Текст книги "Все произведения школьной программы в кратком изложении. 10 класс"

 
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
 
 
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной
 
 
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде царь небесный
Исходил, благословляя.
 

 
В небе тают облака,
И, лучистая на зное,
В искрах катится река,
Словно зеркало стальное…
 
 
Час от часу жар сильней.
Тень ушла к немым дубровам,
И с белеющих полей
Веет запахом медовым.
 
 
Чудный день! Пройдут века —
Так же будут, в вечном строе,
Течь и искриться река
И поля дышать на зное.
 

 
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется, —
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать…
 

 
Природа – сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
 

 
Я встретил вас – и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло…
 
 
Как поздней осени порою
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас.
 
 
Так, весь обвеян дуновеньем
Тех лет душевной полноты,
С давно забытым упоеньем
Смотрю на милые черты…
 
 
Как после вековой разлуки,
Гляжу на вас, как бы во сне, —
И вот – слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне…
 
 
Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, —
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..
 

 
От жизни той, что бушевала здесь,
От крови той, что здесь рекой лилась,
Что уцелело, что дошло до нас?
Два-три кургана, видимых поднесь…
 
 
Да два-три дуба выросли на них,
Раскинувшись и широко и смело.
Красуются, шумят, – и нет им дела,
Чей прах, чью память роют корни их.
 
 
Природа знать не знает о былом.
Ей чужды наши призрачные годы,
И перед ней мы смутно сознаем
Себя самих – лишь грезою природы.
 
 
Поочередно всех своих детей,
Свершающих свой подвиг бесполезный,
Она равно приветствует своей
Всепоглощающей и миротворной бездной.
 

А. А. Фет

Фет (Шеншин) Афанасий Афанасьевич

1820.23.11(5.12) – родился в усадьбе Новоселки Мценского уезда. Незаконный сын помещика Шеншина и Каролины Фёт. Был записан сыном Шеншина, однако в 14 лет выяснилась юридическая незаконность этой записи, что лишило Фета всех дворянских привилегий.

1834 – переезд в лифляндский город Верро, учеба в немецком частном пансионе. Перемена фамилии (с Шеншина на Фёт).

1838 – учеба в Московском университете, знакомство с Аполлоном Григорьевым.

1840 – первый сборник стихов «Лирический пантеон».

1843 – стихотворение «Посейдон», из-за ошибки наборщика фамилия Фёт заменена на Фет.

1843 – публикация в журнале «Отечественные записки» стихотворения «Я пришел к тебе с приветом…», которое явилось своего рода лирическим автопортретом и поэтической декларацией молодого поэта.

1844 – окончание Московского университета по словесному отделению.

1845 – поступление на военную службу в кавалерию.

1850 – выход сборника прежних стихов.

1853 – начало сотрудничества в журнале «Современник», знакомство с Тургеневым и Некрасовым.

1857 – женитьба на М. П. Боткиной.

1858 – отставка.

Начало 60-х гг. – разочаровавшись в профессиональной литературной деятельности, купил поместье и занялся сельским хозяйством. Размежевывается с демократическим движением, выступает в поддержку помещичьих прав.

60-е—70-е гг. – переписка с Л. Н. Толстым.

1877 – покупка старинной усадьбы Воробьевки, которую Фет сделал «обителью поэзии». Выходят четыре сборника стихов под общим названием «Вечерние огни» (1883, 1885, 1888, 1891).

1886 – избран членом Петербургской Академии Наук.

1892 – умер у себя в имении.

 
Я пришел к тебе с приветом
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;
 
 
Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жажды;
 
 
Рассказать, что с той же страстью,
Как вчера, пришел я снова,
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова;
 
 
Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что буду
Петь, но только песня зреет.
 

 
Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,
 
 
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца.
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
 
 
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря! Заря!..
 

 
На заре ты ее не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.
 
 
И подушка ее горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон.
 
 
А вчера у окна ввечеру
Долго-долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что, скользя, затевала луна.
 
 
И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей.
Все бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.
 
 
Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит.
Не буди ж ты ее, не буди…
На заре она сладко так спит!
 

 
Печальная береза
У моего окна.
И прихотью мороза
Разубрана она.
 
