и время строить… Время искать и время терять… Время любить и время ненавидеть… Время войне и время миру. Так что же я ищу? Отчего мучаюсь? Почему? Зачем?». И Астафьев не избежал извечного вопроса о смысле жизни, ответ на который он ищет на просторах Сибири, на великой реке Енисей, в необозримой суровой тайге, в туруханской лилии, в созревшей «продолговатой капле» воды, в человеке, который сам является частью красоты мироздания и вершиной пирамиды всего сущего. Потому автор с горечью пишет о духовном вырождении людей, о потребительском отношении человека к природе, об опасности подобной легкомысленной позиции, о том, что природа терпелива, но не безгранично, что, накопив отрицательную энергетику, она может жестоко отомстить и расправиться с человеком, если он вовремя не остановится и не раскается в содеянном, как это случилось в главе «Царь-рыба».

В рассказе «Капля» Астафьев затронул философскую проблему бытия: одна единственная замершая угрожающе застывшая капля воды может переполнить чашу терпения природы, и тогда обрушится она со всей силой на головы человечьи и сметет род людской с лица Земли. «На заостренном конце продолговатого ивового листа набухла, созрела крупная капля и, тяжелой силой налитая, замерла, боясь обрушить мир своим падением. И я замер… Не падай! Не падай! – заклинал я, просил, молил, кожей и сердцем внимая покою, скрытому в себе и в мире». «Не падай!», потому что невинные дети спят, они не должны отвечать за отцов и дедов, но последние обязаны помнить, что дети «останутся одни, сами с собой и с этим прекраснейшим и грозным миром, и ни я, ни кто другой не сможет их греть и оберегать!.. И эта капля! Что, если она обрушится наземь? Ах, если б возможно было оставить детей со спокойным сердцем, в успокоенном мире!» Тысячи лет стояли «монолитная твердь» тайги, небо, звезды, так неужели же человек пришел на эту Землю для того, чтобы уничтожить красоту мира, да и сам мир? – в этом философская проблематика не только главы «Капля», но и всей повести.

Развитие сюжетных линий тесно связано с образом автора. Героев в повести много, но повествование ведется скорее от лица автора, который художественно преломляет рассказы своих персонажей, объединяя главы повести в единое произведение. Не смотря на то, что в некоторых главах образ автора внешне отсутствует, его черты всё равно ясно проступают в комментировании событий, как, например, в главах «Царь-рыба», «Уха на Боганиде» и «Сон о белых горах». Слияние эпических и лирических начал позволяет определить вид произведения как лиро-эпическую повесть в рассказах. «Лучше всего удаются вещи, написанные как бы единым порывом, в которых мелодия рвет сердце, вздымает тебя на такие высоты, что ты задыхаешься от счастья, как птица в свободном полете. Разумеется, от этой музыки какая-то малая лишь частица, может, всего капля упадет на бумагу и отзовется ответным звуком в сердце чуткого читателя. Однако и это уже большое счастье для пишущего, высокопарно выражаясь, – творца», – утверждал В. П. Астафьев. Его «Царь-рыбу» по праву можно назвать мелодией, рвущей сердца читателей.

