Текст книги "Русский народ в битве цивилизаций"

На пленуме ЦК в июле 1928 года Сталин сформулировал новый в тот момент подход. Он объявил законной ситуацию, когда крестьянство «переплачивает на сравнительно высоких ценах на товары от промышленности. Это есть нечто вроде дани, нечто вроде сверхналога». В начале 1929 года Бухарин, Рыков, Томский в ряде заявлений ухватились за эту излишне откровенную формулировку, назвав примененный Сталиным термин «дань» «категорией эксплуататорского хозяйства».

Но на том же пленуме ЦК Сталин высказал и другое положение, на десятилетия повлиявшее на судьбу нашей страны: «По мере нашего продвижения вперед… классовая борьба будет обостряться». Продолжение «чрезвычайных мер», несмотря на постановления пленума ЦК в июле 1928 года, привело к более явным столкновениям. Бухарин, Рыков и Томский грозили уйти в отставку. Ряд их заявлений в конце 1928-го и в начале 1929 года оказались такими же «литературными произведениями», как резолюции пленума ЦК в июле 1928 года. Усиление «чрезвычайных мер» предписывалось директивой СНК и ЦК, подписанной Рыковым (!) и Сталиным: «Обеспечить этими методами во что бы то ни стало выполнение намеченного годового плана хлебозаготовок». Рассылались циркуляры о проявлении «непоколебимой твердости по отношению к дезорганизующим хлебный рынок скупщикам и спекулянтам, с применением мер, вытекающих из закона».

«Чрезвычайные меры» предполагали действия, напоминающие продразверстку: определить «точный размер задания каждого села», создать «особую комиссию» из бедняцко-середняцкого актива для распределения заданий по отдельным хозяйствам, штрафы, «не судебный, а административный характер наложения штрафов», «пятикратный размер штрафа при отказе от выполнения задания», при вторичном отказе – арест.

В постановлении ЦК от марта 1929 года «О весенней посевной кампании» «расширение посевов» связывается с «коллективизацией крестьянских хозяйств». Циркуляр Наркомюста РСФСР предлагал: «Применяйте те же методы выявления преступной небрежности и разгильдяйства советских органов и антисоветской работы кулачества». В ноябре 1929 года появилась статья Сталина «Год великого перелома», где он утверждал, что началось «массовое колхозное движение», удалось организовать «коренной перелом в недрах самого крестьянства» в пользу колхозов. Тем не менее весной 1928 года Наркомзем РСФСР составил пятилетний план коллективизации, по которому в конце пятилетки (1933 год) в колхозах будет лишь 4% крестьян. Летом 1928 года Союз союзов сельскохозяйственной кооперации поднял эту цифру до 12%, а в утвержденном весной 1929 года пятилетнем плане она выросла до 16 – 18%. По данным ЦСУ на 1 октября 1929 года, в колхозах состояло 7,6% крестьянских хозяйств. Но утверждение Сталина стало приказом на ближайшие годы.

Наступление на деревню, естественно, вызвало сопротивление. По данным ОГПУ, в 1928 году было 709 крестьянских выступлений, в 1929-м – 1027, в 1928 году 1307 террористических актов, в 1929-м – 2391. В 1930-м крупные крестьянские выступления (включавшие до 1000 человек) были в Поволжье, на Украине, в Сибири, на Северном Кавказе, в Казахстане. Против них применялись войска. В сводке ГПУ, присланной Сталину, указываются «сильно пораженные районы»: ЦЧО, Украина, Московская область, Узбекистан, Белоруссия, Грузия, Дагестан, Северо-Кавказский край, Киргизия. Просто «пораженные» районы: Нижняя Волга, Западная область, Армения. Только за январь – март 1930 года было 2700 массовых выступлений (не считая Украины), в которых участвовало около 1 миллиона человек. Начиная с февраля 1930 года всем членам Политбюро рассылались сводки ОГПУ.

Как всегда, партийное руководство прежде всего постаралось смягчить положение в нерусских районах. Так, Политбюро принимает в феврале 1930 года постановление, осуждающее «попытки механического перенесения методов и темпов коллективизации районов сплошной коллективизации на национальные районы». Тогда же ЦК принимает постановление против «административных мер коллективизации» в Узбекистане и Чечне.