 
Как гроздья винограда,
Ветвей концы висят, —
И радостен для взгляда
Весь траурный наряд.
 
 
Люблю игру денницы
Я замечать на ней,
И жаль мне, если птицы
Стряхнут красу ветвей.
 

 
Кот поет, глаза прищуря,
Мальчик дремлет на ковре,
На дворе играет буря,
Ветер свищет на дворе.
 
 
«Полно тут тебе валяться,
Спрячь игрушки да вставай!
Подойди ко мне прощаться,
Да и спать себе ступай».
 
 
Мальчик встал. А кот глазами
Поводил и все поет;
В окна снег валит клоками,
Буря свищет у ворот.
 

 
Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна,
 
 
Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далеких
Одинокий бег.
 

 
Я жду… Соловьиное эхо
Несется с блестящей реки,
Трава при луне в бриллиантах,
На тмине горят светляки.
 
 
Я жду… Темно-синее небо
И в мелких, и в крупных звездах,
Я слышу биение сердца
И трепет в руках и в ногах.
 
 
Я жду… Вот повеяло с юга;
Тепло мне стоять и идти;
Звезда покатилась на запад…
Прости, золотая, прости!
 

 
О первый ландыш! Из-под снега
Ты просишь солнечных лучей;
Какая девственная нега
В душистой чистоте твоей!
 
 
Как первый луч весенний ярок!
Какие в нем нисходят сны!
Как ты пленителен, подарок
Воспламеняющей весны!
 
 
Так дева в первый раз вздыхает —
О чем – неясно ей самой. —
И робкий вздох благоухает
Избытком жизни молодой.
 

 
На стоге сена ночью южной
Лицом ко тверди я лежал,
И хор светил, живой и дружный,
Кругом раскинувшись, дрожал.
 
 
Земля, как смутный сон немая,
Безвестно уносилась прочь.
И я, как первый житель рая,
Один в лицо увидел ночь.
 
 
Я ль несся к бездне полуночной,
Иль сонмы звезд ко мне неслись?
Казалось, будто в длани мощной
Над этой бездной я повис.
 
 
И с замираньем и смятеньем
Я взором мерил глубину,
В которой с каждым я мгновеньем
Все невозвратнее тону.
 

 
Учись у них – у дуба, у березы.
Кругом зима. Жестокая нора!
Напрасные на них застыли слезы,
И треснула, сжимаяся, кора.
 
 
Все злей метель и с каждою минутой
Сердито рвет последние листы,
И за сердце хватает холод лютый;
Они стоят, молчат; молчи и ты!
 
 
Но верь весне. Ее промчится гений,
Опять теплом и жизнию дыша.
Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа.
 

А. К. Толстой

Толстой Алексей Константинович

1817.24.8(5.9) – родился в Петербурге в семье графа К. П. Толстого. После развода родителей вместе с матерью и дядей жил в их родовом имении в Черниговской губ.

1827 – путешествие за границу, посещение Гете.

1834 – служба в Московском архиве министерства иностранных дел. Знакомство с Гоголем (у Жуковского).

1837 – служба в русской миссии при германском сейме во Франкфурте-на-Майне.

1840 – служба в отделении Его Императорского Величества канцелярии, которое занималось вопросами законодательства.

1843 – придворное звание камер-юнкера.

1841 – издание фантастической повести «Упырь» под псевдонимом «Краснорогский». Повесть заслужила благожелательный отзыв Белинского.

Начало 50-х гг. – возникновение Козьмы Пруткова – созданной Толстым и его двоюродными братьями Алексеем и Владимиром Жемчужниковыми сатирической маски тупого и самовлюбленного бюрократа Николаевской эпохи.

1851 – постановка комедии Толстого и Алексея Жемчужникова «Фантазия», впоследствии включенной в собрание сочинений Пруткова.

Зима 1850—1851 – знакомство с Софьей Андреевной Миллер (брак – 1863 год, после официального развода Софьи Андреевны с мужем).

Начало 50-х – сближение с Тургеневым, Некрасовым, Анненковым, Панаевым, Писемским и другими литераторами.