Царь-рыба и человек

Главный герой данного рассказа, Зиновий Игнатьевич Утробин, уважаемый среди односельчан человек: «в поселке Чуш его звали вежливо и чуть заискивающе – Игнатьичем». Всегда помочь был рад советом и делом, умелый и настолько удачливый рыбак, что «суеверные души» тронуло подозрение: «Слово знает!», да и умом его Бог не обидел. «Был он старшим братом Командора и как к брату, так и ко всем остальным чу-шанцам относился с некой долей снисходительности и превосходства, которого, впрочем, не выказывал, от людей не отворачивался, напротив, ко всем был внимателен, любому приходил на помощь, если таковая требовалась, и, конечно, не уподоблялся брату, при дележе добычи не крохоборничал». Кроме того, Игнатьич, обладая большим рыбацким чутьем и опытом, в котором чувствовалась многовековая мудрость предков, сумел стать самым зажиточным в поселке человеком, а это значит, что были у него завистники, и первый среди них – родной брат, «который всю жизнь чувствовал себя на запятках у старшего брата, а был с мозглятинкой – гнильцой самолюбия, не умел и не хотел скрывать неприязни к брату и давно уже, давно они отурились друг от друга, встречались на реке да по надобности – в дни похорон, свадеб, крестин». Дело дошло до того, что Командор даже «не просто руку – ружье!» поднял на родного брата. Однако и Игнатьич далеко не безгрешный Авель: не всегда искренен по отношению к другим, браконьерствует во вред природе, так как жажда наживы преобладает над остальными чувствами. Хотя сам Игнатьич прекрасно осознает всю неприглядность своего положения, потому что «незавидная, рисковая доля браконьера: возьми рыбу да при этом больше смерти бойся рыбнадзора – подкрадется во тьме, сцапает – сраму наберешься, убытку не сочтешь, сопротивляться станешь – тюрьма тебе. На родной реке татем живешь…»

Однако азарт рыбака довлеет над чувством самосохранения, а риск только будоражит и волнует кровь. Это и сыграло роковую роль при встрече Игнатьича с царь-рыбой, походившую на «доисторического ящера», у которого «глазки без век, без ресниц, голые, глядящие со змеиной холодностью» и таившие в себе явную опасность. Однако пораженный размерами осетра Игнатьич вступил без долгих раздумий в схватку с этой «загадкой природы». «А-а, была не была!», – подумал он. – «Царь-рыба попадается раз в жизни, да и то не «всякому Якову». И замахнулся рыбак топором на «богоданную, сказочную» рыбину. А ведь предупреждал дед – не связываться с чудой-рыбой, советовал, перекрестившись, отпустить восвояси, да не послушался упрямый рыбак, мало ли какие сказки рассказывают старики, жившие в лесу да молившиеся колесу. Помимо прочего, алчность затуманивает разум человека, Игнатьич и на помощь звать никого не хочет, – придется делиться.

Герой рассказа почти уверен, что ему все дозволено и по силам, но автор опровергает его убежденность. Игнатьич оказывается в воде, опутанный крючками и удами наравне с царь-рыбой. «Реки царь и всей природы царь – на одной ловушке», тут-то и понял рыбак, что «не по руке ему» дело. Погибель ждет и рыбу (природу!) и человека, когда человек забывает в себе человека.

Вспомнил Игнатьич и Бога, и промелькнула в голове вся его браконьерская жизнь, и всплыли в памяти все, кого обидел, да слова деда: «А ежли у вас, робяты, за душой што есть, тяжкий грех, срам какой, варначество – не вяжитесь с царью-рыбой, попадется коды – отпушшайте сразу». Был на душе Игнатьича грех по более браконьерства, – когда-то еще в молодости надругался он над Глашкой Куклиной, и «поддал он хнычущей, трясущейся девчонке коленом в зад, и она полетела в воду». Прошло время, Игнатьич осознал пакостность своего поступка, просил прощения у Глашки, но та ответила: «Пусть вас Бог простит, Зиновий Игнатьевич, а у меня на это сил нету, силы мои в соленый порошок смололись, со слезьми высочились… Во мне не только что душа, во мне и кости навроде как пусты…» Теперь Игнатьичу черед настал держать ответ за свой грязный поступок, потому что «женщина – тварь божья, за нее и суд, и кара особые».

Философский смысл данного рассказа заключается в том, что человек должен и будет держать ответ за бездумное отношение не только к природе, но и к себе подобным. И когда, отчаявшись, он кричит: «Прос-сти-и-тееее… ее-еээээ… Гла-а-аша-а-а, прости-и-и», он просит прощения и у природы, и у человека.

Искренняя мольбы не осталась безответной, – Игнатьич освободился от пут не только физически, но и душевно. Жизнь дала ему еще один шанс доказать, что он Человек.