Но, наконец, в марте по поручению ЦК выступил Сталин со знаменитой статьей «Головокружение от успехов». Основную вину за «перегибы» он возлагал на «местных работников», их «головотяпство». Тем не менее он писал, что «огромнейшим достижением» является коллективизация 50% крестьянских хозяйств. В закрытом письме ЦК от 2 апреля 1930 года признавались повстанческое движение на Украине, Северном Кавказе и в Казахстане, массовые выступления крестьян в ЦЧО, Московской области, Сибири, Закавказье и Средней Азии, «перерастающие в антисоветское движение». Виноваты опять были «местные работники», но все это ставило под угрозу «дело коллективизации и социалистического строительства в целом». Был смягчен режим в деревне, что привело к массовому выходу из колхозов. Уровень коллективизации снизился в 2,5 раза. Процент крестьянских хозяйств, коллективизированных в 1930 году, таков: 20 января – 21,6%, 1 февраля – 32,5%, 20 февраля – 52,7%, 1 марта – 56%. К лету 1930 года из-за смягчения политики по отношению к деревне этот процент опять упал до 23,6%. Таково было положение страны перед XVI партсъездом.

На XVI съезде реально никакая оппозиция представлена не была. «Группа Бухарина» обвинялась в «правом уклоне», и ее представители приносили покаяние, но никаких своих оппозиционных взглядов не высказывали. Зато взгляды Сталина и его сторонников были развиты четко, программно сформулированы. Это:

1. Ускорение индустриализации: «Только дальнейшее ускорение темпа индустриализации нашей промышленности даст нам возможность догнать и перегнать в технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны».

2. Всеобщая коллективизация как путь получения средств из деревни для индустриализации: принятые уже меры позволили «от лозунга ограничения и вытеснения кулачества перейти к лозунгу ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации». Вспомним также тезис Сталина о «дани», которую платит крестьянство.

3. Усиление «насильственных мер»: «…вопрос о чрезвычайных мерах против кулаков. Помните, какую истерику закатывали нам по этому случаю… А теперь мы проводим политику ликвидации кулачества как класса, политику, в сравнении с которой чрезвычайные меры представляются пустяшными. И ничего – живем».

4. Социальный раскол: «За нашими трудностями скрываются наши враги»; «Наша работа по социалистической реконструкции народного хозяйства, опрокидывающая вверх дном все силы старого мира, не может не вызывать отчаянного сопротивления со стороны этих сил. Оно так и есть, как известно»; «Доказано, что вредительство наших спецов, антисоветские выступления кулачества, поджоги и взрывы наших предприятий и сооружений субсидируются и вдохновляются извне»; «Необходимо прежде всего отбить атаки капиталистических элементов, подавить их сопротивление».

Таким образом, Сталин изложил и принял к исполнению основные пункты программы левой оппозиции, с которой он боролся на предшествующих трех съездах. Ее содержание, как мы помним, было: 1) усиленная индустриализация; 2) проведение ее за счет деревни; 3) подавление сопротивления деревни («кулака»). Был и еще один пункт: 4) для проведения этой программы смена верхнего слоя партии новыми, в основном молодыми, партийцами. Только последний пункт не был четко артикулирован на XVI съезде, хотя намек на него можно увидеть в утверждениях об усиливающемся сопротивлении классовых врагов. Как известно, позже Сталин и этот пункт очень радикально выполнил, о чем будет немного дальше рассказано.

Говоря все это, я вовсе не хочу обвинить Сталина в каком-то необычном двуличии или беспринципности. Радикальная смена позиции – дело далеко не редкое в карьере политика. Черчилль начал как либерал и, только будучи избранным в парламент, перешел в ряды консерваторов. Вероятно, есть основание в высказываниях Сталина на XVI съезде, что требования левой оппозиции были просто нереальны в то время: «Что было бы, если бы мы послушались «левых» оппортунистов из группы Троцкого – Зиновьева и открыли бы наступление в 1926—1927 годах… Мы наверняка сорвались бы на этом деле». И сама программа оппозиций, переходя из одних рук в другие, оттачивалась и продумывалась. Троцкий, например, намекал на то, что «верхи» партии «перерождаются», что их можно заменить «молодняком». Но куда девать «стариков»? На это у него не было ответа. Сталин провел их через чистки, а в конце концов расстрелял. На XIV съезде Каменев, нагнетая страх перед «мелкобуржуазной стихией», перед «мужичком», все же заявил: «И весь мой опыт, вся практика моей хозяйственной работы приводят меня к тому, что я не предложу: давайте устроим раскулачивание деревни». Сталин этот последний оставшийся шаг сделал. И т. д.