Конец 50-х – написано около 2/3 всех лирических стихотворений, работа над драматической поэмой «Дон Жуан» и романом «Князь Серебряный».

1857 – отход от «Современника», сближение со славянофилами, дружба с И. С. Аксаковым. (Впоследствии отрекся от славянофилов и неоднократно высмеивал их претензии на представительство подлинных интересов русского народа).

1861 – отставка.

1863—1869 – написание трилогии («Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович», «Царь Борис»).

1867 – выход сборника стихов, подводившего итог более чем 20-летней творческой работы.

Конец 60-х – создание ряда баллад, сатир и неоконченной драмы из жизни древнего Новгорода «Посадник».

1875 – умер в своем имении Красный Рог Черниговской губернии.

 
Колокольчики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Темно-голубые?
И о чем звените вы
В день веселый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?
 
 
Конь несет меня стрелой
На поле открытом;
Он вас топчет под собой,
Бьет своим копытом.
Колокольчики мои,
Цветики степные!
Не кляните вы меня,
Темно-голубые!
 
 
Я бы рад вас не топтать,
Рад промчаться мимо,
Но уздой не удержать
Бег неукротимый!
Я лечу, лечу стрелой,
Только пыль взметаю;
Конь несет меня лихой, —
А куда? не знаю!
 

 
Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.
 
 
Лишь очи печально глядели,
А голос так дивно звучал,
Как звон отдаленной свирели,
Как моря играющий вал.
 
 
Мне стан твой понравился тонкий
И весь твой задумчивый вид;
А смех твой, и грустный и звонкий,
С тех пор в моем сердце звучит.
 
 
В часы одинокие ночи
Люблю я, усталый, прилечь —
Я вижу печальные очи,
Я слышу веселую речь;
 
 
 И грустно я так засыпаю,
 И в грезах неведомых сплю…
 Люблю ли тебя – я не знаю,
 Но кажется мне, что люблю!
 

 
Где гнутся над омутом лозы.
Где летнее солнце печет,
Летают и пляшут стрекозы,
Веселый ведут хоровод:
 
 
«Дитя, подойди к нам поближе,
Тебя мы научим летать!
Дитя, подойди, подойди же,
Пока не проснулася мать!
 
 
Под нами трепещут былинки,
Нам так хорошо и тепло,
У нас бирюзовые спинки,
А крылышки точно стекло!
 
 
Мы песенок знаем так много.
Мы так тебя любим давно…
Смотри, какой берег отлогий,
Какое песчаное дно!»
 

 
Коль любить, так без рассудку,
Коль грозить, так не на шутку,
Коль ругнуть, так сгоряча,
Коль рубнуть, так уж сплеча!
 
 
Коли спорить, так уж смело.
Коль карать, так уж за дело.
Коль простить, так всей душой,
Коли пир, так пир горой!
 

 
  Не ветер, вея с высоты,
  Листов коснулся ночью лунной
  Моей души коснулась ты:
  Она тревожна, как листы,
Она, как гусли, многострунна!
Житейский вихрь ее терзал
И сокрушительным набегом,
Свистя и воя, струны рвал
И заносил холодным снегом;
Твоя же речь ласкает слух,
Твое легко прикосновенье,
Как от цветов летящий пух,
Как майской ночи дуновенье.
 

 
Спускается солнце за степи,
Вдали золотится ковыль, —
Колодников звонкие цепи
Взметают дорожную пыль.
 
 
Идут они с бритыми лбами,
Шагают вперед тяжело,
Угрюмые сдвинули брови,
На сердце раздумье легло.
 
 
Идут с ними длинные тени,
Две клячи телегу везут,
Лениво сгибая колени,
Конвойные с ними идут.
 
 
«Что, братцы, затянемте песню,
Забудем лихую беду!
Уж, видно, такая невзгода
Написана нам на роду!»
 
 
И вот повели, затянули,
Поют, заливаясь, они
Про Волги широкой раздолье,
Про даром минувшие дни,
 
 
Поют про свободные степи,
Про дикую волю поют,
День меркнет всё боле, – а цепи
Дорогу метут да метут…
 

 
Острою секирой ранена береза.
По коре сребристой покатились слезы.
Ты не плачь, береза, бедная, не сетуй.
Рана не смертельна, вылечишься к лету.
Будешь красоваться, листьями убрана. —
Лишь больное сердце не залечит раны!
 

 
Не верь мне, друг, когда, в избытке горя,
Я говорю, что разлюбил тебя, —
В отлива час не верь измене моря,
Оно к земле воротится, любя.
 
 
Уж я тоскую, прежней страсти полный,
Мою свободу вновь тебе отдам —
И уж бегут с обратным шумом волны
Издалека к любимым берегам.
 

 
Звонче жаворонка пенье,
Ярче вешние цветы,
Сердце полно вдохновенья,
Небо полно красоты.
 
 
Разорвав тоски оковы,
Цепи пошлые разбив,
Набегает жизни новой
Торжествующий прилив;
 
 
И звучит свежо и юно
Новых сил могучий строй,
Как натянутые струны
Между небом и землей.
 

Н. А. Некрасов

Некрасов Николай Алексеевич

1821.28.11.(10.12.) – родился в местечке Немиров ныне Винницкой обл. в дворянской семье. Детские годы прошли в селе Грешнево (ныне село Некрасово) близ Ярославля, в имении отца.

1832—1837 – учеба в Ярославской гимназии.

1939 – неудачная попытка поступления в Петербургский университет (в 1839—1840 считался вольнослушателем). После отказа сына поступить на военную службу отец отказывает ему в наследстве и содержании. Жизнь в Петербурге, трудное материальное положение, нищета.

1838 – опубликованы первые стихи. Первый сборник стихов, опубликованный Некрасовым в 1840 г. «Мечты и звуки» носил подражательно-романтический характер, не имел успеха, был удостоен резкого отзыва Белинского. Некрасов, скупив все экземпляры книги, уничтожил их. Впоследствии Некрасов испытал сильное влияние идей Белинского.

С 1840 – начинает сотрудничать в многочисленных печатных изданиях. Пишет (для заработка) статьи, фельетоны, рецензии и проч.

1845 – публикует очерк «Петербургские углы» и др. произведения, в которых намечается поворот Некрасова в сторону «жизненной правды». Примыкает к «натуральной школе».

1847—1866 – редактировал и издавал журнал «Современник». Знакомство с А. Я. Панаевой, которая становится женой Некрасова. В 50-е гг. выводит на первые позиции в журнале Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова.

С 1868 – совместно с М. Е. Салтыковым-Щедриным редактировал журнал «Отечественные записки». Проникается идеями народничества, хождения в народ. Многие произведения 70-х гг. пронизаны именно этим пафосом.

1856 – поэма «Саша», стихотворения «Школьник», «Поэт и гражданин».

1861 – поэма «Коробейники», стихотворение «Крестьянские дети».

1862 – стихотворения «Зеленый шум», «В полном разгаре страда деревенская».

1863—1864 – поэма «Мороз, Красный нос», стихотворения «Памяти Добролюбова», «Железная дорога».

1870 – поэма «Дедушка», детское стихотворение «Дедушка Мазай и зайцы».

1872—1873 – поэма «Русские женщины», цикл «Три элегии».

1874 – «Элегия» («Пускай нам говорит изменчивая мода…»).

1875—1876 – сатирическая поэма «Современники».

1863—1877 – незаконченная поэма «Кому на Руси жить хорошо», цикл «Последние песни».

1877 – умер в Петербурге после продолжительной болезни. Похоронен в Петербурге.

Часть 1

Пролог

 
В каком году – рассчитывай,
В какой земле – угадывай,
На столбовой дороженьке
Сошлись семь мужиков:
Семь временнообязанных,
Подтянутой губернии,
Уезда Терпигорева,
Пустопорожней волости,
Из смежных деревень:
Заплатова, Дырявина,
Разутова, Знобишина,
Горелова, Неелова —
Неурожайка тож,
Сошлися – и заспорили:
Кому живется весело,
Вольготно на Руси?
Роман сказал: помещику,
Демьян сказал: чиновнику,
Лука сказал: попу.
Купчине толстопузому! —
Сказали братья Губины,
Иван и Митродор.
Старик Пахом потужился
И молвил, в землю глядючи:
Вельможному боярину,
Министру государеву.
А Пров сказал: царю…
Мужик что бык: втемяшится
В башку какая блажь —
Колом ее оттудова
Не выбьешь: упираются,
Всяк на своем стоит.
 