Гораздо важнее другое: оказалось, что у партии как целого и была-то только одна программа, лишь переходившая из одних рук в другие. Если Троцкого обвиняли в том, что он хочет устроить «революцию в партии», то Сталин позже сам назвал коллективизацию «революцией сверху» (причем не только в партии, а во всей стране). Если перед XIV съездом Зиновьев опирался на тезис Ленина, что «нэп введен всерьез и надолго, но, конечно, не навсегда», то на XVI съезде эту цитату взял на вооружение уже Сталин. На XIV съезде Сталин, предупреждая, что переоценка кулацкой опасности может привести к «гражданской войне в нашей стране», в то же время признавал: «Я думаю, что из 100 коммунистов 99 скажут, что больше всего партия подготовлена к лозунгу: «Бей кулака!» Дай только – и мигом разденут кулака». Сформулировав эту мысль, Сталин, несомненно, сделал для себя из нее вывод.

Это была все та же программа времен «военного коммунизма» и крестьянской войны. Ленин писал: «Мы живем в мелкокрестьянской стране, и, пока мы корней капитализма не вырвем и фундамент, основу у внутреннего врага не подорвем, для капитализма в России есть более прочная внутренняя экономическая база, чем для коммунизма». Этим внутренним врагом, очевидно, был крестьянин. На VIII партсъезде Рыков говорил: «Мы боремся с буржуазией, которая нарождается у нас потому, что крестьянское хозяйство пока еще не исчезло, а это хозяйство порождает буржуазию и капитализм». А в 1927 году Сталин подтверждал: «Союз рабочих и крестьян нужен нам не для сохранения крестьянина как класса, а для его преобразования и переделки в направлении, соответствующем интересам победы социалистического строительства».

Крестьянство представлялось опасностью не только потому, что «рождало капитализм». Оно по своему духу являлось антитезой социалистической идеи. И сначала Маркс, а потом его последователи (включая Ленина) неоднократно утверждали, что причина неудач всех попыток социалистической революции в Западной Европе была «деревенская буржуазия» (то есть «кулак», то есть деревня). Это была та же программа «милитаризации» крестьянства и создания «трудовых армий» – и «внесения гражданской войны в деревню». Но основные положения имели более давнее происхождение. Какие первые меры предлагает «Коммунистический манифест» Маркса – Энгельса после пролетарской революции? «Введение всеобщей трудовой повинности, учреждение трудовых армий, в особенности в сельском хозяйстве». Согласно тому же «Коммунистическому манифесту», проблему крестьянства должен решить капитализм: «Говорите ли вы о мелкобуржуазной, мелкокрестьянской собственности, которая предшествовала собственности буржуазной? Нам нечего ее уничтожать, развитие промышленности ее уничтожило и уничтожает изо дня в день». Но в России это положение «Манифеста» оказалось невыполненным, и работа досталась партии и государству.

Ленин и Сталин были великими тактиками, они умели остановиться у края пропасти, совершать «отступления», добиваться «передышки». Так произошли эсеровская формулировка о «социализации земли» в Декрете 1917 года, отмена комбедов в 1918 году, нэп, заявления об отмене «чрезвычайных мер», статья «Головокружение от успехов». Но, учитывая это, можно сказать, что вся государственная политика, начиная с 1917 года, была планомерной политикой уничтожения крестьянства как класса, и, хотя вначале она казалась безнадежно утопичной, судя по сегодняшнему положению, ее такой уже не назвать.

Из-за чего же шла тогда ожесточенная борьба на съездах? Это не было столкновение двух принципиально разных позиций. У партии была одна программа, а борьба шла за то, кто ее будет выполнять. Но это и не была просто беспринципная борьба за власть нескольких личностей. Партия искала своего лидера. Говоря современным языком, это были выборы лидера «на конкурсной основе». Правда, в условия конкурса входило и то, что проигравший платит головой. В этой борьбе Сталин показал себя наиболее способным к проведению той программы, которую вынашивала партия. Он стал лидером и действительно осуществил эту программу самым последовательным образом.