За спором мужики не замечают, как наступает вечер. Разложив костер, сбегали за водкой, закусили и опять принялись спорить, кому живется «весело, вольготно на Руси», даже подрались. В это время к костру подлетел птенчик, Пахом его поймал. Перед мужиками появляется птичкапеночка, просит отпустить птенчика, а взамен рассказывает, как найти скатерть-самобранку. Пахом отпускает птенчика, мужики идут указанным путем, находят скатертьсамобранку. Решают, что пока не выяснят, кому живется «весело, вольготно на Руси», не возвращаться домой.

Глава 1

Поп

Мужики отправляются в путь. Вокруг «идут холмы пологие с полями, с сенокосами, а чаще с неудобною, заброшенной землей». Поначалу странникам встречаются крестьяне, «мастеровые, нищие, солдаты, ямщики». Мужики не спрашивают их, как им живется: «солдаты шилом бреются, солдаты дымом греются, – какое счастье тут?» К вечеру путникам встречается поп. Они спрашивают его о поповском житье. Поп отвечает: «В чем счастие, по-вашему? Покой, богатство, честь…» Затем доказывает, что покоя у попа нет: грамота поповскому сынку достается трудно, священство поповичу обходится еще дороже. Попа призывают к умирающему в любое время дня и ночи, в любую глушь, в любую погоду. Приходится слушать предсмертные хрипы, видеть слезы сирот. Почета у попа тоже нет: «Скажите, православные, кого вы называете породой жеребячьею?.. С кем встречи вы боитеся, идя путем-дорогою?.. О ком слагаете вы сказки балагурные и песни непристойные и всякую хулу?..» Мужики соглашаются. Поп доказывает, что и богатства у попа тоже нет: раньше было множество дворянских усадеб – «что свадеб там игралося, что деток нарождалося на даровых хлебах!» А в настоящее время «рассеялись помещики по дальней чужеземщине и по Руси родной… Перевелись помещики, в усадьбах не живут они и умирать на старости уже не едут к нам… Никто теперь подрясника попу не подарит!»

 
Случается, к недужному
Придешь: не умирающий,
Страшна семья крестьянская
В тот час, как ей приходится
Кормильца потерять!
Напутствуешь усопшего
И поддержать в оставшихся
По мере сил стараешься
Дух бодр! А тут к тебе
Старуха, мать покойника,
Глядь, тянется с костлявую,
Мозолистой рукой.
Душа переворотится,
Как звякнут в этой рученьке
Два медных пятака!..
 

Поп уезжает, мужики отправляются дальше.

Глава 2

Сельская ярмарка

Со всех сторон мужики видят скудное житье. В реке мужик купает коня. Странники спрашивают, куда делся из деревни народ. Тот отвечает, что ушел на ярмарку в село Кузьминское. Мужики решают тоже пойти на ярмарку. Следует описание ярмарки: народ торгуется, пьет, гуляет. Один мужик пропил все деньги вместо того, чтобы купить домашним подарков. Плачет перед народом, говорит, что жалко внучку, которой обещал гостинца. Народ слушает, жалеет его, но «вынуть два двугривенных – так сам ни с чем останешься». Однако некий Павлуша Веретенников, которого звали «барином» за то, что он «носил рубаху красную, поддевочку суконную, смазные сапоги», купил ему для внучки ботиночки. Старик даже забыл ему сказать спасибо, зато «крестьяне прочие так были разутешены, так рады, словно каждого он подарил рублем!» На ярмарке даже есть лавочка с книгами – второсортным чтивом, портретики генералов с множеством орденов.

 
Эх! Эх! Придет ли времечко,
Когда (приди, желанное!..)
 Дадут понять крестьянину,
 Что розь портрет портретику,
 Что книга книге розь?
 Когда мужик не Блюхера
 И не милорда глупого —
 Белинского и Гоголя
 С базара понесет?
 Ой, люди, люди русские!
 Крестьяне православные!
Слыхали ли когда-нибудь
Вы эти имена?
 

Странники смотрят представление в балагане «комедию с Петрушкою, с козою барабанщицей». Некоторые, как кончится комедия, идут «за ширмочки», братаются с актерами, которые «играли на помещика», а теперь «люди вольные, кто поднесет-попотчует, тот нам и господин». Все им щедро дают денег, подносят хмельного, сами выпивают с ними.

Глава 3

Пьяная ночь

Народ возвращается после ярмарки по домам. Все пьяные, «народ идет и падает, как будто из-за валиков картечью неприятели палят по мужикам». Какой-то мужик закапывает свою поддевку, уверяя, что хоронит свою матушку. Два крестьянина тащут друг друга за бороды. В канаве бабы ссорятся: у кого дома хуже. Каждая говорит, что у нее. «Без ругани, как водится, словечко не промолвится, шальная, непотребная, слышней всего она!» Странники видят Веретенникова, того, что пьяному мужику купил башмаки для внучки. Тот говорит:

 
Умны крестьяне русские,
Одно нехорошо,
Что пьют до одурения,
Во рвы, канавы валятся —
Обидно поглядеть!
 

Один из присутствующих мужиков, Яким, возражает ему:

 
 Нет меры хмелю русскому.
 А горе наше мерили?
Работе мера есть?
Вино валит крестьянина,
А горе не валит его?
Работа не валит?
…
У каждого крестьянина
Душа что туча черная —
Гневна, грозна, – и надо бы
Громам греметь оттудова,
Кровавым лить дождям,
А все вином кончается.
 

Мужики рассказывают Веретенникову о Якиме Нагом, который «живал когда-то в Питере, да угодил в тюрьму: с купцом тягаться вздумалось! Как липочка ободранный, вернулся он на родину и за соху взялся». Однажды он накупил сыну картиночек, развесил их по стенам и «сам не меньше мальчика любил на них глядеть». Однажды деревня загорелась. У Якима было «за целый век накоплено целковых тридцать пять». Вместо того, чтобы спасать деньги, Яким начал снимать со стен картинки. Деньги сплавились в комок, за который скупщики предлагали потом всего одиннадцать рублей. А картинки Яким повесил и в новую избу. Яким подтверждает рассказ. Остальные с Якимом соглашаются:

 
Пьем – значит, силу чувствуем!
Придет печаль великая,
Как перестанем пить!
Работа не свалила бы,
Беда не одолела бы,
Нас хмель не одолит!
 

Идут молодцы, поют песню «про Волгу-матушку, про удаль молодецкую, про девичью красу». Под песню расплакалась «молодушка одна», что она у мужа ревнивого на привязи, что он пьяный на возу храпит, но и во сне ее сторожит. Пытается спрыгнуть с воза, но муж «привстал – и бабу за косу, как редьку за вихор!» Странники вспоминают о собственных женах, грустят по ним, хотят побыстрее узнать, кому «живется весело, вольготно на Руси», и вернуться домой.

Глава 4

Счастливые

Странники прохаживаются в праздничной толпе с ведром водки, добытой при помощи скатерти-самобранки. Кидают клич, есть ли счастливые среди присутствующих, обещают водки. Первым приходит рассказывать о своем счастье тощий уволенный дьячок, уверяет, что счастье «не в соболях, не в золоте, не в дорогих камнях», а в «благодушестве» и вере в царствие небесное, говорит, что тем и счастлив. Странники не дают ему водки. Следующей приходит старуха и говорит, что у нее на огороде уродилось «реп до тысячи», вкусных и крупных. Над бабкой посмеялись, водки не дали, сказали: «Ты дома выпей, старая, той репой закуси». Затем приходит солдат с медалями, говорит, что счастлив, так как был в двадцати сражениях, а не убит, били его палками, а не убили, голодал, а не умер. Ему дали водки. Следующим приходит каменотес и рассказывает о своем счастье: он обладает большой силой – шутя управляется с огромным молотом. Ему возражает «мужик с одышкою, расслабленный, худой», советует не хвастаться силой, рассказывает, что и он когда-то обладал большой силой, был каменщиком, тоже хвастался, за что «Бог и наказал». Подрядчик смекнул, что «простоват детинушка» и начал хвалить. «А я-то сдуру радуюсь, за четверых работаю!» Подрядчик подначивает работника, накладывает ему ношу «в четырнадцать пудов», которую тот вносит на второй этаж. С той поры он зачах. Едет помирать на родину. В вагоне начинается эпидемия, на станциях выгружают мертвых, каменщик бредит, ему чудится, что он режет петухов, но все-таки добирается живым домой – в этом и счастье.