«Сплошная коллективизация» и «раскулачивание» вместе составляли второй этап войны против деревни, отделенный от первого промежутком всего в 7—8 лет. Но теперь баланс сил был совершенно иным. Во-первых, власть не имела соперников в виде белых армий, отвлекавших ее от крестьянской войны. Во-вторых, власть сильно укрепилась, за время нэпа были накоплены большие материальные запасы, укрепились партия, армия, ОГПУ. Поэтому вторая война против деревни и была выиграна, причем за сравнительно короткий промежуток – в три года.

В основном коллективизация была проведена за 1930—1931 годы. Данные о начале коллективизации до 1930 года были приведены выше. Новый штурм деревни начался к осени 1930 года. Пленум ЦК в декабре 1930 года постановил довести долю коллективизированных хозяйств за 1931 год по стране до 50%, а в основных зерновых районах – до 80%. Действительно, к лету 1931 года эта доля составляла уже 52% по всей стране. К концу 1931 года она была 62%, к концу 1932-го составляла более 2/3 всех крестьянских хозяйств и 4/5 посевных площадей. На пленуме ЦК в январе 1933 года было объявлено, что решена «историческая задача перевода мелкого индивидуального раздробленного крестьянского хозяйства на рельсы социалистического крупного земледелия». К 1937 году было коллективизировано 93% крестьянских хозяйств.

«Раскулачивание» было лишь террористической стороной коллективизации. Зажиточные крестьяне чувствовали себя более независимо, они часто пользовались большим авторитетом, были более образованны. Очевидно, что они были потенциальными руководителями сопротивления деревни и их надо было подавить в первую очередь. Впрочем, в ряде официальных постановлений признавалось, что кампания «раскулачивания» направлялась и на крестьян, которые ни в каком смысле «кулаками» не были. Например, в конце 1933 года, когда коллективизация была в основном завершена, была разослана инструкция, подписанная Сталиным и Молотовым от имени ЦК и СНК, в которой говорилось;

«В результате наших успехов в деревне наступил момент, когда мы не нуждаемся в массовых репрессиях, задевавших, как известно, не только кулаков, но и единоличников и часть колхозников».

Решающим толчком в деле раскулачивания была секретная директива ЦК от 30 января 1930 года. В ней подлежащие раскулачиванию делились на три категории: «контрреволюционный актив», «крупные кулаки и бывшие полупомещики, активно выступавшие против коллективизации», и «остальные».

Первых предлагалось арестовывать и репрессировать, то есть отправлять в лагеря или расстреливать. Их семьи, а также все, относящиеся ко второй категории, подлежали высылке на поселение в отдаленные районы. Остальных предлагалось расселить в пределах краев их прежнего проживания. Общее число «кулаков» устанавливалось в 3—5% крестьянских хозяйств. По основным сельскохозяйственным районам страны для первой категории устанавливалась цифра в 60 тысяч, для второй – 150 тысяч хозяйств.

Сохранилась директива ОГПУ по «ударному проведению следствия, чтобы добиться разгрузки аппарата и мест заключения». В сообщении из Сибири для Сталина говорится:

«Работа по конфискации <…> у кулаков развернулась и идет на всех парах. Сейчас мы ее развернули так, что аж душа радуется; мы с кулаком расправляемся по всем правилам современной политики, забираем у кулаков не только скот, мясо, инвентарь, но и семена, продовольствие и остальное имущество. Оставляем их в чем мать родила».

Председатель ГПУ Украины писал Орджоникидзе, что выселяли «и глубоких стариков, и старух, беременных женщин, инвалидов на костылях». Сохранился дневник учителя из Центральной России:

«В соседней комнате находились арестованные кулаки. Посмотрел на них: обыкновенные русские крестьяне и крестьянки, в зипунах, в полушубках, в поддевках. Многие в лаптях. Тут же копошились всех возрастов дети. <…> Кричали навзрыд, как по покойнику». Из дневника крестьянина-духобора: «В конце мая приехали солдаты, атаковали село ночью совместно с нашими партийными и выгоняли из домов стариков и больных, не было пощады никому. Было раскулачено около 26 дворов, и их угнали <…>. Убит один Егор Медведев и увезен незнатно куда солдатами, и одна была ранена женщина – Настя Арищенкова, и еще угоняли других, брали по одному из семьи».

Вся эта грандиозная акция искусно дирижировалась властью, которая то рассылала членов высшего руководства для подхлестывания коллективизации и раскулачивания (Калинина, Кагановича, Орджоникидзе, Яковлева), то издавала постановления, осуждающие «перегибы», чтобы стихия антикрестьянского насилия не вышла из-под контроля и не выплеснулась из берегов.