Приходит дворовый человек, кричит, что у него счастье не мужицкое, рассказывает, что «у князя Переметьева я был любимый раб», что дочка вместе с барышней училась французскому, что ей позволялось сидеть в присутствии госпожи. Хвастается, что «с французским лучшим трюфелем» лизал тарелки после господ, допивал из рюмок иностранные напитки, а потому получил «благородную болезнь» – «По ней я дворянин! Не вашей подлой хворостью, не хрипотой, не грыжею – болезнью благородною, какая только водится у первых лиц в империи» – подагрой. Странники прогоняют его, говоря, что у них «вино мужицкое». Следующим подходит белорус, утверждает, что его счастье в хлебушке, которого он может есть сколько угодно – «жую не нажуюсь», а в Белоруссии ел хлеб с мякиною и корой. Пришел мужик со свороченной на сторону скулой, промышлявший охотой на медведей, сказал, что товарищей его заломали медведи, а он жив. Странники поднесли и ему водки. Нищие хвастаются, что они счастливы, так как им часто подают большое подаяние. Странники поняли, что зря водку тратили:

 
Эй, счастие мужицкое!
Дырявое с заплатами,
Горбатое с мозолями,
Проваливай домой!
 

Странникам советуют о счастье спросить у Ермилы Гирина, который держал мельницу. По суду мельницу решают продать. На торгах Ермила торгуется с купцом Алтынниковым – каждый поднимает цену. Ермила выиграл торг, но подьячие, изменив первоначальные правила торгов, потребовали третью часть стоимости сразу. У Ермилы не было денег, до дома ему было ехать далеко, а деньги надо было внести в течение часа. Он пошел на торговую площадь и обратился к людям, все им рассказал. Попросил одолжить ему денег, сказал, что в следующую пятницу всем деньги вернет. Люди откликнулись на его просьбу, дали ему денег – кто рубль, кто гривенник – набралось даже больше, чем нужно. Ермила отдал деньги подьячим, мельница стала его. В следующую пятницу, как и обещал, он рассчитался со всеми. Записывать в прошлый раз было некогда, поэтому он отдавал деньги всем, кто подходил. Но никто не спросил лишнего, даже остался один рубль. Ермила долго ходил по площади, спрашивая, чей рубль. Не найдя владельца, отдал его нищим. Странники удивляются, почему народ поверил Ермиле. Им отвечают, что добился он этого правдою. Рассказывают, что Ермила был в вотчине князя Юрлова, полковника жандармского корпуса, писарем. Он служил пять лет и ни с кого не брал мзды, был справедлив и внимателен к каждому. Но его выгнали. На его место пришел новый писарь – хапуга и прохвост. Но скоро старый князь умер, приехал «князь молоденький», прогнал старых прихвостней и велел крестьянам избрать бурмистра. Все единодушно выбрали Ермилу, несмотря на его молодость. Ермила все решал по справедливости, «в семь лет мирской копеечки под ноготь не зажал, в семь лет не тронул правого, не попустил виновному, душой не покривил». Один из присутствующих, священник, возражает, что это не так. Рассказчик соглашается и рассказывает, что однажды Ермила «свихнулся» – из рекрутчины меньшого брата Митрия «повыгородил», вместо Митрия пошел сын крестьянки Ненилы Власьевны. С того времени Ермила затосковал – не ест не пьет, говорит, что преступник. Кается перед народом, говорит, что судил по совести, теперь пускай его судят, упал на колени перед Ненилой Власьевной. Кончилось тем, что сына Ненилы Власьевны вернули, Митрия забрали, на Ермилу наложили штраф. Но Ермила после этого «год как шальной ходил», «как ни просила вотчина, от должности уволился», взял в аренду мельницу, установил на ней справедливый порядок – все шли строго по очереди. Рассказчик советует странникам сходить к Гирину. Другой крестьянин возражает, что «зря проходите», так как Ермил в остроге: поднялся бунт – по какой причине не ведомо – так что понадобились даже правительственные войска. Во избежание кровопролития решили обратиться к Ермиле Гирину, так как надеялись, что его народ послушает. Рассказ прерывается, так как при дороге завопил пьяный лакей (у которого подагра) – его секут за то, что попался в воровстве. По окончании наказания лакей вскакивает и опрометью бежит прочь – «болезнь ту благородную вдруг сняло как рукой!» Тот, кто рассказывал о бунте, собирается уходить, на вопросы странников о том, что было дальше, отвечает, что расскажет при следующей встрече.

Утром странники встречают коляску, в которой едет помещик.

Глава 5

Помещик

Помещик был «румяненький, осанистый, присадистый, шестидесяти лет; усы седые, длинные, ухватки молодецкие». Фамилия помещика – Оболт-Оболдуев. Он принимает мужиков за грабителей и даже выхватывает пистолет, но когда те рассказывают ему, в чем дело, помещик от души смеется, затем слезает с коляски, приказывает лакею подать подушку, рюмку хересу и начинает рассказывать про помещичье житье. Вначале заводит речь о древности своего рода: по отцу самый древний предок – татарин Оболт Оболдуев, который волками и лисицами тешил государыню, за что ему было пожаловано два рубля (о чем упоминается в летописи двухсотлетней давности), а на именины государыни его медведь «ободрал». Странники замечают, что «с медведями немало их шатается прохвостов и теперь». Помещик кричит «Молчать!» и продолжает рассказ. По линии матери самый древний предок – князь Щепин, который (как гласит летопись трехсотлетней давности) вместе с каким-то Васькой Гусевым «пытал поджечь Москву, казну пограбить думали, да их казнили смертию». Помещик вспоминает старые благословенные времена, когда «не только люди русские, сама природа русская покорствовала нам», роскошные пиры, жирные индейки, сочные наливки, актеров собственных вспоминает и «прислуги целый полк». С нежностью говорит о псовой охоте, которой увлекались помещики былых времен. А более всего помещик тоскует по неограниченной власти:

 
Кого хочу – помилую,
Кого хочу – казню.
Закон – мое желание!
Кулак – моя полиция!
 

Помещик рассказывает, каким он был добрым, как «в воскресенье светлое со всей своею вотчиной христосовался сам», утверждает, что на праздники в его дом для молитвы допускались крестьяне:

 
Страдало обоняние,
Сбивали после с вотчины
Баб отмывать полы!
Да чистота духовная
Тем самым сберегалося,
Духовное родство!
 

По словам помещика, крестьяне отовсюду несли им «подарки добровольные». Теперь все пришло в упадок – «сословье благородное как будто все попряталось, повымерло!» Помещичьи дома разбирают на кирпичи, сады, которые растили много лет, крестьяне рубят на дрова, воруют лес.

 
Поля – недоработаны,
Посевы – недосеяны,
Порядку нет следа!
…
Усадьбы переводятся,
Взамен их распложаются
Питейные дома!..
Поят народ распущенный,
Зовут на службы земские,
Сажают, учат грамоте, —
Нужна ему она!
На всей тебе, Русь-матушка,
Как клейма на преступнике,
Как на коне тавро,
Два слова нацарапаны:
«Навынос и распивочно».
Чтоб их читать крестьянина
Мудреной русской грамоте
Не стоит обучать!
 

Помещик недоумевает, почему «писаки праздные» призывают его учиться, трудиться, говорит, что он «не крестьянин-лапотник», а «божиею милостью российский дворянин».

 
Россия – не неметчина,
Нам чувства деликатные,
Нам гордость внушена!
Сословья благородные
У нас труду не учатся.
У нас чиновник плохонький,
И тот полов не выметет,
Не станет печь топить…
 

Помещик сетует, что он живет в деревне сорок лет, но не может отличить ячменного колоса от ржаного, а его призывают трудиться.