Но существенно, что акция была запланирована в общегосударственном масштабе. Инструкция ЦК от 20 февраля 1931 года предлагала ОГПУ в течение шести месяцев подготовить районы для расселения раскулаченных семей на 200—300 тысяч семей (чтобы оценить число людей, надо умножить по крайней мере на пять) под управлением специальных комендантов. Впоследствии к этому добавлялись дополнительные категории выселяемых.

Абсолютные цифры, как мне кажется, мало помогают понять такие события. Да и установить их точно, вероятно, невозможно. Все же приведем некоторые.

Из докладной записки Ягоды Сталину от 16 октября 1931 года следует, что за два года раскулачивания на север и в отдаленные районы страны выселено 1 158 986 человек. В их числе 459 916 детей. Всего же выселено и переселено 1 637 740 человек. Здесь не учитываются те, кто был в это время в лагерях и тюрьмах. В первые годы депортаций (1930—1931 годы) умерло 350—400 тысяч человек. В 1932—1933 годах из числа спецпереселенцев умерло 240 тысяч человек, а родилось 35 тысяч. Смертность детей была в 5—6 раз выше, чем у окружающего населения.

Большое количество детей среди спецпереселенцев понятно. В начале акции раскулачивания разрешалось оставлять на месте у родственников детей до 14 лет, но вскоре этот возраст был понижен до 10 лет.

Дух эпохи отражают скорее не абсолютные цифры, а то, как их воспринимали современники. Например, выступая на пленуме ЦК в январе 1933 года, нарком юстиции СССР Крыленко сказал:

«Если мы возьмем общее количество дел и лиц, осужденных по закону 7 августа (его содержание см. ниже. – И.Ш.), то на первый взгляд мы имеем как будто достаточно внушительную цифру – 54 645 человек… Но как только вы поставите вопрос, какого рода репрессии здесь применялись, вы увидите следующую картину: <…> применение высшей меры, которая была одним из основных мероприятий для того, чтобы ударить по прихлебателям этого классового врага; по тем, кто идет за ним, – она была применена судом первой инстанции всего на сегодняшний день в 2110 случаях. Реализована же в гораздо меньшем количестве – едва ли в 1000 случаях».

Горькие сожаления о недостаточном числе расстрелянных больше передают дух времени, чем абсолютные цифры.

Конечно, наступление на деревню вызвало ее сопротивление. Из сводок ОГПУ известно, что в 1930 году было 13 754 массовых выступления. Из них женских восстаний («с преобладанием женщин», согласно сводкам) – 3712. Точная информация по следующим годам, видимо, отсутствует. В сводках говорится об «усилении антисоветских настроений», о «массовых выступлениях», но число их не приводится. В любом случае силы были слишком неравны.

Одной из форм крестьянского протеста можно считать падение собранного урожая. В 1930 году было собрано 835 млн. ц., в 1931 году – 695 млн. ц., в 1932 году – 699 млн. ц. Это нельзя объяснить лишь погодными условиями. В сводках ГПУ руководители колхозов и совхозов часто обвиняются в «сокрытии» и «разбазаривании» собранного хлеба, то есть в раздаче его крестьянам в оплату труда. Появились «парикмахеры» – в основном женщины, ножницами срезавшие колосья на кашу, – и «несуны», уносившие зерно с токов за пазухой, в карманах. Против них был направлен закон от 7 августа 1932 года, определивший «в качестве меры репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру наказания – расстрел с конфискацией всего имущества» и только при «смягчающих обстоятельствах лишение свободы не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества».

Интересно, что в Собрании сочинений Сталина, издававшемся уже в послевоенное время, но еще при его жизни и явно под его присмотром, указывается, что этот закон был написан лично им, и отмечается, в какой именно день он это сделал. Речь шла, конечно, о крохах. Недаром этот закон стал известен под именем «закона о колосках» или даже «закона о пяти колосках».

Падение хлебных сборов отнюдь не означало, что колхозники потребляют много хлеба. Об этом свидетельствует страшный голод 1932—1933 годов (16). Он был прежде всего следствием нового уровня выжимания хлеба из деревни, который стал возможным в результате коллективизации. Как велись хлебозаготовки, можно судить по многим сообщениям. Так, на Кубани были обвинены в «саботаже» и занесены на «черную доску» ряд станиц. В них прекращался завоз всех товаров, прекращалось кредитование и досрочно взыскивались все кредиты. Наконец, предлагалось провести проверку и чистку «всякого рода чуждых элементов», а ОГПУ поручалось «изъятие контрреволюционных элементов». Ответственный за хлебозаготовки на Северном Кавказе запросил у Политбюро разрешение на дополнительную высылку 5 тысяч семей и чистку колхозов от кулацких элементов (2—3%). 14 декабря 1932 года была осуществлена акция по выселению жителей станицы Полтавской. Согласно сообщению Ягоды Сталину, все население станицы – 9187 человек – погрузили в пять эшелонов и отправили на Урал. Часть была отправлена в лагеря. Косиор сообщает Сталину, что за один месяц в конце 1932 года ГПУ арестовало на Украине в связи с хлебозаготовками 1830 человек, в том числе 340 председателей колхозов.

Сейчас хорошо известно письмо Шолохова Сталину (апрель 1933 года) о хлебозаготовках в станице Вешенской, так что напомним только отдельные места. Приводятся слова местного парторга Шарапова:

«Детишек ему стало жалко выкидывать на мороз! Расслюнявился! Кулацкая жалость его одолела! Пусть, как щенки, пищат и дохнут, но саботаж мы сломаем».

Шолохов пишет:

«…за полтора месяца (с 20 декабря по 1 января) из 1500 коммунистов было исключено более 300 человек. Исключали, тотчас же арестовывали и снимали со снабжения как самого арестованного, так и его семью. Не получая хлеба, жены и дети арестованных коммунистов начинали пухнуть от голода»; «…выселенные стали замерзать <…>, выселили женщину с грудным ребенком. Всю ночь ходила она по хутору и просила, чтобы ее пустили с ребенком погреться. Не пустили, боясь, как бы самих не выселили. Под утро ребенок замерз на руках у матери»; «Число замерзших не установлено <…> точно так же, как никто не интересуется числом умерших от голода. Бесспорно одно: огромное количество взрослых и «цветов жизни» после двухмесячной зимовки на улице, после ночевок на снегу уйдут из жизни вместе с последним снегом, а те, которые останутся живы, будут полукалеками». Вот перечисление способов, при помощи которых добыли 593 тонны хлеба: «…сажание в холодную <…>. В Вещаевском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы юбок керосином, зажигали, а потом тушили <…>. В Наполовском колхозе уполномоченный РК, кандидат в члены бюро РК Плоткин при допросе заставлял садиться на раскаленную лежанку <…>. В Чукаринском колхозе секретарь ячейки Богомолов, подобрав 8 человек демобилизованных <…>, после короткого допроса (подозреваемого в краже. – И. Ш.) выводил на гумно или в леваду, строил свою бригаду и командовал «огонь» по связанному колхознику. Если устрашенный инсценировкой расстрела не признавался, то его, избивая, бросали в сани, вывозили в степь и били по дороге прикладами винтовок, а вывезя в степь, снова ставили и снова проделывали процедуру, предшествующую расстрелу».

Сталин ответил Шолохову, что для разбора дела посылается Шкирятов и направляется необходимая помощь голодающим, но одновременно отчитал Шолохова за то, что он не видит политической стороны вопроса: «тихой» войны «хлеборобов» против советской власти.

С другой стороны, когда в одном районе Днепропетровской области крестьянам было разрешено оставить зерно на посев, Сталин направил всем партийным органам циркуляр, в котором объявлял руководителей этого района «обманщиками партии и жуликами, которые искусно проводят кулацкую линию», и потребовал их «немедля арестовать и наградить их по заслугам, то есть дать им от 5 до 10 лет тюремного заключения каждому». Просьбу смягчить план хлебозаготовок для Сибири Сталин отклонил и добавил: «Ответственность возлагаем на Эйхе, Грядинского и уполномочиваем их принять все меры репрессий, какие найдут нужным применить». Поразительна эта уверенность, что из репрессий может родиться хлеб!

Видимо, причиной голода были эти истребительные хлебозаготовки, бегство крестьян из деревни (за четыре года, к 1932 году, население городов выросло на 12,5 миллиона, за время коллективизации деревня потеряла 25 миллионов), а также засуха и другие природные факторы.

Голод начался еще в 1932 году, особенно широко он проявился к весне 1933 года. Сводки ГПУ сообщают о голодающих, опухших, умерших. Добавляется: «…приведенные цифры значительно уменьшены, поскольку райаппараты ГПУ учета количества голодающих и опухших не ведут, а настоящее количество умерших нередко неизвестно и сельсоветам». Секретарь Винницкого обкома сообщает: «В последнее время увеличилось число смертей и не прекращаются факты людоедства и трупоедства. В некоторых наиболее пораженных голодом селах ежедневно до 10 случаев смерти. В этих селах большое количество хат заколоченных, а в большинстве хат крестьяне лежат пластом и ни к какому труду по своему физическому состоянию не пригодны». Еще летом 1932 года Молотов, вернувшись с Украины, на заседании Политбюро сказал: «Мы стоим действительно перед призраком голода, и к тому же в богатых хлебных районах». Тем не менее Политбюро постановило:

«…во что бы то ни стало выполнить утвержденный план хлебозаготовок».

Голод охватил Северный Кавказ, Урал, Нижнюю и Среднюю Волгу, Украину, Казахстан. Сотни тысяч крестьян бросились спасаться от голода в более благополучные области. За подписью Сталина и Молотова директива партийным, советским органам и О ГПУ утверждает, что «этот выезд крестьян» «организован врагами советской власти, эсерами и агентами Польши», предписывается «не допускать массового выезда крестьян в другие районы» и «немедля арестовывать пробравшихся».

Количество погибших в результате голода до сих пор не установлено. Население СССР с осени 1932 года по апрель 1933-го сократилось на 7,7 миллиона человек. Некоторые авторы оценивают число жертв голода в 7—8 миллионов человек. Как всегда, когда об этом стало можно писать, приводились большие цифры, теперь склоняются к несколько меньшим. Но порядок остается тем же.

Впрочем, хотя смертный голод прекратился, деревня продолжала голодать (во многих местностях, например, ели хлеб с примесями) вплоть до смерти Сталина в 1953 году. В памяти крестьян благодетелем, при котором жизнь стала смягчаться, остался Маленков.

В результате коллективизации крестьянство было лишено жизненных возможностей и прав (не очень, впрочем, обширных), которыми обладало тогда городское население. Крестьяне оказались в неравноправном положении, стали низшим слоем населения. Если реформы Столыпина юридически уничтожили последние остатки неравноправного положения крестьянства, сохранявшиеся со времен крепостного права, то теперь это неравноправное положение было восстановлено в гораздо большей степени. Так, указ от 5 октября 1906 года давал крестьянам право свободного получения паспортов и выбора места жительства. Колхозники же не являлись держателями паспортов (вновь введенных в 1932 году) и не имели права покинуть деревню, за исключением нескольких строго очерченных обстоятельств (призыв в армию, по спецнабору на стройки и выезд на учебу). Колхоз превратился в государственное предприятие. При этом, однако, над колхозником нависала угроза репрессий за невыполнение заданий по хлебозаготовкам, за невыработку нужного числа трудодней и т. д. – и он же нес бремя риска в случае неурожая.

Еще важнее, что изменился характер труда. Исчез творческий элемент, связанный с самостоятельным принятием решения крестьянином, с чувством ответственности. Что, где, когда сеять или жать – все определялось указаниями сверху, которые усиливались газетными кампаниями. Часто замечали, что главной причиной упадка советского сельского хозяйства была незаинтересованность колхозника. При этом подразумевается обычно его материальная незаинтересованность в результатах его труда. Но гораздо существеннее – потеря интереса к самому процессу труда. Он превратился в тот «урок», о котором писал Ленин по поводу рабочих. В этом важнейшем вопросе их жизни колхозники были в худшем положении, чем крепостные, сохранявшие на своих надельных землях возможность трудиться по своему собственному выбору. Из-за этого крестьяне, которые раньше готовы были голодать и отдавать все силы, лишь бы не расстаться со своим крестьянским образом жизни, стали бежать из деревни. Сначала (в предвоенные годы) еще сохранялась инерция прежнего отношения, память о крестьянском труде на тех же полях. В следующем поколении и она стала выветриваться. К тому же деревня всегда оставалась дискриминированной. Например, после войны я часто разговаривал с одним жителем колхоза, еще молодым, но вернувшимся совершенно израненным с войны. От него я узнал, что он, как и все инвалиды войны из сельской местности, не получает никакого пособия или пенсии: их, считалось, должен был содержать колхоз.